Завтра я стану тобой

Мария Бородина, 2017

Я – Сирилла Альтеррони, земская жрица. Ворчливые пациенты да муж-тиран – вот всё, что было в моей скучной жизни. Но однажды в неё ворвалась девочка Элси. Теперь она вторгается в моё тело когда захочет, где бы я ни находилась. Страшно, когда не можешь скрыться от своей беды. Пока я ищу зацепки, клубок загадок растёт, как снежный ком. Позорные тайны прошлого выплывают на поверхность, а единственный человек, которому я доверилась, хранит в своём шкафу столько скелетов, что туда лучше не заглядывать.Обложка создана Марией Бородиной, использованы фото со стока Pixabay по лицензии CC0.

Глава 5

Неконтролируемое безумие

Не знаю, сколько продолжалась темнота, но она была мучительной. То топила в потоке чёрных вод, не давая вдохнуть, то гнала по гулким коридорам. А иногда — толкала вниз с невидимого выступа, обрекая на бесконечное падение. Слишком густая, чтобы хранить образы, и слишком плотная, чтобы позволять собою дышать.

Когда забвение рассеивалось, и тьма давала брешь, мне мерещилось, что меня куда-то волокут, как мешок с картофелем или мукой. А потом мрак наваливался опять, стирая обрывки чувств и ощущений. И я снова летела, тонула, падала, гонимая им.

Первое, что я ощутила, проснувшись — запах гари. Не веря себе, втянула его глубже сквозь заваленный нос. Так и есть, он родимый! Самый сладкий аромат в Сердце Земли, этим утром — так точно. А это значит, что…

Словно опасаясь подвоха, я разлепила сначала один глаз, а потом — другой. Над головой, в облаке мутноватого света, кружились пылинки. Выше висел родной потолок. Знакомая змеистая трещина скалила зубы в побелке между расходящимися балками. Как же я любила её в этот момент!

— Почтенные Покровители, — хрипло хихикнула я. — Скажите мне, воскресенье сегодня или понедельник?!

Сомнений не оставалось: голос мой. Кровать, в которой я лежала, тоже оказалась моей. Пошевелила руками, дабы убедиться, что они не привязаны, потом — согнула ноги в коленях, подбросив одеяло. Покрутила стопой, не веря своим глазам и везению. Мой дом. Моё тело. И я. Свободная!

Солнечный луч, прорвавшийся сквозь тюль, нахально прыгнул на ресницы и прострелил глаз. Сомнения тут же атаковали голову, потопив радость. Неспроста всё так легко, неспроста. Тут таится подвох. Неужели Йозеф поверил девочке, что провела целые сутки в моём теле?

А, может, это всё приснилось мне, и не было никакой девочки? И сегодня — воскресенье? И впереди — день большой стирки, метлы и неухоженных грядок? Я готова была в это поверить. Лишь бы не возвращаться в холодный подвал, в чужое тело!

Села на кровати, и косточки корсета больно врезались в кожу. Затёкшая спина отозвалась ноющей болью. Я опять не разделась! Пора завязывать с этим. Нужно больше времени уделять себе, своему здоровью и…

— Проснулась? — знакомый голос расколотил остатки сна вдребезги.

Я лениво повернула голову. Шея хрустнула, и по плечу пробежала боль. Йозеф полулежал в кресле у гардеробной и таращился на меня заспанными глазами. Судя по паре подушек, торчащих из-за его спины, ночевал он тоже здесь. Нервно усмехнулась: вот где он — подвох! Вот уже добрую половину годового цикла мы с Йозефом жили в разных комнатах. Значит, девочка натворила-таки дел.

— Как ты чувствуешь себя? — участливо пробормотал муж.

— Почему ты вдруг решил этим поинтересоваться? — съязвила я. Слишком уж приторным казалось это показное участие — аж затошнило! — Совесть проснулась? Или я совсем расклеилась, и теперь боишься, что потеряешь бесплатную прислугу?!

В меня полетела подушка. А следом за ней — и другая. Два мягких снаряда. Раздражённо отправила их обратно. Оба раза — мимо.

— Тебя лихорадило вчера, — Йозеф зевнул, и, подобрав подушку, снова запустил ею в меня. — Да так сильно, что ты бредила. За ночь жар спал, но не факт, что тебе снова не станет плохо.

