Эти Дети

Мария Алексеевна Толмачёва, 2018

Жизнь в Детском Доме маленького негостеприимного городка стала невыносимой. Двое подростков, не знающих кто они и откуда, решаются на отважный шаг. Что ждёт их за воротами детства?

Я хотела рассказать эту историю Вам лично. За свою жизнь я очень много говорила, но, к сожалению, очень мало писала, поэтому мою историю вам передаст бумага.

Читатель, то, что ты здесь найдешь, может показаться тебе бредом старухи, вымыслом сказочницы. Но то, что я тебе сейчас расскажу, было на самом деле или, по крайней мере, таковым запомнилось мне.

Живу в этом городке я уже давно. Честно говоря, все свои девяносто восемь лет. Мое тело совершенно испорчено. Хорошо, что ты не увидишь этого. Но как бы я ни выглядела, мой разум до сих пор юн. Возможно, мы даже ровесники… Но о чем это я? Ухожу от темы. Наверное, это участь всех стариков. Может, всё же, мой разум не так молод, раз теряет нить во время разговора…

Около ста двадцати лет назад в этом городке сдружились двое сирот — рыжеволосый мальчик и еще более рыжая девочка, с такими четкими веснушками на лице, что казалось, она каждое утро выводила их коричневым фломастером с огромным прилежанием и мастерством, как рисует на куклах настоящий художник. В то время ритм часов был намного быстрее, если уж не для всей планеты, то для двух сирот точно: наш маленький городок вмещал в себя тысячу неразгаданных загадок, миллионы нераскрытых тайн, миллиарды вопросов и непременно требовал разгадки и ответы. Одна из воспитателей детского дома выпускала гулять ребят на целые сутки, ведь сбегать, как она думала, было незачем да и некуда: городок был окружен густым ельником. Обычно, дети просиживали по несколько часов в городской библиотеке в окружении книг и пустых залов, размышляя, от чего на самом деле погибали жители нашего городка (девочка была уверена, что полицейские всё привирают): библиотеку когда-то построили слишком большую для одиноко стоящего городка — места там было столько, что можно было уместить всех жителей. После чтения, ребята бежали в кофейню, где полная бабушка угощала их чаем и иногда давала одну на двоих булочку с корицей, которая была, как говорила продавщица, «случайно повреждена во время приготовления», хотя на самом деле, она специально выпекала раз в день одну перекошенную булочку для детей.

Каким-то жарким летним полуднем, когда на улице только мошки и комары, потому что всему стальному живому на улице душно, двое задумали побег из детского дома, из города.

— А потом из страны! — вскрикнула Элизабет (так звали веснушчатую куклу), но ее губы тут же были пойманы тонкой белой рукой.

— Ещё громче крикни! — злостно шепнул Эрик, крепко прижимая свою худую руку к бледным губам подруги. Он уже чувствовал ее крупные зубы пальцами, девочка кривила лицо, пытаясь оттолкнуть его, но он был выше ее на две головы и явно не собирался отпускать, — Заткнулась? — фыркнул Эрик. Девочка попыталась втянуть как можно больше воздуха и, с шумом выдохнув, опустила руки и покорно покачала головой в знак согласия, — Так-то лучше. Карта города у тебя? — Элизабет снова кивнула и вложила смятый кусок бумаги и сломанный карандаш в протянутую длинную руку.

В этот жаркий полдень в городе было тихо, достаточно тихо, чтобы никто не мешал продумывать план, достаточно тихо, чтобы уйти незамеченными даже таким ярковолосым друзьям.

— Ты всё хорошо продумал?

— Конечно. Иначе, я бы не стал втягивать в этот тебя.

— Без меня ты бы не ушёл.

Дети лежали на пыльном полу старой библиотеки друг напротив друга, рассматривая карту округа.

— А куда дальше? — спросила Элизабет, подпирая кулаком голову — локоть при этом больно упирался в старую доску на полу, но разве можно чувствовать боль или думать о занозах в такой важный момент? — Остановимся здесь на какое-то время? — при этих словах она провела пальцем от длинного прямоугольника в центре города на карте через весь лес и остановилась на крошечном квадратике за границей леса.

