Житие несвятой Марии. Новеллы

Мария Козимирова

Эта книга уникальна. Прежде всего, тем, что написана неписателем. Вернее, не профессиональным писателем. Но перелистнув лишь первую страницу, забываешь об этом… как забываешь о себе, времени, делах. Ибо написанное очень индивидуальным, самобытным, живым языком повествование полностью захватывает, заставляя проживать вместе с героиней все сложные перипетии ее жития.

ГЛАВА 8

А вот чтобы обманывать меня и пользоваться моей малолетней глупостью, для этого у меня были старшие сёстры. Помните, я хотела про вечёрку рассказать? Хотела, да всего так много случалось, а сразу про всё не получается.

Вот вы бы задумались и спросили меня, а как же это я тут пишу про себя? Я же в триере сплю. Про тот садик детский я уж давно позабыла. Да, долго искали меня, и когда я выспалась в триере, то услышала в ограде, как Дарья Гавриловна выла жалобно, и как сильно тятя всех материл, даже без русских слов.

А мне (я уже проснулась) было страшновато. Да и мокрый подол был. А куда деваться? Давай кричать. Тут и мама, и девки, и соседи ближние собрались.

Шутка ли? Председательская Маруська в триер залезла и спит. А ее полдеревни ищут. И слова такие нехорошие про меня: «Выдрать бы ее путём… Неужто у Николай Максимыча ремня на неё нет?»

Нет, не было у моего дорогого тятеньки на меня не только ремня, но и тоненькой ивовой веточки. Сроду пальцем не тронул. Старшие сёстры очень даже бы охотно накостыляли мне за вредность, но боялись отца.

Так и росла я «вольным казаком». А вот за простодушность свою много страдала.

Я же вам про вечёрку вроде начала. Ну, не про само гулянье. Так и не довелось мне чудными деревенскими вечерами под звёздным небом под гармошку у околицы песен попеть. Может быть, на меня бы кто-то из парней посмотрел, хоть тот же Колька Каржов… Может, он тогда носом швыркать перестанет и «соплёй» его звать не будут. Мечты…

А пока сестра моя любимая Анна ласково так, с улыбочкой, пока я не сбежала на улицу, улещает меня:

— Маруся, а чё вы с Райкой сегодня делаете?

Простая душа, то есть я, отвечает, что дел у нас с Райкой по уши…

— Девчонки по ягоды вчера сговаривались, может, и нас с собой возьмут…

На что сестра говорила:

— Ох, мила ты моя, они уж в лесу наверное, видела я утром в окошко… как они собиралися около дома Цильмана. Ушли они, моя хорошая…

Видя мою расстроенную рожицу, Анна спешила успокоить меня:

— Не переживай, вот мы с девками пойдем в лес, вас с Райкой возьмём…

Много ли ребёнку надо, чтоб утешиться?

А Анна тем временем уже подговаривается, что, дескать, сегодня вечером они возьмут нас с Райкой, и ещё кого-нибудь можно сговорить постоять недалеко, посмотреть немножко на круг. Обманный диалог продолжается… — Ты, Марусенька, у нас такая умная да ловкая… собери подружек-то, да насобирайте шишек да сухих веток в сосняке. Да побольше… Там, за часовней, старые ведра лежат, вот в них и насобирайте, да еще в кучки… Дыму-то много надо…

— А вы не обманете?..

— Да, Бог с тобой!.. Да когда это я тебя обманывала? Это Ольга в прошлый раз тебя обманула…

Хотя, по совести сказать, я и не помнила, кто и когда меня обманывал. Не помнила, и всё.

— И Райку возьмём?

— И Райку… и ещё, кого хочешь, возьмём…

Счастливая донельзя, я бегала по улице, собирая своих друзей. И пошла работа. Сосняк у нас большой, сосны старые, толстенные, высокие, прям небо подпирают. Ух, шишек под ними полно. А понизу заросли тёрна, шиповника, всё колючее. Пальцы исцарапаны, занозы кругом… Друзьям моим уже давно не нужна никакая вечёрка, намылились убегать. Но, все-таки, натаскали, кто в чём — кто в платке, кто в подолишке. Жарко, потно, очень пить хочется… Худо-бедно, хоть не очень много, но смело можно вечером на бал, к околице.

