Primavera навсегда

Мария Герасимова

Автор рассказывает о том времени, когда ей довелось работать директором казанского камерного оркестра «La Primavera», о его создателе Рустеме Абязове и самом оркестре. Книга, написанная в 1998 году, пролежала в архиве автора 20 лет и, обнаруженная случайно, наконец, увидела свет. Герои книги – известные люди культурной жизни Татарстана, России и Европы, а на её страницах разворачиваются давно прошедшие события. Книга написана легко и состоит из эссе автора и интервью с известными персонами.

ЧАСТЬ 1

SANCTUS

Рустем Абязов в музыкальной школе

Время

абсолютной культовости

Вот ведь удивительная вещь — советская специализированная музыкальная школа, совершенно нищая, где культивировалась исключительно классическая музыка, а все новомодные веяния того времени принимались в штыки, — и дала деньги на покупку аппаратуры для школьного эстрадного ансамбля!

Вадим Афанасьев, скрипач, профессор Казанской консерватории:

— Пришёл такой маленький мальчик Рустик за ручку с дедушкой. Я, как директор CCMШ, и принимал его в первый класс. С первых дней был на хорошем счету.

Марат Ахметов, скрипач, профессор Казанской консерватории:

— Рустема я знаю со второго класса школы. Мне импонировала его опрятная игра, всё так чистенько. Сразу стало заметно, что он отличается от сверстников одарённостью, хорошо развивался, и техника была на высоте. Бойкий был скрипач, и в своих выступлениях оставался деликатным.

Ирина Дубинина, пианистка, профессор Казанской консерватории:

— Я его помню ещё с первого класса. Был такой прелестный, талантливый маленький скрипачик.

Борис Каплун, скрипач, профессор Казанской консерватории:

— Помню его ещё со школы. Я тогда вёл предмет «Камерный оркестр», Рустем его посещал. Хороший был мальчик, способный. И вырос в весомого музыканта.

Георгий Кантор, музыковед, профессор Казанской консерватории:

— Я знаком с Абязовым более 20 лет. А впервые услышал его ещё мальчиком, когда он учился в ССМШ. Уже тогда он обращал на себя внимание и было ясно, что у него есть талант. Повзрослев, он превратился в великолепного скрипача с ярко выраженной артистической внешностью.

Олег Сакмаров, музыкант рок-группы «Аквариум»:

— Бывают друзья детства, школьные друзья. Но встретишься с ними через много лет и понимаешь: ничего общего не осталось, говорить не о чем, изменился человек. С Абязовым не так. Это, пожалуй, мой самый старый и верный друг, с которым я дружу с шести лет. А крепкая дружба началась с 4—5 класса, когда мы сели за одну парту. И так осталось на всю жизнь. Я не могу говорить о нём ни объективно, ни искусствоведчески, анализ его действий мне не по силам, я его просто безумно люблю и уважаю как друга и достойного человека! Он всегда был для меня образцом для подражания. И источником ревности. Вот такая ревностная дружба. Она держалась на неосознанном желании каждого быть первым. Время тогда было такое — соревновательное.

Рустем Абязов и Олег Сакмаров на концерте в Казани

Как им удалось уговорить администрацию купить аппаратуру для школьного ансамбля, останется тайной, потерявшейся в тех, уже совсем далёких 70-х годах. Наверное, не последнюю роль сыграла бурная увлечённость общественной деятельностью школьного масштаба. Аппаратура была куплена — детство кончилось. В восьмом классе они создали свою рок-группу, которая называлась «Диез». Ну и что такого, скажете вы, обычный музыкальный термин. Но, оказывается, он складывался из названия английской группы «Deep Purple» и английского же «yes».

