Путь тарбагана

Мария Лабыч, 2020

Небольшой поселок, некогда крупный порт отступившего моря. Ныне затерянный в песках спутник умирающего города. Наши дни. Глобальное изменение климата повлекло за собой череду катастроф. Новые условия поставили людей на грань выживания. Среди них «пришлые» исследователи природных феноменов и исконные жители с самобытной культурой, медики и шаманы, историки и военные, старики и подростки. Странные болезни, тотальная нехватка воды, токсическое действие донных отложений. Тонкий мир духов из прошлого – возможная игра подсознания. Случайная встреча двух давних «заклятых» друзей заново перекраивает их жизнь, позволяя разрешить загадку Мертвой долины. А может быть, и снять проклятие исчезнувшего моря.

5

Мириам было девяносто. С тех пор минуло сколько-то лет, но на этой цифре она решила остановиться, и бросила счет. Что смысла считать годы, когда вокруг тебя одни мертвецы. Никому это не нужно. Были дети, были внуки… никого. Теперь они обитают там, за малым перевалом, среди других теней. Только красавица Айшат лежит далеко в горах. Милая вечно одинокая девочка, бриллиантовая королева.

Уж много лет назад Мириам решила, что всевышний забыл о ней. В его скорбном списке ее имя, видно, вписано неразборчиво. Знаете, как бывает… Но шли годы, стирая грани, и теперь в ее собственном списке имя бога не значилось. То есть стерлось от времени. Да и вообще пуст он был, этот список. Пуст, как душа младенца. И вокруг никого.

Жалеть нечего, скорбеть не о чем. Глядя в прошлое, жизнь Мириам можно было назвать счастливой. Было в ней горе, было много радостей. Что говорить, ее дети умерли здесь, в ее доме, от глубокой и честной старости. Она сама закрыла им глаза. В них не было боли, ее Мириам оставляла себе. Только юная Айшат, звезда ясная, ослушалась. И нарушила этот уклад мудрого хода вещей. Чем и стерла окончательно имя творца из жизни и памяти Мириам. Остался белый лист, пустой, как долина Мертвого моря.

Мириам вошла в низкий саманный дом, словно ушедший наполовину в землю. Навстречу повеяло прохладой и чистотой. Она прошла вдоль стен, вынимая из глубоких оконных проемов сухие ветки саксаула, обмотанные овечьей шерстью, как пыльной паутиной. Два часа ее не было дома, а шерсть высохла досуха. Видно, сегодня восточный ветер.

Старуха вынесла ветки во двор, принесла воды из колодца, и долго отполаскивала их в огромной кадке. «В двенадцати водах», так учила Мириам ее мать. Так учила она Айшат. Но теперь Мириам некого стало учить, и однажды это уйдет вместе с нею. В двенадцатую воду старуха добавила меру меда и пригоршню извести, обильно смочила саксаул и вернулась в дом. Каждый куст вложила в свое окно.

Закончив, старуха вернулась к порогу. Два тяжелых молочных бидона стояли у двери. Одинаковые как близнецы. Ломило спину, и красные руки ее болели от студеной колодезной воды. Но по-другому нельзя. И Мириам подняла оба бидона, отнесла их на кухню и сняла крышки. Опустив руку в один из них, она мерным, повторяющимся жестом стала доставать из него камни. Один за другим. Они были черные. Их место справа. Слева легли камни из второго бидона Мириам. Белые камни.

Разбирая булыжники, Мириам блуждала в закоулках своей памяти. Она была крепка, как крепки были ее руки и зорки ее глаза. Воспоминания вчера, семи-, шестидесятилетней давности сменяли друг друга одно за другим, одинаково яркие и живые. Это было как сон наяву. Мириам знала и помнила много больше, чем хотела. Перебирая камни, она вспомнила, как чинила для мужа рыболовные сети, иногда подбивая булыжником уток. И следом перед ней предстал образ темноволосой девушки, сегодня утром отпрянувшей в страхе от окна. Чужачка. Агроном Тома. Мириам напугала ее.

