Рога изобилия

Марина Серова

Чего же успел натворить молодой бизнесмен Андрей Григорьев, если частный телохранитель Женя Охотникова, рискуя собственной жизнью, едва успевает спасать его то от пули, то от ножа, то от пожара? Кто же имеет зуб на Андрея? Наверняка кто-то из своих – ведь там, где крутятся большие деньги да еще и намечается большая сделка, покоя ждать не приходится. Но нельзя же всю жизнь жить под прицелом! Значит, Жене Охотниковой придется вычислить того, кому очень уж приспичило убрать с дороги ее клиента. Это особенно нелегко дается Жене – ведь одно дело защищать про – сто человека, а другое, если этот человек – твой возлюбленный…

Глава 3

Неожиданно залаяла Грета. Я открыла глаза и прислушалась, однако, кроме собачьего лая, больше ничего не было слышно. Тем не менее я встала, быстро надела черные джинсы и ветровку, взяла фонарь и вышла в коридор. Заглянув в комнату Григорьева и удостоверившись, что с ним все в порядке, плотно закрыла дверь, снова вошла в свою комнату и вышла на балкон.

В доме, кроме нас с Григорьевым, находились еще Любовь Ивановна и Кирилл. Марат, по словам Андрея, даже спал в конюшне, таким страстным любителем лошадей он был.

Я перелезла через балконные перила, повисла на руках, зацепившись за основание, а потом спрыгнула вниз. Пытаясь привыкнуть к темноте, немного постояла, а затем обошла дом и дернула входную дверь. Она была заперта, значит, ее не открывали.

Вдруг совсем рядом с собой я услышала голос:

— Грета! Тихо, Грета!

Это был Марат. Он неосмотрительно шел по дорожке с зажженным фонариком в руке. Если вслед за Андреем сюда приехали его враги, то Марат сейчас представлял собой превосходную мишень. Однако я не допускала, что злоумышленникам понадобится его убивать, поэтому и останавливать его не стала. Себя выдавать мне незачем, да и об опасности я подумала скорее по привычке.

Марат подошел к собаке и стал ее успокаивать. Потом приблизился к калитке, посветил во все стороны фонариком и даже спросил: «Есть там кто?» Естественно, ему не ответили.

Я решила снова перебраться через забор и осмотреть дом и участок с внешней стороны. Выбрав место подальше от ворот, я подпрыгнула, схватилась за край ограждения, потом подтянулась, закинула сначала одну ногу, потом другую и в конце концов оказалась наверху. Действовать надо было очень тихо, чтобы не привлечь к себе внимания и не засветиться. Фонарик я по этой причине не включала.

Осторожно спрыгнув в траву, я поднялась и направилась к воротам. Отсюда можно было запросто увидеть все, что происходит по ту сторону ограды, сквозь многочисленные щели. Я подошла ближе и заглянула в продолговатую щель между створками ворот. Яркий свет фонарика в руках Марата затмевал собой все остальное.

Зато вокруг меня стояла полнейшая темнота. На небе россыпь звезд, но света от них, как известно, мало, а луны сегодня на небе не было.

Я сделала очередной шаг и внимательно всматривалась в пространство перед собой. Ведомая неясным стремлением, я подалась вперед и увидела, как колышутся кусты. От ветра? Вряд ли, склонялись они в противоположную сторону от его дуновения, да и ветер сегодня не столь уж сильный. Значит, в кустах кто-то прячется.

Я стала аккуратно продвигаться к кустам, на цыпочках, ступая неслышно, как кошка. И наконец увидела спину человека, который явно следил за домом. Судя по спине, это был мужчина, причем довольно крепкий. Сейчас он выпрямился во весь рост, напряженно глядя перед собой. Марат уже собирался уходить.

