Громовое колесо

Мария Борнякова, 2021

Я никогда не знала своей семьи. В три года на меня, чумазого голодного ребенка, наткнулись в лесу у Новгорода грибники. Я смогла сказать, что зовут меня Ольгой, но так и не сумела объяснить, как оказалась на клюквенных болотах совершенно одна. Спустя пятнадцать лет я так и не отыскала следы пропавших родных, но однажды на реконструкторском фестивале случайно взяла в руки старинное украшение… и рухнула сквозь столетия в IX век, в то лето, когда на Русь пришли князь Рюрик и его братья. Я надеялась вернуться домой, в будущее, но неожиданно отыскала в далеком прошлом все то, что так отчаянно желала найти раньше: настоящих друзей и защиту, единственную любовь, память о том, кто я такая. У меня ничего не происходит за просто так – безжалостные враги и опасные приключения тоже не заставили себя долго ждать – недаром я оказалась ведовским толмачом, единственным человеком на земле, способным изменить прошлое и будущее, как пожелаю или… как мне повелят.

Книга 1. Громовое колесо

В один теплый июньский день я сидела на рассыпающихся ступенях Ладожской крепости, задумчиво глядела на лениво текущую реку Волхов и хандрила. Причины грустить именно сегодня у меня не было, но вот грустилось, и все тут. Почему-то пришла в голову вся моя недолгая жизнь, та ее часть, которую я помнила. Еще и мысли странные в голову лезли, будто Волхов измельчал, если на глаз — так на треть. Глупости же! Он таким, как сегодня, перекатывался через пороги уже не одну сотню лет. Нам в институте рассказывали. А мне река снилась совсем другой, бурной, широкой. Я никогда в старой Ладоге не бывала, но Волхов во сне видела часто. И вот приехала, посмотрела на него и расстроилась. Сидела, хлюпала носом и пыталась справиться с волнением и горечью, неожиданно обрушившимися мне на голову.

Два месяца назад мне стукнуло восемнадцать. Немногим раньше мои опекуны переехали в Москву, а я осталась в Петербурге. Снимала комнату в небольшой коммунальной квартире, училась, подрабатывала, в общем, жила обычными студенческими буднями. Влюбленность в мои планы пока не входила, о будущем я предпочитала не думать, и порой мне казалось, что моя жизнь всегда будет так же неспешно катиться по накатанной колее. Скучно? Да. Предсказуемо? Тысячу раз да! Но не так уж и плохо для круглой сироты, не помнящей своего прошлого.

Я никогда не знала своей семьи. В три года на меня, чумазого голодного ребенка, наткнулись в лесу у Новгорода грибники. Я смогла назвать свой возраст, добавить, что зовут меня Ольгой, но так и не сумела объяснить, как оказалась на клюквенных болотах совершенно одна. Я не помнила, что со мной произошло, куда пропали родители, как они выглядели или как их звали.

Мама иногда приходила ко мне во сне. Я не могла разглядеть ее лица, видела только золотистые волосы, убранные в длинные косы, да синие-синие глаза, так похожие на мои. Мама говорила мне что-то, но я не могла разобрать слов.

Врачи сказали, что я пережила сильное потрясение, оттого начисто все позабыла. В милиции решили, что моя семья сгинула в лесу, и принялись искать оставшихся родных. Но вот диво — за целый год, пока я жила в детском доме, никто не обращался за помощью в пропаже ребенка. Будто меня не существовало. Следователи развели руками, и дело закрыли. А меня — светловолосую синеглазую девчонку — вскоре взяла под опеку обычная ленинградская семья: папа, мама и двое мальчишек-погодок. Большой любви они мне не подарили, зато уважали, заботились, вырастили, дали образование. Я была им благодарна, но сил переехать вместе с ними в Москву не нашла. Они не настаивали.

Я поступила в институт на переводчика — языки всегда давались мне беспечно легко — и решила сама отыскать пропавших родных. Нужно было вернуться туда, где все началось — в новгородские леса. Но сперва я заехала в Старую Ладогу, там как раз проходил один из реконструкторских фестивалей. Пропустить подобное действо я не могла.

Меня всегда магнитом тянуло к оружию. К тяжелым мечам и боевым ножам в кожаных ножнах, к щитам, кольчугам и шлемам. Мне нравилось, как фыркают и тяжело переступают ногами празднично убранные кони. Было в псевдоисторическом мирке реконструкторов что-то позабытое, родное, привычное, надежное. Так пахнет родной дом, скрипят половицы в бабушкиной избе. Порой не сообразить сразу, откуда пришли воспоминания, а на сердце уже становится радостно и тепло.

Я пристроилась на лавочке у разрушенной крепостной стены и слушала, как сказители заводят песнь за песней, балладу за балладой, и даже задремала ненароком.

— Великая Аркона издревле прикрывала словенские земли от зла, — завел кто-то в свой черед. — Могучий город-крепость был стерт с лица земли в тринадцатом веке, но до того служил щитом словенским землям, не давая предков и потомков Рюриковичей в обиду. Именно оттуда до нас добралась добрая половина сказаний, которые в наши дни мы считаем за детские сказки. Враги сумели уничтожить город, но воспетое в песнях величие уничтожить не смогли. Самый расцвет Арконы пришелся на правление князя Рюрика в девятом веке. Я спою вам несколько песен о тех временах…

И мужчина запел. Слова с игрой на гуслях он сочетал умело, шум в толпе притих, люди с интересом прислушивались к старинным легендам.

— Врет ведь, — пробормотали сбоку от меня.

А мне было все равно. Может, сказитель и врал, может, поведал нам правду, узнать о том было никому не дано — ведь прошло больше тысячи лет. Никому не было по силам перемахнуть пропасть ушедшего времени и посмотреть, как все вышло на самом деле. От живших в те времена и праха-то не осталось. Но песнь вышла красивая. Про грозного правителя Арконы и молодую Ладожскую княгиню, про то, как полюбили они друг друга и как потеряли навек. Враги обманули великого князя, и княгиня погибла от его руки, а сам правитель не пережил свалившегося горя, ловчей птицей взмыл под купол неба и навсегда исчез из мира живых.

Я зябко повела плечами, тихо встала и поспешила уйти подальше от праздно гуляющей толпы реконструкторов и туристов. Так и оказалась сидящей неподалеку от крепости на старых-престарых рассыпающихся ступенях. В моей душе бушевала буря, далекое прошлое и настоящее схлестнулись в сердце. Я не понимала, как люди могли жить и любить более десяти веков лет назад, как они могли быть живыми и полными сил, когда сегодня от них остались лишь полустертые курганы. Какой была их жизнь, как быстро она пробежала, и почему меня так волнуют предания исчезнувших в небытии дней, да и обмелевший Волхов в придачу. Сердце стучало как бешенное, слезы подступали к глазам. Что же со мной творится?!

Неподалеку на крепостном подворье глухо загремели щиты и зазвенела сталь — по плану у реконструкторов начался показательный бой. Взревели мужские глотки, кто-то завизжал от избытка чувств. Я вспыхнула, разозлилась, вскочила на ноги. Не такими должны быть воины, особенно коли уж изображали они дружинных князя Рюрика! Князь Гостомысл, его дед, зорко следил за тем, чтобы в дружину не брали кого попало. Княжьи люди и в миру, и в бою оставались бесстрашными, немногословными, полными внутренней силы. Именно такими они снились мне во снах.

Картинки видений захватили меня. Я стояла на ступенях, неотрывно глядела на барашки волн, а перед моим внутренним взором проходили ряды дружинных в остроконечных шлемах и алых плащах. Я знала, что они, не думая, положат жизни свои за князя и друг за друга. Быть под защитой таких воинов, чего еще можно было пожелать…

“Олюшка…”, — прошептал будто совсем рядом любимый мамин голос.

Я резко оглянулась, оступилась, под ногой раскрошилась ступенька, и я неловко хлопнулась на задницу. Остатки ступени сползли к реке, а под моей рукой образовалось подобие ниши, в которой поблескивало что-то металлическое.

И вот правду говорят, что не стоит лезть неизвестно куда. А я полезла — у меня в тот день все в голове перемешалось — и вытащила на свет тусклое старое-старое украшение грязно-охристого цвета. Наверное, медное или латунное. Это было большое колесо, почти в мою ладонь, толщиной миллиметра в два, резное, очень красивое, с языческим солярным знаком в центре. Я вздрогнула — такое колесо я однажды уже держала на ладони, только оно было новым, сверкающим в дрожащем свете факелов, и называли его Громовым Перуновым знаком. Я моргнула. Ночь, холод, скрипящий и воющий вокруг лес, далекий шум боя, дикий страх, чьи-то руки, помогающие мне… Я оттерла колесо от грязи, насколько смогла, и задумчиво вертела в руках, пытаясь вспомнить, где раньше видела такое, и что за секундные рваные воспоминания оно возродило во мне, а потом зачем-то поставила на ладонь и крутанула… И уже в следующее мгновенье с диким визгом рухнула в какую-то бездонную пропасть…

***

Лететь пришлось недолго. Несколько мгновений в совершенной тьме только свистел ветер, а потом над головой резко раскинулись плотные серые тучи, мелькнули зеленые верхушки деревьев, и я с высоты метра в два шмякнулась в глубокую грязную лужу. Брызги взметнулись выше моей головы.

— Да что ж за такое!!!

Я оглядела себя, посмотрела вверх, по сторонам. С меня неспешно стекала и капала грязная вода.

Сидела я в неглубокой, полной воды яме на краю лесной дороги. Вокруг шелестели на ветру деревья. Погодка не баловала — вот-вот мог начаться дождь.

— Красота-а-а! — я зло попыталась выплюнуть грязную воду, попавшую в рот, но из лужи вылезать не спешила — торопиться явно уже было некуда, а куда важнее было хотя бы просто осознать произошедшее. Только без паники! Без паники-и-и-и!

Что-то явно пошло не так. Я только что сидела на ступеньках на развалинах Ладоги, светило яркое солнце, вокруг бродили реконструкторы и туристы. И раз — ничего этого не стало. И даже погода переменилась. Мамочки-и!! И куда же это меня занесло чертово колесо? Само оно, кстати, никуда не исчезло, аккуратненько повиснув у меня на шее на из ниоткуда взявшейся веревочке. Ну как издевается!

Вокруг, насколько хватало глаз, шумел густой вековой лес. Узкая лесная дорога петляла между деревьев, но на ней я не увидела следов шин, только узкие, накатанные колесами повозок, борозды. Меня окружала непривычная мне тишина. Ни гула пролетающих в небе самолетов, ни урчания автомобильных моторов вдалеке. Ни одного признака цивилизации. Только ветер играет зеленой листвой. И так легко дышится, кажется, что легкие захлебнутся свежим, хмельным воздухом…

Дальнейшие часа два я запомнила смутно. Я вылезла из лужи, отжала кое-как рубашку и джинсы, вытряхнула воду из хлюпающих кроссовок, осознала-таки, что произошло что-то непоправимое и… ударилась в натуральную истерику. Пока никто не видит. После придется брать себя в руки, но все после…

Невдалеке заскрипели колеса, послышались голоса. Я утерла слезы, выглянула из-за дерева и уже не удивилась увиденному. По дороге неспешно двигался обоз. Небольшой, две телеги, человек двенадцать народу. Из них двое в расшитых древнерусских кафтанах, шапках с меховой опушкой и с окладистыми длинными бородами — ну точно купцы из книжек. Остальные в простых льняных рубахах. В основном мужики с перехваченными веревочками волосами, и пара женщин в цветастых поневах. Прям-таки древняя сказочная Русь.

Я подумала об этом и зябко повела плечами под мокрой холодной рубашкой. Вот уж было бы приключение — очутиться на заре истории российской. Восторга эта нехитрая мысль отчего-то не вызвала. Может, здесь просто кино снимают? Или реконструкторы к своим идут, в Старую Ладогу, а надо мной кто-то зло пошутил?

Я отряхнулась, спрятала внутрь ворота Громовое колесо и неспешным шагом вышла к обозу. Пускай решат, что я случайно мимо прогуливалась.

Мужики насторожились сперва, даже вскинули топоры, но увидали, что я одна, и успокоились. Я же выбрала купца потолще и поважнее, подошла к нему и, сама себе поразившись, низко поклонилась.

— Здравы буди, люди торговые! — проговорила я, прежде чем нужные слова возникли в голове. — Куда путь-дорогу держите?

Фу, ну точно в сказке разговариваю. Если передо мной не реконструкторы, то меня сейчас или высмеют, или прогонят взашей…

— И тебе здравствуй, — весомо отвечал купец, в задумчивости оглядывая мой наряд и поглаживая седеющую бороду. Удивляться моему сказочному слогу он и не подумал. — Идем мы в стольный град Ладогу на торг. А с тобой что стряслось, девица? Заблудилась никак?

— Какой же торг в Ладоге? — опешила я. — Там только крепость в развалинах…

— Переменилось все нынче, — иначе понял мои слова купец. — Вот уж с весны новый князь наш Рарог в Ладоге сидит, град строит, людей торговых привечает.

— Рарог? — я отчаянно пыталась собраться с мыслями. — Рюрик, что ли?

— И так его кличут, — степенно кивнул купец.

Маа-а-амочки…

— Вы — реконструкторы? — напрямик поинтересовалась я с отчаянной надеждой.

— Купцы мы из Новограда, — неспешно и совершенно спокойно ответили мне. И что-то такое простое, уверенное я увидела в глазах купца, что сразу и больше уже без сомнений приняла — он говорит правду, и никаких реконструкторов, самолетов и ничего иного из двадцать первого века я на Земле не найду. Дыши, Оля, дыши… Выходит, что же, я действительно очутилась неподалеку от Ладоги в 862 году, больше, чем за тысячу сто лет до своего рождения-а-а-а?!!!

Из-под ног плавно стала уходить земля.

— Эй, Ждан, налей-ка воды девице! — услышала я над собой голос купца и поняла, что уже сижу на земле, изо всей силы вцепившись руками в стебли травы.

Мне передали кувшин. Ледяная, очень вкусная вода очистила сознание от тумана, я еще глубоко подышала, возвращая себе умение мыслить, и поднялась на ноги. Колени противно дрожали. Главное, спокойно…

— Ну так-то лучше, — рассмеялся купец. — Теперь говори, кто ты и откуда. Не иначе, из чужой земли, ведь одета не по-нашему и о князе ничего не слыхала. Хотя говор у тебя местный, я в таких вещах разбираюсь.