Старуха не обиделась и не удивилась. Десятки лет назад она привыкла к тому, что ее здесь недолюбливают. Не секретом для нее было и то, что она считалась своего рода Кытгымским проклятьем. Повстречать на пути Миртад — Каменную Молочницу грозило бедами и неудачей. Завидев ее, иные норовили свернуть в подворотню, другие подобострастно здоровались. Мальчишки швыряли в нее камнями. Чаще мелкими и мимо. Не для того, чтобы причинить боль, а для того, чтобы победить свою слабость и страх.

Все верно. Кытгым знает, что делает. Мириам знала тоже: эти ненависть и страх неслучайны. Конечно, странно, что еще подростком твой ныне почтенный отец бросал морскую гальку в ту же самую, ничуть не изменившуюся за четверть века старуху, что и ты. Само по себе это противоестественное постоянство достойно кары. К тому же поселок не мог ей простить визиты к внучке на дальнее чумное кладбище. Эта давняя история, но до сих пор шестая зона закрыта для посещений. Было и кое-что посерьезней.

Мириам не знала, как это у нее получается. Только она видела, кто из детей носит в себе страшную болезнь. Кто обречен, а кому еще можно помочь. Это было в их лицах. Будто старческие глаза видели, как должен выглядеть этот Анзор, или Мурат, или Петя, будь он здоров. И как его маленький образ отклоняется, и становится сам на себя не похож, когда кормит страшного жильца — опухоль. И ни он сам, и никто другой об этом еще не знает.

Раз кто-то из ребят не рассчитал, и попал ей в спину камнем слишком сильно. Поясница сразу онемела, Мириам задохнулась и выронила бидоны. А когда повернулась, то прямо перед собой увидела постреленка лет десяти. Из тех, кому помочь еще можно. Она пристально смотрела на ребенка, пытаясь убедить себя в ошибке. И находила все новые черты недуга, одну за одной. Пацан между тем остолбенел, с животным ужасом глядя на камни, высыпавшиеся из ближнего бидона. Черные камни.

— Не бойся, — сказала ему Мириам. — Я пойду к твоей матери. Тебе еще можно помочь.

Ватаги отважных парней мигом и след простыл.

Торопливо, подряд, вперемежку, она собрала рассыпанную ношу. Вечером исполнила обещание, отыскала мать хулигана и рассказала ей все. Женщина втрое младше ее выслушала Мириам стоя, без единого слова, и жестом указала ей на дверь. Но в больницу пошла. Мириам только это и было нужно.

На следующий день поселок облетела весть: диагноз верен. Каменная Мириам прокляла ребенка недугом за брошенный камень.

Она не боялась этих людей. Каждое утро выходила она в поселок с двумя бидонами, полными камней, и искала новую жертву болезни. И успела завершить еще несколько удачных охот. Но страшнее всего были дни, когда встречался ребенок, который совсем на себя не похож. Его лицо ей говорило: поздно, мне нельзя помочь. Она долго всматривалась, пытаясь отыскать хоть тень надежды. Не найдя, отворачивалась, и молча шла прочь. А люди за ее спиной качали головами: «Глядите, Миртад отметила новую жертву». Этих «непохожих» детей она видела день ото дня, снова и снова, помнила их имена, имена их родных и их предков. А потом они исчезали с улиц. На смену им рождались другие.

В день второй сирены Мириам после полудня снова вышла на улицу. Ее мутило от усталости. Но утром улицы были пустынны, а значит, охота не окончена. Она сощурилась в ясное небо. Оно было спокойно. Миртад с трудом оторвала бидоны от земли и направилась вдоль родной кривой улочки Портовой. В переулке ее остановил патруль, и люди в военной форме попросили ее вернуться домой, и подробно объяснили, как опасно сейчас на улице. Она подождала, пока молодые люди выговорятся, не выпуская бидонов из рук. И двинулась дальше, с трудом переставляя ноги. Военные не решились ее задерживать.

— Старуха спятила. Надо бы доставить ее домой… — слышала она неуверенный шепот из-за спины.