Сердце пропустило удар. Всё, как я и думала. Одно радовало: лихорадка-то пришла вовремя! Теперь странное поведение вполне можно списать на бред. Оставалось только надеяться, что девочка не слишком сильно подмочила мою репутацию и не наговорила лишнего.

— Бредила?! — попыталась изобразить изумление. — Ты о чём?

— Ты говорила о Покровителе людских судеб Элсарио, — сказал Йозеф, и последняя надежда на то, что девочка мне приснилась, рухнула. — О его грушевых садах. И о том, что он держит в погребе узников.

— Абрикосовых садах, — поправила я и чуть не прикусила губу. Ни к чему наводить Йозефа на лишние вопросы: он и так многое пережил этой ночью. Теперь я должна приучать себя обдумывать каждое слово!

— Ты помнишь?

— Ну, немного, — интересно, какой ответ он хочет услышать? — А что я ещё говорила?

— Кричала, что мир странный, — приподнявшись с кресла, Йозеф дотянулся до моего лица и пощупал лоб. От его прикосновений передёрнуло. — Что он душит тебя. И повторяла своё имя.

— Моё имя?!

— Ну да, — Йозеф пожал плечами. — Сирилла Альтеррони.

Я едва не проглотила язык от изумления. Откуда бы девочке Элси знать моё имя?! Хотя… Она вполне могла прочитать надпись на рабочем блокноте.

Дыхание остановилось, и воздух встал в горле комом. Сердце зашлось в бешеной пляске: маленькая тёплая птица в клетке из рёбер. Девочка, которая всю жизнь была слепой, вдруг начала читать?! Бред!

Значит, Элси искала именно меня, чтобы прыгнуть?! Но почему?

Вопросов оказалось слишком много. Времени размышлять — не было вовсе. Ответов, впрочем, не было тоже. Ни одного.

— Точно? — с недоверием посмотрела на мужа.

Йозеф отвёл глаза и, наконец, оторвался от кресла. Обошёл кровать, держа меня под прицелом настороженного взгляда, и облокотился на подоконник. Грузная фигура заслонила свет.

— Сирилла, — сказал он. — Мне кажется, тебе нужно вызвать жрицу. Тебе не место в амбулатории сегодня.

— Я сама себе жрица! — всплеснула руками, протестуя. — Сейчас я призову Поток, и стану как новенькая.

— Тебе нужно взять освобождение от работы, — пояснил Йозеф. — Хотя бы на пару дней. Я слишком испугался, глядя на тебя.

Странное чувство заполнило грудь и потянулось щупальцами к горлу. Обида, вперемешку с задавленной яростью. И сожаление. Горькое сожаление о двенадцати годовых циклах, потраченных на этого человека. Я отвернулась, стараясь не встречаться взглядом с Йозефом. Всё, чего я хотела — чтобы он не заставлял наши отношения агонизировать бесконечно.

— А ты не боишься гнать меня на кухню, когда я прихожу, едва держась на ногах?! — вырвалось из горла. — Нет?!

— Это — другое дело. Это твоя обязанность.

— Вот и не строй из себя заботливого мужа! — я перешла на крик.

Горло отчаянно саднило, и я то и дело сглатывала, сбиваясь. Вкус обиды дрожал на языке солоноватой горечью. А, может, это были слёзы.

— Сирилла, у тебя никогда раньше такого не было, — Йозеф снова попытался возразить.

Я лишь демонстративно вздёрнула подбородок, не желая слушать мужа. Он давно раздавил то, что осталось от моей любви, своим неучастием. И дурак бы понял: бесполезно воскрешать былые чувства. Тот максимум, что мы могли дать друг другу после всего пережитого — уважение. Но здесь подстерегала ещё одна проблема: Йозеф не понимал, что это такое. Совсем не понимал…

Бросила взгляд на часы. Семь утра. Ещё успею привести себя в порядок. Преодолевая боль в мышцах, я скинула ноги с кровати. Пальцы тут же подцепили толстую верёвочку, валяющуюся на полу.

— Это ещё что, — выкрикнула я, вытаскивая находку на свет.