— Заблудилась я. Даже не знаю, где нахожусь и как далеко до Ладоги, — повинилась я, даже врать не пришлось. — У меня тут и нет никого. Позволите с вами до града дойти?

— Отчего же нет, — хмыкнул в бороду купец. — Пойдем. Как хоть зовут тебя?

— Ольга.

— Ну а меня Твердятой кличут, — купец махнул рукой своим людям, и остановившиеся телеги тронулись вновь. — Скажи-ка, Ольга, не хочешь ли у меня рубаху купить? Твоя мокрая совсем, да и не одеваются так в здешних краях.

— Хочу, — поразмыслив, решила я. — Но чем же мне платить?

— Да вот, — кивнул купец, — серьги у тебя золотые, как раз на рубаху, пояс и нож хватит.

— А нож-то мне зачем? — сегодня я однозначно блистала остроумием.

Твердята снисходительно глянул на меня:

— Чужая ты в наших краях, раз о разбойниках не слыхала. Почитай, каждый второй обоз грабят, убивают всех или в полон уводят.

— Но князь Рюрик теперь на Руси…

— Глупая ты девка, — беззлобно обронил купец. — Да как же он успеет за всем уследить. Воевода его, Олег, всюду дружинных рассылает. Но земля у нас большая, а добрых воинов у Олега не так много. Всех спасти рук не хватит.

— И что, могучие воины в дружине у Олега? — заинтересовалась я, мигом вспомнив свои недавние мечты.

Купец рассмеялся.

— Не одной силой умение меряется, — наставительно заметил он. — Лучшие воины Олега, они каждый в своем деле мастер. Вот начальник их, Добрыня, и правда, богатырь могучий, ножи с локоть длинной метает, с мечом дружбу водит крепкую, но больше всех мудростью и рассудительностью берет, он много лет еще у князя Гостомысла служил. Стоян, друг его верный, Солнечный круг крутит всем дружинным на зависть.

Я знала, что такое Солнечный круг. В памяти сразу всплыл яркий весенний день, и молодой воин с пшеничными усами. Он взял в руки каплевидный щит и меч и начал вертеться вокруг своей оси, нанося мнимые удары мечом и подкрепляя их свистящим режущим краем щита. В каком же фильме я это углядела и когда? Ну почему я ничего и никогда вспомнить не могу?!

— Потом есть еще Сокол, лучник меткий. Ему равных во всем княжестве не сыскать, его стрелы любую броню пробивают. Бают, он из Арконы к нам пришел. Побратим его, Леший, любую траву найти может. Так что сила дружинных в их мастерстве и в дружбе крепкой, а не только в способности подкову согнуть…

Купец рассказывал что-то и дальше, но я его не слушала. Я впервые задумалась о том, а что же мне делать в Ладоге. Для чего я вообще туда иду? У меня нет денег, нет никакого понимания о происходящем вокруг. Нет друзей, нет защиты.

В носу противно защипало. Новая истерика была совсем рядом. Чтобы избежать слез и отвлечься, я попросила купца дать мне обещанную одежду, и скоро шла в добротной льняной рубахе с расшитым воротом, перехваченной тонким витым пояском. На поясе в небольших кожаных ножнах висел короткий широкий нож. И не слишком заметный, и вполне сгодившийся бы для обороны.

К сожалению, нож мне вскорости пригодился. Обоз прошел, наверное, километра с три, когда за поворотом путь нам преградило поваленное дерево. Опытный Твердята тут же вскинул руку, призывая взяться за оружие. Мужики похватали топоры, короткие мечи и повернулись спиной к повозкам. И вовремя — из-за ближайших кустов и деревьев к обозу посыпались пестро разодетые, нечесаные люди.

— Разбойники! — Твердята выхватил и свой меч. — Защищайте товар!

Все же купец всегда остается купцом, успела подумать я, прежде чем юркнуть под ближайшую из телег. Вокруг зазвенела сталь. Я зажмурилась и закрыла уши руками — в двадцать первом веке убийства видишь только по телевизору, и они совсем не страшные. А здесь все было иначе — и разбойники, и защитники обоза падали один за другим, и брызги крови долетали даже до меня. Я с ужасом поняла, что купцам не отбиться.

Сзади на дороге раздался дробный топот копыт, и к обозу вылетел отряд всадников. Суровые воины в кольчугах и остроконечных шлемах, в алых плащах, развивающихся за спинами от быстрой скачки, с каплевидными красными щитами с изображением белого сокола. Один из них выхватил из налучья длинный изогнутый лук, сразу же бросил на тетиву стрелу, за ней вторую, не дожидаясь команды.

Молодой воин впереди на белоснежном коне вскинул руку:

— Дружина, в бой! Кроши в капусту лиходеев!

— Олег! — радостным хором выдохнули оставшиеся в живых защитники обоза.

Всадники рассыпались по дороге. Разбойники удирали, порой позабыв про оружие. Я высунулась из-под телеги, убедилась, что вокруг уже никто не сражается, и вылезла на свет Божий. Вопли разбойников, свист стрел и звон стали раздавались теперь далеко впереди.

Обозные мужики бродили вокруг, проверяя, остался ли кто из павших в живых. Дородный Твердята чинно беседовал с предводителем на белом коне. Купец низко кланялся и благодарил. Я навострила ушки.

— Благодарствую, воевода, — говорил Твердята. — Вовремя вы спасли наши шеи. Теперь проси у меня, чего пожелаешь.

— Богов благодари, купец, — сурово отвечал воин. У него из-под шлема выбивались светло-пшеничные волосы, а зеленые, чуть прищуренные глаза горели, словно самоцветы, — что мы оказались на одной дороге. По делу ехали, да на вас наткнулись.

— Помочь чем можем? — Твердята сразу понял, что воевода в затруднении.

— Гонец у нас пропал с охраной попутной. Уже третий день из Новограда ждем. Выехали искать, да никак не отыщем, — воин задумчиво облокотился на луку седла. К нему один за другим стали подъезжать нагнавшие разбойников дружинные.

— Не встречали, — развел руками купец. — Коль увидим, в Ладогу непременно весть пошлем.

— Добро, — воевода оглядел свою дружину. — Добрыня, все вернулись?

— Все, Олег, — густым басом откликнулся суровый немолодой воин с окладистой каштановой бородой. — Можем далее путь держать.

— Сокол!

Дружинный сразу развернул коня и подъехал к воеводе. Так вот, значит, каков ты, Сокол, подумалось мне. И вроде не богатырь могучий, а лучше тебя, выходит, лучника в княжестве нет… И ведь самый обычный, стройный, серьезный. На поясе длинный боевой нож, за спиной — тул со стрелами. Возраст не угадаешь, лет двадцать пять, наверное. Русая челка перехвачена ремешком с золотым витиеватым оберегом, глаза внимательные, с прищуром. Руки сильные, левая перехвачена плотным кожаным обручьем и кольчужной сеткой, чтобы тетива не поранила. Значит, и правда, тяжелый лук, верно купец сказывал.

Воин почувствовал слишком пристальный взгляд и обернулся — темно-серые глаза внимательно меня оглядели. Мне показалось, что лучник весело хмыкнул, самым краешком губ. Я покраснела, смутилась и принялась возвращать на телегу раскиданное разбойниками добро.

— Сокол! — повторил воевода. — Скачите вперед с Лешим. Дорогу проверьте, чтобы купцам без опаски далее путь держать было. Мы с вами у Ладоги встретимся.

К лучнику подъехал дружинный с ястребиными чертами лица и черными волосами, собранными в хвост на затылке. Вороной конь под ним бил копытом и кусал удила. Воины перекинулись парой слов и пустили коней вперед по дороге. За ними уехала и остальная часть дружины со своим воеводой Олегом.

— Как ныне сбирается Вещий Олег отмстить неразумным хазарам, — себе под нос пробормотала я. Не думала, что воевода окажется так молод и хорош собой. Интересно, как выглядит Рюрик. Историки бы сейчас удавились от зависти.

Обоз двинулся дальше не сразу. Сперва мужики похоронили павших и перевязали раны тем, кто пострадал. Бабы голосили, купцы хмурились. Я старалась помогать, чем можно было, но дался мне этот эпический подвиг с трудом. Пару раз меня все же вывернуло в кустах. Смотреть на резаные раны от мечей и топоров оказалось занятием не для слабонервных.

В путь мы пустились уже ближе к вечеру. Все шли хмурые и оттого молчаливые. И на ночлег остановились задолго до темноты, благо, еще не закончились светлые северные ночи, и времени на выбор стоянки хватало. Мужики развели костер, бабы сварили вкусную похлебку. А потом все сели кругом и с наслаждением черпали в очередь из общего котла.

У меня аппетит после утреннего сражения пропал напрочь, но несколько ложек я себя съесть заставила. Дорога оказалась длинной и небезопасной, а силы надо было брать откуда-нибудь.

Ночь раскинулась вокруг тихая и спокойная, но мне не спалось. Я ворочалась, открывала глаза, смотрела на потемневшее бездонное звездное небо. Здесь мир ночью погружался в настоящую тьму, паразитная засветка городов не закрывала небесный свод, и миллионы звезд ярко горели высоко над головой. Такими яркими я их еще никогда не видела. Мне вспоминались дружинные Олега, их суровая ратная выучка, их смелость. Пожалуй, я им даже завидовала, все они были братьями друг другу, защищали другого как себя, а я была совсем одна. И в том мире, и в этом. Потом перед моим внутренним взором снова появился Сокол, лучник воеводы. Его темно-серые глаза все так же посмеивались из-под русой челки, глядя на мое изумление и мой несуразный для здешних мест вид. Сокол чем-то зацепил меня, восемнадцатилетнюю, еще ни разу не влюбившуюся ни в кого девчонку.

Потом я все же уснула. И приснилась мне мать. Она крепко держала меня за ладошку и поводила рукой перед собой. Краем сознания я отмечала, что у нее очень красивое длинное синее платье и светлые, почти белые косы. Я впервые видела ее так явно. Во сне вокруг тоже раскинулась глубокая ночь позднего, предосеннего лета.

— Вот, Олюшка, — говорила мать. — Это наша с тобой земля. Должно нам беречь ее и защищать.

— А те огоньки, мама? — спросила ее во сне я. — Там, наверху.

— Это наши предки, Василек, — отвечала мать. — Мы все уходим на небо по Лебединой дороге и светим потом оттуда своим родным. И я когда-нибудь буду светить тебе.

«Василек», — ласково коснулось моего сознания — так в забытом детстве, оказывается, звала меня мама. Я вспомнила это и беззвучно заплакала во сне…

Что-то меня разбудило. Я удивленно заморгала, повернулась на бок. Лагерь мирно и спокойно спал. Лишь пофыркивали во сне лошади. Но я явственно слышала чьи-то голоса и характерный для скрещивающихся мечей лязг — едва слышные в серой предрассветной полутьме.

Знаете, любопытство сгубило немало хороших людей. Об этой аксиоме стоило бы помнить. Тем более, что прошлым утром на грабли я уже наступала. Ха-ха! Я тихо встала и пошла на звуки сражения, постаравшись запомнить, где оставила лагерь. Наивная!

Источник звука оказался гораздо дальше, чем я себе представляла. Сквозь деревья заблестели первые лучи встающего солнца, когда я, наконец, осторожно выглянула из зарослей малинника на пригорке и испуганно юркнула обратно.

Передо мной вилась неширокая укатанная дорога, немного погодя выходившая из леса в поля, а на самом краю леса вокруг этой дороги лежали убитые воины в островерхих шлемах и алых плащах — дружинные князя Рарога. Я облегченно выдохнула, не признав ни в одном из убитых вчерашних знакомцев. Похоже, сражение закончилось совсем недавно. Между безжизненными телами неспешно бродили хмурые бородатые мужики в броне, шкурах и весьма характерных шлемах с наглазниками — викинги.

Я приникла к земле и даже боялась дышать. Заметят — конец.

Тем временем викинги растерянно порыскали среди погибших, о чем-то потолковали между собой и нестройным отрядом отправились прямо через поле к одинокому всаднику, рысью двигающемуся им навстречу. Я выглянула из малинника. Викинги не собирались оборачиваться. Пора и мне тикать… Но тут один из убитых пошевелился. Я бросила встревоженный взгляд на уже далеко отошедших воинов — те как раз добрались до всадника, и он яростно им что-то втолковывал, тыча рукой обратно в сторону произошедшего сражения. Похоже, они сейчас вернутся.

Я скатилась вниз и, пригнувшись, подбежала к раненому воину.

Дружинный умирал, я поняла это сразу, даже не имея никакого представления о рубленых ранах. И по его взгляду я догадалась, что он тоже это прекрасно осознавал.

Я опустилась перед ним на колени, а он протянул мне небольшую кожаную сумку, которую до этого прятал под пропитанным кровью плащом.

— Грамоты надо передать воеводе Олегу как можно скорее, — сквозь кровавую пену сумел произнести воин. — Вадим предал нашего князя Рарога и готовит ему гибель…

— Я передам. Обещаю, — я аккуратно прижала сумку к груди.

— Вадим сговорился с Бьерном…, — еще прохрипел воин и бездыханным откинулся на траву.

Я опустила голову. Не глядя, закрыла ему глаза. Вот и гонец, которого так ждал воевода. И он до последнего старался исполнить свой долг. Что ж, и я свой долг исполню — грамоты попадут в руки Олега. Я вскинула голову, загоняя обратно злые слезы. К чужой смерти привыкнуть непросто, тем более, когда она подходит настолько близко.

И кстати, о смерти! Викинги быстро возвращались. За ними неспешно ехал всадник в богато расшитом лазурном плаще. Они все уже были достаточно близко, чтобы я могла их рассмотреть в подробностях. Викинги все в шлемах, их не запомнишь, а вот всадник! Красивый еще не седой мужчина славянской внешности с короткой черной бородкой, тонким острым носом и внимательным взглядом. Я поняла, что еще немного, и он меня первым увидит. А вскоре углядят и остальные. И не уползешь уже потихоньку. И в этот момент всадник, казалось, посмотрел мне прямо в глаза…

Я вскочила на ноги и рванулась обратно через малинник в лес. Сзади раздался слаженный рев, но я не оглядывалась. Бежать, только бежать! И как можно быстрее!

