Убить Голиафа

Марина Валерьевна Афанасьева (Герасимова), 2017

Известный олигарх Олег Айдашев в результате таинственных событий теряет память. Его мать и жена помогают ему восстановить свою жизненную историю с тем, чтобы он как можно быстрее вернулся к управлению своей редкоземельной империей, которой угрожает поглощение западной корпорацией. Как только Олег Петрович встаёт на ноги, он узнаёт, что его потеря памяти неслучайна, и произошла она одновременно с большой семейной трагедией, которая, к сожалению, окажется далеко не последней. Ему предстоит выяснить, кто стоит за гибелью близких ему людей. Все персонажи и события в книге вымышленные.

Семейная трагедия

Когда я утром проснулся, жены рядом не было. Хорошо, — подумал я. Секс с ней ничего не помог вспомнить. Приятно, очень приятно, и всё. Я по-прежнему ничего не чувствовал к этой женщине. И то, что она ушла из моей постели посреди ночи, меня не только не огорчило, а, наоборот, я испытал облегчение.

Но облегчение длилось недолго. Не успел я встать, в комнату, предварительно постучавшись, вошла Анна Андреевна.

— Извини, что беспокою, — сказала она. Я уже знал, что бесцеремонно входить в спальню сына, если он уже почти поправился, было не в её правилах. Моя мать была очень деликатной женщиной. Поэтому сейчас она действительно «беспокоила».

Я подвинулся к краю супружеского ложа и сел на кровати, облокотившись на спинку.

— Я хочу сказать…, — она замялась. Наконец преодолев смущение, произнесла:

— Я рада, что у вас с Леной налаживаются отношения.

Вот как! Она уже в курсе. Интересно, кто доложил? Лена?

Анна Андреевна, будто прочитав мои мысли, продолжила:

— Я сегодня уже видела Леночку. Она такая счастливая! Ведь вы же раньше были так счастливы! Столько лет вместе!

Последняя фраза прозвучала как-то неубедительно. Да и взгляд Анна Андреевна отвела в сторону.

— Разве? — удивился я. — Насколько я понял, она уже лет десять как в Лондоне живёт. Я же всё больше тут — в России.

Анна Андреевна как-то съёжилась, неуверенно присела рядом со мной на кровать.

— Вы действительно очень любили друг друга. Потому и поженились. Мы с отцом радовались вашему браку. Вы всегда старались быть вместе. А как смотрелись! Загляденье!

Мама, полная счастья и гордости от своих воспоминаний, закатила глаза, как бы приглашая меня почувствовать, как счастлив я был тогда. Или она, ведь в то время был жив мой папа. Я уже знал из её рассказов, что между ними было настоящее чувство. Я молча слушал.

— Потом родились дети, — продолжила она, оживившись воспоминаниями. Она даже начала меня гладить по голове, как будто это я был ребёнком.

— Ты обожал своих детей. Да ты и сейчас их обожаешь, просто не помнишь, — спохватилась она, что говорит обо мне в прошедшем времени.

— Когда дети подросли и стал вопрос об их образовании, вы обоюдно с Леной решили, что учиться им лучше в Англии, — Анна Андреевна как-то опять съёжилась при слове «обоюдно». Я понял, моя мать совсем не умеет врать. И мне это понравилось. Несмотря на то, что она была женой разведчика и олигарха и матерью олигарха, она сумела сохранить искренность и непосредственность — качества, которые не мог не ценить в ней отец и которые сплачивали нашу семью покрепче стали. Её было, за что любить и уважать.

— Понимаешь, дети не могут без родителей. И она поехала с ними. Но ты очень часто, почти каждую неделю приезжал к ним. Когда открылся английский офис, ты даже жил в Лондоне. Всё случилось всего год назад, когда начались проблемы на Украине. Президент дал понять, что всей верхушке России, в том числе и финансовой, следует жить на Родине. Или хотя бы чаще здесь бывать. Ты сразу же согласился, а Леночка не может бросить Натали и Семёна. Тогда между вами произошёл большой скандал. Ты настаивал, чтобы она с дочкой вернулась в Россию. Лена же сказала, что дочь, как и сын, заслуживает самого лучшего образования. За весь этот год ты был в Лондоне всего пять раз.

Рассказ Анны Андреевны подошёл к концу. Я понял, что для матери самое главное — мир в семье. Вот почему на неё произвело такое впечатление наше с женой воссоединение.