Предоставлялся неплохой случай взять «языка». Мужчина никак не ожидал нападения и сам тоже не планировал идти в атаку. Очевидно, его функция заключается в наблюдении. Или он ждет удобного момента, чтобы дать сигнал остальным своим подельникам. Подумав так, я решила пока оставить мужчину в покое и посмотреть, не прячется ли неподалеку еще кто-то.

Я осторожно обошла вокруг дома, стараясь не выдать себя каким-нибудь неосторожным движением, но никого не обнаружила. Вернувшись к воротам, увидела, что мужик все еще наблюдает за домом. Я приблизилась к неизвестному, сделала резкий рывок в его сторону и с силой обхватила его руками.

От неожиданности он обмяк, но потом дернулся, пытаясь высвободиться, и сделал резкое движение головой назад. Удар пришелся бы мне по лицу, но я расцепила руки, и мужик повернулся ко мне. Не теряя времени, я вынесла колено вперед, при этом моментально развернув корпус на сто восемьдесят градусов, совершила размах согнутой ногой, а затем со всей силой распрямила ее. Удар был сильным и пришелся прямо в грудь противнику. Он отлетел чуть назад, но я вовремя схватила его за ноги и ловким движением перевернула со спины на живот. Потом села на него и заломила назад руки.

— Пусти, — полушепотом заорал тот, — сломаешь!

— Сломаю, — спокойно, но убедительно сказала я. — Говори, что ты здесь делаешь?

— Заблудился.

— Не мудрено. Ночь-то какая темная. Только мне нужен ответ поконкретнее, — я сделала ему больнее, вывернув правую руку так, что она хрустнула.

— Оу-у-у-у! Говорю тебе, заблудился. Решил посмотреть, что это за дом.

— А что ж ты ничего не спросил у того парня во дворе? Тебе ведь его отсюда очень хорошо было видно.

— Чего тебе надо? — Мужик дернул головой и еще громче застонал.

— Кто послал тебя сюда? И зачем? Говори, или сейчас к дереву подвешу, будешь мотаться здесь до утра, и никто тебе не поможет.

Угрозы свои я проговорить успела, а вот привести их в действие — нет, так как меня ударили сзади по голове. Я уткнулась носом в траву и ощутила ее терпкий запах.

Мой пленник вскочил и побежал, а за ним понесся тот, кто нанес мне удар. Моментально встряхнувшись и заставив себя забыть про боль, я встала и побежала за ними следом. Выключенный фонарик так и болтался у меня на руке.

В темноте приходилось ориентироваться разве что на такие признаки, как шорох травы да сопение преследуемых мною мужиков. Потом я услышала, как открывается дверца машины, быстро включила фонарь и посветила вперед. Машина завелась, дверцы в унисон хлопнули, а через секунду я смогла лицезреть задок черного джипа, стремительно рванувшего с места. Номер машины я разглядеть не успела, а вот монограмму на заднем стекле заметила. Точно такую же я видела сегодня на том автомобиле, который маячил передо мной большую часть лесной дороги.

Я дотронулась до своей головы, отчего на ладони осталась теплая кровь, и вздохнула. Этих ублюдков все равно уже не догнать, придется возвращаться в дом, так ничего особо полезного и не узнав. В глазах у меня потемнело, а это нехороший признак. Нужно срочно лечь.

Мне пришлось снова перелезать через калитку. Проделала я это просто мастерски, но вот дальше возникла небольшая проблемка. Взобраться на балкон непросто, особенно после того, как тебя стукнули по голове. Да и вообще находится он высоковато. Одно дело спрыгнуть с него, и совсем другое — подняться вверх.

Стучаться в дверь и будить всех? Нет, это не выход, надо придумать что-то другое. Можно пойти на конюшню и попросить Марата помочь, ведь у него, вероятно, и ключи есть. Но мне не хотелось, чтобы он видел меня в такое время и в таком виде. И вообще, не следует никому знать о случившемся. Придется самой выкручиваться.