Я не разбирала дороги, стараясь углубиться как можно дальше в заросли. Наткнулась на речку, немного прошла по течению, чтобы запутать следы. И снова побежала вперед. Крики викингов не отставали. Им, тяжело снаряженным воинам, бежать по лесу было тяжелее, чем мне, но с ними была ратная выучка, выносливость и ярость обворованных охотников. И чем дальше, тем яснее я понимала, что мне не уйти.

Громовое колесо на груди разгоралось. Оно становилось все горячее, и я даже сначала не поняла, почему. Но замедлила шаг от усталости и заметила, что если следовать одному направлению, то именно тогда эта милая безделушка начинает наливаться жаром. И я последовала туда, куда вело меня колесо. Проскочила через густые кусты и увидела неширокий низкий проход через высокий каменный выступ. Я вбежала туда, споткнулась и практически рухнула на залитой солнцем поляне.

Далеко за спиной прошлепало множество ног — враги пробежали мимо. Я вжалась в землю, уронила голову в траву и затаилась.

Лежала я долго. И страшно было пошевелиться, и силы никак не хотели возвращаться. Еще бы — такой рывок по пересеченной местности. В моем времени за подобное мне выдали бы золотую медаль.

Я осторожно приподняла голову и огляделась вокруг. Да-а-а, интересное местечко…

На идеально круглой поляне, окруженной природными каменными стенами высотой в тройку человеческих ростов, стоял высокий белоснежный камень с выбитыми на всех его сторонах незнакомыми символами.

Я подошла и потрогала его грани. Камень словно засветился в ответ, а символы дрогнули и начали меняться местами. «И было сказано князю Гостомыслу, что дочь младшей дочери его Милорады…» — прочитала я складывающиеся строки и испуганно отдернула руку. Камень застыл. Я вновь дотронулась до теплой поверхности. «Князь повелел своим людям поведать внуку его Рарогу о том, как спрятали…» — я вновь отдернула руку. Фуф, ну и дела. Камень сказки рассказывает. И вроде грибы вчера на ужин были не ядовитые, и не галлюциногены. Я отошла от камня подальше на всякий случай. Дотрагиваться до его граней больше не хотелось. И вообще, солнце-то уже стояло в зените, пора было выбираться куда-нибудь к людям. И бегом в Ладогу, искать воеводу Олега.

По лесу я шла долго, ориентируясь прежде всего на Громовое колесо. Чем холоднее оно становилось, тем правильнее я выбирала путь, по крайней мере, удаляясь от странной поляны с белым камнем.

Мне нереально повезло. Уже к вечеру я вновь вышла к месту ночного сражения и — удача! — обнаружила там своих старых знакомых — Твердяту и его спутников. Они похоронили убитых и стояли, сняв шапки и опустив головы.

Купец мне обрадовался.

— Куда пропала? — хлопнул он меня по спине. — Мы уж и не чаяли тебя снова увидеть, бедовая девка!

— В лес пошла грибов набрать, — уклончиво ответила я. — Ну и заблудилась, конечно. Что с дурочки взять.

— Заблудилась, значит? — купец степенно огладил бороду и хитро глянул на меня. — А сумку, значит, ты тоже в лесу нашла?

Я посмотрела на Твердяту. Он был серьезен, но его глаза блестели. Догадывался ли он о произошедшем?

— Сумку мне надо срочно отдать воеводе, — решилась я. — Это очень важно.

— Ну, коли важно, помогу, — кивнул купец. — Завтра днем в Ладоге будем, покажу тебе его терем. Залезай-ка пока в телегу, да сеном прикройся. Набегалась, поди, за день?

Я зауважала Твердяту. Он явно понял если не все, то очень много, и старался мне помочь. Я забралась в телегу, укуталась сеном, пристроилась между тюками и скоро сладко задремала от мерного покачивания и поскрипывания.

***

Ладога меня поразила. Вокруг строящейся крепости, которую я видела только в плачевных развалинах, раскинулся торговый город из множества дворов и дорог. И отовсюду к городу стекались телеги и люди. Проезжали всадники, мычал скот, по полноводной реке шли к Ладоге красивые деревянные корабли под разноцветными парусами.

— Красота-то какая! — восторженно выдохнула я, вдохнув свежий воздух с реки.

Твердята только довольно крякнул — каждому приятно, когда хвалят его дом.

Обоз прошел по деревянным настилам, попетлял по городу и остановился у большого купеческого дома. Я спрыгнула с телеги и поклонилась купцу.

— Что ж, — степенно молвил Твердята. — Как княжеский терем отыскать, я тебе поведал. Будет худо, возвращайся. Торопись! А то как бы тебя первой не нашли.

Купец оказался прав. Я уловила на себе чей-то взгляд и посмотрела вдоль по улице — вдалеке у развилки стояли пятеро грозного вида молодцов и нехорошо меня разглядывали. Именно меня. Сердце екнуло. У кого-то в Ладоге слишком длинные руки, выходит…

— Куда бежать-то? — я нервно улыбнулась купцу, перехватившему мой испуганный взгляд и тоже невесело рассматривающему парней.

— Может, стражу кликнуть? — задумчиво предложил Твердята.

Молодцы, словно его услыхали, двинулись к нам, мрачно скалясь. Какая тут стража, пока ее дозовешься…

— Бежать куда?!

Купец машинально указал направление.

Я рванулась прочь. И, поворачивая на развилке улиц, успела увидеть, что вся пятерка бросилась за мной. Эх, как нехорошо-то! Теперь только бежать и снова очень-очень быстро!

В Ладоге я не ориентировалась совсем. Выдерживать направление по солнцу не умела, спросить дорогу было некогда, и я просто удирала во все лопатки, рассчитывая только на то, что мне удастся запутать преследователей и успеть скрыться. Но куда спрячешься с узких улиц, окруженных высокими деревянными заборами? Погоня не отставала. Меня захлестнул дикий страх.

Я неслась, как испуганный заяц, только длинные уши полоскались за спиной, и за очередным поворотом буквально налетела на воина. Он легко перехватил меня за предплечья, не дав упасть, и даже не пошатнулся. Я успела увидеть блестящие на солнце звенья кольчуги и — вскинув голову — такие знакомые чуть прищуренные темно-серые глаза под русой челкой, оперенья стрел за правым плечом, и тут же вырвалась и кинулась дальше по улице — способность соображать в тот миг меня покинула абсолютно. Бежать! Только бежать!

Преследователи взяли меня в клещи квартала через два. В самом удобном для них месте — на пустынном пятачке между глухих высоких заборов. Конечно, уж они-то город знали, как свои пять пальцев. Трое, тяжело дыша, преграждали дорогу назад, а двое, злорадно ухмыляясь, стояли у единственного прохода на оживленные улицы города. У всех в руках были длинные ножи. Нет, это уже совсем-совсем нехорошо…

Я попятилась к забору, подперла бревна спиной и прижала заветную сумку к груди.

— Фух, — один из парней устало вытер пот со лба. — От и шустрая девка.

— Отдай грамоты, — без всяких предисловий зло оскалился другой, протягивая ко мне мясистую пятерню.

— А ну, не подходи! — я выхватила свой ножик.

Парни загоготали. Сердце мое упало — они никуда не спешили, а значит, рядом никто не появится, и помощи ждать неоткуда.

— Считаю до трех, — почти ласково сообщил их предводитель. — Али же ты отдаешь нам грамоты, и твоя смерть будет быстрой, али тебя назавтра найдут тут по кусочкам. Раз…

— Не дамся, — я нервно облизнула пересохшие губы, что в очередной раз вызвало гогот.

— Два…

— Три, — недобро раздалось у моих преследователей за спинами. Все они разом вздрогнули и оч-чень медленно обернулись.

Неподалеку, с той стороны, откуда я прибежала, стояли трое дружинных воеводы Олега с обнаженным оружием: Сокол, Леший и воин в летах с длинными пшеничными усами. Я тихо и радостно стекла по стене на задницу, ноги меня уже не держали — похоже, сегодня можно будет не умирать.

Тем временем пятеро парней упали с лица и попятились к другому выходу с пятачка.

— Не многовато вас на одну девицу? — почти миролюбиво спросил воин с пшеничными усами, в его глазах плескалась холодная смерть.

— Почто к ней привязались? — неласково поинтересовался Сокол. Он держал натянутый лук стрелой вниз, но все понимали, что вскинуть его он мог за долю мгновенья.

— Она… она мою сумку украла! — сипло выдавил один из нападавших.

Я вспыхнула:

— Неправда!

— И когда же успела? — мрачно поинтересовался Леший, будто нехотя поигрывая длиной широкой саблей.

— Да вот на рассвете, когда я лавку открывал, — прокашлялся главарь. Он даже несколько перевел дух, надеясь, что все обойдется без крови, и страшные дружинные воеводы поверят ему. — Я только отвернулся, как она шасть к товарам! Сумку вон прихватила и украшение это на шею!

Мне показалось, что Сокол хотел вскинуть лук, и удержала его исключительно воинская выучка. Почему, дружинный сразу же и объяснил:

— Лжете, — спокойно произнес он, хотя желваки у него на скулах ходили. — Я знак сей у девицы на шее еще третьего дня видел. Значит, и суму она у вас не брала.

— Почто с ними беседы беседовать, брат, — Леший сделал шаг вперед. — В пыточной обо всем воеводе поведают.

Парни затравленно переглянулись и наперегонки бросились наутек так борзо, что едва не застряли в нешироком проходе. Дружинные довольно рассмеялись и убрали оружие. Интересно, они просто запугивали или и взаправду потащили бы нападавших в пыточную? Я на секунду задумалась и решила, что дружинные не шутили. И я была им крайне признательна.

— Спасибо, — я с трудом встала на дрожащие ноги и вновь оперлась спиной о бревенчатую стену.

— Ты могла погибнуть, дочка, — весомо проговорил воин в летах. — Ежели б Сокол на выручку тебе не кинулся, да нас по дороге не кликнул, они бы тебя зарезали. Уразуметь бы хоть, за что.

— За суму, ясное дело, — усмехнулся Леший. — Что ж у тебя в ней такое ценное? Скажи, коли не тайна.

— Грамоты там, — я смахнула пот со лба и протянула сумку дружинным, она уже словно жгла мне руки. — Срочные, для воеводы Олега.

— Откуда грамоты? — нахмурился воин в летах.

— От гонца убитого, — я кое-как перевела дух и рассказала дружинным про сражение, викингов и странного всадника.

— А дело-то выходит скверное, брат Стоян, — помрачнел Леший. — Пойдемте-ка сейчас же к Олегу. Князя предупредить надобно.

— А девицу с собой прихватим, — усмехнулся Стоян. — А то эти пятеро до нее доберутся. Или еще кто иной.

«Стоян, друг его верный, Солнечный круг крутит всем дружинным на зависть», — вспомнились мне слова Твердяты. Я поглядела на дружинного с пшеничными усами. Плотный невысокий воин с яркими голубыми глазами выглядел почти безобидным, если бы не жившая в нем упругая сила — такому под меч попадаться не стоило.

— Идешь, дочка? — Стоян тронул меня за плечо, возвращая в реальность. — Времени мало. Как хоть зовут-то тебя?

— Ольга, — я с трудом отклеилась от стены и на нетвердых ногах сделала несколько шагов. Ничего, идти можно.

Дружинные окружили меня с трех сторон, и мы пошли к княжескому терему. Воины сурово посматривали по сторонам, предваряя возможное нападение, а я хоть смогла оглядеться. Кругом сновал народ, зазывали в свои лавки купцы, вкусно пахло из дверей харчевен. Гомон стоял такой, что мне вспомнились улицы моего города, оставшегося в далеком будущем. Даже взгрустнулось немного. Вернусь ли я когда-нибудь обратно?

Дружинные остановились, и я, зазевавшись, вписалась носом в спину Лешему. Впереди начиналась драка. Два заморских купца ухватили друг друга за грудки и яростно орали друг на друга.

— Ты меня обманул! — брызгал слюной один. — Твои ткани моль поела! Верни мои деньги, сын греха и порока!

— Сам ты вор! — верещал второй. — Это на твоем складе мыши все погрызли, а ты с меня слупить за их работу хочешь!

Дружинные, как и народ вокруг, глядели на купцов задумчиво и с сомнением.

— Разнять бы их, — почесал переносицу Стоян. — Да только не разберу никак, чего не поделили. Эка вишь как дивно лопочат.

Сокол молча кивнул, соглашаясь.

— Моль у них ткани поела, — пожала плечами я. Причина казалась настолько очевидной, что я никак не могла понять, почему остальные в таком недоумении.

— А ты, дочка, почем знаешь? — усмехнулся Стоян.

— Да вон же, тот низкий деньги с худого требует за ткани, что вроде моль сожрала. А второй доказывает, что это мыши. Это же все слышали.

Дружинные переглянулись. Стоян кашлянул.

— Дочка, — задумчиво покрутил ус он, — а ты хоть разумеешь, что они бают не по-нашему?

Я удивленно заморгала. Теперь, когда дружинный мне объяснил, я действительно услышала, что верещат купцы на чужом языке, но чудеса — я их понимала, словно братьев-славян.

— Я тебе сейчас уши отрежу! — завопил низкий.

— Да хватит вам лаяться! — денек был тяжелый, мои нервы сдали. — Неужели не разберетесь, кто на самом деле ткани пожрал?

Купцы вытаращились на меня, будто на привидение. А я вздрогнула снова, потому что они не только меня поняли, но и я вдруг осознала, что слова-то вырвались у меня на их языке. Ой, мамочки… Что ж со мной творится-то, я же кроме английского и не знаю ничего, а тут фиг-арабский какой-то. Мне отчетливо захотелось подойти к стене ближайшего дома и постучаться об нее головой.

— Так, люд торговый, — выступил вперед Стоян, пользуясь заминкой в яростном споре. — Нечего народ криками смущать и драку затевать. Не поделили чего, вперед к посаднику, он вас рассудит.

Похоже, купцы понимали по-славянски. Они глянули на хмурых дружинных, отметили, что руки у тех лежат на рукоятях оружия, заулыбались, как китайские болванчики, раскланялись и вместе заспешили прочь по улице.

— А что, Ольга, ты языки многие знаешь? — полюбопытствовал Леший. — Нам бы толмач толковый пригодился.

