Метро 2033: Изоляция

Мария Стрелова, 2016

«Метро 2033» Дмитрия Глуховского – культовый фантастический роман, самая обсуждаемая российская книга последних лет. Тираж – полмиллиона, переводы на десятки языков плюс грандиозная компьютерная игра! Эта постапокалиптическая история вдохновила целую плеяду современных писателей, и теперь они вместе создают «Вселенную Метро 2033», серию книг по мотивам знаменитого романа. Герои этих новых историй наконец-то выйдут за пределы московского метро. Их приключения на поверхности Земли, почти уничтоженной ядерной войной, превосходят все ожидания. Теперь борьба за выживание человечества будет вестись повсюду! Они не начинали эту войну. Они не были к ней готовы. Не бойцы, у которых за плечами служба в «горячих точках» или хотя бы армейская «срочка». Не выживальщики. Не ученые и даже не люди рабочих профессий. Всего лишь студенты-гуманитарии и несколько их преподавателей, чудом спасшиеся в день Катастрофы. Вчерашние дети, вполне безоблачное «вчера» которых в один момент обернулось страшным «сегодня» и совершенно непредсказуемым «завтра». И все же они не сдались, даже оказавшись в полной изоляции. Только вот беда никогда не приходит одна: тайна, которую двадцать лет хранит заместитель начальника бункера Марина Алексеева, в любой момент может превратить кошмарный сон в реальность…

Глава 3

Трудом и знанием

В медпункте было тихо и пусто. Марина взглянула на маленькие часики на столе медика — время обеда. Пожилая Людмила Владимировна, одна из последних «старших» — довоенный врач институтского корпуса, отправилась на второй этаж, где из большого котла разливали суп. Систему питания в бункере налаживали централизованную, добытая в разрушенной столовой электрическая плита была единственной, а костры разжигать запрещалось строго-настрого — в закрытом помещении отравиться дымом было проще простого. Еду готовили по очереди назначаемые Василием — помощником Андрея — дежурные, посменно, три раза в день. Вторая смена дежурных отмывала кастрюлю и миски. В условиях железной дисциплины обед выдавался по часам. Марина нахмурилась — прием пищи она пропустила. Так бывало и раньше, но верный Петя припасал для нее миску супа, относил в кабинет, где можно было доесть его хотя бы холодным. Теперь заботиться о начальнице было некому.

— Петя, Петенька… Почему именно ты? — горько прошептала Алексеева.

За ширмой заворочались. Послышался стон.

— Марин, ты? — раздался слабый голос Вани. Он характерно картавил.

— Да, я. Как ты? — Женщина зашла за ширму.

Ваня Волков, один из коллег Марины по факультету, молодо выглядящий мужчина с темной бородой и сединой на висках, лежал на кушетке у стены. На его щеках играл болезненный румянец, рука была перевязана бинтами.

— Жить буду, не помру, — в тон ей отвечал Волков.

— Только рука? Или еще что-то?

— Только рука. Меня Петя прикрыл, когда я дверь отпустил. Пока «философ» его пытался сожрать, я тварь и шлепнул. Прости, Марин. — Ваня отвел взгляд, сообразив, что женщине больно слышать про Петра Васильевича.

— Ничего. Значит, так было нужно. Он спас тебя и меня. Нечаянно или осознанно — я не знаю. Мне важно, чтобы ты поправился. Если бы мы оплакивали каждого умершего, рыдали бы до сих пор. Ваня, ты мне нужен сейчас. В планах вылазка, потом нужно озаботиться вакцинацией.

— Марина, — Ваню передернуло от слова «вакцинация», — мы уже который год колем себе фиг знает что. Ты мне одну вещь скажи: почему именно геронтологические препараты? Может, стоило бы колоть что-нибудь для иммунитета, искать панацею от радиации? Зачем ты пытаешься сохранить нас вечно молодыми?

— Потому что так нужно. Ты не понял, что даже если каждый месяц ты меня будешь спрашивать об этом, мой ответ не изменится? Так как твоя рука? Что у тебя там?

