Привилегия женщин (сборник)

Марина Крамер, 2013

Тяжело жить с мужчиной и знать, что он карточный шулер, аферист и ужасный человек – все это оказалось слишком для Мэри. Но и уйти от властного и жесткого Константина она не в состоянии, просто так ревнивый супруг ее не отпустит. А теперь вместе со старшим братом Артуром Костя собирается привлечь и Мэри к преступному бизнесу. На кону стоит заоблачная сумма денег. Ставки высоки, и, если шулеров поймают, им грозят нешуточные неприятности. В хитроумной афере братьев Кавалерьянц Мэри предстоит сыграть ведущую роль, отвлекая приглашенных для партии в покер гостей от истинных намерений своего мужа… В сборник, который вы держите в руках, вошли лучшие рассказы Марины Крамер.

Шрам

Мой ангел-хранитель либо вечно пьян, либо просто впал в кому. Иначе как, как он мог допустить такое? Как мог не увидеть, не угадать, не предотвратить? Почему так случилось? Хотя… ведь я жива — а это значит, что мой ангел все же оказался в нужном месте в нужное время. Но вот честное слово, я с удовольствием поменялась бы местами с мамой или с мужем. А еще лучше — с обоими сразу…

Я просыпаюсь от собственного крика и боли в голове. Даже не понимаю, что сильнее — страх, вырвавший меня из объятий сна, или боль, раздирающая виски. Оглядываю комнату и понимаю — нет, ничего не изменилось: та же пыль, те же разбросанные вещи, те же пустые кофейные чашки. Ничего не поменялось, все точно так же, как вчера, позавчера, неделю назад, месяц… Сегодня ровно сорок дней, и мне пора бы встать и начать собираться — скоро приедет Инка, моя единственная подруга, и мы поедем на кладбище.

Я бреду к зеркалу. Тоже без изменений — всклокоченные волосы, синяки под глазами, правая бровь сбрита — там свежий шрам, тонкий, едва затянувшийся розовой кожей. Это единственное, что осталось у меня на память об аварии. У меня — шрам, а мамы и Олега больше нет.

Инка ворвалась как сквозняк, принеся с собой свежесть июльского утра, букет тигровых лилий и аромат «Armani Diamonds». Даже такую обыденную процедуру, как свое появление где-либо, Инка умеет превратить в карнавальное шествие или мини-спектакль. Инка — актриса нашего местного театра, «прима», по здешним меркам. Красивая, яркая, рыжеволосая, с идеальным макияжем и прической, моя подруга везде и всюду привыкла быть королевой. Правда, личная жизнь не складывается — мужчины, привлеченные броской Инкиной внешностью, как бабочки — огнем лампы на вечерней веранде, очень быстро понимают, что не смогут справиться с темпераментом и запросами капризной красотки. В результате Инка в свои тридцать все еще одна.

— Ника, ну что ты? Еще не готова? — восклицает она, оглядывая мой халат и тапочки.

Я понуро бреду в ванную, предложив Инке самой сварить себе кофе. Моя подруга — единственный, пожалуй, человек, который никак не хочет признавать имя, которым меня с маминой подачи называют абсолютно все. Для окружающих я — Нюша, хотя полное мое имя, как ни странно, Вероника. Но мама с самого рождения звала меня только Нюшей, а вслед за ней и друзья, и муж. Только для Инки я Ника с первых дней знакомства — я думаю, просто из чувства протеста.

— Ник, ты бы поторопилась! — снова напомнила Инка из кухни, и я со вздохом встала под душ.

— Долго ты собираешься себя гробить? — поинтересовалась она позже, когда мы пили кофе и ели хрустящие гренки с абрикосовым джемом — все это проворная подружка успела изобразить за время моего утреннего туалета.

— Гробить? — машинально переспросила я, вяло помешивая ложечкой коричневую жидкость в фарфоровой чашке. Сама я никогда не пью из них кофе по утрам, но Инка настойчиво достает этот сервиз из шкафа всякий раз, когда ей доводится хозяйничать на моей кухне. Тяга к прекрасному, знаете ли…

— Гробить, Никуся. Отпуск у тебя закончился, так ты еще без содержания выпросила — может, хватит? Среди людей-то легче будет.

Отпуск, будь он неладен… Именно этот самый отпуск, который я решила провести с мамой и Олегом в нашем местном санатории на лечебных озерах, в один миг лишил меня двух самых родных людей. Если бы я не придумала эту поездку за пятьдесят километров от санатория! К чему мне сдалось это суперсоленое озеро, в которое я из природной брезгливости даже ногу бы не окунула?!