Она поцеловала меня, готовясь удалиться, и опять запустила руку в мои волосы. Определённо для неё этот жест — гладить сына по голове, как в детстве, — много значил. Я не сопротивлялся. Я не лежал, а сидел на кровати, и ей сейчас была доступна вся моя голова. Поэтому она провела рукой по всей волосистой части, ото лба до шеи. Вдруг её рука замерла. Сама же Анна Андреевна как будто вся напряглась на мгновение, после чего резко отшатнулась от меня.

— Дмитрий? — удивлённо спросила она, глядя мне прямо в глаза. Я не понял. Она потрясённо смотрела на меня.

— Что Дмитрий? — переспросил я.

Анна Андреевна спохватилась, что сказала что-то не то, совсем растерялась. Огромным усилием воли она взяла себя в руки, и заговорила:

— Ты, наверное, хочешь узнать о Дмитрии, — начала она несколько торопливо, как будто боясь, что её остановят.

— Да, — успел вставить я, но она уже не нуждалась в моём одобрении. Было очевидно, женщина приняла решение.

— До конца неизвестно, что произошло. Идёт следствие. Пока что рабочая версия следующая: Дмитрий вернулся с симпозиума из Бельгии на несколько часов раньше, чем планировалось. Не утром, а поздно вечером. И застал свою жену в постели с любовником, которым оказался его же сотрудник. Не знаю, что за скандал там разгорелся, на Диму это так не похоже.

Рассказывая, Анна Андреевна как будто избегала моего взгляда, но при последних словах, сделав ударение на имени брата, она бегло посмотрела на меня.

— Он всегда предпочитал отделываться шуточками, если что-то случалось из ряда вон выходящее. Здесь же у него, говорят, рассудок помутился. Он застрелил свою жену и её любовника из пистолета, который хранился у него дома. Также он застрелил и собственного сына, когда тот проснулся и вбежал в гостиную.

Слова о гибели внука дались Анне Андреевне нелегко. Но она мужественно выдохнула и продолжила:

— Следователь говорит, что Павлик оказался на одной траектории с мамой, и пуля прошла сквозь неё и попала в мальчика. Я не знаю, возможно ли такое.

И опять Анна Андреевна как будто привлекла моё внимание к последним словам, выражающим её сомнение в озвучиваемой ею версии.

— Потом он позвонил тебе, по-видимому, всё рассказал. Ты моментально поехал к нему, охране запретил заходить вместе с тобой в дом. Что произошло между вами — неизвестно. Тебя нашли без сознания с травмой головы, Дмитрий же был мёртв. По-видимому, он тебя ударил по голове, и ты упал, после чего он застрелился. ФСБ проверило эту историю, и Виктор говорит, что они подтвердили, что всё случившееся — бытовая драма. Дмитрий понял, что совершил, и покончил жизнь самоубийством.

К концу рассказа Анны Андреевны я уже свободно читал по её лицу, что всё это чушь и неправда. Не так всё было. Но как? Она либо не знает, либо не может говорить. Скорее всего, не знает. Одно было бесспорной истиной: произошла страшная трагедия, в результате которой женщина, сидящая рядом со мной на кровати, потеряла сына и внука. Я же потерял брата и племянника.

Глаза Анны Андреевны наполнились слезами. Она поняла, что не может больше сдерживаться, и выскочила из комнаты.

Я замер в постели, осмысливая услышанное. Бытовая драма? Возможно. Братья олигархов такие же люди, как и все остальные. Но зачем Дмитрию понадобился я, да ещё без охраны? Не хотел, чтобы чужие люди видели его позор, преступление, совершённое им? Зачем бить меня по голове, да так, что я теперь себя позабыл? Не хотел, чтобы я видел, как он застрелится? Может быть. А может и не быть.

Больше в этот день я Анны Андреевны не видел. Позавтракала она у себя, а к обеду не вышла, сославшись на головную боль. Горничная отнесла ей в комнату фрукты и соки.

Я встретился с Виктором и спросил его о случившемся. Он мне почти слово в слово повторил её рассказ. Ничего нового я от него не узнал. Зато он сказал, что профессор Голиков разрешил с сегодняшнего дня вводить меня в курс финансовых дел. Для этого ко мне приехал один из моих вице, который уже не раз навещал меня. Приятный тридцатипятилетний мужчина, сын министра. Немногословный, говорил только по существу, называл меня исключительно Олег Петрович, сам же назвался просто Андреем. Мы заперлись с ним в кабинете, и на меня обрушился шквал файлов сразу на нескольких экранах и огромная доза финансовой информации. Думать о трагедии, о которой я услышал утром, мне не пришлось совсем.