Странная вещь обвилась вокруг запястья, как змея, и стянула кожу. Шёлковый тросик с нанизанными деревянными рунами, зубчиками чеснока и сушёными семенами походил на шаманские бусы. Или на чётки, с которыми воздают славу Покровителям храмовницы. Только слишком уж они оказались длинными — обернулись вокруг кровати двумя кругами. Шедевр чьего-то рукоделия отменно нёс смесью пряностей и сандалом. Я втянула адское амбре и едва удержалась, чтобы не чихнуть.

— Это я вчера попросил в Храме Вершителей, — буркнул Йозеф. — Боялся, что твою душу прибрали Разрушители.

— Разрушители? — я едко хихикнула. — Что за бред?!

— Знала бы ты, как я вчера перепугался, не говорила бы так!

Отшвырнув мудрёный реквизит, я метнулась к трюмо. Но не успела я разглядеть в зеркале своё отражение, как руки Йозефа поймали меня на бегу.

— Нет, Сирилла, — его пальцы сжали плечи и впились в кожу, как пыточные щипцы. — Ты никуда не пойдёшь!

Неужели он собрался удержать меня силой? Давненько отношения с Йозефом не приносили мне сюрпризов и неожиданностей. Нет, он поднимал на меня руку, и не раз. Но моя работа негласно считалась моим личным делом, вмешиваться в которое он не имел ни права, ни компетенции.

— Я сама решаю, куда мне ходить, а куда — нет! — я развернулась, вырываясь. Жгучая боль поползла по коже. Ну вот, теперь останутся синяки.

— Я думал, что вчера ты обезумела, а сегодня ты, как ни в чём не бывало, вскакиваешь и бежишь к своим занемогшим?! — Йозеф выкинул руки вперёд и в ярости сжал мои плечи. Светло-рыжий квадрат окна, прошитый кружевом теней, задрожал перед глазами, когда он начал меня трясти. Чувствовала себя тряпичной куклой. — Ты только и делаешь, что работаешь! Работаешь-работаешь-работаешь! Нормальные женщины отдают себя семье, а не чужим людям!

— Конечно, — я собралась с духом и оттолкнула Йозефа. От неожиданности он попятился назад, потерял равновесие и налетел спиной на тумбочку. Ваза розового стекла зашаталась и упала к его ногам. Громко звякнула, будто ругнувшись, но не разбилась. — А нормальные мужья — добывают хлеб!

Не дожидаясь, пока Йозеф опомнится, я обогнула кровать и вылетела к гардеробной. Нырнула в пропахшее лавандой пространство, унылое и монотонно-жёлтое от моих повседневных нарядов, и прихватила первое попавшееся платье. Пожалуй, слишком лёгкое для установившейся погоды, но сейчас выбирать не приходилось.

Приближающиеся шаги, скрипящие по половицам, звучали, как реквием.

— Не поняла ещё? — Йозеф рывком метнулся к двери. — Сегодня ты остаёшься здесь!

— Это ты ничего не понял, — я изо всех сил старалась держать себя в руках, но получалось плохо. — Только я решаю, куда мне идти.

— Сирилла, — кажется, Йозеф пытался вернуться к конструктивному диалогу. Он вцепился в платье, что я держала в руках, как в мамину юбку. — Вернись в постель. Я позову жрицу.

— Мне не нужна жрица, — выдохнула я ему в лицо.

Взгляд врезался в переносье Йозефа, и в голове весьма некстати всплыла наша первая встреча. Это случилось на концерте струнной музыки в Храме Вершителей. «Вы похожи на солнце», — повторял Йозеф, поймав меня в дверях. Тогда он ещё не знал, как я ненавижу жёлтый цвет…

— Давай я провожу тебя, — неожиданно потеряв прыть, Йозеф запинался на каждом слоге. — Я правда ведь… Правда за тебя опасаюсь, хоть ты мне и не веришь.

— Если опасаешься за меня, Йозеф, — я осторожно вытащила тонкий шёлк из хватки его кулаков, — приезжай за мной после приёма на повозке. Покатаешь меня по адресам. Глядишь, и туфли поношу подольше. Я буду тебе очень благодарна.

Ох, зря я это сказала. Когда бой идёт не на жизнь, а на смерть, лучше не затрагивать спорных тем. На всякий случай я попятилась к двери. И правильно сделала.