Я зашла в беседку и села на лавочку. Хорошо хоть, сигареты с собой. Затянувшись, я подняла голову вверх и посмотрела на звезды, вспоминая, как в «Ворошиловке» нас учили по ним ориентироваться. Интересное, надо сказать, занятие.

Я курила и перебирала в голове все, что сегодня видела и что могло бы пригодиться мне сейчас, чтобы проникнуть в дом. И тут меня осенило: возле бани стояла лестница. Как же я забыла! Поднявшись, я побежала с сигаретой в руках к Волге, к тому месту, где и располагалась баня.

Спустившись по тропинке к реке, я подошла к деревянному строению, бросила окурок в металлическую урну, предусмотренную специально для этого, взвалила на плечо лестницу и понесла ее к дому. Ну и ночка у меня выдалась в первый день пребывания за городом!

Дотащив, я приставила лестницу к балкону и спокойно поднялась вверх. Теперь надо было скрыть следы своего ночного бодрствования. Пришлось тихонечко спуститься вниз и открыть дверь на улицу. Но перед этим я еще раз заглянула к Григорьеву. Он спал сном младенца, видно, сказывалось принятое лекарство.

Очутившись снова на улице, я взвалила лестницу себе на плечо и понесла к бане. Вниз с ней спускаться было легче, чем когда я проделывала этот путь в первый раз. Поставив лестницу на прежнее место, я вернулась в дом, закрыла за собой дверь и поднялась к себе в комнату.

Включив свет и посмотрев в зеркало, висевшее на стене, я увидела выражение своего лица. М-да… Наверное, именно по поводу такого вида говорят: краше в гроб кладут. Все-таки зря я не придаю значения полученному удару, бледность лица явно свидетельствует о том, что он был неслабым.

Я осторожно потрогала ушибленную голову. Теперь, когда все дела были сделаны и я смогла расслабиться, боль снова стала ощутимой.

Достав маленькое зеркальце, я примостилась около трюмо и попыталась определить серьезность нанесенной раны. Сквозь засохшую кровь проглядывалась небольшая, но и не пустяковая ранка, которую, по-хорошему, следовало бы зашить. Однако ехать сейчас в больницу не было никакой возможности, да и Григорьева одного оставлять нельзя. В аптечке я нашла пластырь и отрезала от него тоненькую полоску. С ее помощью я стянула концы раны, предварительно аккуратно сбрив волосы вокруг нее.

Да уж, поговорка про то, что красота требует жертв, ко мне никак не подходит. Хотя о внешности своей я и забочусь, однако неоднократно уже жертвовала ею в угоду работе. Сейчас следовало постараться прикрыть место «бандитской пули», раз уж я решила ничего никому не сообщать о ночном приключении. И я это сделала с помощью волос, зачесав их так, чтобы они закрывали рану. Потом легла спать.

За окном светало. И темные ночи когда-нибудь да кончаются.

* * *

Мой сон был тревожным и непонятным. Открыв глаза и сев на постели, я могла реально вспомнить только одно — изображение монограммы, которое не желало исчезать из моего поля зрения даже после пробуждения. Оно не давало мне покоя, его вычурные очертания так и стояли у меня перед глазами.

Я встала. Часы показывали шесть, и весь дом еще спал.

Найдя листок и карандаш, я попыталась зарисовать пресловутую монограмму, которую видела на заднем стекле машины, пока ее очертания были свежи в памяти. Вот если бы я и буквы в том вензеле разобрала… Но результат все равно удовлетворил меня — получилось очень похоже, недаром монограмма снилась мне этой ночью.

Снова ложиться не хотелось, да и вряд ли бы мне удалось заснуть, когда в окно заглядывало такое восхитительное утро. Подумав, я накинула ветровку, так как утренняя прохлада была очень даже ощутимой, и вышла на балкон. Я намеревалась выкурить сигарету. Вообще-то, мне не свойственно курить натощак, но с другой стороны, кто возразит, что под сигаретку лучше думается? Время от времени я прибегаю к этому способу, стараясь собрать свои мысли и рассортировать их «по полочкам».