Когда вечером Анна Андреевна также не вышла к ужину, горничная пошла к ней, чтобы узнать, какие будут распоряжения, но нашла её спящей в своей кровати. Анна Андреевна никогда не спала днём, поэтому горничная сообщила об этом её лечащему врачу, который так же, как и Светлана Геннадьевна, жил с нами.

Ужинали мы с Леной в одиночестве. Виктор уехал по своим делам ещё до обеда и пока что не возвращался. Мой вице Андрей также покинул меня сразу, как только мы с ним закончили запланированные на сегодня дела, пообещав вернуться завтра утром.

— Послезавтра прилетает Семён с Крисом, — сказала Лена. Приезд сына должен был обрадовать меня, и жена ждала именно этой реакции. Но Семён был для меня таким же незнакомцем, как и все остальные, хотя я уже знал, как он выглядит, чем занимается, что любит — практически всё о нём, но не его самого.

— Да, — утвердительно кивнул я, — Андрей уже ввёл меня в курс дела.

Он рассказал мне о том, что Семён прилетает не один. Вместе с ним прибудет Крис Стоун — глава английской транснациональной корпорации, и в ближайшие три дня состоится сделка века, в результате которой я продам существенный пакет акций перерабатывающего холдинга, входящего в состав моей редкоземельной империи. От Андрея я узнал, что с Крисом Стоуном работал ещё мой отец, что у моей семьи с семьёй Стоунов дружеские отношения. Когда я бываю в Лондоне, Крис с супругой часто навещают нас, да и мы бываем у них в гостях. Больше того, у Криса есть дочь — Лиз, названная в честь английской королевы. Возможно, речь пойдёт о подписании ещё одного договора — брачного, потому что наши дети решили пожениться.

— Крис Стоун — твой хороший друг. Вы вместе уже много лет, — продолжила Лена.

— Да, Андрей мне рассказал.

— Вы шли к этому договору много лет, — продолжила Лена, имея в виду продажу акций, — ты тянул до последнего, и только кризис подтолкнул тебя к окончательному решению, хотя Крис уже давно был готов выкупить контрольный пакет акций холдинга. Но сейчас, когда Президент затягивает гайки, я слышала, в бизнес кругах уже обсуждают возможность частичной национализации. Говорят, от него можно всего ожидать.

Лена говорила, а я чувствовал, что большой симпатии она к нашему президенту не испытывает и уж точно не доверяет ему. Интересно, а как я относился к первому человеку страны? Он дважды заезжал меня проведать, один раз мы даже десять минут побеседовали. На первый взгляд, нормальный мужик, деловой, активный, вполне доброжелателен и открыт для общения; не сразу и поймёшь, что этот человек отягощён бременем царствования. Пока что в моём присутствии никто не высказывал к президенту страны никакого отношения, даже члены правительства, числящиеся в моих друзьях, деликатно обходили эту тему. Все разговоры касались исключительно законов, приказов, решений. Причём, высказывалось не мнение относительно подписанных им бумаг, а то, как их выполнять.

— В каких бизнес кругах? — поинтересовался я.

— Я говорила с Женей Костенко. Он действовал на опережение и уже продал оба своих комбината.

— Зачем? — Мой вопрос прозвучал нелепо. Лена удивлённо посмотрела на меня.

— Как зачем? Так спокойнее. Ведь от наших можно ожидать всего: захотят — отберут. Не говоря уже о том, что ему всё время мало: тянет и тянет с нас денег. Теперь ещё что удумали, чтобы деньги держали в стране! Дураков нашёл. А когда контрольный пакет акций у Европы или Америки, уже им решать, где деньги держать.

Ему — это президенту, я понял. Также я ощутил глубокую неприязнь, идущую от Лены. Она явно не поддерживает решения правительства. Интересно, у меня такое же мнение? Андрей и Виктор о моей гражданской позиции пока что ничего не говорили. С моими гостями Виктор всегда был крайне приветлив, впрочем, Лена — тоже. Сегодня я впервые услышал от неё негативные отзывы.

Вот только мама, Анна Андреевна, сетовала на то, что страну пилят и пилят, а деньги из неё уходят и уходят. Я даже узнал от неё о Ротшильде и о том, что он ещё при Ельцине запустил свою лапу в нашу экономику: многие его компании скупили всё, что смогли и кого смогли. Вот её гражданская позиция ясна: СССР был не сахар, но развал Союза и то, что последовало за ним, — преступление. И так считать ей не мешает положение жены и матери олигархов.