— Сколько раз говорить тебе, — глаза мужа снова налились кровью. — Мои мерины созданы только для спортивной езды! Они все копыта собьют на этих ухабах!

Знакомое чувство обиды снова царапнуло сердце. А потом — стиснуло грудь и пробежало по нервам мощным импульсом. Сжала кулаки так сильно, что ногти впились в ладони. Горькая правда плавала на самой поверхности. Его раскаяние — лишь пустой звук. Йозеф любовался своим солнцем, но не считал зазорным и выстрелить в него. Он никогда не изменился бы ради меня.

Но ведь и я тоже не обязана меняться ему в угоду! Где оно, моё святое право быть собой? И почему я похоронила его за самопожертвованием? Если бы со мной была Сиил, я никогда не разрешила бы топтать себя. Я знала бы себе цену. Сиил была моей стеной…

Но Сиил не было. И больше не будет.

— Всё ясно, — я выскользнула за дверь. — Не говори после этого, что заботишься обо мне.

— Сирилла!

Я прошмыгнула в уборную и щёлкнула щеколдой. Включила воду, заглушив ворчание мужа. Времени нагреть чан не оставалось — пришлось мыться ледяной. Обтеревшись, кое-как втиснулась в шёлковое платье цыплячьего цвета, которое не надевала с позапрошлого третьего сезона. Стянула волосы в пучок на затылке, выпустив пару прядей, и оценила своё отражение в зеркале. Для высокого звания жрицы, пожалуй, неопрятно. Для слепой девочки Элси — замечательно. Впрочем, теперь я радовалась любому отражению. Главное, что оно было моим.

Когда я шла через гостиную, покидая дом, Йозеф, как и обычно, полулежал в раскладном кресле у камина. Он даже не обернулся мне вслед. Впрочем, я тоже не нашла для него нужного взгляда. Мы всё сказали друг другу раньше.

***

Молочная теплота утра легла на плечи, едва я вышла за калитку. Природа провожала затянувшийся дождь. Ветерок скакал по деревьям, нашёптывая листьям песни о дальних краях. Лужи и ручейки вдоль бордюров ловили солнце и кидали его осколки в глаза прохожих. И, хотя воздух ещё хранил аромат мокрой пыли и влажной листвы, чистое небо обещало долгожданный погожий день.

Улицы наполнялись суетой, гомоном голосов и цоканьем лошадиных копыт. Скрипели колёса повозок, шуршали утренние газеты и складки платьев. Постукивали калитки и скрежетали замки, провожая хозяев на работу. Мелодия типичного утра на Девятом Холме. Такая родная, что не хочется выбрасывать её из памяти.

Несмотря на то, что время поджимало, я выскочила из повозки на две остановки раньше, точно около рынка. Решила пройтись пешком, обдумать произошедшее и насладиться прекрасным понедельником. А заодно — привести мысли в порядок и расставить факты по полочкам. Вряд ли я смогу нормально работать, мусоля в голове мысль о слепой девочке в сыром подвале. И о том, что сегодняшняя ночь может снова вбросить меня в чужое тело.

Я и не заметила, как ноги, отклонившись от заданного курса, утащили меня за рыночные ворота. Даже в ранний час в торговых рядах царило оживление. Гомон голосов перемежался стуком топора и шелестом тканей. Ветерок пах маком и ванилью: булочницы усердно месили тесто и растапливали печи, чтобы закинуть туда первую сдобу. Торговцы выкладывали на прилавки спелые яблоки, груши и абрикосы.

— Моё почтение, госпожа Альтеррони, — улыбнулась из толпы женщина с корзиной. Её лицо показалось мне знакомым, но имени вспомнить я так и не сумела. — Разве вы не на приёме сейчас?

— Моё почтение, — ответила на автомате. Стремление пациентов обо всём прознать, не упустив ни детали, всегда раздражало. Ведь, разузнав что-то интересное, непременно переиначат на свой лад. А потом — расскажут другим. — У меня специальное задание.

Кивнув, знакомая незнакомка ретировалась. Пронеслась мимо прилавков с кухонной утварью, махнув синим подолом, и прошмыгнула в проулок, где торговали бумагой и перьевыми ручками. Я лишь проводила женщину взглядом. Рассказывать ей, почему мне захотелось проветрить голову перед работой, у меня не было ни малейшего желания. К тому же, я и сама не находила этому логичной причины. И это пугало и настораживало.