— С ума сошла! — он поднял ее палец от карты, — Первое время вообще придется всё время двигаться, чтобы нас не нашли. Можем остановиться ненадолго в нашем шалаше в лесу…

— Ты о нём никому не рассказывал? — перебила Элизабет.

— Кажется, нет, — он положил руку на голову и нахмурил густые светлые брови.

— Сам сказал «В этом деле никаких"кажется"и"наверное"! Только точные ответы!» — при этих слова Элизабет вскочила, сильно выгнув спину, высоко задрав голову и пытаясь изобразить голос Эрика. Он тоже встал на ноги:

— Не время шутить, Лиза. На кону наша свобода…

Лиза сделала один быстрый шаг через кусок карты, половица скрипнула, и Лиза повисла на шее у Эрика:

— Не переживай ты так. Мы с тобой будем классные, как в фильмах, Рик! Жаль, нас снимать на камеру не будут…

Рик обнял ее:

— Если нас будут снимать камеры, побега не выйдет. Хотя, в нашем городке камерам взяться не от куда: все, кажется, разъехались на лето, в «Приюте» (так назывался их детский дом) давно уже почти нет детей — только мы и несколько подростков. Волноваться не о чем. Главное — действовать быстро!

— Как скажешь, Рик, как скажешь… Когда выходим?

— Сейчас же. Второго шанса не будет.

Две рыжих головы бежали вдоль пустой однополосной дороги, которую местные гордо именовали «шоссе». Девочка запыхалась и прижимала руку к груди, словно пытаясь сдержать выпрыгивающее сердце; на спине её висел небольшой потрёпанный желтый рюкзак. Мальчик бежал быстрее, постоянно оглядываясь на золотые косы подруги, чтобы те не отставали. На его спине висел куда более громоздкий мешок с веревками вместо лямок. Солнце не сбавляло обороты и раскаляло воздух, в носу пересохло, и стало больно дышать.

— Я больше не могу! — закричала Элизабет, сбавляя шаг. Мальчик не останавливался, — Рик! Остановись!

Эрик развернулся и остановился, упер ладошки в колени и выгнул спину с тяжелым грузом:

— Нам до первой остановки… по плану… — задыхался он, — еще минут тридцать. Ставлю сто тысяч на то, что ты сможешь продержаться.

— У тебя нет денег, — улыбнулась Элизабет и сделала несколько шагов вперед.

— А вот и не правда! — рассмеялся мальчик, — Ты забыла? — он достал из кармана шорт свёрток и потряс им. Внутри зазвенели монеты, — А это что тогда?

— Но там нет и десяти тысяч, а ты ставишь сто! — она шагнула еще раз.

— Да, ты права, — Эрик развернулся к ней спиной и зашагал, ускоряя шаг, — у меня нет ста тысяч, и десяти — тоже. Но зато у меня есть твои нарядные платья, которые могут запросто потеряться по дороге…

— Ты этого не сделаешь! — вскрикнула девочка и зашагала вслед за ним.

— Ёще как сделаю: не в твоём же рюкзаке все наши вещи! — рассмеялся Эрик. Элизабет надула губы и, быстрее перебирая ступнями, поравнялась с другом. Через несколько секунд они уже снова бежали: она — быстро семеня крохотными ножками, он — оглядываясь назад на танцующие косички. Когда он увидел, что Элизабет больше не может быстро бежать, он перешел на медленный шаг, а после вообще остановился, дожидаясь ее. Когда они снова поравнялись, Эрик сказал:

— Не отставай — осталось совсем немного, — и, взяв её за руку, снова побежал.

Через двадцать минут ребята остановились, Эрик смотрел то на карту, то на часы и хмурил брови. Элизабет испугалась:

— Мы что, заблудились? — прошептала она.

— Нет, — улыбнулся Эрик, — просто прибежали быстрее, чем я ожидал, — еще немного изучив карту, он добавил, — Не плохо. Теперь сюда, — и указал длинной рукой в сторону тропинки, бегущей между стоящих порознь ёлок.

— Рик, может, сойдем с тропинки и пойдем как-то иначе? — спросила вдруг Элизабет.

