Блондинка в американской тюрьме

Марина Литвинова, 2023

"От сумы и тюрьмы не зарекайся" – к сожалению, в правдивости этой пословицы пришлось убедиться на собственном опыте.Я вышла из тюрьмы неисправимой оптимисткой, а главное моё знание, что возникло после "отсидки" – иногда мы понятия не имеем, насколько неисчерпаемы наши внутренние ресурсы.Верьте в себя, и всё получится!

Глава 2. С чего все началось.

Возвращаясь в Штаты в этот раз, я выбрала самый наидешевейший, но и самый изнурительный, перелет, с несколькими пересадками. К моменту, когда в Майами необходимо было перейти границу, чтобы пересесть на самолет в Хьюстон, я не спала уже около 26 часов. На эту финальную пересадку времени было маловато, но это не пугало — остаться в городе-курорте еще на сутки было бы, возможно, определенным бонусом после донельзя насыщенных дней, проведенных в России. К «комнате дознания» я была готова, так как не раз там побывала, представляла, что следует отвечать на вопросы офицеров и подготовила целую стопку распечатанных документов и фотографий, в доказательство легитимности своего проживания в США. Поэтому, когда в очередной раз не дали беспрепятственно пройти паспортный контроль, а отвели в ту самую комнату без окон, я отреагировала спокойно. Как обычно в таких случаях, я оказалась в незримой очереди из прибывших «неблагонадежных», мысленно пересчитала этих людей, прикинула, что это должно быть на час-полтора всего, и уселась читать прихваченный из самолета журнал. Более того, в комнате работал телевизор — совершенно неслыханная для Хьюстонского пограничного центра роскошь, поэтому я даже окрестила про себя Майамский центр «продвинутым».

Но вот почему-то я сидела и сидела в этом ряду из сдвинутых стульев, вставала, чтобы размять ноги, прохаживалась и снова садилась — меня никак не вызывали к окошечку в этом «продвинутом» центре. Уже несколько раз сменились компании ожидающих, а я все сидела и сидела. В руках я вертела самый важный свой документ, после паспорта, так называемый «тревел адванс пароль» — пластиковая карточка, защищенная всевозможными голограммами, на которой была выбита дата его истечения — апрель следующего года, то есть оставалось еще более полугода на поездки из страны — в страну, как я думала.

Когда же, наконец, подозвали к окошечку и меня, офицер первым делом объявил, что пароль паролем, а вот кейс мой, петицию на Грин карту, был прекращен, пока я летала. Другими словами, я получила отказ в изменении своего статуса, о чем было указано в его распечатке.

Отправляясь в Россию, я оставила ключ от почтового ящика в Хьюстоне своей подруге, которая регулярно ездила его проверять. Ближе к моему возвращению она проверяла его едва ли не каждый день, но никаких извещений об отказе по моему делу не пришло. Поэтому данная новость явилась для меня невероятным сюрпризом. «И как теперь эта ситуация будет решаться?» — задала я вопрос офицеру. «Сейчас я буду звонить своему супервайзеру, он придумает что-нибудь для вас» — отводя глаза, пробормотал он, и мне, конечно, сразу не понравилось, почему надо что-то «придумывать», если вариантов два — дать мне все же пройти через границу, либо оправлять домой на следующем же рейсе. И никто мне не объяснил, что вариантов гораздо больше…

Именно с этого момента информировать о происходящем меня перестали. Подошедшая девушка в форме вежливо, но настойчиво рекомендовала оставить мою сумку ручной клади в специальной «камере хранения», а при себе оставить только дамскую сумочку. Ну что ж, не вопрос, раз так у вас с местом плохо, отдам сумку. Если бы тогда я знала, что все содержимое ее мне станет впоследствии недоступно, я бы иначе отнеслась к такому предложению, по крайней мере, расческу и зубную щетку бы из нее вынула, не говоря уж про таблетки. За три дня до перелета впопыхах, как было и все остальное в Москве, я сделала небольшую операцию на стопе, удалила какое-то подкожное образование, что незримо там разрасталось два года, никак себя не проявляя. И только привычка при каждом заезде в Россию проходить полную или частичную диспансеризацию привела меня к дерматологу, а тот, не откладывая дело в долгий ящик, тут же оперативное вмешательство и произвел. Рана кровоточила, я отчаянно хромала, но считала, что «до свадьбы заживет», в Хьюстоне отлежусь, лекарств набрала с собой предостаточно. Эластичные же бинты и лейкопластыри продают везде, рецепт на их покупку не требуется.