— В мою машину она не сядет.

Хлопнула дверца, и дежурные продолжили патрулирование.

Мириам не смогла далеко уйти. Она рассчитывала, что дорогу осилит идущий, пусть даже такой немощный, как она. Но усталость наваливалась, казалось, сердце колотится вхолостую. Дорога и дома перед глазами темнели, почти угасая. На перекрестке под палящим солнцем старуха села в дорожную пыль. Пока зрение не восстановилось, она ощупью отыскала в пыли еще два камня, и положила их в каждый бидон. Поднялась сначала на четвереньки, потом во весь рост и очень медленно, едва переступая, вернулась к дому.

У своих ворот она увидела другую машину приветливого желтого цвета. Она была не в силах удивляться или о чем-нибудь спрашивать, когда ей вежливо помогли сесть в просторный салон и повезли на запад.

Молча смотрела Миртад в зеркало заднего вида, и видела удаляющийся зеленый забор и два бидона, оставшиеся стоять напротив низкой старой калитки с резьбой в виде головы лошади.

Это было обычное лечебное заведение закрытого типа.

В уютном светлом кабинете за стаканом крепкого сладкого чая Мириам Миртад популярно объяснили, что никто не сомневается в ее умственной сохранности. Тем не менее, она здесь не случайно. Госпитализация — единственный способ сохранить ей жизнь в перевозбужденном пересудами городе. В клинике лечатся люди — жертвы ее так называемого колдовства. Они в это верят. Им тоже требуется кратковременная передышка и возможность без страха вернуться домой. И главное, что жителям Кытгыма надо дать время успокоиться.

Лишь несколько вопросов озаботили веселого мудрого доктора.

— Почему в народе называют тебя Каменной Миртад?

— «Миртад» — значит «камень» по-саяхски. Это моя фамилия.

— Для чего девяностолетней Мириам Миртад два молочных бидона, полные камней?

— Я стара. Эта ноша — мое здоровье. Эта тяжесть толкает ленивое сердце и гонит остывающую кровь.

— Ты боишься смерти?

— Давно жду ее. Боюсь же немощи. Я сильна, в немощи буду лежать, не умру долго. Я одна, милосердия чужих не хочу.

— Почему же камни твои ты носишь в молочных бидонах?

— Ты не знаешь. И никто уж не вспомнит. Муж мой был рыбак, я молочница. Наша Вета, за ней Мура, потом Клыня давали лучшее молоко на побережье. Муж клал фляги на лед и отвозил друзьям из Республиканского порта на баркасе, так оно славилось. Потом ушло море. Ушли богатые степи. Клыня мучилась, не могла принять комбикорм. Вскоре пала. А бидоны остались. Я носила их, сколько помню себя. Это моя ноша.

Миртад раскрыла ладони. На них были сплошные белые мозоли, отполированные до блеска.

— Почему же в бидонах твоих только черные и белые камни?

— Глаза мои зорки вдаль. Вблизи совсем плохи. Черный от белого отличить проще, чем серый от серого.

— Для чего отличить?

— Все еще думаешь — колдовство, доктор? — усмехнулась Мириам. — Ошибаешься. Спина у меня сдает. В каждой руке должен быть одинаковый вес, или здоровье станет болезнью. Я распределяю вес по цвету своих камней. Черный к черному, белый к белому.

— Все гладко, Мириам. Все складно. Только зачем перекладывать камни? Пусть и лежат они так, как сложены, всегда. Каждый в своем бидоне. Одинаковый вес. И порядок, и покой.

— Покой не нужен. В нем пустота. В пустоте зло заводится легче.

— Ты перекладываешь камни, чтобы в них не завелось зло?

Мириам много лет не говорила столько слов подряд. Язык ее отяжелел от разговора. Коротко она ответила:

— Ешь, голодный. Доктор, лечи. Мириам Миртад, молочница из Картэка близ Кытгыма, перекладывай камни. Сегодня нет нужды. А завтра верни мне мои бидоны. Они стоят у моих ворот. О камнях не заботься. Я соберу их здесь. Сама.