Осыпь меня золотом

Марина Серова, 2011

Телохранитель Евгения Охотникова думала, что будет охранять одного человека – совладельца автомобильного концерна Владимира Ильичева. Но оказалось, в ее защите нуждаются и другие акционеры! Им угрожают неизвестные, добиваясь продажи акций. Больше всех пострадала Елена Темникова – сначала она едва не погибла в автокатастрофе, потом на ее дочь Наташу напали подростки на мотоциклах. Евгения пыталась просчитать следующий шаг неведомых конкурентов, когда пришло ужасное известие: Наташа пропала. Похоже, ради достижения своей цели враги готовы на все, но им предстоит иметь дело с Евгенией Охотниковой!

Глава вторая

Темникова проживала в центре города, в одном из совсем недавно выстроенных домов, и занимала там квартиру из трех просторных комнат. К моему удивлению, Бабурин достал из кармана ключ от домофона и, спокойно открыв дверь, прошествовал в подъезд. Однако, когда мы поднялись на восьмой этаж, он позвонил в квартиру Темниковой. Послышались осторожные шаги, Елена Константиновна долго вглядывалась в глазок, тихо шурша за дверью, пока Бабурин наконец не выдержал и громко не провозгласил:

— Да мы это, мы, не боись!

Темникова тут же открыла дверь. Похоже, в компании своих коллег-мужчин она чувствовала себя куда увереннее. Для начала она провела нас в большую квадратную кухню, где мы расселись за столом, а Елена налила воды в кофеварку. Никакой подруги-психолога к нашему приезду уже не наблюдалось.

— Как ваша дочь? — спросила я.

— Спасибо, вроде бы более-менее, — кивнула Елена. — Она сейчас в своей комнате, музыку слушает. Хотя я уговаривала ее поспать, даже дала успокоительное. И сама немного выпила.

От Темниковой исходил слабый запах алкоголя, и я подумала, что она приняла не только успокоительное. Впрочем, в такой ситуации это было простительно, да к тому же меня не касалось.

— Мы бы хотели с ней побеседовать, — продолжила я.

— Зачем? — тут же насторожилась Темникова, бросая быстрый взгляд на Бабурина, а затем на Ильичева.

— Затем, чтобы разобраться, что произошло, и понять, что делать дальше, — терпеливо пояснила я.

— Но я же вам все рассказала! — вскричала Темникова.

— Но вы же сами признали, что многого не выяснили у дочери, да и вам было не до подробностей, — напомнила я. — И потом, Кристина в любом случае расскажет все точнее.

— Ну, я не знаю… — пробормотала Темникова, растерянно поглядывая на своих компаньонов. — Стоит ли ее беспокоить, она подавлена, расстроена.

— Зови! — только и сказал Бабурин, и Темникова, вздохнув, вышла из кухни.

Вернулась она довольно быстро, а следом за ней с недовольным лицом шла девушка, по виду которой сложно было определить, представительницей какого пола она являлась. У нее были абсолютно прямые жгуче-черные волосы. Косая рваная челка через все лицо, полностью закрывающая левый глаз. Возле носа блестела бусинка пирсинга. Глаза густо обведены черно-розовыми кругами. Одета она была тоже в подобных тонах: черная футболка, черные узкие джинсы с ярко-розовым ремнем из кожзаменителя. На футболке — приколотое розовое сердечко. Фигура ее была худой и нескладной, она еще не перешагнула порог, за которым оставался подросток и появлялась женщина.

«Девочка, видимо, относит себя к представителям субкультуры эмо, — отметила я про себя. — Эмоциональные выбросы, экзальтированность, протест против действительности, одиночество и непонимание, чаще мнимое…Что ж, вполне характерно для ее возраста».

Девчонка окинула всех собравшихся враждебным взглядом, плюхнулась на стул и сразу же потянулась к вазе с фруктами. Достав из нее мандарин, она принялась меланхолично счищать с него кожуру.

— Привет, Кристина, — улыбнулась я ей.

— Здрас-сте, — безразлично процедила девушка.

— Мы приехали, чтобы тебе помочь, — взяла я инициативу в свои руки, поскольку мужчины помалкивали, а мать уже, наверное, переговорила с Кристиной не один раз.

— В чем? — не меняя интонаций и не поднимая головы, спросила Кристина.

— Мама рассказала нам о том, что с тобой случилось утром. Мы хотели бы услышать твой рассказ.

Кристина подняла голову на мать.

— Зачем ты привлекаешь к этому посторонних? — резко спросила она, отодвигая очищенный мандарин.