Пока я раздумывал об Анне Андреевне, в столовую вошёл её врач — немолодой мужчина, знающий себе цену, но сейчас выглядевший растерянным и неуверенным.

— Олег Петрович, Елена Васильевна, — начал он взволнованно, — Анна Андреевна мертва.

— Как мертва? — спросили мы оба в один голос.

— По-видимому, сердечный приступ, — сказал он, боясь смотреть нам в глаза.

— А вы где были? — в голосе Лены послышалась сталь.

— Я не знал. Она ничего не говорила, — виновато залепетал доктор, — только перед обедом попросила что-нибудь от головной боли. Я проверил давление, пульс — всё было в норме. Дал ей болеутоляющее и посоветовал полежать. Проверил, чтобы она легла. Но она попросила меня оставить её одну, сказала, что позовёт, если что.

Я не ощутил ни боли, ни сильного волнения, узнав о смерти мамы. Конечно, жалко её, как человека. За время, проведённое рядом с ней с момента моего пробуждения, я успел понять, что Анна Андреевна — хороший добрый человек, достойный уважения. Всегда жалко, когда такие люди уходят. Но видимо, отсутствие памяти защитило меня от излишней эмоциональности.

Лена же расстроилась, в её глазах отразилась тревога, и скрытая, не каждому ясная до этого момента печаль, стала легко узнаваемой. На какое-то мгновение она вся сникла, растерялась, как будто не зная, что делать. Но такая потерянность длилась недолго. Губы сжались, во взгляде появилась твёрдость. Она встала из-за стола, я тоже, и мы отправились в сопровождении доктора в комнаты Анны Андреевны. Здесь я был всего один раз, когда знакомился с помещениями дворца.

Женщина, которая была моей мамой, лежала лицом к стене на кровати, стоявшей не посередине комнаты, как в других спальнях, а почти рядом со стеной. Только небольшой прикроватный столик-тумбочка отделял кровать от стены.

Мы с Леной подошли ближе и увидели безжизненно-бледный профиль.

— Когда наступила смерть? — спросил я.

Не успел я получить ответ на поставленный вопрос, в комнату влетел Виктор в сопровождении двух ФСБэшников, которых я уже однажды видел у нас в доме.

— Ничего руками не трогать! — отчеканил он.

— Ты думаешь, это убийство? — удивилась Лена. Я даже не успел об этом подумать или мне не хватило памяти, чтобы понять, что, если есть мёртвое тело, то человек либо умер сам, либо ему в этом помогли. Необходимо исключить один из вариантов.

— Нет, не думаю, — опять чеканил Виктор, — но надо проверить. Ты же знаешь, всё, что касается вашей семьи, — под особым контролем. Вам обоим лучше покинуть комнату.

Я уже собирался последовать его полусовету-полуприказу, как мой взгляд привлекла небольшая деревянная статуэтка медведя, которая стояла на прикроватном столике. Это была допотопная вещь, из далёкого советского прошлого. Я обошёл кровать и, забыв, что ничего не нужно брать в руки, именно это и сделал. Тут же последовал комментарий Лены:

— Этот мишка — подарок твоего отца маме на свадьбу, ведь они поженились в Сибири, по-моему, в Омске, там и познакомились. Мама всегда его везде возила с собой, считая своим талисманом и оберегом.

Я уже знал из рассказов Анны Андреевны, что она родилась в Омске, окончила там медицинский институт, встретила папу, который был в этом городе в командировке, вышла замуж, и поехала с ним колесить по стране, а потом и за рубеж. По специальности она так никогда и не работала.

— Этот мишка был очень дорог твоей маме. Она с ним не расставалась.

Лена говорила, а я рассматривал фигурку. Я её не вспомнил — это точно. Но почему-то мне очень хотелось держать её в руках, вертеть, как будто медведь мне что-то пытался напомнить.

— Можно я возьму его? — обратился я к Виктору.

— Да бери, — ответил тот, отмахнувшись от старого сибирского медведя, — не думаю, что эта безделушка поможет следствию.

Мы с Леной вышли. Прежде чем расстаться и разойтись по своим комнатам, Лена остановилась и немного растерянно и грустно посмотрела на меня. Я понял, чего она ждёт.