Соловьи заливались как сумасшедшие. Они так красиво выводили свои трели, что я пожалела о том, что рядом нет человека, достойного разделить со мной это утро. Я смотрела на сад и лесь вокруг дома Григорьева и представляла себе, что попала в настоящую сказку. Этот лес, подернутый пеленой тумана, этот терпкий запах речной воды, доносившийся сюда ветром с Волги… Все хорошо, если бы не одно «но». Я прекрасно помнила, почему нахожусь здесь.

Интересно, в котором часу просыпаются обитатели дома? Наверное, рано. Григорьеву ведь в Тарасов на работу надо ездить, значит, вставать необходимо как минимум в шесть. А сейчас уже было начало седьмого.

Только я подумала об Андрее, как он оказался тут как тут.

— Ты проснулась? — Он встал рядом со мной и передернул плечами от прохлады.

— Зачем встал так рано? На работу тебе сегодня лучше не ездить.

— Не могу больше. Все бока отлежал, — улыбаясь, сказал он.

Григорьев выглядел вполне прилично. Он посвежел, порозовел и даже мог стоять прямо. Но все равно можно было понять, что бок у него болит, так как движения его были осторожными и слегка замедленными.

— Тебе нравится? — Он окинул неопределенным жестом пространство вокруг.

— Да, хорошо тут у вас, — согласилась я.

— Скоро молоко привезут. Настоящее, парное, — чуть ли не облизнулся Андрей и, увидев мой вопрошающий взгляд, пояснил: — У нас тут молоко на машине возят. Из соседней деревни. Они уже знают, кто покупает постоянно, и привозят каждое утро, а если надо, то и вечером.

— Хорошо ты устроился. Только вот я молоко не люблю.

— Это ты просто городское не любишь, — сказал Андрей, — а здесь попробуешь — обязательно понравится.

— Посмотрим.

Я услышала, как внизу начала греметь кастрюлями тетя Люба.

— Любаша моя уже встала, — ласково сказал Григорьев, — а вон и машина с молоком едет. Пошли вниз.

Андрей вышел из комнаты и, медленно переступая, стал спускаться вниз. Я быстро оделась и последовала за ним.

Тети Любы на кухне не было, она пошла встречать машину. Зато здесь сидел Марат. Лицо его, как, впрочем, и всегда, было веселым и немного нагловатым.

— Доброе утро, — улыбнулся Григорьев.

Я тоже поздоровалась.

— Привет всем, — ответил Марат. — Как спали?

— Превосходно, — Андрей сел на табуретку у деревянного добротного стола.

Вошла Любовь Ивановна, а за ней и Кирилл. В руках у парня был бидон с молоком, а у тети Любы — творог и банка со сметаной.

— Вот все и в сборе, — Любовь Ивановна поставила на стол кружки, налила в них молока и села. — Ночью чего-то собака лаяла, — сказала она невзначай.

— Ага, — кивнул Марат, — я ходил смотреть, но никого не было.

Григорьев искоса посмотрел на меня, но я разговор поддерживать не стала. Хотя лично мне и было бы проще, если бы все знали, что я — телохранитель. Это открыло бы мне полную свободу действий, которой сейчас так недоставало. Но клиент всегда прав — это давно известно. Андрей сам определил, какую роль я буду играть для окружающих, поэтому я и молчала.

Любовь Ивановна с Кириллом стали накрывать на стол, раскладывать по тарелкам горячую картошку.

— Сегодня полежу еще денек, но завтра поеду на работу, — сказал Григорьев, потом повернулся ко мне, — и ты со мной.

Последнее было сказано для присутствующих. Чтобы они потом не спрашивали, почему это я с ним вместе на работу еду. Пусть думают, что это прихоть хозяина.