— Кристина, Евгения Максимовна не посторонняя! Она нанята для охраны нашего концерна и для защиты лично нас! — как можно убедительнее произнесла Темникова.

Это было большим преувеличением, я была нанята лично Ильичевым и лично для его охраны и настояла на разговоре с Кристиной только потому, что все происшествия с компаньонами Владимира Николаевича и их родными могли иметь к нему непосредственное отношение. Но подобная интерпретация сейчас была более значима в глазах Кристины.

— А остальные? — Кристина недвусмысленно кивнула в сторону Ильичева и Бабурина.

— Кристина, ну как ты не понимаешь! — повысила голос мать. — Мы же все связаны одним делом! И если страдает кто-то один, под угрозой находится и другой! Где гарантия, что завтра не пострадает, например, Алексей Федорович?

И она показала на Бабурина.

«Вот было бы здорово!» — явственно прочиталось в глазах Кристины.

«Интересно, она просто так всех терпеть не может, без разбора? Или только знакомых матери мужского пола? Интересно, она воспитывается отцом? Елена замужем? И если да, то родной ли это отец Кристины или отчим? И где в таком случае родной?» — промелькнули у меня в голове сразу несколько мыслей, ответы на которые я решила узнать позже у Ильичева или кого-то еще из хорошо знающих Темникову людей.

— Ты это… — подал голос сам Бабурин. — Не дури, говори давай!

— А вы здесь не командуйте! — с ненавистью в голосе процедила Кристина.

— Кристина, я все-таки прошу тебя вспомнить, что произошло, — снова вступила я.

— Ничего я не хочу вспоминать! — упрямо сказала девчонка. — И вообще… Я устала, я перепугалась, я вся на нервах! — неожиданно высоким, тонким голосом прокричала она. И тут же, понизив его до нормальной высоты, спросила, капризно растягивая слова: — Ма-ам, можно я не пойду завтра в школу?

— Это еще почему? — нахмурилась Елена.

Кристина красноречиво посмотрела на мать, и та, поняв, вспыхнула, однако не спешила с ответом.

— Ты хочешь повторения, да? — Голос Кристины снова пошел по нарастающей. — Тебе на меня совсем наплевать, да?

— Кристина, что ты такое говоришь? — воскликнула мать. — Хочешь — оставайся дома, я не против! Только уроки учи!

Кристина поморщилась.

— Кстати… — вдруг прищурилась мать. — А почему ты сегодня так рано возвращалась из школы?

— Почему рано? — не смутилась Кристина. — Нормально!

— Ты позвонила мне в одиннадцать! — стояла на своем мать. — А вы заканчиваете в два!

— У нас трех уроков не было, нас отпустили, — сказала Кристина.

— А вчера? — подозрительно скосилась на нее мать. — Вчера я звонила тебе в час, а ты уже сидела дома!

— Вчера тоже отпустили, — не моргнув глазом, ответила дочь. — Учебный год только начался, еще не всех учителей набрали. Никто не хочет в эту долбаную школу идти за копейки гробиться!

— Я вот в лицей позвоню… — пригрозила Елена Константиновна, но как-то не очень уверенно.

— Звони, — равнодушно пожала плечами Кристина, по одной отправляя в рот мандариновые дольки.

— По-моему, мы теряем время, — не выдержал наконец Ильичев, посмотрев на часы.

— Кристина! — уже резче сказала Темникова.

— Ничего я при них говорить не буду! — заартачилась девчонка, надув губы.

— Кристина, если хочешь, пойдем с тобой в комнату, и ты все расскажешь мне одной, — предложила я.

Кристина посмотрела на меня и неожиданно легко согласилась:

— Ладно, пойдемте!

Я сделала успокаивающий жест в сторону Елены Константиновны и проследовала за девчонкой в ее комнату. Типичная нора типичного современного подростка. Легкий бардак, на стенах плакаты, изображающие бесполых музыкантов с выражением лица либо глубоко несчастным, либо восторженно-идиотским. Кроме того, несколько фотографий полуобнаженных обнимающихся и целующихся отнюдь не по-детски девушек. Кристины, правда, среди них не было. Компьютер, музыкальный центр. Незаправленная постель, на которой свалены в кучу несколько черно-розовых предметов гардероба — Кристина хранила верность одной цветовой гамме.

Она сгребла свое барахло в сторону и с ногами забралась на кровать, предложив мне устроиться на стуле у компьютерного стола. Сама же нажала кнопку на музыкальном центре, и из колонок полилась какая-то слезливая песенка, исполняемая жиденьким тенорком гомосексуального тембра. Я не стала просить выключить музыку, дабы не обострять ситуацию, и сказала:

— Давай сразу к делу — так мы быстрее закончим. В общих чертах я ситуацию знаю, поэтому давай подробности. Сколько было парней?