— Не поверите, — развела руками я. — Но никакими языками я не владею. Не владела… Сама не пойму…

— Ну так ты из сказаний, значит, пришла, — рассмеялся Стоян. Я поняла, что по службе дружинным приходится сталкиваться со столькими странностями, что их уже ничем не удивишь. — В новоградской земле издревле бают, что раз в сто лет вещий толмач рождается, способный грядущее на Ведовском камне переписать. Так он на всех языках лопотать умеет.

— Погиб твой толмач лет так пятнадцать назад, — отмахнулся от побратима Леший. — Волхвы сказывали, убили его еще в детстве. А до нового толмача еще столько лет. Мы уж точно его не дождемся.

— Слишком много разного люда за ним охотится, — тихо заметил Сокол. — Незавидная участь. Мало кто из толмачей отрочество пережил.

Я мысленно посчитала столетия, но они не сходились. Если толмач родился около 845 года, то отсчитывая по сто лет, я им не могла никак оказаться… Если верить Соколу, то и славно! Боги, и о чем я только думаю!

— Ну, вот и пришли. Воевода нынче у князя в тереме гостит.

И я опять чуть не врезалась носом в спину Лешему. Тьфу ты! Витаю в облаках, а сама застряла в глубине эпох, и когда меня хватятся на развалинах крепости, моего праха уже и на земле-то не останется.

Княжеский терем имел три этажа, резное крыльцо и ярко разукрашенные коньки на крыше. А так дом как дом, только большой.

Дружинные сразу предупредили охрану, и Олег в горницу вышел нас встретить сам. Без шлема воевода казался старше и степеннее. Хотя ему никак не могло быть сейчас больше двадцати пяти лет. В лесу в пылу схватки его глаза разгорелись, а сейчас серьезно и внимательно оглядывали меня, пока Стоян, как старший, рассказывал ему о произошедшем. Мне подумалось, что не зря Олега в будущем назовут Вещим, взгляд у него был цепкий и мудрый. Такому воеводе хотелось служить.

— А что за всадника ты видела в поле? — в конце рассказа спросил меня Олег, подвластным только ему чутьем сразу выделив главное.

— Высокий. В темно-голубом плаще с серебряными узорами, — я задумалась. — С короткой черной бородкой и таким носом, характерным. И еще конь у него серый в яблоках….

— Вадим? — дружинные озабоченно переглянулись.

— Похож, — Олег устало потер переносицу. Он прочитал грамоты и выслушал историю Ольги, но такой расклад был очень плох. Необычайно.

Воевода прошелся по горнице, задумчиво поглядел в окно, на стену. Его мысли витали где-то далеко. Дружинные молча и недвижно ожидали его приказов. Я тоже притихла и боялась даже любопытно крутить головой, чтобы не помешать. Уж я-то знала наверняка, что преданнее человека у Рюрика не было и не будет.

— Князь мне не поверит, — наконец заключил воевода и посмотрел на нас. — Грамоты грамотами, а Вадим ему брат.

— Но ведь Вадим всегда хотел убить Рюрика! — вырвалось у меня.

— Почем знаешь? — хмуро спросил воевода.

— Знаю, — чуть принасупилась я. Не объяснишь же, что об этом в двадцатом веке во всех учебниках по истории написано.

— Я Вадиму тоже не верю, — вздохнул Олег. — Честолюбив он без меры, все под себя гребет. Но для княжьего суда того будет мало. А вот ежели ты сумеешь его опознать, то Рарог нам может и поверить.

— Князя защитить надобно, — подал голос Сокол.

— Защитим, — кивнул воевода. — Но нынче Рарог в отъезде. И мы его не увидим, и Вадим до него не доберется, ему Новоград бросать не с руки. А вот вскорости князь вернется в Ладогу, дней через десять, ежели прикинуть, и в Новоград направится. Вот там-то Вадиму на него проще простого будет напасть. И красться по лесам за князем не надо.

Десять дней, а может, и больше! Я резко побледнела. Да за такой срок те молодцы с улицы или викинги Вадима меня уж точно разыщут. И тогда кирдык моей шее. Им свидетель не нужен.

Олег глянул на мою перекосившуюся физиономию.

— Так, братья, — серьезно произнес он. — Вам дело важное. Ольгу живой и невредимой сохранить, чтобы наши враги до нее не добрались.

— Сделаем, — спокойно кивнул Леший.

— Родные есть у тебя, девица?

— Нет никого, — я опустила глаза. Олегу хотелось сказать всю правду, но понял бы он? Вряд ли… А еще я вдруг испугалась, что он начнет расспрашивать меня дальше, и что же я отвечу… Но воевода отчего-то спрашивать не стал.

— Дружинные мои тебе родными станут, — приговорил он. — За ними будешь, как за стеной каменной. Сокол, твои родичи, вроде, под самым Новоградом живут?

Лучник кивнул, сразу уловив мысль Олега:

— Да, воевода, селение в лесу недалече от стены крепостной стоит, на десяток дворов за бревенчатым частоколом. Там моя сестра хозяйство держит. Присмотром Ольгу не обделят.

Воевода усмехнулся понятливости своего воина.

— Добрыню я пока на другое задание отправил. А вам троим с девицей надлежит сегодня же в путь отправляться. Обозов много нынче в Новоград идет, — произнес он и вдруг протянул мне боевой нож длиной с локоть в узорчатых кожаных ножнах. — Носи, девка, тебе пригодится.

— Какой красивый! — восхитилась я. — Только прости, воевода, но владеть ножами меня никто не учил. И убивать я не умею.

— Дружинные обучат, — воевода улыбнулся и махнул рукой. — Всё, идите. Вам еще обоз попутный найти надобно. А я как с князем в Новоград приеду, сразу дам знать. И Стоян! Накормите девку, у нее глаза от голода блестят уже.

Мы с дружинными вышли наружу. Солнце полыхало где-то в зените. Хотелось выпить холодной воды, плотно перекусить и спать до следующего утра. Именно в подобном порядке.

— Идем, дочка, — легонько хлопнул меня по спине Стоян. — Прав воевода, надо накормить тебя поплотнее, а то худая совсем, в чем только душа держится.

— Ээээ, с деньгами у меня негусто…, — я почувствовала, что краснею. — Вернее, их у меня совсем нет…

Дружинные весело переглянулись.

— Дочка, — проникновенно произнес Стоян общую невысказанную мысль. — Нас тебе в охрану воевода назначил. Значит, и забота об остальном тоже на нас ложится. Не мысли ни о чем.

Я поняла, что улыбаюсь. Вот всегда бы так. Спрятаться за широкую спину, расслабиться и ни о чем не волноваться. Так только в сказках бывает.

Дружинные взялись за дело споро. Пока Стоян потчевал меня в ближайшей харчевне, Сокол с Лешим быстро пробежали по городу, выяснили, какие обозы уйдут сегодня к Новограду, и договорились с главным купцом одного из них, чтобы он взял нас с собой. При этом осторожные и опытные дружинные спрятали от любопытных глаз лишнее оружие, кольчуги, шлемы и красные плащи и сказались простыми обывателями, идущими со своей сестрой по делам в другой город. А что на этих обывателях оружия все же оставалось больше, чем обычно, так то было дело привычное и никому не интересное. Другое дело я. Леший критически оглядел мой наряд, вздохнул моим выбивающимся из общей массы горожан джинсам и кроссовкам и повел меня в лавку. Купцы мигом подобрали мне льняные штаны и невысокие сапожки с кисточками. Я что-то мяукнула про мозоли, но воин был неумолим. Да и правильно. Из города нужно было выбраться незаметно, а как тут сольешься с пейзажем, когда что джинсы, что кроссовки одни-единственные на весь земной шар.

И все же старую обувь я не выкинула — рука не поднялась. Как-никак весточка из прошлого-будущего. Под строгим взглядом Лешего я засунула кроссовки в мешок, и мы, наконец, двинулись в путь.

Мы вышли из Ладоги перед закатом. Обоз дружинные выбрали большой и богатый. Семь телег, человек тридцать народу. Словене, варяги, даже франки. Затеряться среди них не стало проблемой. Обоз двигался ровно, сапоги не натирали, настроение у меня было хорошее, поэтому обязательные для меня проблемы начались у нас не сразу, а только поутру. Притягиваю я их, что ли…?

А пока наступила очередная Белая северная ночь, к полуночи потемневшая до глубокой синевы, на небо высыпали тысячи звезд, сверкал в вышине Млечный путь. Обоз встал на ночлег. Дружинные развели в некотором отдалении от остальных небольшой костер и достали из дорожных сумок еду. Я с удовольствием уплетала самый вкусный на моей памяти хлеб с куском вяленого мяса, запивала бутерброд ключевой водой и была почти счастлива, когда Стоян первым начал опасный разговор.

— Скажи-ка, дочка, — задумчиво покрутил ус он. — Откуда ты в наших краях? По-словенски баешь чисто, говор у тебя местный, Новоградский. Одета была странно, волосы до плеч стрижены. У наших девок косы длинные, волосок к волоску, с лентами цветными, а ты даже обруча не носишь. Лапти у тебя чужие, заморские. Я таких и не видал ни разу. Твердята сказывал, ты на него из лесу вышла. Заблудилась вроде. А ведь никаких поселений поблизости не стояло. И обозов не проходило. И порядков ты наших не ведаешь. Учишься споро, на лету схватываешь, а все же будто внове тебе все.

Я поперхнулась куском хлеба. Ну конечно же, это Твердяту можно было обвести вокруг пальца, и то не факт! А уж воинов Вещего Олега так совсем вряд ли. Я уже поняла, что по-нашему они были здесь вроде спецназа и тайной службы в одном лице. Лучшие из всех и не только умением сражаться. Вот почему Олегу не было нужды расспрашивать меня самому — его воины сами знали, как поступать.

— Сказывай давай, — поддержал побратима Леший, полулежавший у костра и покусывающий травинку. — Не с неба же ты к нам упала.

— Ну а если почти с неба? — тихо произнесла я, уставившись в землю.

— Да нам без разницы, — беззлобно хмыкнул Леший. — Мы воле богов и повелению воеводы перечить не будем. И защищать тебя не перестанем.

Я тяжело вздохнула, подтянув колени к подбородку и обхватив их руками. Может, и правда, рассказать все, как оно и случилось на самом деле? Так ведь убьют же как ведьму или в лучшем случае просто не поверят… Эх, была — ни была!

Воины слушали мой рассказ серьезно и молча. Не перебили ни разу. И после, когда я закончила и испуганно сжалась в комок, ожидая худшего, они еще некоторое время не смотрели на меня и не произносили ни слова.

— А что, братья, — неожиданно усмехнулся Леший и лениво откинулся на спину, подложив руки под голову, — неужели и взаправду люди будут быстрее ветра в небе летать? Я б попробовал. Жаль, не удастся.

— Сотвори себе крылья да лети, — подтрунил над другом Сокол.

— Придется тебя всему с основ обучать, что сами знаем, так, дочка? — по-доброму улыбнулся Стоян. — Коли уж тебя Колесо из иного времени перебросило.

Я удивленно вскинула голову. Дружинные полулежали вокруг костра так же спокойно, как и до моего рассказа. Только глаза их весело поблескивали в отсветах пламени. Выходит, они что же, мне поверили?!!

— Да не пугайся ты так, — Стоян перехватил мой бешенный взгляд. — Громовой перунов знак, что висит у тебя на шее, своим разумом обладает и единожды любое желание исполнить может. Что ему стоит человека сквозь тьму веков перекинуть? Уж нам ли не ведать?

— У князя Гостомысла, деда нашего Рарога, такое Колесо надежно припрятано было, — подхватил Леший. — В народе о том много говаривали. И удивлялись, отчего князь его не просит людей от набегов избавить. А потом слух прошел, что Колеса у князя и нет больше. Давно это было… А ты его, выходит, нашла.

— Я ничего не загадывала!

— Может, и нет, а может, и грезила о чем, или срок пришел.

— А обратно оно меня вернуть не может? — я с надеждой поглядела на Лешего.

— Теперь оно — железяка бесполезная, — неопределенно пожал плечами дружинный. — Пока его вновь сильный ведун не заговорит.

Угу, теперь еще и ведуна искать придется. Веселенькое вырисовывается дело. За мной охотятся люди Вадима, я охочусь за мифическим старцем, а еще это неожиданное свободное владение языками и дружинные Олега Вещего мне в помощь. В ближайшее время скучать мне точно не дадут.

Я посмотрела на Сокола. Серьезный лучник мне не сказал за весь вечер еще ни единого слова. Он подправлял оперение стрел, проверял тетиву, заботливо ощупывал пальцами спинку лука, изредка пытливо поглядывал на меня и молчал. А мне отчего-то было очень важно, что скажет обо мне именно он.

— Сокол, — рассмеялся внимательный Стоян. — Да молви ты уже девице, что мыслишь, и что у нас, как у франков, за подобное на кострах не сжигают! А то она трясется, как заяц под кустом.

Лучник бросил на меня быстрый взгляд из-под челки, мне показалось, что его глаза блеснули смехом:

— В Арконе говаривали, что франки жгут всех красивых женщин с рыжими волосами и таинственным даром. У нас верят, что любой светлый дар — от богов. Коли Перун позволил тебе здесь оказаться, то оно неспроста. А тогда уж скорее грозит тебе здесь брачный пир, наши воины и землепашцы девок, отмеченных милостью богов, одинокими не оставляют.

Я вздрогнула.

— Сокол! — укорил побратима Стоян. — Я ж просил успокоить девицу, а не пугать ее еще больше.

— Женщину должен защищать ее муж, — поддержал лучника Леший. — Сокол все верно речет.

— Я как-то замуж не стремлюсь, — кашлянула я. Кто знает этих дружинных. Решат за меня, что мне никак без надежной мужской спины, и выдадут за кого-нибудь. Причем из лучших побуждений. — И в моем времени женщина сама решает, за кого ей идти и когда.

— И чем оно оборачивается? — вроде невинно полюбопытствовал Леший.

— Чем, чем. Живут себе, детей растят.

— Не чтя отца и мать, и весь свой род?

— А род тут при чем? — я запуталась окончательно.

— Важнее рода нет ничего, — вздохнул Сокол. — Чтить родителей, слушаться старших братьев, беречь память о своем роде — у нас это главный закон, по которому живут даже боги. Потому княжна никогда не выйдет за дружинного, а купеческий сын не возьмет себе девку из землепашцев.

— Не знаю я своего рода, а здесь у меня и подавно никого нет, — насупилась я.

И как-то жила же я столько лет без родителей и родных, и ничего. А тут в носу противненько защипало. Я отвернулась от огня, но внимательных воинов провести оказалось непросто.