Однако за время перелета с пересадками все мои повязки пришли в устрашающее состояние, я никак не рассчитывала на задержку более четырех-пяти часов на паспортном контроле. Посмотрев на наручные часы парня в соседнем ряду, сквозь наваливающуюся дрему, поняла, что я застряла уже на все восемь часов, и проверенным способом, зайдя в туалет и включив на минутку мобильный телефон, отправила дочери смс об этой задержке. «Удивительно, но когда ты прилетаешь в США, эту страну всегда настигает ураган, вот и сейчас очередной, под названием Мишель, как раз буйствует» — отвечала дочь — «неизвестно, будет ли аэропорт Майами отправлять и принимать рейсы, посиди-ка ты лучше пока в Майами». Она и знать не знала, до чего пророческим оказался ее совет. Уж я посидела в Майами, так посидела…

Для меня после вылета, со всеми разницами часовых поясов, время просто прекратило делиться на день и ночь, а превратилось во время под названием «очень хочу спать». Офицеры все куда-то удалились, некого было спросить, как же быть с перевязкой. Ко мне, казалось, пограничники потеряли всякий интерес, я не понимала, укладываться спать или чем заняться, ведь не каждый умеет отойти ко сну, сидя на узеньком неудобном стуле. В момент, когда я уже собиралась смириться с такой перспективой, ко мне подошла чернокожая девушка с пышными кудрями и сказала, что моим делом поручено заниматься ей. «Хотите ли вы есть или пить?» — сразу спросила она, поправив форменную пилотку. «Нет, хочу быстрее закончить все формальности, а потом уж я сама себе куплю и поесть и попить» — через зевоту отвечала я, и она резко зыркнула на меня из-под густой челки.

Мы перешли в отдельную комнату, девушка сказала, что ей очень нужна моя дамская сумка, а точнее — что она мне сейчас точно не нужна, и забрала ее тоже. Затем она стала задавать вопросы, и первыми были — понимаю ли я английский, и способна ли я реагировать адекватно? Начало было странным, а продолжение — совсем уж необычным. Как мое имя и фамилия, откуда я, почему и зачем переходила границу… Как зовут отца, мать, живы ли они, по какому адресу я проживаю в России и в США… Все ответы она печатала на клавиатуре компьютера, да так медленно, что после каждого очередного вопроса я успевала провалиться в глубокий сон, но меня тут же будили для следующего. Раз пять-шесть за все это долгое время она осведомилась, не хочу ли я пить или есть, и я теперь баловала ее разнообразием ответов. Уже ясно было, что пока ничего не получится самой купить, раз сумку отобрали с кошельком, поэтому говорила: «Нет, я бы лучше хотела ногу перевязать», или «Нет, я лучше хотела бы своим близким позвонить по поводу своей задержки» — я все еще верила, что это просто задержка. Но девушка в ответ только пожимала плечами.

После очередного такого пробуждения для очередного вопроса спать уже расхотелось, наступило состояние полного отупения, и хотелось только одного — чтобы она отвязалась уже. И тут я увидела в корзине под столом смятую распечатку, скрепленные степлером листы разворошились оттого, что были брошены так небрежно. Это было моя петиция на Грин карту, которую пограничники, видимо, запросили откуда-то, не поленились распечатать, а сейчас задавали мне все те же вопросы, вместо того, чтобы списать все ответы оттуда, из петиции. Мудреная штатовская бюрократическая система не поддается никакому логическому объяснению, но в тот момент это показалось довольно обидно — зачем меня мучить полночи, если все ответы у них уже есть? Хотя, может быть они в Джеймс Бондов играли, и для чего-то решили сверять мои нынешние показания с ответами годичной давности?