— Четверо, — чуть подумав, ответила Кристина.

— И ты никого из них не знаешь?

— Нет. Хотя они и были в шлемах, но я уверена, что раньше их не видела.

— А что за мотоциклы? Описать сможешь?

— Ой, нет, я совсем в этом не разбираюсь! — расширила глаза Кристина. — Красные и синие — это все, что могу сказать.

— Где они на тебя напали?

— На подходе к детскому парку.

— Стоп, а почему там? — удивилась я. — Твой дом в другой стороне.

— Ну потому что мы там стрелку забили с друзьями, — снова капризным голосом пояснила Кристина. — Я не собиралась пока идти домой!

— Ладно, хорошо, что дальше? Они подъехали неожиданно? Или следили от самого лицея?

— Не знаю, я этого не заметила, — призналась Кристина. — Я в наушниках была, по сторонам не смотрела. Я же не знала, что они на меня наедут!

— Они что-то говорили тебе?

— Да! Только не сразу. Сперва они ездили вокруг меня, делая вид, что сейчас наедут мне на ноги! И при этом мерзко гоготали!

— А ты что?

— Я им сказала — вы что делаете, дебилы? Но их это не остановило, наоборот, они еще больше раззадорились. Подъезжали совсем близко, теснили к бордюру. А дальше — забор. Я к нему уже почти приклеилась. И, как назло, вокруг никого не оказалось! Машины, правда, были, но они все мимо проезжали.

— Ты не пыталась кричать? — спросила я.

— Что кричать? «Помогите»? — Она скептически посмотрела на меня.

— Ну хотя бы что-нибудь.

— Я просто громко говорила, чтобы они отстали!

— Но на них же это не действовало! Нужно было кричать громче, бежать, звать на помощь! В парке всегда есть люди, да и вокруг большие жилые дома, остановка рядом! К тому же все это происходило среди бела дня! И нечего стесняться просить о помощи, ничего постыдного в этом нет — ты же понимаешь, что одной тебе с ними не справиться.

— Не знаю… Я на самом деле очень испугалась… — жалобно призналась Кристина.

— И чем же все закончилось?

— Один из них подъехал совсем близко, протянул руку к моему лицу и сжал его. Потом усмехнулся так мерзко и говорит: «Хорошенькая у тебя попка! Ты маме передай, чтобы лучше тебя берегла!» После этого они все заржали и уехали очень быстро.

— Кристина, он точно так сказал? Насчет мамы? — быстро уточнила я.

— Конечно, точно! Вы что думаете, я вру? — обиделась Кристина.

— А что, это невозможно? — иронично спросила я. — Насчет школы-то ты же соврала.

Я пристально посмотрела ей в лицо, с улыбкой на дне глаз. Однако Кристина уловила ее и тоже улыбнулась.

— Подумаешь! — проворчала она. — Пару уроков прогуляла, ничего страшного! Да в этом лицее вообще учиться невозможно, одна муштра! По десять задач задают каждый день по одной только физике! Это мамаша меня туда сунула, моего согласия даже не спросила! Ей главное — престиж! А на меня наплевать! Я же ей говорила, что не хочу там учиться! А она мне — зато в экономический гарантированно попадешь! А я не хочу в ее вонючий экономический!

— А куда ты хочешь? — спросила я.

— Я хочу быть певицей, — заявила Кристина.

Теперь я тщательно подавила улыбку.

— Ну, для этого, наверное, нужно заниматься?

— Так я и занимаюсь! У нас есть своя группа! Только мамаша не разрешает у нас дома играть, а студии у нас нет. И денег не дает.

— А ты уроки поменьше прогуливай, она, глядишь, и отнесется посерьезнее к твоему увлечению, — посоветовала я. — И деньги на студию выделит, и на экономическом не будет настаивать.

Кристина скептически покривила губами, словно хотела сказать: «Очень я в этом сомневаюсь!»

— Слушай, Кристина, — попросила я. — Ты не принесешь мне чего-нибудь попить, а? Селедки с утра наелась — во рту все пересохло. И я уже скоро перестану тебя мучить.

