Умереть, чтобы жить

Марина Крамер, 2015

Журналистка Вероника Стахова спокойно жила в Праге со своим маленьким сыном Максимом. В какой-то момент она поняла, что очень скучает по своей работе, и попросила старого приятеля, Игоря Яблокова, найти ей место в каком-нибудь издании в Москве. Работа нашлась моментально, и Вероника приехала в столицу, полная радостных ожиданий, оставив Максимку на попечение друзей. Она отлично вписалась в коллектив и в творческий процесс, но тут Алексей Бальзанов, владелец компании, которой принадлежало интернет-издание, поручил ей расследовать смерть жены своего партнера Сергея Луцкого, Натальи. С этого момента спокойная жизнь Стаховой закончилась: за ней кто-то постоянно следил, в квартиру влезли злоумышленники, на любимого мужчину напали… Вероника стала частенько задумываться: а стоило ли вообще возвращаться к работе?

Глава 4

Берегись ближнего своего

И справа и слева одновременно стоять нельзя.

Японская мудрость

Неожиданные гости в полицейской форме появились сразу с двух сторон, и игроки не сразу поняли, что это к ним. Филонов, поднявшись с корточек, удивленно наблюдал за тем, как подошедшие сотрудники уверенно выбрали себе жертв — известного правозащитника Тимура и Васю Терещенко, написавшего некогда программу для подсчета людей, приходящих на митинги и прошедших через рамки металлоискателей.

— На основании чего? — донесся до Ники голос Тимура и ответ полицейского:

— Вы находитесь в общественном месте в состоянии наркотического опьянения.

— Чего?! — почти фальцетом отозвался Тимур.

— Вот сейчас проедем на экспертизу, там и поймете — чего, — невозмутимо заявил полицейский, крепко ухватив маленького Тимура за рукав ветровки. — Ведете вы себя неадекватно — это кто угодно подтвердит. Приседаете с какими-то шарами — это что, по-вашему, нормально? Нет, это довольно странное поведение, характерное для людей, употребляющих наркотические вещества, — вокруг громко захохотали, но полицейский не обращал внимания. — Где ваши вещи?

Ника невольно перевела взгляд на кучу рюкзаков, сваленных на газон, и заметила, как от нее отходит незнакомый человек в спортивном костюме — она могла поклясться, что он был не из числа игравших. Тем временем Терещенко в сопровождении полицейского подошел к вещам и выудил оттуда свой рюкзак. То же проделал и Тимур.

— Подойдите, понятые, — один из полицейских поманил пальцем двух топтавшихся неподалеку людей — парня и женщину лет тридцати.

Вывернув содержимое рюкзака Тимура на газон, он тут же схватился за пачку «Беломора»:

— Та-ак…

— И что? — пожал плечами Тимур. — Да, я курю «Беломор», не вижу ничего предосудительного. Кого угодно спросите, хоть здесь, хоть в конторе — я всю жизнь их курю.

— Разберемся, — бросил полицейский, приступая к осмотру рюкзака Терещенко. — А вот это что у нас? — Он взял двумя пальцами полиэтиленовый пакетик с серо-зеленым веществом и помахал перед собой. — Я так полагаю, что это вы, задержанный, тоже «курите всю жизнь»? — обратился он к Васе.

— Это не мое, — с удивлением глядя на пакет, протянул Терещенко.

— Ну, конечно. Это — мое, — кивнул полицейский, — а к вам оно само запрыгнуло. Слышали мы эти песни.

— Но это действительно не мое! — повысил голос Вася.

— На вашем месте, задержанный, я бы не стал орать.

— Это действительно не его, — внезапно громко произнесла Ника, и к ней обернулись все, кто присутствовал при этой сцене.

— Да? — ухватился полицейский, вставая и направляясь к ней. — Не его? Тогда чье? Может, ваше?

Он приблизился к Нике вплотную и зашипел так, чтобы слышала только она:

— А ну, захлопнись и потеряйся!