— Давай сегодня не будем, — спокойно ответил на её немой вопрос я.

— Я могу просто быть рядом, — произнесла она.

Какой же я глупец! — подумал я. Только что умерла моя мама. Конечно, Лена не предлагала мне секса. Она просто хотела быть рядом. Она никак не может понять и смириться с тем, что я не только потерял память, вместе с ними я потерял свои чувства.

— Не надо, отдыхай. Но спасибо за предложение, — попытался я сгладить впечатление от своего отказа.

Я пошёл не в спальню, ведь ложиться спать было рано, а в мою личную гостиную. Налил виски, залпом выпил. В комнату тут же влетела доктор Света, как будто она наблюдала за мной.

— Олег Петрович, Вам нельзя пить, — быстро, но твёрдо сказала она.

— Вы что? За мной следите? — спросил с усмешкой я, прекрасно зная, что наблюдение за мной — её прямая обязанность.

— Да, конечно, я всё время неподалёку. Так мне велено.

— Кем велено? — как будто я не знал, кем, но что-то нужно было сказать.

— Ваша мама и Виктор Викторович, когда наняли на работу, сказали, чтобы я всегда была поблизости, но лишний раз на глаза Вам не попадалась. Вы очень не любите, когда кто-то рядом. Вот и охрана тоже всегда рядом, но Вы их не видите. Они меня и научили, как себя вести.

Женщина говорила быстро и выглядела немного смущённой, по-видимому, от того, что ей приходится делать мне замечание.

— Так вы что, всё слышите, о чём и с кем я говорю? — тотальной слежки мне только не хватает. Одно дело — знать, что мои секьюрити и врач рядом, другое — что они в курсе всех моих дел.

— С кем — да, а о чём — нет. Мне запрещено подслушивать.

— Почему же ты тогда услышала, что я наливаю виски? — почему-то перешёл я на ты.

— А я не услышала. Я просто знаю, что в этой комнате на видном месте стоит поднос с виски и стаканами. Вы пошли сюда. Только что случилось большое несчастье. Я подумала, что Вы сразу же обратите внимание на виски, поэтому и вбежала в гостиную. В противном случае я была бы в одной из соседних комнат.

Её рассказ мне показался убедительным.

— И что? Тебя устраивает такая жизнь? Каждый день быть моей тенью. А своя-то имеется?

— Меня наняли не так давно, когда с Вами случилась беда. Я ведь реаниматолог, доктор медицинских наук. Пока что живу здесь: днём должна находиться неподалёку от Вас, а ночью ухожу в коттедж, где мне предоставили комнату для проживания. Со мной подписали контракт на месяц. Через два дня он заканчивается, и я покину Вас.

— Не понял, — удивился я. — Кто нанял?

— Я же сказала: Анна Андреевна и Виктор Викторович. Виктор Викторович сам участвовал в подборе персонала, а Анна Андреевна дала добро.

— А почему контракт на месяц?

— Потому что я реаниматолог, врач, занимающийся реанимацией неврологических больных. Пока Вы нуждаетесь в моей помощи, я должна быть рядом с Вами. Вы уже почти поправились, и я Вам больше не нужна.

— Я поправился? Разве? Память-то ко мне так и не вернулась.

— Это не мой профиль. Виктор Эдуардович продолжит занятия с Вами. Аркадий Вениаминович будет Вас и дальше навещать. Да и лечащего доктора Вам, по-моему, уже подыскали.

С Виктором Эдуардовичем Зимницким мы занимались вчера. Следующее занятие должно быть завтра. Профессор же Голиков, если в первое время навещал меня каждый день и чуть ли не ночевал здесь, теперь появляется раз в два-три дня. Точнее, за последнюю неделю я его видел всего три раза.

То, что я услышал от Светы, меня совсем не устраивало.

— А ты бы согласилась быть моим врачом на постоянной основе? — я сразу же перешёл к делу. Во-первых, у меня не было желания привыкать к кому-то ещё. Во-вторых, мне совсем не хотелось отпускать от себя мою мадонну. Мне нравится эта женщина. И если я с кем-то и хочу спать в дальнейшем, то это с ней. Да и почему в дальнейшем?

Она не успела ответить. Я подошёл к ней вплотную, обнял, прижал к себе и жадно впился в её губы. Сначала она стояла, как истукан, но я не отпускал её из своих объятий и не прекращал своего занятия. Вскоре я получил отклик, а ещё через несколько минут мы уже были на диване, стаскивая друг с друга одежды.