Кристина пожала плечами и вышла из комнаты. Я быстро прошлась по карманам брошенных ею на кровати вещей, но ничего, кроме денежной мелочи, жвачки и оберток от конфет, не обнаружила. Тогда я один за другим выдвинула ящики компьютерного стола и в нижнем из них обнаружила кое-что интересное…

Небольшой пузыречек с круглыми беловатыми таблетками я быстро сунула в карман, собираясь потом определить его содержимое. Больше я никуда заглядывать не стала — времени было в обрез. Кристина вскоре появилась на пороге комнаты с большим стаканом сока в руках. Поблагодарив ее, я выпила весь стакан, хотя никакой селедки с утра не ела и вообще не имела такой привычки.

— Спасибо, Кристина. У меня к тебе, собственно, остался только один вопрос: у тебя есть какие-нибудь проблемы?

— В смысле? — воззрилась на меня девчонка.

— В смысле, не может вся эта заваруха с мотоциклистами быть направлена на тебя лично? А не на твою маму и не на концерн «Эвита»? Может быть, есть какие-то недоброжелатели лично у тебя?

Кристина задумалась, и лицо ее постепенно принимало мрачное выражение. Я не торопила ее, давая возможность хорошенько все взвесить.

— Нет, — все-таки ответила она. — Никаких недоброжелателей у меня нет!

— И никто больше в последнее время ничего от тебя не требовал?

— Нет, — резко ответила Кристина. — Только мамаша! Которая требует, чтобы я училась и подчинялась ее дурацким правилам!

Я не стала комментировать это заявление, еще раз поблагодарила девчонку и вернулась в кухню.

— Ну? — сразу же вскочила с места Темникова, а мужчины перевели на меня вопросительные взгляды.

— Да, в сущности, ничего нового, — усаживаясь на стул, поведала я. — За исключением одной детали: эти малолетние болваны просили Кристину передать маме, чтобы лучше ее берегла. Вам она говорила об этом?

— Не-ет, — потрясенно протянула Темникова. — Но что… Что это значит? Они пытались сказать мне, что в следующий раз что-нибудь сделают с Кристиной?

— Возможно, они сказали это просто так, к слову. И совсем не имеют в виду конкретно вас, — сказала я.

— Да «Атлант» это! — с железобетонной уверенностью повторил свою версию Бабурин. — Ясное дело! И на Елену мотоциклист пытался наехать, помните?

Он обвел всех присутствующих взглядом и продолжил:

— И зря Куропаткин не хочет с ним разобраться! Они же щенки трусливые — с бабой да девчонкой связались!

— Возможно, вы и правы, — задумчиво сказала я. — Если только она вообще говорит правду.

— Что вы имеете в виду? — насторожилась Темникова.

— Ну, она же явно соврала насчет школы, — заметила я. — А уж то, что в одном из лучших лицеев не укомплектован штат учителей — вообще бред. Где гарантия, что в своих «показаниях» она честна? Ваша дочь вообще часто вам врет?

— Нет, но… — Темникова была в замешательстве. — Она, конечно, не примерная ученица и может иногда прогулять школу, но ведь это же совсем другое!

И посмотрела на Ильичева с Бабуриным, словно ища у них поддержки. Те сидели с мрачным видом молча, не решаясь что-либо комментировать. Я же постоянно помнила про флакончик с белыми таблетками, лежавший у меня в кармане джинсов. В том, что эти пилюльки не от головной боли, у меня практически не было сомнений. А люди, принимающие наркотики, как известно, могут сочинить что угодно. В том, что Кристина — девчонка взбалмошная и с неуравновешенной психикой, мне и так было ясно из общения с ней. Но что стоит за ее ложью, если допустить, что она все выдумала?

— Елена Константиновна, у меня сложилось впечатление, что ваша дочь испытывает к вам… как бы это выразиться… не совсем теплые чувства, — все-таки заставила я себя сказать правду. — Я не знаю причин этого, но советовала бы вам хорошенько задуматься на эту тему.

Темникова совсем растерялась, но постаралась взять себя в руки.

— С чего вы это взяли? — с вызовом спросила она.

— Из разговора с ней. У нее какие-то обиды на вас, и, мне кажется, она может сознательно делать то, что причинит вам боль.

Темникова отвела глаза. В них блеснули слезы.

— Вы знаете друзей вашей дочери? С кем она общается? Как проводит свободное время? — забросала я ее вопросами.

— Конечно, я знаю, у нее есть подруга Наташа, еще Жанна… Они вместе играют в какой-то группе, кажется.

— А вы часто видите ее друзей? Знаете, чем они занимаются, пока вас нет?

— Я работаю! — произнесла Темникова, защищаясь. — С утра до ночи! Чтобы ее же обеспечивать всем необходимым! Знаете, какие запросы у нынешней молодежи? А помогать мне некому — я вдова!

Бабурин медленно поднял взгляд и уперся им в Темникову.