— Перелом и открытая рана, у этой тварюги зубы — кость пополам раскусывают только так. Срастется. Но в экспедицию с переломанной рукой не пойду.

— А я тебя с переломанной рукой и не возьму. И вообще никого не возьму. Одна пойду.

— Сдурела?

«Ванечка, Ванечка… Знал бы ты правду!»

— Ничего. Автомат в руках держать умею, отобьюсь, — бросила Марина.

— Если не вернешься, все твои тайны и интриги станут общедоступными! И представь, что тогда будет с бункером, — прошептал Волков.

Марина ухмыльнулась. У нее хватало ума носить записную книжку с собой в поясной сумке, поэтому тайны умрут вместе с ней. «Или с последней каплей препарата», — про себя добавила Алексеева.

— Ничего не случится. Тебе вкололи промедол?

— Не, повязка новокаином пропитана. Промедол беречь надо, его мало, а новокаин так не спасет, как шприц промедола при травме на поверхности.

— Больно? — участливо спросила Марина.

— Да не маленький, потерплю. Сейчас Людмила Владимировна супчику принесет, поем — и отсыпаться.

— Лады. Отдыхай. А я побегу, у меня еще дел достаточно.

— Бывай, — улыбнулся Ваня.

Марина закрыла за собой дверь медпункта. «Молодец, держится. А сколько натерпелся — страшно подумать…»

Заместитель начальника бункера спустилась по шаткой лесенке на второй этаж в надежде успеть к окончанию обеда. Но не успела — все уже доели, и дежурные унесли миски и котлы в мойку.

Сейчас взрослое население бункера разошлось по своим делам, а восемьдесят три юных обитателя бункера — от пяти до семнадцати лет — сидели прямо на полу рядами и слушали, как Василий, помощник Андрея Савельевича, читает лекцию по истории.

Когда случилась Катастрофа, Григорий Николаевич вместе с коллегами решил сделать в изолированном бункере оплот культуры. Иного выхода не было: в замкнутом пространстве, в изолированном помещении, свободное время становилось губительным. От безделья развивалось вольнодумство и бесконтрольная массовая паника. Решив неотложные проблемы с питанием, освещением и водоснабжением, профессор Кошкин быстро справился с организацией досуга в новом, непривычном для исчезнувшего мира социуме.

Студентов в свободное от обязательных работ время усаживали рядами в бункере, и каждый из выживших преподавателей рассказывал что и как умел. Среди спасшихся оказался один экономист, по совместительству математик, четыре профессора-историка, в том числе несостоявшийся научный руководитель Марии Филипп Игоревич, медиевист. Правда, долго он в бункере не прожил — всего два с половиной года. Также спаслось трое философов и охранник, который преподавал молодежи средства самообороны, устройство «калашей» — их в бункере оказалось десять, — и выживание при радиации. Именно это оказалось самым ценным навыком. Охранник, правда, тоже долго не протянул — сказывались постоянные дежурства на верхнем уровне, да и возраст у него был немолодой.

Теперь — сами уже немолодые, умудренные практическим прикладным опытом и базой знаний, бывшие студенты — историки, философы и политологи — передавали накопленные сведения молодежи.