— Это еще зачем? — остановился Эрик.

— По тропинке кто-то может пойти. Тогда нас увидят. Давай перестрахуемся!

— Умно! — сказал Эрик и окинул подругу с ног до головы взглядом одобрения, — А я и не подумал… — ребята сошли с тропы в траву и скоро зашагали в густеющий лес.

Жара спадала, на небе показались густые облака. Повсюду разбегались смешные дрожащие тени. В одной руке Эрик держал карту, в другой — руку Элизабет. Они шли нога в ногу. Иногда Эрик останавливался, смотрел в карту, хмурил брови, — сердце Элизабет сжималось в такие минуты и переставало биться — отпустив руку подруги и достав из-за уха карандаш, он рисовал линии и стрелки, потом убирал карандаш обратно, тихо говорил: «Теперь туда» и, указав направление, снова брал Элизабет за руку.

Через двадцать минут Эрик остановился, но не отпустил руку Элизабет, а стал оглядываться. Лес был живой: в воздухе пищали мошки, по деревьям перебегали рыжие хвосты белок, над головой носились друг за другом птицы, шуршали вокруг листья кустов и деревьев.

— Что-то не так? — спросила Элизабет, заглядывая в глаза другу.

— Похоже на то, — немного помолчав, сказал Эрик. Элизабет обняла руку мальчика и испуганно быстро задышала:

— Что такое?

— Не помнишь?

Девочка медленно помотала головой из стороны в сторону.

— Здесь уже должен был быть наш домик, — Эрик снова посмотрел на карту, — Может, мои данные не верны? — и он, оглядывая ветки деревьев, медленно пошел вперед. Элизабет боялась осматриваться — вдруг она увидит что-то страшное! — но всё равно последовала примеру друга — оставаться в лесу ночью без укрытия было куда страшнее!

Лес уже был окутан прохладным ветром, а солнце садилось, и света почти не было, когда вдруг Элизабет дернула Эрик за руку и вскрикнула:

— Рик!

— Тише! — осадил её друг, — Что такое? — он резко развернулся к ней и смотрел в ее огромные серо-голубые глаза.

— Вот же он! — она показала пальцем в сторону какой-то небольшой деревянной постройки в ветках ели, — а вот и лестница!

Ребята поспешили забраться в укрытие, сели на пол у стены и задремали.

В городе уже спали все, кроме двух перешептывающихся на кухне детского дома женщин.

— Ты везде обошла? — спрашивала женщина с густыми темными волосами, собранными в пучок.

— Везде, — отвечала ей другая женщина с кудрявыми светлыми.

— Нигде не было? — снова спрашивала дама с пучком.

— Нигде, — отвечала вторая. Руки её тряслись, и из краев большой красной кружки то и дело выплескивался горячий чай, проливаясь на ее длинную белую юбку. В этом детском доме все воспитательницы (а их было две) ходили в таких юбках.

— Что делать? — снова спросила девушка с пучком, — Через месяц отчеты буду собирать полицейские местные. Если кто-то узнает, нам вычтут из зарплаты, а то и вообще — уволят! — продолжила она, потирая виски на полном лице.

Через несколько молчаливых минут пришла очередь кудрявой женщины, и она спросила:

— Что делать будем? Их в этом городе все знают!

— Как же знают?

— Конечно! Мы выпускали их в город! — вскрикнула женщина, и руки ее затряслись чаще.

— Тише! — указательный палец темноволосой опустился на губы, — У меня есть идея… Где хранятся их документы?

— Да там же, где и всех остальных — в ящике в приемной, — удивленно пролепетала скороговоркой светленькая и задержала дыхание, ожидая услышать план подруги.

— Отлично. Перепишем их даты рождений. Сколько там им было?

— Пятнадцать.

— Точно?

— Да-да, — затрясла кудряшками женщина, — я как раз в том же году пришла сюда работать, что и они здесь появились! Их день рождения как раз через месяц…

— Чудесно! Запишем так, словно им в этом году по восемнадцать стукнет! Возраст-то их вряд ли кто знает. Полиция придет только через месяц, так что к нам уже никаких претензий: совершеннолетние — птицы свободные — вылетают из гнезда!