Вообще-то я заметила, что никто здесь не относится к Андрею как к хозяину. Скорее, как к другу. Мне даже показалось, что все эти люди — родственники, так мило разговаривали они друг с другом. Умеет, однако, Григорьев подбирать себе окружение.

— Вздумал чего, — недовольно сказала тетя Люба, — на работу собрался. Она без тебя обойдется. Тебе о своем здоровье подумать надо. Ничего страшного не случится, если ты подольше дома побудешь.

— Сейчас никак нельзя. Мне ведь и в Москву надо, — упрямо тряхнул головой Андрей.

— Отговори его, — повернулась ко мне Любовь Ивановна. — Куда он такой поедет?

Приятно было осознавать, что эти слова относятся ко мне. Только вот в ответ что сказать? И пришлось повторить:

— Андрей пусть решает сам.

Очень глупо получилось. Прямо-таки ответ жены-отличницы, мол, как муж скажет, слова не имею.

Но больше никто за столом на эту тему не говорил.

После завтрака я пошла за Григорьевым в спальню, — ему захотелось снова лечь. Я подождала, пока он устроится поудобнее и расслабится, и задала интересующий меня вопрос.

— Когда я вчера к тебе ехала, видела машину с очень интересной монограммой. Ты не знаешь, что она означает?

— Тебе тоже интересно? Вот на это он и ловит людей, — засмеялся Андрей. — У меня, знаешь ли, сосед такой. Он себя графом каким-то там считает. Говорит, что у него даже документы соответствующие имеются. Монограмму, наверное, сам придумал, а утверждает, что она старинная.

— Почему ты смеешься? Разве такого не может быть на самом деле? — удивилась я.

— Может. Да только очень уж неожиданно у него все произошло. Лет пять назад вдруг объявил себя графом. Видела, какой дом себе выстроил? Там на дороге, помнишь, ты еще внимание обратила? Это его. Он лошадей разводит, званые обеды устраивает. Скоро балы, наверное, будут.

— Сколько у него машин?

— Три, я точно знаю, — ответил Андрей.

— А живет с кем?

— Что это он тебя так заинтересовал? — насторожился Григорьев и внимательно на меня посмотрел.

Разумеется, сейчас он просто надо мной подшучивал, а не ревновал меня к какому-то ненормальному графу, которого я знать не знаю и которого он сам всерьез явно не воспринимает. Но я тем не менее пояснила:

— Его машина так долго ехала передо мной, что я невольно обратила на нее внимание. Только ты все-таки ответь на вопрос.

— Тебя интересует, есть ли у него жена? — уточнил Григорьев. — Да он старик уже.

— Нет. Я просто спросила, кто еще живет в том дворце. Для кого можно выстроить такие хоромы?

— Он да прислуга его. Родных никого.

— Ясно. А какие у вас с ним отношения?

— В принципе мы нормально уживаемся. Видимся редко. Так что мне без разницы, что он в очередной раз выкинет. Не буянит, и все, — с неохотой ответил Григорьев, и мне показалось это подозрительным.

— Давай в гости к нему сходим или сюда позови, — закинула я удочку.

— Мы поссорились с ним. Так что не хочется мне навещать его или здесь видеть.

— А что случилось?

— Да так, ерунда. Все ссоры между соседями бывают из-за ерунды. Пристал ко мне, чтобы я лошадь ему продал. И к матери моей клеится.

— Тебе это не нравится?

— В принципе мне все равно. Слушай, пойдем немного прогуляемся. Чувствую я себя уже гораздо лучше. Даже ходить легче. Пойдем, покажу тебе лошадок своих, — Андрей встал и полез в шкаф выбрать для себя одежду.

— Я видела твоих лошадок вчера, — сказала я.

— Марат меня опередил?

— Я сама заходила. Он, конечно, предлагал мне прокатиться, но мне некогда было, а так согласилась бы, — я почувствовала, что говорю это специально, чтобы заставить Григорьева немного поревновать. Хотя зачем мне это? Но результата я, похоже, добилась.