— В молодежной полубогемной среде распространены всякие пороки, которые девочкам ее возраста могут казаться жутко модными и крутыми, — продолжала я. — Бисексуальность, например, наркотики…

— Да что вы! — всплеснула руками Елена Константиновна. — Какая бисексуальность, она же еще совсем ребенок! Вы, наверное, насмотрелись этих фотографий в ее комнате, вот вам и взбрело в голову! Уверяю вас, это все просто игра! Кристина абсолютно нормальная девочка, просто у нее переходный возраст, вот она и пытается выделиться! А про наркотики я даже говорить не хочу! Я специально отдала ее в этот лицей, потому что там наркоты нет по определению! Требования жесткие — отчисляют мгновенно!

Я подавила вздох. Мне не хотелось сейчас публично показывать найденный в столе у Кристины пузыречек.

— К тому же она представительница эмо, — продолжала убеждать, кажется, саму себя Елена Константиновна. — А для них свойственно вести здоровый образ жизни. То есть никакого алкоголя и сигарет, не говоря уже о наркотиках! Я сама читала статью в Интернете, мне же небезразлично, чем живет моя дочь!

И снова я подавила вздох, поражаясь материнской наивности. Зато свое мнение счел нужным высказать Бабурин,

— Ты ее совсем разбаловала! — жестко произнес он. — Разбаловала и забросила одновременно! Откупаешься дорогими игрушками, шмотками, уроки разрешаешь прогуливать! А что она в это время делает — ты ни сном ни духом!

— Алексей, ты забываешься! — повысила голос Елена. — Я вообще-то выполняю свои материнские обязанности.

Бабурин замолчал на некоторое время, потом произнес:

— Значит, так! С «Атлантом» я сам разберусь. Сейчас поеду кое-куда, пробью тему. А ты ее никуда не пускай. И в лицей этот гребаный тоже.

— Но как же, ты же сам говоришь, что… — начала было Темникова испуганно, но Бабурин жестом остановил ее:

— Пусть на домашнее обучение переходит! Спокойнее будет всем! И не кричи, что денег нет, — на это найдутся! Сегодня пусть дома сидит, и завтра тоже. Будет кобениться — позвонишь мне, я сам с ней поговорю. Все. Мне пора.

И он поднялся из-за стола.

— Думаю, Владимир Николаевич, нам тоже пора, — обратилась я к Ильичеву. — Я уже выяснила все, что хотела.

— Да, — Ильичев с готовностью отодвинул свой стул. — Поехали.

Темникова стояла в прихожей подавленная. Она вяло поблагодарила нас и попрощалась. На улице мы расселись по своим машинам и разъехались в разные стороны. Ильичев сидел задумчивый и не очень веселый.

— Что голову повесили? — спросила я.

— Вообще-то я согласен с Алексеем, — разжал губы Ильичев. — И с вами.

— В чем? — поинтересовалась я.

— Дело в том, что Кристина, как вы правильно заметили, девочка сложная. Мне всегда было тяжело с ней общаться, хотя это случалось нечасто. Она совершенно не похожа на мою собственную дочь. Хотя они почти ровесницы, и у нее тоже этот пресловутый переходный возраст, но все не столь критично. С Аней вполне можно договориться, и она никогда не врет так беспардонно и не хамит взрослым людям.

— Елена Константиновна тоже идеализирует собственную дочь, — с иронией заметила я.

— Я понимаю, что вы думаете обо мне, — согласно кивнул Ильичев. — Но моя жена много занималась Аней и продолжает это делать. Я даже настоял, чтобы она не работала, поскольку считаю, что роль матери — главная для женщины.

— Это похвально, что вы берете обеспечение семьи на свои плечи, — сказала я. — Но у Елены Константиновны, как я понимаю, такой каменной стены нет. Она же вдова.

Ильичев как-то неопределенно поиграл бровями, отвернулся к окну и пробормотал:

— Ну, процентов прибыли от концерна ей бы вполне хватило. Не на роскошную жизнь, может быть, но на вполне приличную.

— Кстати, вы позвонили домработнице? — спросила я, желая свернуть тему отцов и детей.

— Нет, — растерянно ответил Ильичев. — Мне, собственно, было некогда. Но я могу это сделать прямо сейчас.

— Вот сделайте, пожалуйста, — ворчливо попросила я. — А то, знаете, уже пообедать не мешало бы. Я, кстати, намереваюсь это сделать прямо сейчас, благо кафе в этом месте на каждом шагу. Предлагаю присоединиться.