— Здорово ты придумала! — вскрикнула снова блондинка. Темненькая закрыла пухленькой рукой ей рот, напоминая про тишину, — Но не слишком ли это жестоко? Что если они заблудились где-то? А если их сейчас какой-то маньяк мучает! А может, они уже мерт… — Подруга не дала ей договорить, сильнее, чем в первый раз, прижав ей руку ко рту:

— Если об этом не думать, быстро забудется… И никому не слова! Поняла?

Руки блондинки снова задрожали, и она покорно кивнула.

— Тебе не кажется, что здесь слишком чисто? — спросила Элизабет, когда Эрик проснулся. Она достала из шкафчика две чистые — даже не пыльные! — тарелки и один стакан.

— А где второй? — спросил Эрик.

— Я нашла только осколки на полке, — и она указала пальцем в маленький ящичек в углу комнаты, в который они сбрасывали мусор.

— Может, белки забежали… — предположил мальчик и переместился с пола на табуретку.

— Да, и пыль протирали тоже они! — нахмурилась Элизабет, — Я хотела умыться. Взяла воду из рюкзака и пошла в соседнюю комнату (там они обычно ставили таз с водой и мылись, когда оставались здесь ночевать). Там в углу стоит ведро с чистой водой…

Эрик пристально посмотрел в глаза подруги, затем, встал с табуретки и одним шагом оказался в проеме другой комнаты. Там стояло полное ведро воды.

— Значит, наш домик нашёл кто-то ещё.

— Что будем делать? — испуганно спросила Элизабет.

— Сильно не переживай, Лиза. Кем бы ни был наш гость, мы хозяева. Если нужно будет — выгоним, — он сел обратно на табурет, — а сейчас я устал и хочу есть. Что там у нас?

— Есть фрукты и, — она достала завернутые в бумажку четыре половинки кривых булочек с корицей, — вот. Я не ела тогда, чтобы нам осталось на дорогу, — Элизабет положила на тарелку перед Эриком одну половинку и улыбнулась, — Есть еще печенья из столовой, но их можно оставить на потом, а булочки затвердеют…

Эрик посмотрел на Элизабет.

— Когда-нибудь я возьму тебя в жёны, — подумал он, потому что никому больше не достанется это золото, — и улыбнулся, жуя вчерашнюю булочку.

*ДВЕ НЕДЕЛИ НАЗАД*

— Ты уверена, что это хорошая идея? — мальчик, казалось, не на шутку нервничал, поправляя черные волосы на макушке.

— Конечно! Смотри, какой он потрясный! Совсем, как я мечтала! — кричала на весь лес девочка, сидя на пыльном полу в домике на дереве, — Не стой на пороге! Чего ты там, застрял что ли? — расхохоталась девочка, завязывая волосы на голове в тугой хвост, — Толстяк! Ты будешь есть всё, что тебе горничные приносят? Ты же не кот, — она снова истерически рассмеялась, — чтобы радоваться тому, что ты всё толще с каждым днём, — и рассмеялась еще громче.

— Кажется, нам стоит уйти отсюда, — отвечал мальчик, не обращая внимания на замечания сестры.

— Трус! Смотри, как он хорошо выстроен! — и она подпрыгнула и шумно приземлилась на деревянный пол, показывая, из каких толстых досок сооружена их находка, — Ты только посмотри как мило! — оно подошла к тумбочке и отворила дверцы, — Тут даже посуда есть! — достав стеклянный стакан, она принялась его разглядывать, но ничего, кроме толстого слоя пыли на дне, не нашла, — Ну и пылище тут!

— Видишь, Лара, посуда. Значит, здесь кто-то живёт, — сказал Роджер и осторожно вошел в домик.

— Нет же! Пылище, грязь! Да и ты видел хоть каких-нибудь взрослых, которые захотят жить в домике на дереве? Наверняка, здесь много лет назад просто какие-то дети играли.

Лариса, не выпуская из руки стакан, стала бегать по кругу.

— Что ты делаешь?

— Как что? Представляю, как дети здесь играли в догонялки! Смотри! Так они носились тут, — и она стала бегать еще быстрее, — А это было препятствие! — и она с разбегу перепрыгнула открытую дверцу тумбочки, — Твоя очередь!