— Прости, дочка, — повинился Стоян. — Не хотели мы тебя печалить.

— У меня и там никого не было, и здесь никого нет, — зябко повела плечами я. — Из родных. Откуда же взяться роду?

— Пока что родными тебе будем мы, — хмыкнул Леший. — Так приговорил нам воевода. А затем муж тебе родным станет. Все равно ранее али позднее, но любая девка выходит замуж.

Спорить с этим бесхитростным выводом мне показалось бессмысленным.

— Или я вернусь домой, — тихо прошептала себе под нос я.

— Мы поможем тебе, что бы ты ни выбрала, — Сокол услышал ее. Воин выглядел задумчивым и рассеянно разглядывал черные вершины деревьев.

— Завтра начну учить тебя с ножом обращаться, — вдруг сказал он и встал. — Я первым в дозор.

— Он мне не верит? — я посмотрела вслед исчезнувшей в темноте фигуре.

— Отчего же, — усмехнулся Стоян. — Верит. Только беспокоит его что-то сильно. И то не Вадим с сотоварищами. Сокол людей будто насквозь видит, ложь легко распознает. Я по его глазам заметил, что ты правду сказываешь. Но с Соколом мы плечом к плечу не первый год сражаемся, вместе не раз смерть повидали. И вот, что я тебе скажу, дочка. По всему выходит, что всю правду ты и сама не знаешь. Неспроста тебя сюда Колесо перекинуло и, думается мне, ты нам о себе еще кое-что могла бы поведать, коли б знание о том имела.

Ответить мне было нечего.

Дружинные загасили огонь и легли спать, а я все смотрела на звезды. С моего места у тлеющих угольков небо виднелось сквозь кроны деревьев лишь кусками, и я пошла поискать прореху в ветвях, чтобы лежать и мечтать.

— Только не уходи далече, — очень тихо произнес мне вслед Леший. — Заблудишься.

— Спи, брат, — столь же тихо откликнулся откуда-то сбоку голос Сокола. — Я прослежу.

Лесная поляна отыскалась быстро. Рядом тихо журчал невидимый ручей. Я прилегла у воды и подняла голову к небу. Рядом опустился на землю Сокол. Лучник тоже задумчиво смотрел на звезды.

— Мы верим, что то наши пращуры глядят на нас с высоты, — неожиданно тихо произнес он. — Они смотрят на наши поступки и, бывает, что указывают нам путь. А вон там бежит Лебединая дорога. Ее еще зовут Велесовым Путем, помогающим умершим душам попасть в небесный Ирий. И все мы однажды пройдем той дорогой…

Я обернулась и посмотрела на Сокола. Его глаза, глядящие вверх, сверкали, в них словно поселился звездный свет. Лучник перевел взгляд на меня, и у меня на миг перехватило дыхание от этого внутреннего света, я словно нырнула в глубину его серых глаз, а вынырнуть не смогла. Сокол глядел мне глаза в глаза несколько долгих мгновений, а потом медленно опустил голову, я была уверена, чтобы не смущать меня и дальше.

Я почувствовала, как щеки мои наливаются малиновым жаром — вот учудила, как дура уставилась. Лучше уж и дальше смотреть на звезды. Я заставила себя отвернуться, заложила руки за голову и устроилась поудобнее. Небо, яркое, сверкающее миллионами сапфировых точек, завораживало. Но, глядя на далекие звезды, становилось и грустно. Эти крошечные яркие огоньки светили людям задолго до прихода Рюрика на Русь, они же подмигивали и мне в далеком двадцатом веке, а между тем от воинов, сейчас окружавших меня, на земле в те времена уже оставался лишь прах…

И я даже не заметила, как провалилась в сон.

Ранним утром меня растолкал Стоян. Дружинный выглядел бодрым, словно и не ложился. Не иначе, последним стоял в дозоре, по старшинству выбрав себе самое трудное время перед рассветом.

— Вставай, дочка. Обоз скоро тронется, — усмехнулся он в пшеничные усы. Я еще подумала мельком, не знал ли он о моих переглядах с Соколом, но поразмыслив, решила, что не знал. Просто позабавился, наблюдая мой утренний растрепанный вид. А сам Сокол и виду не показывал, что что-то такое ночью заметил. И хорошо. Может, и мне все померещилось.

Я еще успела наскоро перекусить и сбегать умыться, когда телеги одна за другой стали выворачивать на дорогу. Впереди ждали почти два дня пути.

— Стоян, — я повернулась к шедшему рядом дружинному, когда насмотрелась на лес и небо и порядком заскучала от монотонной ходьбы. — Расскажи мне о вашем князе, Рюрике. C самого начала. И кто такой Вадим. Я учила историю, но столько веков прошло, все же переврали.

Дружинный задумчиво провел рукой по усам, собираясь с мыслями.

— Попробую, дочка… Род нашего князя Гостомысла, деда Рарога, очень древний. Он происходит из страны Гардариков на востоке и насчитывает множество поколений. Гостомысла наши земли почитали как великого воина и мудрого правителя. За таким князем любой шел, не раздумывая. И пошел бы за его сыновьями, но прямая ветвь князя иссякла, ибо все его четверо сыновей погибли в походах и от болезней. У Гостомысла остались три дочери: Желанна, Умила и Милорада. Вадим — сын Желанны, старший в роду после Гостомысла. По Правде ему следовало принять правление после деда, но князь его своим преемником видеть не хотел. Слишком уж жаден и жесток Вадим, да и воспитан в латинской вере. А больше у Желанны детей не было.

Обоз выехал из леса в поля, запахло солнцем и душистыми травами. Как же хорошо дышалось в далеком прошлом без заводов и автомобилей!

— Рарог, Синеус и Трувор — сыновья средней дочери князя, Умилы, — продолжал Стоян. — Они пришли на Русь по приглашению Гостомысла из земель ободритов, наших братьев. Синеус теперь на Белоозере сидит, а Трувор — в Изборске. Рарог же столь понравился своему деду, что тот оставил его князем заместо себя.

— А Вадим?

— Вадим остался недоволен, но сильно не упрямился после того, как князь Гостомысл с ним перемолвился.

Стоян заметно нахмурился.

— Что, непростой был разговор? — угадала я.

— Что князь своему внуку молвил, никому не ведомо, — покрутил ус воин. — Только вылетел от Гостомысла Вадим, будто его кипятком обварили, а тем же вечером вдруг смиренно принял волю деда. Да ужо не поверил ему никто. А князь с тех пор затосковал, все дни считал, а до чего, никому не поведал. После позвал к себе младшую дочь Милораду и долго с нею вдвоем сидел. Вскоре не стало нашего князя. Этой зимой все и случилось.

— А что же Милорада?

— Милорада вскоре за Гостомыслом умерла. Поговаривали, что отравили ее. Тогда много народу странной смертью в Ирий уходили. Мыслится мне, и Вадим мог к тому руку приложить. У Гостомысла тайна была, а Вадим ее знал, похоже. И убирал всех, кто мог ему помешать. Хотя то все домыслы, не более.

— А дети Милорады?

— Так у нее одна дочь и была, да и та в детстве еще в небесный Ирий переселилась. Так вот и выходит, что Рарог с братьями и Вадим после них — единственные законные князья на Руси, коли не будет у Рарога наследника.

— Ну, наследник-то будет, — усмехнулась я. — Уж я знаю точно.

— Да ваш Рарог — захватчик тупоголовый! — внезапно услышала я сзади. — Помрет без наследников, и не жалко.

Я резко обернулась — за нами шли трое франков и недобро скалились. Произнес последнюю фразу на чужом для славян языке один из них, думая, что никто не поймет. Незадача, братан! Способность понимать лично твой говор у меня пока не пропала.

— Никто не смеет оскорблять нашего князя! — я развернулась к франкам и скрестила руки на груди. Интересно, мелькнула в голове шальная мысль, а с каких это пор Рюрик сделался и моим князем? И была бы я такой смелой, если бы по бокам не шли дружинные? Их оружие лежало рядом на телеге, аккуратное прикрытое мешковиной, но мне отчего-то думалось, что они и без него прекрасно управятся.

— Гляди-ка, Свен, девка словенская бает по-нашему! — поразился франк.

— Неужто и по-моему поймет? — проворчал его приятель. Язык явно был другой, но — ха! — для меня они звучали одинаково.

— Поймет, — важно кивнула я, стараясь не делать резких движений, потому что увидела, как напряглись дружинные, не понимавшие ни слова, но уловившие угрозу. Я запоздало сообразила, что драку в обозе устраивать не следовало.

— Что стряслось, дочка? — внешне совершенно спокойно спросил Стоян, мрачно оглядывая франков.

Краем глаза я увидела подходящего купца — хозяина обоза. Вот уж у кого чутье на неприятности!

— Эти люди невежливо отзывались о нашем князе, — как можно миролюбивее пояснила я и даже старательно покраснела. — Мне это не понравилось. Прости, Стоян, я вспылила.

Вообще-то мое смущение выглядело вполне сносным. Только вот я глянула на Сокола и успела заметить, как он ухмыльнулся — уж он-то видел меня насквозь. Тем не менее, лучник не вмешивался и по обычаю молча и внимательно оглядывал потенциальных врагов.

Купец размышлял недолго. Я практически слышала, как с завидной скоростью вращаются в его голове шестеренки мыслей.

— Свен, Ольфид, Беорник! — он мотнул головой, и франки понятливо и хмуро поплелись вперед, не взглянув на нас.

— Прощения просим, — важно поклонился купец уже Лешему, ибо тот ему платил за дорогу. — Князя мы чтим, а охране своей я то еще раз втолкую. А что, сестра ваша многим языкам ли обучена?

Я хотела сама ему ответить, но Стоян молча и крепко взял меня за плечо. Я тихо охнула и опустила глаза.

— Да много ли девка знать может? — беззаботно вскинул глаза дружинный с самым невинным выражением на ястребином лице. — Так, пару слов тут, пару там.

— Добро, — довольно усмехнулся купец, направившись на свое место в центре обоза к ожидающим его франкам. Мне он не нравился своей козлиной бородкой и бегающими глазками.

Проблема казалась решенной, но дружинные отчего-то не улыбались. Кажется, я только что совершила что-то нехорошее.

— Ну? — я хмуро глянула на Стояна. — Давайте уже, что ли, по шапке. Долго ждать?

— Дочка, — проникновенно начал дружинный. — У нас тут не все люди хорошие, как Твердята. Он купец хоть, но человек благородный и совестливый, а этого прыща мы только день знаем. Что у него на уме, не поймешь.

— Али ты мыслишь, что толковых толмачей у нас в княжестве полно, что б на всех хватило? А ну как он решит, что ты ему подходишь? — поддержал побратима Леший.

— Ну, решит, — я никак не могла понять, в чем тут опасность. — И что же?

— Поручит своим остолопам тебя выкрасть, — буднично перечислил Леший. — Продаст на рынке да сам же и купит. И никто тебя уже не выручит из холопов.

У меня по спине пробежала волна холода.

— Веселенькое у вас тут времечко, — буркнула я. — Ладно, я буду осторожнее впредь, обещаю.

— А мы понадеемся, что купцу нынче толмач не нужен, — словно сам себе произнес Леший. — Хотя мыслится мне, это не так…

Опытный в общении с людьми дружинный оказался прав.

Днем от обоза отделился всадник и ускакал галопом куда-то вперед, то купец отправил гонца предупредить ближайшее поселение о возможности торга. Позже выяснилось, что не только их….

Поздней ночью, когда как следует стемнело, мы остановились на краю леса, чтобы рано поутру въехать в Уткину заводь, то самое селение, где купец хотел торговать по дороге в Новоград. Жилые дворы располагались недалеко, мы даже иногда слышали лай собак. Но на ночь глядя купец не хотел никого беспокоить, да и товар в темноте не разглядишь.

— Хей, Ольга! — позвала меня одна из девок, прислуживающая хозяину обоза, веселая хохотушка Ждана. Мы свели с ней короткое знакомство в пути, и она мне нравилась. — Я к ручью за водой. Пойдем?

Я привычно оглянулась на дружинных. Сокол только начинал разводить костер, Леший и Стоян о чем-то чинно беседовали с купцом и его помощником. Не иначе о незапланированной задержке в пути.

Ручей журчал совсем рядом, метрах в ста. Я прикинула, что успею вернуться прежде, чем они вообще заметят мое отсутствие. И не придется ради одной наполненной фляги просить вооруженных до зубов мужчин меня сторожить. Сколько можно-то. Я согласилась.

Ждана легко бежала впереди, врожденным чутьем в темноте перескакивая камни и неровные места, чтобы не поранить босых ног. Я же шла за ней, поминутно спотыкаясь и ощупывая носком сапога пространство перед собой, и к ручью вышла, когда Ждана уже наполнила свой котелок и собиралась обратно. Я присела у воды, откупорила фляжку и вдруг увидела в отражении над своим плечом ухмыляющуюся мужскую физиономию. И эта ухмылочка за один удар сердца сказала мне все — прав был Леший, ох, как прав!

Я резко вскочила, разворачиваясь лицом к физиономии и одновременно залепляя ему фляжкой по лбу. Движение вышло скорее инстинктивным, чем продуманным, но мужчина такого от меня не ждал и с руганью отпрыгнул. Вокруг противненько засмеялись. Я испуганно заозиралась — из тьмы вылеплялись новые фигуры, судя по внешности — настоящие разбойники. Жданы и след простыл, только котелок валялся в траве. Без сомнения, тревогу в обозе она поднимать не станет.

Разбойники между тем шагнули вперед, сжимая кольцо. Я подхватила оброненный котелок за ручку и приготовилась защищаться, на всякий случай приняв оборонительную стойку бойца Шаолиня — вдруг испугаются.

— Не подходите, — я приподняла раскачивающийся котелок повыше, чтобы удобнее было им отбиваться. — А то пожалеете! От вас мокрого места не останется!

Разбойники довольно оскалились — вот нашли забаву, ага! Я подумала еще, что такие клоуны, как я, у них тут редко выступают. И тут же мужики прыгнули на меня. Я огрела ближайшего котелком, тот заорал от боли, а дальше началась куча-мала. Я лупила их котелком, царапалась, брыкалась. Один из разбойников схватил меня за ноги и повалил на землю, второй метнулся с мотком веревки… и мешком свалился на траву с предсмертным хрипом — в его горле торчала стрела.

