Снегурка в постель

Мария Зайцева

Предложение.

Господи, только тот человек, который с холода заходит в теплое помещение, понимает весь кайф такого контраста. Когда кончики пальцев начинает ломить и покалывать, и хочется буквально глаза закрыть, наслаждаясь этим ощущением. Ты — живая. Ты все чувствуешь. Кааайф.

Только тот, кто ничего не жрал долгое время, полностью осознает удовольствие от первого вкусного куска, попавшего в рот. Когда слюну невозможно удержать. Сглатываешь, а она опять собирается! И остро чувствуется и сладость, и горечь и все, даже маленькие оттенки вкуса!

Только тот, кто был никому нахрен не нужен… Хотя, тут без изменений.

Я по-прежнему никому нахрен не нужна.

Но, по крайней мере, мне тепло.

Уютно.

Мягко покалывает кончики пальцев.

И Я ЕМ!

Вкусную лапшу с кусами мяса. Не знаю, как это правильно называется. В детдоме нас кормили вермишелью, называя это «макаронами по-флотски». Правда, вместо мяса там был жир со дна банки с тушенкой, но все равно невозможно вкусно.

Я, естественно, не дикая совсем. Я прекрасно понимаю, что ем блюдо итальянской кухни, в нем какие-то охренительные приправы, а еще куски мяса, а еще что-то солененькое, а еще какая-то травка…

Короче, ум отъешь.

Остановиться не могу, несмотря на то, что понимаю: надо бы вести себя поскромнее.

Потише.

Но никак. Желудок, как начал урчать, стоило Виктору открыть передо мной дверь этого ресторана ( я знатно охерела, кстати, стояла столбом, пока он не подтолкнул меня ко входу), так и продолжает, предатель, до сих пор орать утробно на разные лады.

Я уже съела какой-то невозможно вкусный белый суп с рыбой, теперь ем макароны. А еще принесли что-то офигенное, по виду — произведение искусства, сладость, я даже не могу понять, из чего это состоит. И прямо предвкушаю, как распробую.

Прикольно то, что я прекрасно понимаю всю тупость ситуации. И слепой не была никогда, видела, какими взглядами нас встретили официанты, и как сейчас смотрят.

Словно я… Бродяжка, грязная шваль, подобранная на улице. Прихоть богатого мужика. Он сейчас меня накормит, а потом трахнет. Или я ему за вкусный обед в машине отсосу.

Эти мысли настолько явно читаются на холеных лицах, что ужасно хочется запустить в кого-нибудь из них тарелкой. И я, возможно, так и сделаю.

Вот доем только.

Не, на самом деле, я гордая. И вообще такая… Правильная. Хотя это смешно звучит от бывшей воровки.

Но тут ключевое слово «бывшей».

Я уже полгода как в завязке. Пытаюсь честно жить…

И вот, дожила. До предательства друга детства и бомжевания.

Но все равно, не мое это. Не могу. И последнее мое дело, на котором поймал меня этот шикарный мужик, задумчиво перекатывающий во рту зубочистку и разглядывающий меня своим взглядом-рентгеном, доказывает именно то, что зря я поперлась. Зря позволила себе слабину.

Так, глядишь, и не было бы ничего.

И его, этого мужика, в моей жизни не было бы…

Я приканчиваю вермишель и плотоядно оцениваю кондитерскую прелесть.

Живот, наконец-то, получает достаточно, чтоб заткнуться.

— Выдохни, — насмешливо говорит Виктор, — а то лопнешь.

— А ты подальше отсядь, — огрызаюсь я и придвигаю к себе тарелку.

Виктор усмехается, но не мешает мне.

Первая ложка — это… О Господи! Это круче, чем оргазм! Даже с ним, с Виктором! Это настолько нереальное ощущение вкусовое, что я даже не верю себе. Так не может быть. У меня просто во рту столько вкусовых рецепторов нет!

Но вторая ложка добавляет кайфа и подтверждает первые впечатления.

А дальше я срываюсь в пищевой кайф и забываю обо всем.

Ем и ем, не смотря вокруг, и плевать мне на Виктора, на ехидно-надменные рожи официантов, на то, что он меня не жрать сюда привел… Я ем, пристанывая от удовольствия, и даже не замечаю этого.

Лишь с последней ложкой не-пойми-чего-охеренно-вкусного поднимаю глаза на Виктора и ловлю его изучающий внимательный взгляд. Уже поменявший тональность и ставший до ужаса похожим на тот, каким он смотрел на меня в кабинете. Перед тем, как трахнуть.

Ох, ё!

Не надо было стонать!

Под этим жадным взглядом я мучительно медленно сглатываю и таращу глаза, стараясь выглядеть максимально придурковато. Может, пронесет? Нет, секс у нас был зачетным, но больше я не хочу.

Особенно, учитывая обстоятельства. Это реально будет выглядеть, как плата за еду. А отсасывать за еду, это, бля… Ниже плинтуса, Сашка. Значительно ниже.

Прикидываю, чего делать буду, если он меня сейчас реально потащит трахать в машину. Вырываться? Сопротивляться? Наверно, да.

Я же не за этим его караулила.

Кстати. Надо просто переключить.

Я открываю рот, чтоб пояснить, зачем я ошивалась у дома его родителей.