— Нет, я не настолько дурной — бегать по комнате, как маленький! — нахмурившись Роджер подпер стену.

— Да не бойся ты! Слабак что ли? — расмеялась Лариса, подходя к брату, — Передаю эстафету! — и она протянула ему стакан.

Роджер взял стакан и, пробежав два круга по комнате мелкой трусцой, попытался перепрыгнуть через дверцу, но зацепился ногой и упал на живот. Лариса рассмеялась:

— Какой же ты неуклюжий! Папе бы тоже понравилось!

Но Роджер не смеялся. Он попытался встать, но его голова кружилась, и ноги не слушались.

— Лара, — обратился он к сестре, — помоги встать.

— А сам ты теперь не можешь? Перетрудился?

— Мне больно.

Лара медленно подошла к брату и помогла ему подняться. На груди Роджера краснело пятно. Лариса оторопела:

— Ро, это что еще? — она много слышала о том, как ранятся стеклом, сама была ранена не раз и умела оказывать первую помощь себе. Но на теле другого человека, тем более родного, эта рана напугала ее не на шутку, — Руководи, что надо делать. Ну и кровищи тут!

Вся рубашка Роджера стала черно-красной от пыли и крови. Лариса достала осколок стакана из груди брата и оставила его лежать на полу.

— Я скоро вернусь, жди, — с этими словами она выбежала из домика.

Через пятнадцать минут она уже вернулась с ведром чистой холодной воды.

— Тут речка недалеко. Нужно внести на нашу карту, — говорила Лариса, промывая рану брату, — Скоро домой пойдем, а завтра вернемся.

Роджер кивнул и закрыл глаза.

— Только попробуй уснуть, — прикрикнула на него Лариса, — я, конечно, сильная, но не на столько, чтобы твою тушу тащить! — она поставила ведро в соседнюю комнату, где полы были более влажными, — Если что, я сижу на улице, — вышла и села на лестницу, прикрепленную к толстому стволу ели.

На следующий день Роджер и Лара снова пришли к домику.

— Ты слышал, как она со мной сегодня разговаривала?! — кричала Лара, — Слышал бы ее наш папа!

— Знаешь, я бы тебя никогда не поддержал в осуждении старших, но сегодня даже мое терпение вышло. Уйти бы от неё подальше, — вздохнул Роджер.

— Ро! Ты гений! Всегда это знала! — Лара вскочила с табуретки, — Давай сбежим!

— Это еще что за бред! А как же папа?

— Папа поймет, что мы ушли ненадолго — оставим ему записку с нашими координатами.

— Еще скажи, что жить будем здесь, — прошептал Роджер. Лара оперлась руками на пыльный стол:

— А что? Неплохо! Тут миленько! Притащим пару подушек и хватит. Одежда нам не нужна, а еду будем из дома по утрам воровать!

— Скажи, что ты сейчас пошутила.

Лариса молча села на табуретку и провела пальцем по столу:

— Некоторые и не в такой грязищи живут.

— Я отказываюсь от твоих афер.

— Нет. Ты остаешься здесь. А я сейчас приду, — она выскользнула за дверь.

— И куда ты собралась? — спросил Роджер, когда комната уже была пуста.

— Скоро верну-у-усь! — послышалось за дверью.

Когда Лара вернулась с подушками и едой, она легла спать. Роджер протер пыль, собрал с пола осколки стакана, положил их на полку в тумбочке и, вымыв полы и тарелки, лег рядом с сестрой:

— А всё-таки, тут не так уж и плохо…

— Точно-точно, — сонно прошептала Лариса.

Полторы недели пролетели быстро, не смотря на то, что дни были похожи друг на друга, как клонированные. Утром Лариса воровала еду и приносила несколько раз книги для брата. В обед они гуляли, или Роджер читал Ларе книжку. А вечером они доедали почти всю еду, которую удалось получить, оставляя немного:

— На всякий случай, — говорила Лариса, — вдруг завтра не получится своровать.

Но каждый день у неё получалось, и дети жили беззаботно.