Я обогнула бытовые ряды и вышла во фруктовый павильон, крытый тканевыми навесами. Неизвестно зачем купила пять мытых абрикосов в бумажном кульке. Закинула один в рот. Сочная мякоть рассыпалась на языке, обнажая косточку. Сладкий сок окропил горло. Есть не хотелось совершенно.

Я пронеслась под навесами, едва не заплутав в лабиринте рядов. Оказавшись, наконец, под открытым небом, упёрлась в линию складов. Замшелые стены с изъеденными временем камнями тянулись, как барьер, до самых чёрных ворот. Ноги вынесли меня на захламлённую тропку, извивающуюся вдоль стены. Обогнув склады, я весьма удачно упёрлась в лавку мясника.

Запах свежего мяса в лавке, как ни странно, не вызывал отвращения. Мясник Донат с упоением раскладывал на прилавке вырезку. Тёмные треугольники парной говядины, нежная свиная мякоть, потроха… Кусочки на продажу выглядели так аппетитно, что их хотелось съесть сырыми! Заставить человека хотеть сырого мяса — настоящий дар. Понятно, почему другие мясные точки свернулись, не выдержав конкуренции.

— Свининки захотели, жрица Альтеррони? — выкрикнул Донат, заметив меня в дверях. — Подходите! Самую свежую завешу. А, может, говядины? Только ночью забили.

«Расскажи всем, что он покупал сегодня говядину на рынке!» — воскрес в голове обеспокоенный голос. Я сглотнула и помотала головой, прогоняя воспоминание. Что подумает обо мне мясник, если я пристану к нему со своими тараканами? Да и как я скажу ему? «У вас вчера покупал говядину изверг-извращенец, который держит у себя в погребе женщину и двух детей-подростков»?! После такой тирады от изолятора для безумцев меня уже ничто не спасёт.

Но желание докопаться до истины выматывало куда сильнее беспокойства о добром имени. Даже страх перед изолятором казался ничтожным в сравнении с ним. Может быть, всего один вопрос сможет дать подсказку и спасти меня!

Шальная мысль не давала покоя и крутилась в голове, как муха над куском мяса. Разгадка лежала слишком близко. Так близко, что грех не протянуть руку и не взять! Помявшись и посомневавшись, я решила уступить опасному желанию.

Одёрнула юбку, натянула дежурную улыбку и двинулась к прилавку, сочиняя на ходу новую ложь. Когда не знаешь, с чего начать, начни с приветствия! Пожалуй, надо попробовать.

— Моё почтение, — поздоровалась я.

— Так что вам взвесить? — Донат подкинул в воздух свиной уголок и тут же его поймал. Сочная мякоть упала на прилавок. — Свинина, говядина, баранина?

— Как ваши суставы, господин? — решила начать издали.

— Вытяжка из хрящей телят творит чудеса, — похвастался Донат. — Я благодарен вам, госпожа Альтеррони. Ещё немного подлатаю суставы и смогу самолично ездить за товаром на Седьмой Холм.

— Чудесная новость, — я сняла с лица улыбку и попыталась изобразить беспокойство. — Но, к сожалению, я к вам не с такими хорошими вестями.

— В чём дело? — брови Доната поползли вверх. — Неужели состав моей крови…

— Нет-нет, — Почтенные Покровители, как же тяжело врать! — Ваше здоровье потерпит. Но у вас могут быть проблемы.

Судя по складкам, моментально нарисовавшимся на переносье мясника, он явно не пришёл в восторг от нашего разговора.

— Какие проблемы? — выдавил он сквозь зубы.

Комок подкатил к горлу. Вот уж накликала я проблем на свою голову! Захотелось ретироваться, да поздно. Теперь путь один — продолжать врать, и желательно — поубедительнее.

— Вчера был зафиксирован случай заражения миазмами, — я старалась тщательно продумывать каждое слово. — Полагают, что заражение произошло через говяжью вырезку…

Договорив, я едва удержалась от истерического хохота. Ситуация складывалась нелепее некуда. Почтенные Покровители, актриса бы из меня не получилась точно! Что за чушь я несу!