Не успела ведь в машине рассказать!

Сначала ревела от облегчения, что его все же встретила, потом долго икала и пила воду, потом дрожала так, что Виктору пришлось печку прибавить. А затем у меня уркнул живот.

И подпол понял, что явно ему не светит со мной спокойного разговора пока что. Вот и принял меры.

Привез в этот ресторан, накормил вкусно. Ни о чем не спрашивал. Смотрел только.

А мне не жалко, пусть смотрит.

Главное, чтоб помог.

Пока ждали еду, говорить тоже было бесполезно. Живот урчал. А потом, когда принесли…

Да какие могут быть разговоры, когда тут ТАКОЕ?

Я временно выпала в гастрономический астрал, Виктор, заказавший себе только кофе, курил и смотрел, как я ем.

И, похоже, это дело ему нравилось.

Если я вообще что-то понимаю в мужиках, а понимаю я немного, конечно… Но не настолько.

Так вот, складывается полное ощущение сейчас, что он меня… Хочет.

Вот такую, бледную после болезни, со встрёпанной волосней, с белым кремом на губах…

Да бля! Он — извращенец!

И потому да, надо быстрее к делу, выторговать свои условия и свалить побыстрее.

Но прежде, чем я произношу хоть что-то, он успевает задать вопрос:

— Подельник твой кто?

Ой…

— Ка-какой подельник? — пытаюсь играть дурочку. Он меня сразу расколол! И вот вопрос — что я ему могу предложить? И нафига ему со мной вообще возиться? Может, он уже все про меня выяснил? Он же ФСБшник! Ой, Сашка, какая ты тупая все же…

— Так, разговор окончен, — он выплевывает зубочистку, — пошла нахер отсюда.

— Стой! — торопливо начинаю говорить я, потом делаю паузу. Ладно, Сашка. Ладно. Не за жратву ты продаешься все же. Нет. А за безопасность. За жизнь свою. — Ладно. Давай по порядку тогда.

Он откидывается на стуле. Кивает приглашающе.

Я еще раз выдыхаю и… Начинаю говорить.

Все.

Обстоятельно.

С самого начала.

Он слушает. Периодически прерывает меня, задавая уточняющие вопросы. Странные, кстати, на мой взгляд, вообще не логичные.

Отвлеченные.

Например, какое образование у Ваньки. Был ли он в армии. Кому принадлежит комната, в которой он живет сейчас.

Я отвечаю. Правду. Потому что, снявши голову, по волосам не плачут, как говорил наш сторож.

Я сдаю своего кореша. Своего детдомовского друга, который заступался за меня перед старшаками. И пару раз даже дрался за меня. Когда совсем мелкой была.

Сдаю его, наплевав на наше детдомовское братство, на непреложный закон о запрете крысятничества и стукачества, вбитый в подкорку.

Рассказываю все.

И чувствую себя при этом отвратно. Несмотря на то, что Ванька — сам крыса, я-то не такая!

А нет, Сашка, ты — такая. Привыкай.

Виктор после того, как я замолкаю, тоже какое-то время молчит.

Сверлит меня взглядом.

Странным. Очень странным. Словно на детальки паззл раскладывает. Крутит-вертит каждую деталь, прикидывая, правильно-неправильно, пойдет-не пойдет…

Потом берет телефон и, глядя мне в глаза, начинает надиктовывать невидимому собеседнику мои данные. И данные Ваньки.

И, если он ищет в моем лице неуверенность, то вот фигушки ему. Я всю правду сказала. Хоть и стыдно, и тупо это. Но всю.

И проверить это реально легко с его связями.

— Пей кофе, Саша, — кивает он на большущий стакан кофе с молоком и пушистой шапкой взбитых сливок.

А сам углубляется в чтение информации, которую ему уже, походу, скинули на телефон.

Я пожимаю плечами и пью. Вкуууусно. Конечно, не такой оргазмический оргазм, как с десертом, но все равно вкусно. Хлюпаю неприлично трубочкой, ловлю на себе осуждающие взгляды официантки.

Вынимаю трубочку из кофе и, назло ей, демонстративно начинаю обсасывать конец. Тоже громко втягивая остатки сливок и кофе в рот.

Она морщится чуть заметно, а мне весело. Ишь ты, красотка благородных кровей! Можно подумать, сама так никогда не делала!

Назло ей еще раз облизываю трубочку.

И ловлю взгляд Виктора на своих губах.

Да ну нахер.

Маньяк, блин.

— Так, Саша, — он подается вперед, смотрит на меня, не отрываясь, серьезно и жестко, — на первый взгляд, информация по тебе выглядит вполне стройной. Но я не могу на основании ее и твоих слов тебе верить. Слишком много вопросов, ответов на которые ты не знаешь. Или не хочешь говорить.

— Да я… — тут же вскидываюсь в праведном гневе, но он прерывает решительно:

— Неважно. До полной проверки информации ты будешь под присмотром. И не просто под присмотром…

Я молчу. В принципе, я готова к его любому предложению. И даже знаю, на какие точно не соглашусь.

Он усмехается мне, словно мысли в этот момент читает, и говорит:

— У меня есть для тебя работа, Саша.

Опа! А вот этого я не ожидаю!