— С удовольствием, — обрадованно согласился Ильичев, который, как я поняла, тоже уже был не прочь утолить голод.

Мы остановились возле кафе «Ананас», неизвестно по какой причине носившего такое название, и прошли внутрь. Однако не успели мы сделать заказ, как у Ильичева запищал сотовый телефон. Достав его, он произнес:

— Да, Николай Иванович. Мы уже переговорили!

Я поняла, что звонит Куропаткин. По мере продолжения разговора я наблюдала, как выражение лица Ильичева сменяется на удивленное, а затем тревожное. Собственно, говорил один Куропаткин, а Ильичев лишь слушал. Только под конец он произнес одно слово: «Хорошо», после чего убрал сотовый в карман.

— Это Куропаткин, — пояснил он мне. — Просит срочно приехать. У него что-то случилось.

— Что именно, он не сказал? — поинтересовалась я.

— Нет. Но по его тону я понял, что он сильно расстроен. Придется ехать.

— Хорошо, — вздохнула я, хотя ничего приятного в подобной перспективе не видела. — Он дома?

— Да, дома, — подтвердил Ильичев, с сожалением откладывая меню в сторону — видимо, он уже тоже размечтался о вкусном и сытном обеде, который теперь откладывался на неопределенное время.

Мы молча покинули кафе, сели в «Тойоту» и отправились в Ягодную Поляну. Уже останавливаясь возле ворот, я почувствовала неладное. Что-то изменилось с момента моего первого визита сюда, случившегося всего несколько часов назад, и изменилось кардинально, к тому же непоправимо.

Ситуация стала понятна в следующий момент, когда я безбоязненно открыла ворота и прошла во двор. Внутри была тишина. Именно это меня и насторожило. И тишина была мертвой. В полном смысле этого слова. Хвостатая охрана Куропаткина больше не бегала по двору, и от увиденной картины мне стало не по себе…

Все шестеро красавцев-кавказцев, еще утром бодро бегавшие по зеленой траве двора и казавшиеся воплощением здоровья, сейчас безжизненно лежали на земле… Шесть собачьих трупов, в нескольких метрах друг от друга. Сам хозяин сидел на крыльце и тянул «беломорину». Судя по окуркам под ногами, это была папироса где-то второго десятка. Услышав наши шаги, Николай Иванович поднял глаза. Взгляд его был пронизан такой тоской, которую я не могла в нем заподозрить. Он молча смотрел на нас, словно приглашая разделить личную драму. Ничего еще не понимающий Ильичев топтался позади меня, удивленно озираясь по сторонам.

— Сядь, Вова, — хрипловато произнес Куропаткин.

Ильичев послушно присел рядом с ним на крыльцо. Куропаткин молча достал из-за спины стоявшую на крыльце бутылку и разлил ее содержимое по пластиковым стаканам, протянув один из них Ильичеву. Он молча поднял свой и залпом опрокинул, приглашая Ильичева сделать то же самое. Владимир Николаевич осторожно поднес стакан к губам, запах спирта резанул ему ноздри, он невольно сморщился. Потом, пересилив себя, все-таки влил в себя водку, и Куропаткин так же молча поднес ему миску с солеными огурцами.

— Как это случилось? — тихо спросила я.

Признаться, мне и самой было отчаянно жалко отличных собак чуть ли не до слез.

Куропаткин ничего не ответил, только налил себе в стакан еще водки и вопросительно посмотрел на Ильичева. Тот тут же замотал головой, и Николай Иванович вылил себе все остатки и так же молча выпил следующую порцию.

— Николай Иванович, — все-таки настойчиво сказала я. — Поверьте, я разделяю ваши чувства и сама расстроена. Но как бы ни было печально случившееся событие, мы должны выяснить его причины. Что случилось? От чего умерли собаки?

— Отравление, — хрипло проговорил Куропаткин, не глядя на меня.

— Чем они могли отравиться? Что ели сегодня? — продолжала допытываться я.

Куропаткин повернулся ко мне. Взгляд его был жестким и суровым.

— Вы что, всерьез думаете, что они могли отравиться своей пищей? Что это случайность?

— А вы уверены, что нет? Тогда объясните, — попросила я.

Куропаткин вздохнул и произнес короткими фразами:

— Псы умнейшие. Обученные. Специальный тренер есть, свой человек. Из чужих рук есть не станут. Только из моих и из его.

— А где он сейчас, этот тренер?

— Только после обеда должен был приехать, — ответил Куропаткин.

— Значит, собак сегодня кормили вы?

Николай Иванович лишь кивнул.

— А где хранится корм?