— Чего все разом на одну девку-то нападаете? — услышала я не обещающий ничего хорошего голос Стояна. — Она у нас без головы, конечно, но хоть бы по очереди под котелок-то кидались. Не по справедливости выходит.

Разбойники растерялись, но перед ними стояли всего трое, а деньги им заплатили немалые — и они налетели на дружинных, рассчитывая быстро расправиться с ними и вернуться ко мне. Оставалось только тихо вздохнуть. Идиоты… Воины встретили их очень неласково, не особенно заботясь о таких понятиях, как гуманность и осторожность. Похоже, они успели здорово за меня испугаться и теперь вымещали на разбойниках стресс. Сокол, так тот вообще и боевого ножа не достал, просто расшвыривая нападавших своим длинным тяжелым луком. И после его ударов разбойники больше не поднимались.

Но мне вдруг показалось, что дружинные не справятся. Все же на каждого приходилось по несколько нападавших. Я схватила котелок и огрела им сзади ближайшего из разбойников, который как раз заходил Соколу слева, целясь ему в бок длинным ножом. Разбойник вскрикнул, развернулся ко мне и взмахнул рукой с ножом, защищаясь от внезапного нападения. Лезвие чиркнуло мне по плечу, я отпрыгнула, оступилась и рухнула в ручей, подняв тучу брызг…

Когда я сумела подняться на ноги на скользких камнях и протерла глаза от воды, сражение уже закончилось. Дружинные, опустив оружие, спокойно смотрели, как в лес удирают трое оставшиеся в живых лиходеев, и даже не пытались их остановить. Вокруг в нелепых позах валялись убитые. Я сжала ручку котелка, который так и не выпустила, отчетливо представляя, что мне сейчас скажут. Воины неспешно повернулись ко мне. Я почувствовала, что мое лицо разгорается от стыда, уши пылают.

Молчание затягивалось. Кошмар какой-то…

— Идем, дочка, — наконец со вздохом произнес Стоян, вытирая меч пучком травы и отправляя его в ножны. — А то у нас костер потухнет.

Они развернулись и направились к обозу, вокруг которого суетились обеспокоенные люди. Я побрела следом, подобрав флягу и так и не бросив спасительного котелка. Больше всего мне хотелось провалиться сквозь землю.

Левое плечо разгоралось. Я недоуменно опустила глаза и почувствовала, как земля плавно поплыла из-под ног — на мокром вышитом рукаве у самого плеча неспешно расплывалось большое багряное пятно. Мамочки-и! Я судорожно сглотнула и зажмурилась — не вижу, не вижу! Голова закружилась от страха — я никогда еще не резала себе ничего, кроме пальца.

Дружинные, похоже, услышали, что я остановилась, и обернулись посмотреть, почему.

Я почувствовала, как сильные мужские руки крепко и осторожно взяли меня за плечи и развернули левым боком к свету обозных костров. Послышался треск рукава.

— Царапина, — заключил голос Лешего. — До свадьбы заживет.

— Ну что ж тебе не сиделось на месте, дочка? — вздохнул Стоян. — Идем. Сейчас все поправим.

Я осторожно приоткрыла глаза и хотела шагнуть за ними, но ноги предательски подкашивались. Вот я трусиха, оказывается… Сокол молча передал лук Стояну и поднял меня на руки. Я была ему благодарна, мне никак не удавалось до конца прийти в себя.

Чуть позже мы сидели с Соколом у костра. Леший с побратимом отправились потолковать с купцом, они не сомневались, кто навел разбойников и придумал коварный план. Наверное, купца даже стоило пожалеть.

Сокол неспешно бинтовал мне предплечье. Порез, и правда, был не слишком глубокий, но чтобы не занести грязь да и меня не пугать его видом лишний раз, дружинный предпочел рану обработать и затянуть. Его руки внезапно остановились, и я впервые за это время повернула к нему голову. Сокол молчаливо и задумчиво разглядывал мою татуировку на руке чуть ниже пореза. Ох, сколько она мне неприятностей принесла в детстве, и не перечислить. Вроде красивое ветвистое дерево размером с пару грецких орехов, но в школе меня из-за нее затравили — все, что было необычным и не принятым в обществе, нещадно высмеивалось. Что же, я виновата, что в детдоме взрослые парни развлекались, накалывая подобные картинки нам, малышам? Вот и Сокол, как мне показалось, был удивлен и весьма озадачен.

— У вас таких не накалывают? — поинтересовалась я.

Лучник словно очнулся и даже чуть тряхнул головой, будто прогоняя наваждение:

— Отчего же. Но я не ведал, что они сохранились и в грядущем.

— Дерево что-то значит?

— Это знак рода, — Сокол оставался немногословным, но у него на переносице залегла задумчивая складка. — И я такой уже видел.

— У нас это просто дерево, — устало отмахнулась я. — Понравилась картинка — набили, и всего-то.

— А кто набивал?

— Да не помню, — я была озабочена предстоящей трепкой и отвечала рассеянно, глядя в огонь. — Говорят, парни в детдоме тренировались на нас, мелкотне. У многих потом разные узоры на руках учителя находили…

Вернулись побратимы. Сокол молча поднял на них взгляд.

— Не признается, поганец, — с досадой сообщил Леший, присаживаясь к костру. — Но мы ему сумели все же растолковать, что больше так поступать не стоит. Себе дороже.

— Этот прыщ понял, наконец, кто мы. Едва зелеными волдырями от страха не пошел, — усмехнулся Стоян. — А девка его как под телегу спряталась, так до сих пор там и сидит. Расправы ждет.

На меня дружинные не посмотрели. Я опустила голову. Правильно все. Я чуть не влезла в большую беду, а они за меня головами отвечают. Причем, вполне возможно, что не фигурально. Надо было извиниться, но нужные слова никак не находились. Беда с этими извинениями.

Попросить прощения в шутку для меня всегда было проще простого. Никакой ответственности, просто слова. Но стоило мне провиниться всерьез, заставить меня извиняться могли немногие. И эту дурацкую черту характера я притащила в древнюю Русь. Вот радость-то! А научил меня этому… я резко вскинула голову, вдруг вспомнив… мой старший брат. Высокий темноволосый мальчишка, почти уже юноша, с темно-карими глазами… Не родной, нет… У нас был общий дед. Значит, мой кузен… Не помню, у кого я в тот день просила прощения, мне было так мало лет, но брат тогда очень рассердился, кричал, тряс меня за худенькие плечи. И твердил, что я… что мы никогда и ни перед кем извиняться не должны! Когда это случилось, где, кто был тот брат? Прошло столько лет, я не помнила ничего из своего детства, а защитная реакция не просить прощения осталась.

Я подняла глаза. У костра спали Стоян и Сокол. Лешего не было. Значит, стоял на страже где-то неподалеку. А я и не заметила, что прошло столько времени.

Как же мне хотелось вспомнить что-нибудь еще! Странно, что я стала возвращаться в детство, именно попав в прошлое. Ведь здесь мне не найти ни пропавших родителей, ни даже этого странного брата, хоть я его и… ненавидела! По моей спине пробежала волна холода. Вот так воспоминания! Почему же я ничего не рассказала там: в милиции, в больнице, в детском доме? Почему вспоминаю сейчас? Нет, я им что-то лепетала… О родителях, о своем большом красивом доме… Но мне… не поверили! Потому что не теряются дети из таких семей… Теперь я никогда не узнаю, что я им рассказывала, ведь, чтобы спросить, нужно вернуться обратно…

Так я просидела до рассвета, погрузившись с обрывочные воспоминания из двадцатого века. Мне было тяжело и грустно. И еще я не могла понять, как помириться с дружинными, не прося прощения. Или как все же это прощение попросить.

Над полями сквозь утренний туман проглядывало встающее солнце. Обоз просыпался, оживал. Леший и Сокол, вставшие одними из первых, в шутку разминались на мокрой от росы траве, пытаясь пересчитать кости друг другу. Теперь в обозе знали, что они — воины воеводы Олега, и скрываться смысла не стало.

Стоян протянул мне хлеб и крынку молока на завтрак. Я не очень удивилась, догадавшись, что он еще до рассвета заглянул в селение. Я покачала головой — есть совсем не хотелось. Дружинный настаивать не стал, хотя я почувствовала его неодобрение. Но мне от расстройства кусок в горло не лез.

Тем временем настало время торга. Обоз стронулся с места и въехал в селение. Жители нас уже ждали, купцы проходили здесь не впервой, и передача товара за пушнину и мед пошла бойко. Дружинные тоже нашли себе занятие. Стоян углядел в одном из дворов собратов-воинов и пошел знакомиться. Леший с интересом разглядывал товары, перебирая женские украшения, а Сокол остался сторожить оружие у “нашей” телеги, чтобы ему ненароком ноги никто не приделал. Таким образом, все оказались при деле, кроме меня. Я бродила вокруг и позевывала от скуки и усталости — ночь без сна даром не прошла.

— Ольга! — окликнул меня один из обозных купцов. — Подойди, прошу! Помощь твоя нужна.

Я сонно захлопала глазами — что там еще от меня понадобилось? Но подошла.

— Вот, Аль Абдул с Востока, — показал рукой на своего собрата купец. — Хочет тоже здесь торговать, а словенским не владеет. Поможешь ему? Борщ сказывал, ты языкам разным обучена.

Борщом звали того пронырливого купца, что был главным в обозе и уже устроил мне одну пакость. Одно упоминание о нем наводило на мысль развернуться и уйти, но понурого восточного торговца мне стало жалко.

— Ладно, говори, что людям передать, — обратилась я к Аль Абдулу, и тот засиял, как начищенный самовар.

Ох, мне бы задуматься, что я наделала, но самолюбие — гадкая штука. Торопясь помочь и почувствовать себя нужной после того, как со мной перестали разговаривать дружинные, я даже не позаботилась первой услышать речь восточного гостя. То есть, по сути, я совершила невозможное — безошибочно выбрала нужный язык и свободно заговорила на нем до того, как узнать, из какой хоть купец пришел страны.

Аль Абдул весело болтал, я переводила, и торговля у нас с ним пошла споро к обоюдному удовольствию. И к тому моменту, как обоз тронулся дальше к Новограду, восточный купец обогатился изрядной стопкой переливающихся на солнце шкурок, а я получила в подарок неплохой плащ для ночевок под открытым небом. К тому же, когда мы вышли из селения, к нам с дружинными подбежал один из помощников купца и передал запотевший кувшин с холодным квасом. Становилось жарко, и освежающий напиток оказался очень кстати — полного кувшина только-только хватило на нас четверых. К сожалению, это было последним хорошим событием за весь оставшийся день.

Сначала встала наша телега. Она ехала последней, и когда от нее со скрипом отвалилось колесо, Борщ просто махнул рукой — чините и догоняйте, мол. И обоз, не останавливаясь, скрылся за поворотом дороги. Мужики у телеги засуетились, дружинные поспешили им на помощь, а я отошла чуть в сторону и присела на краю дороги — лезть им всем под руку нужды не было, только мешать зря.

Вдоль дороги трещали сверчки, жужжали пчелы. В голубом небе проплывали пышные кудрявые облака. Рядом со мной на камне устроилась ящерка и грелась на солнце. Я поняла, что засыпаю. И даже не засыпаю, а просто проваливаюсь в глубокий сон, как в темную яму. Я замотала головой и повернулась спросить, как там колесо… и обомлела от ужаса.

Колесо было в полном порядке, потому что телега уже торопливо громыхала вдогонку обозу, мужики, не оборачиваясь, вовсю подгоняли лошаденку, а на обочине дороги в тени деревьев лежали, оттащенные туда мужиками, все трое дружинных. Признаков жизни они не подавали.

Я вскочила на ноги, и тут же меня качнуло так, что пришлось опереться о ближайший древесный ствол. Да, я не выспалась, но не настолько же! Много ума не требовалось, чтобы понять, где тут собака порылась — квас! Я отклеилась от дерева и, шатаясь, побрела к дружинным. Хоть бы это была не отрава… Хоть бы они были живы… Хоть бы…

До воинов я не дошла. На дороге в облаке пыли возник отряд всадников, и я сползла на укатанную землю прямо под копыта их разгоряченных лошадей. А потом была темнота, темнота…

— Долго еще она спать будет? — сквозь тяжелый сон услышала я.

Голос был противный и высокий. Борщ, точно! Открывать глаза резко расхотелось, хотя я еще не знала, что же произошло, в конце-то концов.

— Скоро очнется, — отвечающий ему низкий бас был мне незнаком.

— Вы обещали мне достойную награду, — напомнил купец.

— Не раньше, чем убедимся, что ты нас не обманываешь.

— Вадим еще зимой обещал много золота за толмача из сказаний. То по всем дорогам разнесли. Вот вам толмач. Где мое золото?

— Коли это толмач, так чего ж ты ее разбойничкам сбыть пытался?

— Не разбойникам, а себе. Я ж тогда не ведал, что девка — та самая. А нынче уверен! Иначе вас беспокоить не стал бы.

— Ну да, — усмехнулся низкий голос. — Ты ж на нас случайно в селении наткнулся. А вдруг просто нагреть руки порешил? Вадим за подобную шутку с нас головы поснимает.

— Да она это, — уверенно заключил купец. — А чтоб вы поверили, я готов за наградой к самому Вадиму прийти. Уж он-то будет к тому времени ведать, обманули его или нет.

Голоса пошептались.

— Добро, — заключил бас. — Мы пешим ходом через лес пойдем, нам девку светить не годится до поры. Да и дружинные скоро проснутся, как бы в погоню не кинулись. В лесу же они нас не сыщут.

— Так прирезать должны были дружинных-то, — почесал макушку Борщ. — Мужики мне клялись, что сделали.

— Знаем мы твоих мужиков, — хмыкнул его собеседник. — Наврут с три короба и недорого возьмут. Но даже если и соврали, пока дружинные в себя придут, никого уже им будет не сыскать. Обоз твой мы на день-два обгоним. Как придете в Новоград, сразу к Вадиму иди. А про толмача помалкивай. О том только я да Видогост знать будем. Товарищам нашим о том ведать не стоит.