Последние дни недели выдались жаркими.

— Не хочешь пару ночей провести у реки? — спросила как-то Лариса.

— Неплохо, — ответил брат, — ты помнишь дорогу?

— Тут недалеко! — обрадовалась Лариса, — Тогда завтра я принесу еду, и сразу пойдем.

Роджер улыбнулся и продолжил читать книжку.

На следующее утро всё пошло по задуманному плану, и вскоре ребята были уже у реки.

— Красиво, — прошептал Роджер. Река была узкая — переплыть ее не составляло больших усилий. Рыбы в ней не было, но вся она серебрилась волшебными нитями, отблесками солнечных лучей, а на другом берегу сидела белка прямо у воды, и отражение её хвоста красиво расплывалось на водной глади.

— Сейчас же купаться! — и с разбегу Лариса нырнула под воду. От разошедшихся повсюду брызг хвост белки покрылся крупной рябью, а потом и вовсе исчез. Роджер тоже нырнул в воду. Ребята провели так половину дня. А вечером расстелили какое-то рваное покрывало на берегу, съели какие-то остатки хлеба и колбасы и легли спать.

— Сегодня как-то скудно на ужин, — сказал мальчик.

— Всё, что смогла. Попробуй сам украсть продукты! Там вечно эти горничные на кухне болтают!

— Ладно тебе, не злись. Доброй ночи.

И оба уснули.

На следующее утро нужно было вернуться в домик и украсть еще еды, потому что с собой больше ничего съестного не было.

— Вернёмся сюда еще разок. Прежде чем сдаться нашей мерзкой мачехе, я еще раз искупаюсь, — сказала Лариса брату по пути в домик.

— Точно.

Остальную дорогу они шли молча.

И так, мы приближаемся к месту встречи, к противостоянию, к будущему нашей истории.

Эрик любил просыпаться рано. Каждое утро он с нетерпением подходил к окну и смотрел на небо. Если солнце поднималось из-за горизонта, оставляя за собой шлейф нежно-розовых полос, то настроение Эрика с той же секунда становилось хорошим; если облака скрывали восход звезды, Эрик ходил целый день задумчивый и угрюмый; если же с самого утра шел дождь, Эрик ходил понурый и тревожный. Но был еще один критерий к настроению Эрика — он всегда спал неподалёку (вернее, она) — настроение Элизабет. Если она, проснувшись и только-только оторвав голову от подушки, улыбалась, а, одеваясь, застенчиво пританцовывала под музыку в голове, то настроение Эрика становилось таким же праздничным. А если Элизабет, проснувшись, была тиха и задумчива, Эрик и в этом ей подражал. Но в отличие от душевного расположения Эрика, настроение Элизабет ни от чего не зависело: с каким проснулась — с таким целый день и проходила.

Первый рассвет, который Эрик встретил в домике, был, бесспорно, прекрасен: солнце плыло медленно и сонно, словно само только поднималось с постели, разводило по небу тысячи играющих лучей; за солнцем следовал шлейф нового платья — оно было больше красным, чем розовым, и больше золотистым, чем жёлтым. Лучи пробегали по верхушкам елей и спускались ниже на колючие ветви. Добравшись до окна домика, они ненадолго задержались на лице спящей Лизы и осторожно прикоснулись к щеке Рика. Элизабет развела руки в стороны, изогнув ноги так, что тряпка, которой она была укрыта всю ночь, сползла и оголила бедро девочки. Она медленно, щурясь, подняла веки. Золотистые ресницы окаймляли голубые глаза.

— Доброе утро? — спросила она друга.

— Еще какое! Жаль, что ты опять всё упустила, — прошептал Эрик.

— И вовсе ничего не упустила, — Элизабет села на полу, снова натягивая на ноги полосатую ткань, — Я же не весь день проспала!

— Удивительно… — прошептал возмущенно Эрик, но девочка его не услышала. Она встала с пола и натянула на ноги короткую зелёную юбку.

— Голодный? — спросила она его.

— На твоем месте я бы думал о том, куда мы идём дальше.

— Это ещё зачем? — Элизабет было начала аккуратно складывать свою постель, но неоднозначность фразы, произнесенной другом, её остановила, — Мы же составили план еще до побега.