— В сарае, — он кивнул в сторону кирпичного строения, добротного и аккуратного, которое язык не поворачивался назвать незатейливым и простоватым словом «сарай».

— Значит, возможны только два варианта, — задумчиво проговорила я. — Первый: кто-то проник к вам на территорию двора и отравил корм. Второй — его отравил сам тренер.

Куропаткин нахмурился.

— Исключено, — наконец произнес он. — Насчет тренера.

— Уверены? — сощурилась я.

— Абсолютно. Они для него как дети.

Я не стала разубеждать Николая Ивановича, хотя знала, что хруст купюр порой заставляет людей предавать даже собственных детей. Не говоря уже о собаках.

— Вы сами-то что об этом думаете? — поинтересовалась я у удрученного хозяина дома.

Куропаткин снова немного помолчал, потом заговорил:

— Возможно, я их недооценил. А они, гады, и впрямь всерьез нацелились. Я все думал: я один, у меня никого нет — ни детей, ни жены, ни родственников. А уж за себя-то я постоять сумею. Так что мне они ничего существенного сделать не могут. А они нашли, суки, по чему ударить, нашли-и-и!

Николай Иванович сплюнул и длинно выругался со злобой и тоской в голосе. Я видела, что теперь, после того как трагедия произошла с ним лично, Куропаткин призадумался уже серьезнее. Он уже не отмахивался от версий о жестких намерениях конкурентов завладеть концерном.

— Что вы предлагаете делать дальше? — прокашлявшись, произнес Ильичев не совсем твердым голосом: видимо, он совершенно не был привычен к алкоголю, тем более к порциям размером в стакан.

— Перечирикать бы надо, — сказал Куропаткин. — Всем вместе. Давайте-ка соберемся и обсудим все.

— Сегодня? — спросил Ильичев.

— Нет, Вова. Сегодня нет. Завтра давай. Позвони этому… Забей стрелку.

По слову «этому», произнесенному с неким презрением, я поняла, что Куропаткин имеет в виду Алексея Бабурина.

— А Елене Константиновне? — уточнил Ильичев.

— Да на кой хрен она… — начал Куропаткин с досадой, но не договорил и махнул рукой: — Ладно, хочет — пусть подъезжает. Хотя толку-то от нее…

— Хорошо, я позвоню им обоим, — заверил его Владимир Николаевич.

Я еще при первой встрече с Куропаткиным подметила одну особенность: Ильичев, владелец контрольного пакета акций концерна «Эвита», то есть, по сути, его хозяин, разговаривал с Николаем Ивановичем так, словно тот был старше по положению. Что это — уважение к его жизненному опыту? Или зависимость? Но в чем Ильичев от него зависим? А может быть, это просто банальный страх перед бывшим зэком? Скорее последнее, и природная боязливость Ильичева тут как раз оправданна.

Однако я не стала расспрашивать своего клиента на эту тему. Видя, что Куропаткин поделился своим горем и планами на ближайшее будущее и теперь явно хочет остаться один, я попрощалась с ним и вместе с Владимиром Николаевичем пошла к его машине. Ехали мы молча, удрученные увиденным у Куропаткина зрелищем. К тому же моего клиента явно подташнивало и укачивало — сказывался хлопнутый на голодный желудок стакан водки. И когда я хотела затормозить возле одного из кафе, он протестующее замахал руками. Скрепя зубы, я направила «Тойоту» к Монастырскому проезду…

Дома Ильичев, лицо которого под конец поездки приобрело зеленоватый цвет, моментально скрылся в туалете, совмещенном с ванной, куда стремительно пронесся прямо в ботинках. Некоторое время оттуда доносились характерные звуки, которые не мог скрыть даже шум льющейся воды.

Я тактично воткнула в уши наушники от mp3-плеера и уселась в кресло. Ильичев появился минут через двадцать, уже приняв душ и благоухая каким-то одеколоном. Лицо его еще было бледноватым, но в целом выглядел он гораздо лучше. Смущенно улыбнувшись, он развел руками и произнес:

— Пить надо меньше, надо меньше пить…

— Сочувствую вам, — произнесла я. — Пообедать не хотите?

Ильичев передернулся, словно я предложила ему поучаствовать в каком-нибудь непотребстве.

— Ясно, — вздохнула я. — А что вообще намерены делать?

— Я бы с вашего позволения прилег ненадолго, — виновато проговорил мой клиент. — Думаю, после этого я буду как огурчик.

— Что ж, а я тогда, пожалуй, смотаюсь в магазин, — сказала я. — А домработнице вы в состоянии позвонить? Мне не хотелось бы терпеть вынужденную голодовку.