Хлопнула дверь — купец ушел. Так мы в доме, выходит… Я нехотя открыла глаза. Увиденное меня не порадовало. За небольшим оконцем стояла тьма, хоть глаз выколи. Выходит, я проспала целый день, если не два. В полутемной горнице за столом сидели двое угрюмого вида воинов в кольчугах. Я уже научилась немного разбираться в здешних людях — эти таили в себе опасность и силу. С такими шутить не стоило. Один из воинов задумчиво крутил в руках мой нож, подаренный Олегом. Я как раз утром на всякий случай его прицепила на пояс. Теперь с ножом можно было попрощаться.

Притворяться и дальше не имело никакого смысла, и я села на лавке, вцепившись руками в ее край, потому что голова все еще неприятно кружилась.

— О, девка очнулась, — сообщил один из воинов своему приятелю. Тот обернулся.

Лично мне его физиономия сразу не понравилась. Ну вот не люблю я мордоворотов со шрамами на всю щеку и льдинками в глазах — такому что врага, что мать родную убить ничего не стоит.

— Тебя зовут Ольгой? — басом спросил он у меня. Так вот кто беседовал с Борщом.

Я решила не перечить, пока не разберусь, что к чему — целее буду — и коротко кивнула.

— Купчишка сказывал, ты толмач, что ведовской камень отыскать может.

— Я?! — мое удивление было вполне искренним. — Откуда мне знать?! Раз купец так думает, у него и надо спрашивать!

— Наглая девка, — расплылся в улыбке второй, видимо, тот самый Видогост. — Что, не боишься нас?

— Боюсь, — немного подумав, определилась я. — Но сидеть и изображать зайца в углу мне не хочется, если честно.

Воины расхохотались. Мда, продолжаю веселить народ. Может, и правда, в скоморохи пойти? Никакой подходящей профессии-то у меня для этих мест нет, а толмачом быть нынче чревато.

— Мне бы, это, выйти бы по надобности, — кашлянула я. Голова, вроде, кружиться перестала, мысли путались все меньше.

— Идем! — встал Видогост. — Я провожу. Дернешься — шкуру сдеру.

— Пугать-то зачем? — старательно оскорбилась я. — И так понятно.

Спорить с громилами при отчаянно зовущей природе было, как минимум, неблагоразумно. А вообще я храбрилась изо всех девичьих силенок, но на душе у меня кошки скребли. И дело было не в похищении и не в Вадиме. Мне очень хотелось хоть как-то убедиться, что мои друзья остались живы, что мужики соврали Борщу. Я убеждала себя, что все хорошо, что дружинные очнутся и ничего плохого с ними не случится. Нас они, конечно, уже не отыщут, тут я похитителям верила, но кабы им самим Олег после головы не открутил. И опять все из-за меня и кваса этого дурацкого!

Как оказалось, мы находились на крохотном постоялом дворе у торговой дороги. Пару приземистых изб и конюшню окружал высокий частокол с воротами на замке. Над нами раскинулась безлунная ночь. Темень стояла такая, что от туалета, по-здешнему — задка, ворот уже было не разглядеть. Если у меня и скреблась до того мысль ускользнуть, теперь она затихла окончательно — куда ж в такую ночь убегать-то. Я себя хорошо знала, с моей везучестью я пробегала бы вокруг постоялого двора до утра и в итоге уткнулась бы в те же самые ворота. Да и потом, где мы и куда бежать, я ведь тоже не представляла. В лесах здешних сгинуть многого ума не требовалось.

Воинов в отряде оказалось десять. Грозные Видогост, его басовитый начальник Невзор и восемь вояк попроще. У них и оружие выглядело типовым, и кольчуги с нагрудниками не такими дорогими, как у предводителей. К сожалению, в моей судьбе это знание ничего не меняло.

Мы вышли почти сразу. Лошадей воины оставили на постоялом дворе, пообещав хозяевам вскорости за ними вернуться. Видогост крепко взял меня за плечо, и мы углубились в лес. Делая вид, что оступилась, я попробовала пару раз выскользнуть из его железной хватки, но напрасно. Эх, синяк, наверное, останется.

Прошла ночь, наступило хмурое дождливое утро. Воины молча и упрямо двигались вперед, я тащилась рядом с ними. Идти у обоза по ровной дороге мне даже нравилось, да и на телегу можно было вскарабкаться в любой момент. Рывок по лесу дался мне с большим трудом. Эти боровы топотали вперед, не снижая темпа, а мне хотелось завалиться под любую корягу и тихо сдохнуть от усталости. Я споткнулась раз, другой.

— Невзор, девка устала, — кликнул предводителя Видогост. — Может, и правда, отдохнем?

Воин бросил на меня недовольный взгляд, но все же махнул рукой и скомандовал привал.

Я с наслаждением стекла по дереву на землю, прислонилась спиной к стволу и закрыла глаза — как хорошо, что хоть некоторое время никуда двигаться будет не нужно! Настроения не испортило даже то, что Видогост завел мне руки за дерево и крепко их связал. Мне хотелось одного — чтобы мне никто не мешал умирать от усталости. Смешная такая, а еще в начале пути думала, как бы сбежать. Да тут хотя бы уползти, и то сил нет.

Воины Невзора радостно загомонили, располагаясь на участках посуше, кто-то достал фляжку, кто-то с чавканьем жевал припасенную еду. Видогост недовольно окинул взглядом расслабившихся воинов. Пнул одного, второго, и отправил в дозор.

Я не заметила, как задремала. И очнулась от громкой ругани — Невзор вовсю костерил ненавистные ему леса новоградского княжества. Я прислушалась, и у меня брови поползли вверх — воины, посланные охранять лагерь, бесследно исчезли в лесу, а Невзор разорялся, потому что потерять двух опытных дозорных за раз уже никак нельзя было назвать случайностью. Ну не волки же их пожрали?

Воины уже не сидели, вальяжно развалившись на мшистых кочках. Похватав оружие и щиты, они выстроились неровным кругом и внимательно вглядывались в мирно шуршащий лес.

Воздух надо мной с тонким коротким свистом пришел в движение — и тут же один из воинов Невзора рухнул навзничь с торчащей в груди стрелой, за ним другой. Остальные попытались прикрыться щитами, но напрасно — еще одна меткая стрела все равно неумолимо нашла свою цель.

— Вы кто такие?! — проорал Невзор, обернувшись вокруг. Бывалого вояку трудно было смутить летящими из зарослей стрелами. — Идите и бейтесь, как мужи, а не как трусливые девки!!!

— Ну, про девок это ты зря, — с недоброй усмешкой произнес за моей спиной знакомый голос, и справа от дерева с обнаженным мечом появился Стоян. Целый и невредимый. — Начали вражду не мы.

— Мы лишь немного поубавили ваше число, для честного боя, — с другой стороны лагеря, лениво помахивая саблей, выступил Леший. — Ведь вам честь неведома.

Веревки на моих запястьях дернуло, и я оказалась на свободе. А слева от дерева, у которого я сидела, показался Сокол с боевым ножом в руке. Вид у троих дружинных был, как на подбор, самый решительный и мрачный.

— Ты как, дочка? — не поворачивая головы, спросил Стоян.

— Порядок, — я с готовностью кивнула, хотя на самом деле мне было холодно, сыро и еще очень есть хотелось.

Сокол дернул меня за рукав, рывком поставил на ноги и отодвинул себе за спину. Я быстро юркнула за дерево.

— Убить, — коротко приказал Невзор, и от скрестившегося оружия посыпались искры. Трусов здесь не было.

Похитители полегли практически все, и не спасла их ни ратная выучка, ни превосходство в числе. Дружинные пощады не давали, да и сами на нее не рассчитывали, сражаясь свирепо и молча. Я затаилась за деревом, как мышка, и старалась не попасться под горячую руку ни друзьям, ни врагам. Трудно было передать мою радость от того, что меня все же нашли и активно спасали, но я помнила мощь Видогоста и Невзора и сильно переживала, справятся ли воины воеводы с такими быками.

Они справились. Я услышала, что лязг железа стих, и выглянула из-за дерева. Дружинные стояли неподалеку плечом к плечу. Далеко в лесу мелькала кольчуга одного из врагов, мудро и своевременно сбежавшего с места сражения, остальные похитители, среди них и Видогост с Невзором, бесформенными куклами валялись вокруг. У меня в желудке некстати заурчало. Значит, выворачивать в кустах не станет. Я, что же, начинаю привыкать к виду резаных ран? И выходит, все закончилось хорошо?

И тут меня, наконец, проняло. Я тихо сползла на землю, уткнулась носом в колени и разревелась. Потому что сколько смелости может храниться в восемнадцатилетней девчонке? Я до полусмерти перепугалась, когда на меня напали разбойники, и когда смотрела на порезанное плечо, и когда поняла, что дружинные не хотят со мной разговаривать, а потом, когда увидела их всех лежащими у дороги и догадалась, что это опять моя вина… А ведь были мгновенья, когда я считала их погибшими, и, пожалуй, то были самые страшные минуты моей жизни… И вот тут я зарыдала сильнее… А потом эти громилы Вадима и невозможность дать деру…

Меня аккуратно поставили на ноги и крепко обняли за плечи. Висок холодил витиеватый золотой оберег, и я догадалась, что это Сокол меня пожалел и он на меня больше не сердится… И я зарыдала практически навзрыд. Слезы лились в два ручья и никак не хотели иссякнуть.

Сердца воинов дрогнули.

— Успокойся, дочка, — участливо попросил Стоян, положив руку мне на плечо. — Все прошло. Все хорошо.

— Не плачь, — Леший потрепал меня по взъерошенной макушке. — Мы же сказали, что не дадим тебя в обиду. Только мы задержались немного, прости…

Его «прости» стало последней каплей.

— Простите меня! Сокол, Стоян, Леший, простите! — зарыдала я. — Я так перед вами виновата! Дура я! Дура-а…

Воины переглянулись. Они, конечно, еще прошлым утром ждали моих извинений, но теперь видели, что меня понесло и закрутило. И с этой истерикой надо что-то делать.

— Пойдем-ка найдем местечко полепше, — деловито предложил побратимам Стоян. — Дождь начинается.

Леший осторожно оторвал меня от Сокола и подхватил на руки — он видел, что сама я в тот момент идти никуда не могла. Я продолжала всхлипывать ему в кожаный, отделанный металлом нагрудник всю дорогу, пока дружинные не отыскали более-менее сухое пространство под тремя раскидистыми соснами и не решили, что переждать непогоду лучше всего именно здесь.

— Лепо вам, братья, — Леший усадил меня где посуше и накинул мне на спину плащ, его глаза смеялись. — Девица наша меня до рубахи промочила слезами своими горючими, впору только замерзнуть от сырости эдакой. Неужто умер у нее кто?

— Так вы же и умерли, — хлюпнула носом я, с удивлением узнавая на себе подарок Аль Абдула. Но плащ же уехал на телеге вместе с оружием дружинных…

— Э, рано хоронишь, дочка, — по-доброму усмехнулся Стоян, присаживаясь рядом и начиная сооружать основу костра. — И не из таких бед выпутывались.

— И догнать вы нас никак не могли, — я с удивлением оглядывала неунывающих воинов, будто впервые их увидела. — Я же только ночью очнулась, а вы…

— А мы проспали лишь до полудня. За что благодарить нужно Лешего, а то бы сгинули.

В общем, рассказ у Стояна вышел совсем недлинный. Пока побратимы отправились в лес похоронить убитых и поискать что-нибудь поесть, дружинный обстоятельно разводил костер и описывал мне случившееся.

Леший, оказывается, присел с другой стороны от телеги проверить второе колесо как раз тогда, когда Сокол и Стоян потеряли сознание. Мужики решили, что третий дружинный тоже уже носом в пыли, и для начала перетащили первых двух подальше от дороги. А когда пошли за Лешим, тот неожиданно встал на ноги. Его, конечно, качало, но воину вполне хватило сил пригрозить мужикам своей саблей настолько убедительно, что те дали деру, позабыв выполнить наказ Борща. После чего Леший дотащился до друзей и тут уже рухнул сам — в этот-то момент я как раз и обернулась.

Зелье в квасе оказалось забористое, но кто же мог знать, что на сына хазарских степей оно подействует лишь отчасти.

— Леший — хазарин?! Но ведь хазары — они…

…Они убийцы и работорговцы, это верно, кивнул Стоян. Мать Лешего угнали в полон из-под Смоленска, у хазар она забеременела и родила, а ее с сыном освободил один из отрядов князя Гостомысла. Женщина вернулась к отцу, а тот, могучий ведун, научил внука многому из того, что знал сам, а пуще всего — любить родную словенскую землю. Упрямый и гордый юноша, коего мать кликала Святославом, решил, что единственной защитой дома может быть воинская наука и служба доброму князю, и ушел в Ладогу, сам себе дав прозвище Леший, ибо с Матерью-природой он крепкую дружбу водил не понаслышке, а называться исконно словенским именем с характерно-восточными чертами лица ему было сильно не по нраву.

И вот надо же, именно его квас добряка Борща не смог вырубить сразу и окончательно. Леший видел, как меня забрали всадники, он узнал в них людей Вадима. Дружинный, пребывая на грани сна и яви, из последних сил обратился к Матери-природе, набрался у лесных духов сил и окончательно сбросил остатки дурмана. А после травяным отваром привел в себя и Стояна с Соколом. К ночи воины догнали обоз, забрали оружие и успели потолковать с вернувшимся от Невзора Борщом. Мне подумалось, что ту беседу купец запомнит надолго, если он еще жив остался. Дружинные были людьми не кровожадными, но подобное не прощали. А дальше им оставалось только отыскать и нагнать отряд Невзора, что Лешему вообще ничего не стоило — он в любом лесу чувствовал себя как в родной избе.

— А Сокол? — внезапно вспомнилось мне. — Он, и правда, пришел в Ладогу из Арконы?

Аркона, Аркона… мифический город на острове Буяне. Тот самый, о котором писал Пушкин столетия спустя в Сказке о царе Салтане. Тот самый город, о котором пел песни реконструктор из далекого будущего. Я отчего-то живо представляла белые барашки на темной морской глади, высокие обрывистые берега, огромный город с белокаменными стенами, храм в его центре…

— Так бают, — уклончиво ответил дружинный. — Аркона — святилище Свентовита, город великий, запретный лихим людям, в нем сходятся наши торговые пути и разные боги. Аркону охраняют лучшие воины, знающие множество тайн. Никто никогда из Арконы не уходил. Сокол — лучник, отмеченный богами. Его оберег оттуда, чего ж скрывать. Но его никто никогда бы не отпустил восвояси. Уйти от служения Свентовиту можно только одним путем — умереть.