Рик молчал. Элизабет продолжила складывать покрывало, успокаивая себя мыслями о том, что у них всё расчерчено на карте. Когда же она дотронулась до подушки, на которой спала, на полу виднелось темное пятно.

— А это еще что такое? — спросила Элизабет и отшагнула от «постели». Эрик подошел к пятну, нагнулся и дотронулся до него. Пятно было высохшим. Эрик поднес пальцы к носу и закашлялся:

— Это кровь.

Элизабет села на стол.

— Как думаешь, — сказала тихо она, — здесь кого-то убили?

Эрик не отвечал.

— А что, если кто-то узнал о нашем побеге и решил подкараулить нас здесь. Чтобы убить?.. — вскрикнула девочка. Голос её дрожал.

— Ещё скажи, что это пятно от предыдущей жертвы нашего убийцы! — рассмеялся Эрик, — Ты никогда еще так серьезно ничего не воспринимала! — сказал он, опуская руку в ведро с водой, — Кроме физики, конечно… — улыбаясь, добавил он и взглянул на подругу. Никогда он ещё не видел её такой напуганной.

— Эй, — он подошел к ней и взял мокрой рукой за подбородок, — ты чего?

Элизабет замялась, закрыла глаза, и на щеки ее выбежал застенчивый румянец:

— Рик, я не хочу, чтобы ты так умер, — шепотом сказала она, положив ему на щеку свою руку. Взгляд её стал мокрым — в них, казалось, было больше воды, чем в том ведре.

— Я не умру, — сказал Эрик, — по крайней мере, так. Обещаю.

Они обнялись и рассмеялись.

— А всё-таки это глупо! — сказала вдруг Элизабет, вскочив со стола, — Чтобы тут, в этом милом месте кто-то кого-то уб… — договорить она не успела. Дверь отворилась, и на пороге показались две тёмноволосые головы, уже знакомы нашему читателю.

— Вы кто? — Лариса подошла к Элизабет так близко, что каждая из девочек чувствовала дыхание другой.

— Это вы кто? — вскрикнула вдруг Элизабет и подошла еще ближе к Ларисе.

Тем временем, в загородном доме родители пропавших детей устроили настоящий переполох. Но прежде, чем рассказать, на сколько изменилась обстановка в Белом Замке (как называли свой дом сами жильцы), следует рассказать о том, какой она была до пропажи самого ценного, что в нем было.

Замок находился на возвышении и был выстроен из крупного белого кирпича. Территория была обнесена высоким кованым железным забором с такими же кирпичными колоннами, над которыми нависали ветви раскидистых ив и привезенных из разных стран экзотических деревьев — крона их была розовым пухом, словно сахарной ватой, в очередь за которой на ярмарках выстраиваются дети. После утренних занятий Лара забиралась на их ветви, чтобы спрятаться от назойливой мачехи. Мачеха Лары и Роджера появилась в их доме в тот же год, что пропала их мать. Обстоятельства исчезновения были весьма странными: по приезду из Индии отец бегал счастливый по дому, рассказывая всем, как удивительна эта страна:

–А какие там деревья! А какие там слоны! — говорил он. Никаких описательных слов, кроме «какой», «какая», и «какое» он не применял, и прислуга часто над ним из-за этого подшучивала.

А мать целый день бродила по дому, окутанная опасением, отвечала в разговорах невпопад и постоянно повторяла, что очень любит детей. Отец всех заверил, что у неё простуда:

— Наверняка, жар из-за простуды. А уж от жара и до бреда не далеко. Простыла, поди, на корабле, — продекламировал он детям и прислуге, собравшимся в холле третьего этажа.

Но доктора никто не вызвал, а к вечернему чаепитию стало ясно, что фигура матери исчезла из собственной комнаты на третьем этаже. Отец горевал около недели. По прошествии двух месяцев, проведенных отцом в своем запертом кабинете, в Замке стала появляться высокая темноволосая дама, которую, впрочем, никто не видел раньше ни в Замке, ни вообще в обществе. На ней было всегда что-то непременно красное или бардовое (как говорила она «винного цвета»), а локоны длинных волос ниспадали хаотично до самого пояса. Всё в ней было как-то неестественно и наиграно, что у детей сразу вызвало массу негативных эмоций. По сему, отец решил запирать детей в их комнате во время прихода гостей. Визиты Красной дамы становились всё чаще. А однажды она приехала в самую бурю и пожелала остаться.