Я работаю в салоне красоты администратором, чего-чего, а людей предостаточно, но сейчас я меньше всего нуждаюсь в их обществе — неужели Инка этого не понимает? А она продолжает, держа двумя пальцами гренку и пытаясь еще и помаду не смазать, откусывая:

— Ника, я все понимаю — Олег был прекрасным человеком, идеальным мужем и все такое. Мама опять же… Ты ведь знаешь — я любила Галину Петровну, очень уважала… Но, Ника, даже они сказали бы тебе то же самое: нельзя сидеть в одиночестве и хоронить себя.

Нет, она все-таки не понимает… Да и как одинокая женщина может понять меня, прожившую с мужем десять лет! Инка никогда не была замужем и не знает, что это такое — лишиться своей половинки.

Однако Инка и сама догадалась, что переборщила, а потому подошла ко мне, обняла и пробормотала куда-то мне в волосы:

— Никусь… ну не надо… пойдем, я помогу тебе собраться.

Она утащила меня в комнату, принялась колдовать над волосами, даже макияж сделала, но я только равнодушно бросила взгляд в зеркало и не выразила никаких эмоций. Да, руки у Инки золотые, из моих длинных тяжелых волос соломенного цвета она ухитрилась соорудить сказочного вида прическу, умело подвела глаза, даже синяки замаскировала так, словно их и в помине нет. Но что с того? Разве двум могильным холмикам не все равно, как я выгляжу?

Инка уже сидела в машине, а я задержалась у могилы Олега, чтобы поправить сползшие венки, когда сзади вдруг услышала мужской голос:

— Так это ты, значит, потерпевшая будешь?

Я разогнулась и резво отскочила за деревянный крест. Передо мною стояли двое мужчин с такими рожами, что создатели голливудских фильмов про монстров зарыдали бы от восторга. Один из незнакомцев, тот, который, наверное, и задал вопрос, оказался маленького роста, но с такими громадными бицепсами, что голова казалась неправдоподобно крошечной. Кожаная куртка едва не лопалась на плечах. Второй, словно в насмешку, оказался худым, высоченным, каким-то белесым, будто вылинявшим. Кошмарная парочка…

— Ну, че молчишь-то? Подавилась чем? — продолжил маленький, и я сглотнула, сделав неопределенное движение головой. — Я спрашиваю — ты, что ли, Мансурова жена?

— Я…

— Понятно. Короче, телка. Никаких судов, никаких исков. Идешь в ментовку и пишешь заяву, что мужик твой был пьян в дрова, а потому сам в джип влетел, усекла?

— Но Олег не был пьян… — пробормотала я.

— Не, ну ты совсем тупая… — расстроенно проговорил маленький. — Я ж по-грамотному тебе говорю — делай как велят, и всем счастье будет.

— Ка… какое счастье?

— А такое — сын нашего босса останется на свободе и с правами, а тебе бабла отвалят. Поняла?

— Не поняла…

— Так, Кира, че мы с ней тут возимся? — вдруг вмешался неожиданным басом худой. — Не хочет по-хорошему — будет по-плохому. Босс шутить не станет, Никитка у него — единственный.

Он сплюнул прямо на могилу Олега, дернул второго за рукав, и оба удалились вразвалочку. Я опустилась прямо на землю и завыла от ужаса. Так вот, оказывается, чей джип смял нашу «Тойоту»… То-то мне лицо водителя показалось знакомым! А это не кто иной, как сын нашего мэра, Никита Колчев…

Я вспомнила, что в машине, кроме Колчева, сидели еще человек шесть, хотя это категорически запрещено правилами. Да, точно — оттуда ведь вывалила целая ватага молодых людей, и еще две девушки в символических шортиках и купальниках-бикини. Теперь понятно. Никакого уголовного дела не будет, никого не накажут, а виновным признают моего мужа. Ну да — с мертвого какой спрос…

— Ника, ты чего тут? — голос Инки вернул меня к действительности, я подняла заплаканное лицо, и подруга присвистнула: — Ого! Опять ревела?

Я не ответила, поднялась, забросала землей плевок на могиле Олега и, не глядя на Инку, пошла к машине.

Подруга догнала меня уже у выхода с кладбища, схватила за руку, развернула к себе:

— Ника! На тебе лица нет, что произошло?

Я поколебалась несколько мгновений и решилась. Все равно больше мне надеяться не на кого. Инка выслушала молча, прищурила глаза и вдруг заявила:

— А вот уж фиг!

— В каком смысле?