— Но Сокол жив, — хмыкнула я.

— Потому и не ведает никто, как взаправду дело было, — усмехнулся Стоян.

Его рассказ меня отвлек и утешил. Рыдать больше не хотелось, я только терла красные глаза и от души зевала. Как и всегда раньше, сильный пережитый стресс сразу загонял меня в сон от усталости.

— Отдохни, дочка, — участливо предложил дружинный. — Мы никуда не спешим.

— Стоян, а мне нравится Сокол, — вдруг со вздохом призналась я.

Воин усмехнулся в усы:

— Что ж в том худого? — полюбопытствовал он.

— Как думаешь, а я могла бы…? — я запнулась и почувствовала, как уши наливаются жаром. Вот вечно сболтну не вовремя, а после нужно уж продолжать.

— А ты у Сокола спроси, — посоветовал дружинный. — Он вокруг да около ходить не станет. Люба — скажет, нет — тоже не промолчит.

— Нерадостная перспективка, — я смущенно потерла кончик носа. Как вот так запросто объясняться с лучником воеводы Олега, таким недоступным и насмешливым, я представить себе не могла. Да и в чем ему признаться? Что нравится? И что такого? Мало ли кому он еще люб. Думаю, воинов Рарога девицы вниманием не обделяли нисколько.

«Говорить с воином нужно только о горячей любви, иное лучше забыть, Василек», — вспомнились мне далекие слова моей матери. Она теперь часто стала что-то говорить мне во сне и в туманах памяти. Ради такого я готова была хоть насовсем остаться в древней Руси.

В желудке тихо заурчало.

— А поесть у вас случайно не найдется? — мне вспомнилась давешняя кринка молока, от которой я отвернулась, и мои щеки враз покраснели вслед за малиновеющими ушами.

— Сейчас Леший с Соколом принесут что-нибудь. Спи пока, — Стоян, наконец, сумел развести костер, и мне сразу стало теплее. — Скажи только, не обижали тебя люди Вадима?

— Не успели, — я укуталась плащом до самого носа, мои глаза закрывались сами собой. — Стоян, спасибо вам. Я бы давно пропала без вас. Простите меня за самодурство, пожалуйста. Я ведь как лучше хотела.

— Да мы и не сердились на тебя, — воин по-отечески заботливо подоткнул мне на спине плащ. — Я рад, что ты прощение просить научилась.

— Ты понял?

— Да у меня ж три дочери твоих лет и помладше. Я вашу курносую девичью натуру уже с закрытыми глазами насквозь вижу, — рассмеялся Стоян. — Не все умеют за свои ошибки ответ держать, но жизнь всех учит.

Когда из лесу вернулись Сокол с Лешим, я уже крепко спала, и будить меня они не стали. Я сама повела носом и открыла глаза, почуяв вкуснючий запах жареного мяса.

— Я так и знал, что дочка не проспит трапезу, — рассмеялся Стоян.

В лесу шуршал дождь, темное серое небо не давало возможности отыскать солнце.

— За полдень давно, — ответил на мой невысказанный вопрос Леший.

Я поплотнее закуталась в плащ. Хотелось целую вечность вот так лежать, глядеть в огонь, слушать шуршание капель дождя по листве…

— Придется вставать, дочка, — Стоян словно читал меня, как по открытой книге. — Скоро в путь. В лесу задерживаться не стоит, мало ли какой еще лихой народец на нас набредет.

— С вами я их не боюсь, — я присела поближе к огню и вытянула руки погреться.

— На каждое мастерство всегда найдется лепшее, — заметил Леший. — И всегда отыщется тот, кто не погнушается ударить в спину.

Сокол бросил на друга быстрый взгляд и слегка повел плечами. И тут я увидела, что кожаный нагрудник и кольчуга на его спине у самого плеча располосованы коротким и сильным ударом. Кровь почти не выступила, да и воину рана не слишком мешала, иначе бы его побратимы так просто у огня не сидели — это я уже давно поняла — но значит, кто-то из людей Невзора все же не посчитал смертельной подлостью бить в спину. Похоже, Сокола спасли только его ловкость и природное чутье.

— И все из-за меня, — я почувствовала, что сейчас захлюпаю носом вновь, и поспешно уставилась на ствол ближайшей сосны. Все равно, ничего умного я сейчас добавить не могла. Подскакивать с аханьем «О, боги, тебе больно?!» казалось мне нелепостью. Странно, но Сокол это понял. Я услышала тихий смешок.

— Благодарю, — негромко произнес лучник.

— А смешного что? — так же едва слышно спросила у соснового ствола я, чувствуя, как краснеют мои уши.

— Поглядишь на наших девок — поймешь, — с улыбкой ответил Сокол.

Мда-а… не вписываюсь я, похоже, в образ девицы с лукошком и сарафаном, собирающей васильки на поле. Кто ж меня замуж тогда возьмет… Я изумленно заморгала — ничего себе мысли! Уже замуж тут собралась. Вот уж дурочка, ничего не скажешь.

— Я тоже хочу уметь сражаться, — вздохнула я. — Почему я всегда должна прятаться?

Дружинные улыбнулись, пожалуй, чуть снисходительно.

— Потому как тебя есть, кому защитить, дочка, — за всех ответил Стоян.

— А если вдруг никого рядом не случится?

— Девицам боги заповедовали на шелках вышивать, — вроде невпопад заметил Леший.

— Не собираюсь я этой глупостью заниматься! — вспыхнула я. — Зачем вам лишний свитер с оленями?! А если я опять на разбойников нарвусь в одиночку, по глупости?! Что мне тогда прикажете делать? Главарю их в лесной чаще рукавицы вязать до старости?!

Воины сперва ошалело заморгали, а после расхохотались.

— Ну и девка нам в сестры досталась, — утер слезы смеха Леший. — Что ж нам делать-то с таким подарком?

— Да уж, — негромко и задумчиво заметил Сокол, скорее сам себе. — Вот уж подарочек воеводе и князю, коли я не ошибаюсь…, — и посмотрел на меня. — Добро! Как обещал, выучу тебя с ножом обращаться, сколько осилишь.

Леший и Стоян переглянулись.

— Ну что ж, — пригладил пшеничные усы дружинный, так он делал всегда, когда о чем-то раздумывал. — Коли так, покажу тебе, как мечом владеть. Только уж не наскакивай на тех, кто заведомо сильнее тебя.

— Пока у тебя нет оружия, — добавил Леший, — тебя воины не тронут. Возьмешь в руки нож али меч, заговорят с тобой на равных. Потому поразмысли все же, может лепше на шелке вышивать?

Я собралась было обидеться, но опытный Стоян сразу же перевел разговор в другое русло.

— Расскажи-ка нам лепше, что с тобой у людей Вадима приключилось, — попросил он.

— Борщ сдал им меня за награду, обещанную Вадимом еще зимой за толмача. Того, про которого вы мне рассказывали в Ладоге. Еще ведовской камень упоминали.

— Чудное дело, — нахмурился Стоян. — Выходит, Вадим толмача ищет.

— И настолько уверенно ищет, что даже награду за него предлагает, и мыслится мне, что немалую, — Леший попробовал ножом мясо и снял тушку зайца с вертела.

— Выходит, не погиб толмач-то? — Стоян пожал плечами.

— Выходит, да не так, — хазарин задумчиво посмотрел на небо, вспоминая. — Мне тогда лет восемь было. Дед мой на сбор волхвов отправился и меня собой взял, чтоб учился мудрости лесной. Там-то волхвы и молвили, что нет боле толмача на земле. Не сквозь землю же он провалился?

— А кого толмачом-то назвали?

— Не ведаю. Дитя какое-то неразумное, — Леший пожал плечами. — Но мне иное знать хочется. Ошибся Борщ, или и взаправду Ольга наша — толмач ведовской.

— Ну какой я тебе толмач, — я получила свой кусок мяса и жадно впилась в него зубами, от того слова выговаривала не очень внятно. — Я родилась через тысячу сто лет с хвостиком. Не могу я быть вашим волшебным переводчиком.

— А между тем, на любом языке ты свободно молвишь, — как бы между делом заметил Стоян. — И что же, брат Леший, что ты замыслил?

— Тут недалече, ровно меж Ладогой и Новоградом волхв один старый живет в лесах. Надобно нам с Ольгой сходить к нему, послушать, что скажет.

— Я с вами пойду, — неожиданно произнес Сокол, который, оказывается, внимательно слушал нашу беседу. — У меня тоже дума к волхву есть.

Он бросил на меня быстрый взгляд из-под челки, и я догадалась, что спросить лучник хотел обо мне. Вот только что именно так его зацепило, что могло оказаться настолько важным, что воин решился побеспокоить лесного старца, мне никак было не сообразить. И отчего-то меня это сильно встревожило. Будто я должна была знать, но забыла.

— Сперва выполним наказ воеводы, — серьезно приговорил Стоян. — А после уж и волхва отыщем, ежели живы будем. И коли уж речь стали держать о том… Сокол!

Лучник неспешно перевел вопросительный взгляд на посуровевшего побратима.

— Давай-ка, снимай свою кольчугу. Поглядим, что там у тебя с раной. Как бы штопать не пришлось.

— Да пустяк, — отмахнулся дружинный, но перечить не стал.

— Вижу, вижу. Каждый раз морщишься, как рукой двигаешь. Обманываешь, побратим.

Рана на вид мне показалась нестрашной. Не очень глубокий порез шел от плеча вниз на длину пары моих ладоней. Спасла добрая кольчуга. Кровь полилась было и сразу свернулась, так что хмурое лицо Лешего меня порядком озадачило.

— Вот что, брат, — хазарин потрогал края раны, покопался в своей сумке, достал плошку, пестик и пучок трав. — Недобрая рука тебе удар нанесла. Как бы чем меч тот ни смазан был.

Сокол только равнодушно пожал плечами — чему быть, того не миновать.

— Чего беду кличешь? — покосился на Лешего Стоян.

— Чую, — коротко ответил знахарь, неспешно разминая в ступке травы. — Ошибусь — счастлив буду.

Пока они занимались врачеванием, я пошла немного побродить вокруг. Помня прошлые ошибки, на сей раз дружинных из вида я не упускала. В лесу было чудо как хорошо. Свежий, наполненный запахами листвы и земли воздух буквально врывался в легкие. А еще здесь все было настоящим. Трава — травой, небо — небом. Не существовало замусоренных пространств, автомобильных шин, брошенных под деревом, озоновых дыр и ядерной угрозы. Невозможно было смести с лица земли целую страну или город парой удачливых ракет. Никто не утыкался в мониторы компьютеров или не просиживал штаны перед телевизорами. Люди жили, растили детей, выращивали хлеб насущный или защищали свой народ. И я точно знала, что не напорюсь в лесу на осколки разбитой пивной бутылки. Так стоило ли стремиться вернуться домой? И домой ли? Эта неожиданная мысль меня буквально поразила. Чего доброго, полюблю мир глубокого прошлого и захочу в нем остаться. А с другой стороны, там, в будущем, никто меня особенно не ждал.

— Пора идти, дочка, — услышала я голос Стояна и поспешила назад.

Дружинные уже затушили костер и ждали только меня. Леший двинулся первым, неведомым чутьем ведуна угадывая верное направление. Я еще подумала, что вскорости опять буду умирать от усталости, но воины шли размеренным спокойным шагом, привыкнуть к которому оказалось легко.

И все же Леший торопился, то и дело вскользь поглядывая на шедшего следом лучника. Почему, я поняла к вечеру, когда хмурое дождливое небо еще потемнело, не показав и признаков приближающегося заката. Сокол внезапно оступился и тяжело оперся рукой о ближайший древесный ствол. Леший сразу же поддержал его, не дав упасть.

— Накликал, — едва слышно буркнул Стоян, поддерживая оседающего друга с другой стороны. — Далеко еще до селения?

— Версты три, — прикинул Леший. — Думал, все же успеем. Теперь доберемся ли к ночи…

— Сестру не тревожьте, — едва слышно прошептал лучник.

— Сокол? Идти можешь? — Стоян озабоченно заглянул в лицо побледневшего дружинного. Тот не ответил. — Сокол? Брат?!

— Понесем, — Леший отстегнул со спины щит. Как дружинные протащили их в обоз незамеченными, для меня так и осталось тайной, но со своими красными каплевидными щитами с изображением княжеского символа воины не расставались категорически. Щит не носил лишь Сокол, лучнику он бы только мешал.

Стоян расцепил застежки тулового ремня, отцепил от пояса побратима налуч с верным луком и повернулся ко мне.

— Надевай, дочка, — воин протянул мне оружие. — Не в руках же нести. А я щит Лешего возьму.

— Он умрет? — я с замиранием сердца приняла изогнутый лук и с тревогой глядела, как Леший практически взвалил побратима себе на спину и медленно двинулся лишь в ему известном направлении.

— Это мы еще поглядим, — не слишком весело усмехнулся Стоян, помогая мне застегнуть непривычные пряжки. — Береги лук, дочка. В нем у Сокола вся жизнь.

Лук оказался тяжелым и с непривычки очень длинным — он постоянно норовил зацепиться за ветки выходящим из налучья концом и тянул меня то вправо, то влево. Поэтому, когда глубокой ночью мы добрались до деревянного частокола, за которым лаяли собаки, почуявшие чужаков, я была уже взмокшая и качающаяся от усталости, и вперед меня вело только нежелание показывать перед дружинными свою слабость. И так уже и рыдала перед ними, и на руках они меня таскали, осталось только картинно сознание потерять.

Дружинные тащили Сокола по очереди. Лучник пытался идти сам, но выходило у него плохо. Его бил озноб, ноги не слушались, сознание поминутно меркло — неведомый яд вовсю гулял по крови. Я злилась на себя, что ничем не могу помочь, несмотря на весь свой багаж знаний из будущего, ведь об антибиотиках тут никто ничего знать не знал. Леший и Стоян всю дорогу сменяли друг друга, большей частью молчали, и я слышала от них лишь одно и то же тихое «Держись, брат».

Сокола я очень жалела. Надо же так, из-за людской подлости споткнуться на ровном месте. Как я поняла, здесь смазывать оружие ядом считалось гнусным преступлением, наказанием за которое могла быть только мучительная смерть. Я себя кровожадной не считала, но в данном случае решила, что урок соразмерен содеянному. Я бы сама этому умнику горло перегрызла.

Конец ознакомительного фрагмента.