Позже мои сокамерницы утверждали, что это и многое остальное — продуманное психологическое давление на «понаехавших», чтобы отвадить желание «соваться в калашный ряд со своим свинячим рылом»))) Но я так не думала и не думаю. Мое мнение другое, простое и страшное: имя этой системе — равнодушие, знамя этой системы — бумажка, а плата за ошибку — тюрьма. Если ты правильно подсуетился и все бумажки оформил, как надо — ты молодец. Если не умеешь этого сделать сам, нанимаешь адвоката, платишь ему много-много денег, и он за тебя оформляет все бумажки, как надо — и тогда ты тоже молодец. Но если ты и сам не умеешь, и адвоката не нанял, потому что денег не было, или очень умным себя посчитал, или на авось понадеялся — ну что же, расхлебывай, дружок или подружка, мало не покажется!

После окончания допроса меня привели еще к какому-то мужчине в форме, который посмотрел с сочувствием и сказал, что матрасов у него больше не осталось. Я уже понимала к тому моменту, что остаток ночи придется провести здесь, и совсем не возражала бы против матраса, но и на полу готова была спать тоже, если увижу достаточно места, чтобы расположить свое тело горизонтально, хотя бы калачиком. Та же милая, но медлительная девушка повела меня куда-то по коридору, и привела в комнату, где на матрасах из дермантина, с утолщением в одной стороны, изображающем подушку, уже спало пять женщин, они подслеповато щурились от резко вспыхнувшего света. Стопочкой на железной скамейке были сложены тонкие покрывала, а в углу была дверь в туалет, как позднее выяснилось. «По очереди, может, поспите, не знаю, сообразите как-нибудь что-нибудь, а я пойду протокол допроса до ума доводить. Вы не хотите есть или пить?» — в очередной раз спросила она. «Хочу. И есть и пить, и ногу перевязать, и близким позвонить» — голос мой уже почти срывался на истерику. «Из всего того, что вы попросили, я могу предложить вам только еду и питье» — отстраненно произнесла офицер и заперла дверь в комнату на замок, предварительно выключив свет. Стало темно, я ушла в туалет, и там уж дала волю слезам. Не менее еще двух часов я слонялась по туалету из угла в угол в полном отчаянии, уже и без сил плакать, и хотела я только одного — понимать, что же, черт возьми, происходит?

Наконец в дверь туалета постучали, и седовласая женщина мексиканской наружности предложила мне лечь на ее матрас и поспать хоть немного. «Теперь моя очередь здесь плакать» — заявила она. «А почему в туалете? — не поняла я. «Да потому же, почему и ты, чтобы остальных не разбудить». Я легла на ее матрас и действительно поспала около получаса, когда заскрежетал вдруг ключ в замке и знакомая мне офицерша вызвала меня наружу. «Прочитайте и подпишите, верно ли я запротоколировала ваши ответы» — сунула она ручку мне в руку. «Да вроде верно» — бегло просмотрев записи слипающимися глазами, согласилась я и подписала. Именно в тот момент я, как оказалось, подписала свое дело об административном правонарушении — незаконном переходе границы. «А это ваша еда и напитки» — и она передала мне теплую пластиковую коробку и бутылку воды на подносе. На мои попытки узнать, что же дальше, ответ был один — ждите, просто ждите…

Снова дверь за мной закрылась, женщины зашевелились, просыпаясь, и стали делиться своими историями, перемежая их рыданиями. Все они были из Латинской Америки. Я вслушивалась в испанскую речь, но понимала мало, все же очень хотелось спать. Тут снова открылась дверь, одну из женщин увели куда-то, один матрас освободился, я на него завалилась и уснула непробудным сном как минимум на несколько часов.

Утром похожие подносы с теплыми коробками принесли всем нам, в каждой были макароны, в которые зачем-то влили дурно пахнущую жидкость, без нее еще можно было бы их есть, а с нею — ну никак. Никто и не ел. Зато я воспользовалась поводом, чтобы узнать у охранника, сколько я здесь буду находиться, и нельзя ли причесаться и почистить зубы. Молодой симпатичный блондин, который был дежурным надзирателем, или кем-то в этом роде, вдруг согласился — провел меня длинными коридорами к той самой «камере хранения», в которую запрятали мою сумку ручной клади, не поленился выудить сумку из груды похожих, попросил уложиться в три минуты и встал на часах у дверей, как «на стреме» — может, ему вовсе не положено было делать задержанным таких поблажек? Я нашла расческу, расчесалась в темпе престо прямо там, нашла зубную щетку, пасту выдавила на нее тоже прямо там, прихватила три шоколадных конфеты «белочка» и пачку лейкопластырей, которые он велел положить на место. «Только один пластырь, и то прямо здесь и сейчас быстро приклеить» — посоветовал этот добрый человек, явно прикрывая меня ценой собственных возможных неприятностей. Ринувшись в туалет и впервые за 48 часов почистив зубы, я почувствовала себя посвежевшей и способной соображать. Но способность эта вовсе не требовалась — женщин всех по одной увели в течение непродолжительного времени, и я осталась сидеть в пустоте и одиночестве, без самого приблизительного понимания, сколько же прошло времени.