— Марат тебе и не то предложить может. Только вот я бы сто раз подумал, прежде чем соглашаться.

— На твоем месте и я бы сто раз подумала, — отшутилась я. — Пошли. Вашим воздухом никогда дышать не вредно.

Я помогла Григорьеву одеться. Он не мог сделать этого самостоятельно, так как движения все же доставляли ему боль. Потом мы спустились вниз и пошли к конюшне.

Глаза Андрея сразу засветились, как только он увидел своих любимцев. Сначала он подошел к одному вороному красавцу и потрепал его по гриве, что-то ласково шепча ему.

— Это мой Ибрагимушка, — повернулся он ко мне.

Потом Андрей ходил к другим и так же ласково говорил с ними.

— Эх, прокатился бы я сейчас верхом, да не могу. Женя, а ты не хочешь?

Мне, конечно, хотелось. Только вот клиента своего я оставить одного не могла.

— С удовольствием прокачусь, но только попозже. Вместе с тобой прокатимся. Не иначе.

— А я бы на твоем месте не удержался. Не вовремя я в такую передрягу попал. Сейчас бы катался с тобой на лошадях, гулял по лесу. Пикничок можно было бы устроить. Хотя, с другой стороны, если бы не вся эта история, то я тебя и не встретил бы. Зачем мне нужен был бы телохранитель? Да. Вот и думай, что хорошо, а что плохо.

Мы вышли из конюшни и по тропинке стали спускаться к берегу Волги.

Еще и полдень не наступил, а уже снова становилось жарко. Небольшие волны тихо набегали на берег и отступали обратно. Вообще, берег здесь был каменистым, но в одном месте специально для купания был насыпан речной песок.

Чуть дальше от берега стояла деревянная баня, около которой я ночью брала лестницу. Окошко в ней было таким маленьким, да и сама она не могла вместить много народа. Наверняка только для своих банька была сделана. А если гости и бывали, то толпой туда явно не ходили.

Я снова повернулась к воде и увидела неподалеку от берега лодку. В ней сидел старичок и умело, не торопясь, работал веслами. Одет он был во все белое, и на голове его белела шляпа с широкими полями. Этот пожилой, сухонький, но бодрый мужчина производил впечатление этакого щеголеватого франта. Я представила его с изящной тросточкой и поняла, что этот образ пойдет ему как нельзя лучше.

— А вот и сосед, легок на помине, — негромко произнес Григорьев.

Он стоял и молча смотрел, как лодка приближается. А она вдруг повернулась к нам так, что человек на веслах стал виден только со спины, и прямым курсом направилась к берегу. Но приставать к нему сосед, видимо, не хотел. Он повернул лодку боком, снял одной рукой шляпу и сказал, глядя на нас:

— Приветствую вас, Андрей Юрьевич. Как поживаете? — А взгляд его внимательно и придирчиво изучал меня.

— Замечательно поживаю. А вы, Иван Сергеевич?

— Не жалуюсь. Познакомите меня с вашей очаровательной спутницей?

— Это Евгения.

— Какое чудесное имя, — воскликнул старичок и обратился ко мне: — Вам очень к лицу. А меня зовут Иван Сергеевич Мелихов.

— Приятно познакомиться, — кивнула я головой.

— Знаете что, Андрюша? Вы чем сегодня в обед занимаетесь? Не работаете сегодня?

— Взял себе выходной, — ответил Григорьев.

— Тогда приглашаю вас вместе с Женечкой ко мне, часам к двум. Я попрошу своего повара приготовить нам что-нибудь необычное. Да и просто поговорим. Давно мы с вами не беседовали.

Андрей вопросительно посмотрел на меня. Я лишь плечами повела. Мол, мне-то какая разница.

— Хорошо. К двум часам обязательно будем, — ответил Григорьев.

Иван Сергеевич махнул нам рукой и поплыл в обратную сторону. Наверное, повара предупреждать.