— Да? — заплывшее лицо Доната приобрело багровый отлив. — И что же за миазмы?

— Они вызывают неукротимую рвоту, профузный понос и обезвоживание, опасное для жизни, — я попыталась придать лицу обеспокоенное выражение.

— Моё мясо чисто, — выдавил Донат в ответ, принимаясь демонстративно убирать говядину с прилавка.

Чудесно. Сбила человеку торговлю. А вдобавок, кажется, нажила себе врага.

— Я не предъявляю к вам претензий, поймите, — почувствовала, как краснота наползает на щёки. — Но я должна знать, кто покупал вчера говядину. Чтобы предупредить возможные последствия.

— Не будет никаких последствий! — рявкнул Донат. — Зуб даю! Моя продукция — с лучших ферм Седьмого Холма. Она чиста.

— Я просто прошу вас ответить на вопрос, потому что, — замялась на мгновение, выдавливая из себя вымысел. — Потому что мне велело начальство. Получу по голове, если не предоставлю сведения. Поймите и меня тоже.

— Ну, ладно, — сбросив кусок говядины в металлический чан, Донат упал на стул. Дерево опасно захрустело, приняв его вес. — Надеюсь, что это не информация для конкурентов.

— Какая конкуренция?! Вы что!

— Колбасница Дрон брала четверть туши. Потом приезжал повар из гостиницы, взял и говядины, и баранины для постояльцев. Сарина — экономка Бессамори — нагрянула около десяти утра. И Эринберг. Самолично.

— Эринберг? — поинтересовалась я. — Тот самый, из элитного квартала? Тот, что держит одёжную лавку?

— Да, — Донат кивнул. — Я ещё удивился, что он явился за мясом сам. Обычно приезжает его эконом, это синекожее крылатое отродье.

У меня не было никаких оснований подозревать Эринберга во всех пригрешениях, но предположение вполне могло оказаться правдивым. Мрачный и спокойный лавочник был холост и вёл отшельническое существование в доме за высоким забором, на самом краю элитного квартала. Казалось, что мирская суета утомляет его, и он всячески стремится от неё оградиться. Если в подвале Эринберга обнаружатся узники, Девятый Холм ещё долго не уснёт.

— А кто ещё брал говядину? — спросила на всякий случай.

— Так, по мелочам, — Донат пожал плечом и едва не сбил жёлтую медовую липучку для мух, что барахталась над его головой, как толстая макаронина. — Бабки косточки брали на суп и своим собакам. Как и обычно.

Я медленно отступила к двери. Всё, что я хотела, я уже услышала. Продолжать диалог не оставалось ни малейшего желания.

— Благодарю за ценную информацию, — мне не верилось, что всё прошло так гладко.

— Будьте любезны, жрица Альтеррони, — отойдя от ярости, Донат снова поменялся в лице. — Сообщите мне, было ли это связано с говядиной.

— Что было связано? — выскочило из моего рта.

Донат неоднозначно повёл глазами. А я — торопливо прикрыла лицо ладонью. Вот глупая! Теперь оставалось только надеяться, что Донат не придаст случайной реплике значения. И не подумает про несуществующих конкурентов. Получить с его увесистой ноги под зад мне совершенно не хотелось.

— Миазмы, — пояснил Донат, почесав поросшую щетиной щёку. — Вы же собрались искать заражённых.

— Да-да, — опомнилась я, вспоминая легенду, которую пять минут назад придумала сама. — Конечно, сообщу. Да помогут вам Покровители!

— Вам бы они помогли, — с сарказмом прокомментировал Донат.

Я вылетела за дверь и с наслаждением вдохнула воздух, пахнущий лесом. Задрала голову в небо, и верхушки сосен, торчащие из-за каменной ограды, закивали мне. Покровители сами привели меня сюда, чтобы развеять мои сомнения и страхи, и я оправдала их ожидания. Теперь нужно брать ноги в руки и бежать в амбулаторию: приём вот уже минут десять, как идёт. И хорошо, если Шири сообразил начать с перевязок и промывания ран.

Избавившись от наваждения, что вытолкнуло меня из повозки на две остановки раньше, я подобрала юбку и помчалась к рыночным воротам. Обернувшись напоследок, я заметила, что Донат, как ни в чём не бывало, выкладывает говядину на прилавок.