— Лара, Роджер, — говорил на следующее утро отец, — у нас есть прекрасные новости.

В комнату вошла Красная дама в свободном утреннем ярко-красном платье и встала возле кресла, в котором сидел отец:

— Ваш папа хочет сказать, что мы скоро поженимся, — быстро сказала она и провела рукой по плечу отца, что явно насторожило детей, — Теперь, это наша крепость, — закончила она.

— Не крепость, а замок, — отрезала Лара и вышла из комнаты широкими гулкими шагами.

— Не беспокойтесь, она скоро привыкнет, — заверил Роджер отца и гостью, — Она никак не может примириться с исчезновением нашей матери, — прошептал Роджер, как-то особенно произнеся последнее слово, и ушел за сестрой.

Новость для детей оказалась не радостной, чтобы не сказать трагичной. Их пропавшая мама была единственным человеком, способным уговорить Лару быть спокойнее, дочь лишь её и слушала. А сын, осознав, что мать уже, верно, не вернётся домой, нашел в себе силы не выказывать эмоций, в то время, как Лара истерично вопила на горничных, а по вечерам устраивала обиженные бойкоты. Словом, в этом хаосе новый человек становился новой проблемой. А мачеха принесла с собой целый мешок.

— Папа, — сказала Лара, как-то вечером заглянув в кабинет отца, — Вы женитесь завтра?

— Да, звездочка, а что? Ты уже выбрала платье? — обрадовавшийся приходу дочери, отец расплылся в удовлетворённой улыбке.

— Я надену свои любимые брюки и не приду к ней на свадьбу, — грозно процедила Лара.

— Но, звездочка…

— Единственный человек, — перебила его дочь, — который мог сюда явиться, это наша мама. А ты впустил эту женщину! — вскрикнула Лара и вышла из комнаты. Утром под дверью кабинета лежала записка, не нуждающаяся в подписи:

«Можешь взять её в жёны, но мы её ненавидим».

Сразу же после свадьбы новая королева Белого Замка устроила «Дворцовые перевороты»: внутри весь замок стал красным — обивка всех диванов и ковров была Её любимого оттенка — и пропах Её же духами. У детей появился график, в котором было отражено поминутно их расписание на день так, чтобы с отцом они виделись только вечером в саду, когда шли на чаепитие (да, и чаепития были у детей отдельно от взрослых), и то мельком, а Красную даму не встречали вовсе.

Но не подумайте, что всё было так плохо. Отец понимал, что дети не в восторге от новой мамы (так она просила себя называть), и распорядился, чтобы каждые два месяца на три недели дети были отправлены в какую-нибудь хорошую частную школу заграницей. Постепенно, дети свыкались с причудами мачехи (иногда, даже Ларе удавалось её вытерпеть), но так и не смогли её принять в семью.

— Пусть она и живет в нашем доме, — говорила Лара Роджеру, — она никогда не станет жить в нашей семье. Потому что даже если ты сдашься, я никогда не обрадуюсь, увидев её фигуру в красном рядом.

В обед, когда в кабинет отца пришли два учителя, всему Замку пришлось принять трагическую правду:

— Дети пропали! — верещали горничные.

— Совсем как их мать несколько лет назад, — шептали кухарки.

Красная дама не бродила по дому, как обычно, она сидела на балконе, подперев голову рукой, и смотрела вдаль, словно сейчас там покажутся заигравшиеся дети.

— А я говорила тебе, Майк, — сказала она вечером мужу, — нельзя их отпускать гулять. Они сбежали в лес и, наверняка, уже мертвы…

— Не переживай, Рита, не переживай. Я получил от них записку с почерком Лары. Они живы, — и он тоже посмотрел в стону леса, где солнце заходило за горизонт, царапаясь о верхушки лесных елей.

Конец ознакомительного фрагмента.