— В прямом. Чего ради этот молокосос должен безнаказанно ездить на своем джипе, а твой Олег — лежать в земле?! — раздула ноздри Инка, становясь в гневе ослепительно хороша. — Короче, Ника. Есть у меня один знакомый… словом, он… как бы тебе покультурнее, а то еще в обморок упадешь…

— Инна, ты не могла бы не трепать мне нервы? — устало попросила я, и Инка решилась:

— Он бандит, дорогуша. Да-да, не таращи глазенки, настоящий бандит, отсидел больше, чем ты прожила.

— Это, выходит, ему лет семьдесят? — У меня, как всегда в критических ситуациях, случился приступ «висельного юмора», но Инка, к счастью, не обиделась.

— Садись в машину, едем к нему, — решительно сказала она, и я вконец опешила:

— Ты в уме? Хочешь сказать — мы вот так, за здорово живешь, прикатим в гости к бандиту?

Инка смерила меня с ног до головы презрительным взглядом, покрутила у виска пальцем и уселась за руль. Я поняла — дальше разговор она продолжит только в машине, а потому села на переднее сиденье.

Водит Инка кошмарно, я всякий раз вспоминаю все известные молитвы, если вдруг приходится оказаться в машине подруги. Как она ухитрилась ни разу не попасть даже в мелкую аварию, оставалось полной загадкой.

Я задремала, как обычно после эмоциональной перегрузки, а открыв глаза, увидела высокий кирпичный забор. Инка курила, открыв дверцу машины. Услышав, что я зашевелилась, подруга повернулась и, улыбаясь, проговорила:

— Отдохнула, Никочка? Так спала, как ребенок, даже жаль было будить. Мы тут минут тридцать сидим, под воротами, уже и сам Михась выходил, а ты все спишь и спишь.

— Михась? Кто это? — потягиваясь, поинтересовалась я, а Инка, выбросив окурок, пояснила:

— Тот самый человек, к которому мы с тобой ехали. Идем, Ника, он очень занят, спасибо, что нашел для нас время.

Что-то подсказало мне, что подобные одолжения Инке загадочный Михась делал частенько — уж больно уверенно и почти по-хозяйски моя подруга поплыла в сторону огромного дома по мощенному брусчаткой двору. Я покорно брела следом, хотя на самом деле больше всего на свете мне хотелось оказаться дома, в постели. Лечь и уснуть — тогда собственная жизнь не будет казаться такой ужасной.

— Ты посмотри, какие лилии, — остановилась возле огромной поляны Инка, и я по инерции воткнулась ей в спину. — Ника, осторожнее, что ты как сомнамбула какая-то, — зашипела подруга, прыгая на одной ноге и поправляя ремешок босоножки, соскользнувший с пятки.

Лилии в самом деле оказались удивительно красивые — огромные белые, желтые, оранжевые цветы с аккуратной «тигровой» разметкой узких длинных лепестков. Они изумительно пахли, над ними с гудением кружились шмели, а вокруг каждого куста были высажены тонкие кустики спаржи — получались живые букеты.

Я постояла пару минут, вдыхая дурманящий аромат, и вспомнила, что моя мама на своей маленькой дачке выращивала почти такие же лилии, особенно любила желтые… Слезы непроизвольно покатились из глаз, и Инка зашипела:

— Ника, ну хватит! Сколько можно реветь?

Я виновато отвернулась и попыталась вытереть глаза, но Инка решительно вернула меня в прежнее положение и достала из сумочки влажные салфетки:

— Что ты за размазня такая, Никуся? Слезами горю не поможешь, тут не плакать нужно, а быстро и решительно действовать! — Она говорила, а руки проворно поправляли остатки макияжа, пока еще не смытые слезами.

— Как прикажешь действовать? Пойти к мэру и попросить, чтобы эти уроды отстали от меня? И он согласится, конечно, и сына своего в тюрьму упрячет — чтобы, не дай бог, мой голос на выборах не потерять!

Инка прищурила глаз, критически осматривая свою работу, и проговорила насмешливо:

— Юмористка, да? Думаешь, смешно, да?

— Нет. Абсолютно не смешно. Только больше ничего мне в голову не приходит, я теперь домой ехать боюсь — вдруг меня там эти двое ждут? — Меня передернуло при мысли о возможной встрече с кладбищенскими незнакомцами.

— Вот поэтому мы с тобой сюда и приехали, — Инка бросила салфетку в кованую урну возле крыльца и со всей решительностью потянула меня в дом.

Нас встретила женщина средних лет, с аккуратной гладкой прической, в темно-синем брючном костюме, поверх которого был повязан белый передник. Я, как ни была расстроена и напугана, все же не смогла не отметить про себя, что хозяин дома явно насмотрелся каких-то фильмов из жизни аристократов. В углах просторной прихожей высились две статуи — Аполлона и Венеры. Люстру впору было вешать в фойе нашего театра, а паркет темного дерева был натерт до ослепительного блеска. Во всем чувствовалась роскошь — но не помпезная и вычурная, а тонкая и уместная. «Надо же… Интересно, он сам это подбирал или дизайнера нанял?» — думала я, следуя за Инкой и встретившей нас женщиной по широкой лестнице на второй этаж.