Но Стахову вдруг понесло:

— С чего это? Я видела, как от сумок отходил человек, которого здесь до этого не было, и не исключено, что это он сунул пакет в рюкзак.

В толпе начались волнения — люди ухватились за слова Ники и загалдели что-то про «продажных», «подкинули» и «провокация». Полицейский отвлекся на секунду, и тут же Яблоков, крепко схватив Нику за рукав, дернул ее в сторону и поволок за собой, на ходу матерясь и отчитывая:

— Совсем сдурела?! Два дня в Москве — уже в полицию не терпится?! Да они тебя сейчас крайней сделают с твоим чешским гражданством! Идиотка!

— Но ведь я видела!

— Вот и заткнись! Видела она! Понятное дело, что никакую траву Терещенко не курит — у него почки больные! Это провокация, им нужен повод для задержания, их с Тимуром, видимо, давно пасут за правозащитную деятельность!

Остановившись в одном из дворов и убедившись, что их никто не преследует, Яблоков толкнул Нику на скамейку, сел рядом, вынул сигареты и, закурив, продолжил немного спокойнее:

— Ника, я тебя очень прошу — постарайся не лезть никуда и вообще выкинуть из головы этот случай. Не видела ты никакого парня, понятно? Хорошо, что тебя там мало кто успел запомнить, значит, не наведут.

— Я не понимаю…

— Вот и не вникай. Сиди дома, жди вторника, устраивайся на работу — и молчи, так будет лучше.

Почему так будет лучше, Ника не поняла, но про себя отметила, что Игорек ведет себя довольно странно, и он был, похоже, единственным, кого не удивило появление полиции.

— Зайдешь ко мне? — спросила она больше из вежливости, когда они подошли к ее подъезду.

Но, к ее облегчению, Яблоков отказался:

— Извини, в другой раз, мне пора ехать.

Он попрощался и сел в машину, а Ника опять подумала, что до этого он никуда не спешил, наоборот, собирался провести за игрой весь день до самого вечера.

Позже, уже лежа на большой кованой кровати под одеялом, Ника задумалась о происшедшем, сопоставляя факты. Выводы напрашивались неутешительные… Выходило, что Яблоков знал о появлении полиции. Но зачем ему это? Ведь фактически он подставил под удар всех, кто там собрался, — любого могли… Хотя…

Ника вскочила, села, обняв руками колени. Нет, не любого. Игорь точно сказал — только Тимура и Терещенко. Думать о том, что ее бывший возлюбленный как-то замешан в банальном и пошлом стукачестве, было противно. Но каждая всплывавшая в памяти мелочь только подтверждала это.

— Черт, как же мерзко, — пробормотала Ника и выбралась из-под одеяла.

Натянув домашние угги, она набросила халат, в кухне налила себе стакан молока и вышла на балкон.

Майская московская ночь была прекрасна. Светилась огнями высотка на Котельнической набережной, упираясь шпилем прямо в небо, внизу, у подъезда, гудел мусоросборщик и переговаривались таджик-консьерж и водитель. На карусели детской площадки кто-то сидел — Ника видела, как то и дело мерцает огонек сигареты, хотя саму карусель скрывала листва старых тополей. Прихлебывая молоко, она стояла на балконе и размышляла обо всем, что произошло за время, что она здесь, в этом городе. «Густо живут в столице, ничего не скажешь. Столько всего за два дня… Такое впечатление, что я попала в какой-то водоворот, и меня уносит неконтролируемым потоком куда-то в бездну. И я даже сопротивляться не могу. Зачем я приехала? Что заставило меня бросить сына и вернуться в этот суматошный, безумный город из благополучной, спокойной и размеренной Праги? Журналистское прошлое потянуло? Чем плохо мое агентство недвижимости? Чем вообще плоха моя тамошняя жизнь?»

Ответа не было. Ника допила молоко и вернулась в постель с твердым намерением сократить общение с Яблоковым до минимума.