— Позвоню, — мотнул головой Ильичев.

Видимо, это движение сыграло негативную роль, поскольку он тут же обхватил руками голову и, устремляясь в сторону спальни, проговорил на ходу слабым голосом:

— Позвоню сразу, как только приду в себя.

Заперев двери, я вышла за ворота на улицу и решила пройтись пешком в поисках ближайшего магазина. Идти пришлось недолго: уже метров через двести я увидела двери супермаркета. Не став заморачиваться, купила курицу-гриль, лаваш, салат из корейской моркови в пластиковом контейнере и сразу же поспешила обратно. Дома у Ильичева все было спокойно: ворота заперты, а сам хозяин благополучно почивал в своей комнате, о чем свидетельствовал доносившийся из нее храп.

«Если он и в трезвом виде отличается подобной манерой сна, мне лучше перебраться куда-нибудь подальше от его комнаты», — подумала я, проходя в кухню и разворачивая пакет с промасленной бумагой.

С аппетитом поглощая курицу, я задумалась над создавшейся ситуацией. У меня не было сомнений в том, что между произошедшими в недавнем прошлом событиями есть связь. Наверняка все это направлено против концерна «Эвита» — Ильичев же говорил, что конкуренты выражались более чем конкретно. Но вот почему не трогают его самого как владельца контрольного пакета акций? Если действуют методами устрашения, то Ильичев для них — самая подходящая кандидатура. Не хуже Темниковой. Не в пример Куропаткину, которого не запугаешь наездами мотоциклистов.

Оставили на сладкое? Или им нужен как раз его пакет, и они такими действиями предупреждают — отдай по-хорошему, не то тебя ждет кое-что похуже?

Но предпринимать какие-либо действия по выяснению отношений с представителями концерна «Атлант» для себя лично я считала излишним. В конце концов, я выполняю свою миссию — охраняю Ильичева. А в «Эвите» достаточно мужчин, и завтра они намерены обсудить дальнейшие планы. То есть пока держат ситуацию в своих руках, так что мне нет резона высовываться. А вот если выбранные ими способы не сработают, и моему клиенту станет угрожать реальная опасность, тогда, пожалуй, придется вмешаться. Словом, поживем — увидим.

Ильичев спал до позднего вечера. Он выполз из своей комнаты к половине восьмого, когда я, сидя в гостиной, смотрела второй фильм на DVD — почему-то в комнате, отведенной для меня, не оказалось ни телевизора, ни компьютера. За это время я успела обследовать дом, комната за комнатой. Но ничего угрожающего жизни и здоровью не обнаружила. Ни взрывных устройств, ни даже прослушек не наблюдалось, что, признаюсь, меня порадовало.

Ильичев подавил зевоту и пробормотал:

— Вот это я дал! Теперь ночью не засну…

— Примите снотворное, — посоветовала я.

— Я стараюсь не употреблять никакой химии, — ответил Владимир Николаевич, усаживаясь в соседнее с моим кресло. — Скажите, а… Поесть ничего нет?

— В кухне половинка курицы. Но ее я собиралась оставить себе на ужин, — категорично заметила я. — Вы же так и не удосужились позаботиться о собственной трапезе, как я понимаю!

Ильичев сглотнул слюну.

— Ну, может быть, вы поделитесь со мной? — просительно сказал он. — Я оплачу ваши расходы.

— А я что есть буду? — воспротивилась я. — Ваши банкноты?

— Ну… Вы могли бы еще раз сходить в магазин, — миролюбиво предложил Ильичев. — А я сейчас же позвоню домработнице, она завтра с утра придет и все приготовит! Обещаю! Просто сейчас уже поздно ее беспокоить.

— Ладно, — ворчливо согласилась я, поднимаясь с кресла — фильм оказался откровенным дерьмом, и досматривать его у меня не было никакого желания. А раз уж я пропустила и секцию карате, и бассейн, то можно хотя бы вечерней прогулкой восполнить пробел в физподготовке. Конечно, замена совсем не равноценная, но что поделаешь… Придется завтра утром встать пораньше и сделать несколько кругов вокруг поселковых коттеджей.

К моему возвращению Ильичев уже уплел курицу и остатки лаваша. На сей раз я приобрела сыр, колбасу, хлеб и кое-какие овощи и фрукты у бабушек, торгующих на маленьком самодельном базарчике. Видимо, это был урожай с местных грядок. И хотя их продукты не были сертифицированы, выглядели они куда более натуральными, чем глянцевые помидоры и яблоки на полках супермаркета.

Конец ознакомительного фрагмента.