Комната, в которую мы вошли, оказалась вытянутым кабинетом с огромным столом, книжными шкафами по обе стороны двери и большими напольными часами в простенке между окнами. В большой нише, огороженной шкафами, располагались диван, два кресла и небольшой журнальный столик с кальяном. Хозяин кабинета стоял на стремянке у одного из книжных шкафов и перелистывал, едва удерживая в руках, толстый том в кожаном переплете.

— Проходите, я сейчас, — отрывисто бросил он густым басом, и я удивилась — внешность мужчины не предполагала такого голоса. Был он явно невысок, но хорошо сложен. Светлые волосы, остриженные коротко, открывали породистый лоб. Маленькие и изящные руки и ноги. Словом, раскатистый бас звучал диссонансом.

Он легко спустился со стремянки, зажав под мышкой фолиант, и подошел к нам. Инка преобразилась, засияла, явно включив все свои актерские способности, а мужчина, чуть улыбнувшись, небрежно поцеловал ее в щеку:

— Здравствуй, Инуля. Прекрасно выглядишь.

— Спасибо, Михась, — прожурчала та бархатным голосом. — Познакомься, пожалуйста…

— Я и так понял. Это и есть твоя подруга Ника, у которой проблемы? — Он перевел на меня цепкий взгляд прозрачно-серых глаз, несколько секунд изучал мое лицо, и я смутилась.

— Да, это она. — Инка делала мне из-за плеча Михася страшные глаза, призывая мобилизоваться, но я никак не могла совладать с неприятным ощущением, будто меня прилюдно раздели.

— Странная подружка у тебя, Инуля, — изрек Михась, закончив рассматривать меня. — Не думал, что такие еще водятся.

Меня как кипятком обдали, я повернулась, чтобы уйти, но крепкая рука ухватила меня за локоть и вернула на прежнее место.

— А нервная такая чего? Хоть бы дослушала, — с усмешкой проговорил Михась, не отпуская меня. — Глаза у тебя несчастные, девочка. Горе в них. А душа светлая.

— А вы и душу рассмотрели? Через глаза? — выдавила я, не обращая внимания на Инкину жестикуляцию, которая уже стала напоминать движения матроса, подающего сигнал SOS.

— А ее и так видно, — ничуть не рассердился Михась. — Добрая ты и чистая.

«Прямо психолог!» — Слова этого человека почему-то ужасно разозлили, показались неискренними и фальшивыми, театральными. Только вот роль свою он исполнял, на мой взгляд, совсем плохо, хуже последнего статиста в труппе Инкиного театра. Михась, словно ничего не замечая, подтолкнул меня к креслу, а сам расположился напротив, небрежным кивком указав Инке место на кожаном диване. Потянулся за кальяном, предложил мне, но я затрясла головой, отказываясь, и тогда хозяин кабинета сам задумчиво приложился к мундштуку губами. По комнате поплыл сладковатый персиковый аромат.

— Рассказывай, — после паузы произнес Михась.

Я, сбиваясь и перескакивая с одного на другое, выложила историю с аварией, добавив то, что сегодня услышала на кладбище. Михась не перебивал, слушал внимательно, изредка потягивая кальян. Инка, скрестив длинные красивые ноги, напряженно перебегала глазами с меня на моего собеседника, и я вдруг почувствовала, что подруга… ревнует. Открытие неприятно поразило меня — как она может, зная, что со мной произошло, думать о том, что я вдруг проявлю интерес — к бандиту!

Михась задумался ненадолго, потом изрек, глядя на меня в упор:

— Я понял твою проблему. Езжай домой и ничего не бойся. С тобой ничего не случится. Скажи только — а ты не в курсе, кто-то снимал на месте аварии? Ну, менты снимали что-то?

— Кажется, да… — Но в моем голосе не было уверенности — я не очень хорошо помнила мелочи, в тот момент мне было не до наблюдения за действиями посторонних.

— Хорошо, разберемся. Оставь мне номер мобильного.

Я послушно написала свой телефон на протянутом листке и встала, вопросительно глянув на Инку. Та сидела не шелохнувшись. Я почувствовала неловкость — похоже, моя подруга планировала остаться здесь, а это значило, что мне придется выбираться из совершенно незнакомого поселка самостоятельно.

Конец ознакомительного фрагмента.