Не тут-то было…

Вечер тихо, ласково опускается на уставшую деревню. Заскрипели воротные петли, встречают своих кормилиц у ворот бабы…

Вот такая благодатная тишина и в душе, и в тёплом пыльном воздухе… А кормилицы с поскотины идут медленно, важно, понимая свое предназначение. Вымя, полное молока, тяжелое, походочка — заглядение…

Пастух позади стада шагает, не торопит коров как утром, не орет благим матом, не щелкает кнутом. Бабы до поскотины провожают утром и вечером встречают, как дорогих гостей, своих кормилиц. Вот и дойка закончена, куры, эти хлопотушки, спят давно, все дела во дворе переделаны. Сели ужинать. Даже я умытая и в чистом платье. А как же. Мне же на вечёрку посмотреть обещано. Я даже ноги хотела вымыть по такому случаю, да мне как будто кто шепнул: «не надо». Ну, я и рада, что так сойдет, мне же не плясать.

А сердце билось по-воробьиному от радости и какой-то неясной тревоги. Правильно, тревога-то сбылась, а вот радость в слезах спать отправилась всех вперёд. Ужин закончен.

А что мы, к примеру, ели — щас скажу.

И когда это мама всё успевала? Хотя нас и садилось за стол семь да два, да еще два, всем всего хватало. Тут тебе и гора рассыпчатой картошки с маслом и зеленью, и огромная сковорода с мелкой речной рыбкой, запеченной в яйце с молоком, чашка свежего творогу со сметаной, мед всегда к чаю, молоко, хлеба гора, мягкого и запашистого, сметана отдельно, мало ли кому хлебом макать охота. От такого ужина ясно, что в сон поклонит. Но меня в тот вечер ко сну не клонило. У меня важное дело…

Это же надо? Ушли девки в горницу и дверь за собой закрыли. Чего-то там хихикают, чего-то сговариваются… Наверное, про женихов говорят, так это мне не интересно нисколечко. Мне бы дымком от шишек подышать, на звезды бы посмотреть из темноты, а если повезет, так и луну увидеть. Я ведь только день видела, а с раннего вечера до утра дрыхла, как пропащая. Вот что интересно, спать я тоже любила. Заглядываю потихоньку в горницу к девкам:

— Ну, чё вы так долго-то?

— Сейчас, Марусенька, скоро мы, скоро…

— А гармошка-то будет?

— А как же, милая, как же, обязательно будет… Мы гармонисту сказали, что вы с Райкой и шишки собирали, и вообще вы уже подросли, и он может и для вас с Райкой чего-нибудь сыграет…

Мамы дома нет, она с бабами на завалинке у Стешиного дома. Сидят, про свои дела говорят. С бабами не интересно. От нетерпения стою, с ноги на ногу перетаптываюсь. В душе огонь желаний…

Наконец, из горницы выглядывает Зоя, самая вреднущая из сестер.

Шепотком мне:

— Беги за Райкой-то, да маленько погодя за нами следом и идите, а мы вас там встретим…

Сказано-сделано. Подхожу к соседям, калитка открыта. В избе тихо, темно. Наверно, в гости ушли. Вышла на улицу, слышу, Сёмиха со Стешиной завалинки, где и мама сидела, меня окликнула:

— Ты чё, Маруся, хотела? К дочке, дак она уж спит…

Ну, маме не стала ничего говорить, что я-то спать не собираюсь. Бегом в свою избу, а там тихо, отец в кути что-то с уздечкой мастерит. Я всё почти поняла…

— А девки где???

— Девки-то? Дак на вечёрку побежали…

— А я???…

Мое маленькое сердечко просто взорвалось от острой обиды и предательства. В тот момент я перестала жить. Я даже заплакать не могла. Вдруг, какие-то нежные, тонкие, еле слышные, как звон хрусталя звуки наполнили меня, и забылось всё.

Утром, как ни в чём не бывало, сидела за столом во время завтрака рядом с сестрами и чётко осознавала, что из всех моих дорогих сестёр я не буду любить Зою…

Это было так страшно — кого-то не любить…

Потому, что мне мир улыбался, а я его любила и ничего не боялась.