Олег Сакмаров:

— Такого энтузиазма, как в школе, я не припомню за всю жизнь! Наша аппаратура хранилась в подвале, и мы каждый вечер переносили её через три этажа в спортзал, где нам было разрешено репетировать, а потом спускали обратно. Мы способны были три тонны этой аппаратуры таскать каждый день туда-сюда только для того, чтобы порепетировать после занятий. Удивительный энтузиазм на голодный желудок! У нас была конкурирующая группа из старшего класса, но она больше месяца не выдержала. А вообще, в школе наш класс и комитет комсомола во главе с Абязовым играли заметную роль. У нас была революционно-традиционная форма того, что сейчас называется «тусовкой». Мы занимались многими вопросами школьной жизни, вплоть до распределения стипендий учащимся. Директор нам доверял, хотя окончательное решение оставалось за ним. Нас ведь тогда никто не организовывал, мы сами себя организовывали. Однажды, например, провели несколько благотворительных концертов в детских садах. А такого рок-н-ролла, как тогда в школе, я никогда больше не играл и не слышал, хотя чего я только за жизнь не прослушал и не сыграл! Такой был восторг от игры на бас-гитаре, на саксофоне, на электрооргане! Сумасшедшее, счастливое время! Это безумно нравилось и нам, и окружающим девушкам. Настоящий рок-н-ролл!

20 лет спустя в Ленинграде бывший ученик 131-й казанской школы Саша Проказин откопал в завалах старых плёнок пиратскую запись одного из концертов «Диеза» и, позвонив Сакмарову, сказал, что они играли «круче всех».

Летом они выезжали играть на танцах в пионерлагеря на Волге. Играли и в Ташёвке, где сейчас у Сакмарова дача, но основной их базой были Гребени. И платили им за это зарплату «натурой» — жильём и прокормом. Весь этот фейерверк продолжался два месяца.

Музыканты жили в отдельной комнате на втором этаже и лазили туда в окно по приставной лестнице. К концу второй смены они легко карабкались по ней с вёдрами воды, совершенно не держась. Высший пилотаж! По вечерам Олежка доставал саксофон и играл отбой: тара-тада-таа-раа… — плыла над лагерем сонная мелодия. Они пользовались просто бешеной популярностью и даже выполняли воспитательные функции — имели право не допускать провинившийся отряд на танцы. Санкции были суровы: чтобы попасть на дискотеку, наказанные должны были начистить картошки на весь лагерь, иначе… Как вы понимаете, никто не отказывался.

На танцы съезжались на тракторах со всех окрестных деревень парни в телогрейках и сапогах и «тусовались» вместе с «лагерными». В 10 часов объявлялся отбой для младших отрядов, и те слушались беспрекословно. Это был единственный образец дисциплинарной системы, которая строилась на принципе сознательного творческого принуждения. Если всё же младшие упрямились, лихой ансамбль просто прекращал играть в ожидании повиновения. Старшие «проявляли активность», и дискотека возобновлялась.

Олег Сакмаров:

— Наверное, тогда энергия от нас исходила такая. Такого уровня славы, такого народного почитания, как в Гребенях, я не испытывал никогда. Абсолютная культовость! Обычная расстановка сил: я — на саксофоне и на флейте, Рустем — на гитаре. А здесь мне пришлось на бас-гитаре играть, Зельфире — все клавишные партии исполнять, а Рустику — на гитаре играть и песни петь. Ударника у нас не было, и вместо него мы нашли какого-то десятилетнего мальчика в одном из отрядов. Он нам замечательно на барабане колошматил, и за два месяца мы подружились.

Рустем Абязов:

— А я с ним сейчас почти каждый день вижусь. Он работает в УНИКСе, Костей его зовут.

…Под вечер мы дружно полезли на гору в старый заброшенный пионерский лагерь, где когда-то, «тысячу лет назад», играл залихватский рок-ансамбль музыкальной спецшколы. Ветер трепал траву между облезлыми корпусами, Волга как бы парила в невесомости, на другом берегу, отражая вечернее солнце, миражами белели здания Борового Матюшино, маленькой ещё лодочкой казался теплоход, идущий откуда-то сверху, а чуть правее удалось разглядеть в бинокль Гребени. Те самые…

Рустем Абязов