Стало одиноко и очень страшно, с детства боюсь замкнутых пространств. Уговорила себя поспать и уснула, матрасов теперь было аж пять штук, хоть пирамиду из них строй, хоть штабелями складывай… Проснулась без понимания, сколько проспала, и тут же пришел офицер, но не блондин, другой. Пришел с информацией для меня — они обзвонили какие-то центры в поисках места, и наконец, нашлось одно, но не в самом ближнем центре. «А зачем мне в какой-то там центр» — торопилась спросить я, пока он не закрыл снова дверь. «А потому, что здесь мы не можем держать вас больше 24 часов» — ответил он, и ничего для меня из этого ответа не прояснилось. Кроме того, что границу я пыталась перейти почти 24 часа назад, а значит, никто не знает, где я и что со мной, и не смыло ли меня в океан ураганом Мишель, например. Я перестала стремиться быть сильной, а плакала уже навзрыд, наплевав и на камеры, которые висели под потолком, и на свою собственную самооценку. Зато после небольшой истерики, с размазыванием каких-то немыслимых потоков слез по щекам, все же немного полегчало. Спать уже больше не хотелось, неизвестность томила, и я занялась, за неимением ничего другого, упражнениями пилатеса, кувырками, растяжками, ходьбой со свертком из одеял на голове — что только ни придумывала, чтобы занять себя и отвлечь от черных мыслей.

Когда дверь открывалась в очередной раз, я уже знала, что это за мной. Мы с охранником прошли через «камеру хранения», где он взял мою сумку ручной клади и дамскую сумку,, затем длинными извилистыми коридорами в подвал, где взяли багажную сумку, оттуда — на стоянку, где стоял припаркованным полицейский «газик». Умильно улыбаясь, я попросила о возможности залезть в багаж и достать перевязочные материалы для ноги. Ввиду того, что весь носок задубел от крови, парень мне сразу поверил, разрешил открыть багаж, но опять же «быстро и очень быстро», и я добралась до своего заветного запаса — четырех малюсеньких таблеточек со снотворным в серебристой пластиночке. «Медикаменты нельзя, это могут быть наркотики! — закричал сопровождающий, но я ответила, что нога буквально отваливается, и мне срочно необходимо обезболивающее. Это вовсе не было правдой, но в дальнейшем на свою больную ногу я жаловалась множество раз, преувеличивая в разы, при каждой возможности хоть что-то выклянчить, хоть какую-то небольшую поблажку.

Затем меня усадили на заднее сиденье машины, оделенное от передних решетками. Водитель подошел ко мне, протягивая наручники, и слезы снова потоком полились из глаз, сами по себе уже. «Да хватит плакать, что за принцесса такая выискалась! Не криминальная ты преступница, успокойся, однако не переломишься, доедешь в наручниках, порядок у нас такой, и я буду делать все по инструкции» — прикрикнул он на меня. Но потом смягчился, глядя на мою несчастную физиономию, и всю дорогу пытался развеселить. «Считай, что для тебя убер заказали, разве не комфортно я тебя везу?» — без устали прикалывался он. «Так куда, ну куда же меня везут, хоть кто-то объяснит мне?» — сквозь слезы вопрошала я. «Везут для распределения, куда распределят, или уже распределили, я не знаю, но там подождешь немного, пока решат, что с тобой делать, сразу отпустить домой или через пару дней». «А сколько немного?» «А этого я сказать не могу, потому что понятия не имею» — произнес очередную ложь во спасение, как я теперь понимаю, мой водитель-весельчак. И приехали мы в так называемую пересыльную тюрьму, о чем сообщалось на воротах этого заведения.

— Keep detention safe. ICE has zero tolerance for sexual abuse and assault.