Всего преподавателей было восемь. «Уже семь…» — горько подумала Марина. Ваня рассказывал подрастающему поколению историю Советского Союза. Вскочив на грубо сколоченный ящик, заменявший трибуну, он вдохновенно вещал про Ленина и Сталина, про Вторую мировую войну и Интернационал. Молодежь, никогда не видевшая внешнего мира, в такие моменты замирала и слушала раскрыв рот. Марина преподавала пение и рисование (вспомнился прежний опыт — до Катастрофы, помимо работы на кафедре, женщина занималась пением с детсадовскими детьми). Когда стройный хор голосов оглашал своды бункера, время замирало. В гробовой тишине чуть хрипловатые от долгого пребывания под землей, видоизмененные из-за мутации рты выводили «Россия — священная наша держава!», замысловатые русские народные песни и средневековые хоралы, коих Марина еще помнила несколько штук. Добытый в подвале магазина электроники синтезатор барахлил, постоянно выходил из строя, но ценился как величайшая святыня. Без разрешения Марины к нему не мог прикоснуться никто, даже Андрей Савельевич. А те, у кого обнаружились способности к рисованию, охотно пачкали блокноты шариковыми ручками и залитыми спиртом фломастерами, такими желанными и дорогими. Костя, один из студентов-историков, показывал приемы самообороны, учил молодежь собирать и разбирать выведенный из строя «калашников», показывал, как правильно целиться, маскироваться, где находятся болевые точки и нервные узлы. Ирина, девушка-философ, рассказывала новому поколению о великих ученых прошлого, заставляла их думать, познавать себя. Марина уходила с ее занятий подавленной и грустной. Слишком много самокопания в этом мире до добра не доводило, поэтому занятия Иры она контролировала лично. Cogito ergo sum, «пока я мыслю, я живу», — но этого самого «когито» в мире, где не живут, а выживают, не могло быть слишком много.

Сейчас ребят обучал Василий. Мужчина был несколько старше их всех, когда случилась Катастрофа, он заканчивал аспирантуру. Вася преподавал математику и элементарную физику — насколько сам знал и насколько помнил. Ребята галдели, не слушали — математик даже прикрикнуть толком на них не мог. Да и понимал, что предмет, казавшийся бесполезным на поверхности, сейчас еще больше потерял смысл. Цепочки формул, какие-то непонятные знаки для старших, таблица умножения для малышни — все это казалось подрастающему поколению скучным.

— А ну, тишина! — прикрикнула Марина, приветственно помахав Васе рукой.

Ребята сразу притихли, как-то сжались, стараясь казаться незаметнее.

«Неужели меня так боятся?» — невесело подумала Марина. Подумала — и тотчас кивнула самой себе. Боятся. Еще как. Уважают, но страшатся. И тому есть причины.

Василий продолжал урок. Алексеева прошла дальше. Вон, у стены скатана в рулон карта России. Разведчики еще лет десять назад раздобыли чудом уцелевший ламинированный кусок бумаги полтора на полтора метра. Это спальное место Ксении Андреевны, девушки-историка, которая занималась до войны исторической географией. Сейчас ей выпала честь обучать детей премудростям землеописания. Ксюша сидела у стены и рисовала в блокноте, периодически задумчиво покусывая ручку.

— Привет. Чем занята? — улыбнулась Марина, присаживаясь к ней.

— План местности по памяти рисую. Посмотришь? — приветливо ответила женщина. С бывшими коллегами отношения у Марины складывались довольно удачно.

— Посмотрю. — Алексеева взяла у Ксении блокнот. — Это Ломоносовский проспект, что ли? Довоенный? Ты еще помнишь, как он выглядит?

— Ну, ты же помнишь, как в Симферополе вдоль реки Солгир пройти от железнодорожного вокзала до авто, — усмехнулась Ксюша. — А была-то там пару раз. А я по Ломоносовскому каждый день в универ таскалась от метро.

— А вот на больное место давить — некрасиво, — мягко пожурила ее Марина. — Но сейчас ты ошиблась. После войны все давно уже разворотило, и выглядит план совершенно иначе.

— Да я представляю, надо думать. Только детям покажу, как и правда было. Они чаще начали спрашивать, что там, на поверхности.

— Поколение разведчиков растет. В советские годы все хотели стать космонавтами. В наше время это ушло в прошлое, было крутым сидеть на попе ровно и ничего не делать, зато деньги грести лопатой, в чести были профессии бизнесменов, банкиров и прочей шушеры. А теперь, когда деньги уже ничего не значат, снова в моде стали опасные профессии. Только она у нас одна. Разведчики. Что это — регресс или цикл?

— Регресс. Цикла быть не может. Нечего восстанавливать. Видела, чего приволокли из последней экспедиции?

— Из той, которую Паценков отправил?

— Ну да. Мне Миша принес, он мне постоянно что-нибудь интересное приносит. — Ксения вытащила зажатый между страницами блокнота листок.

Заляпанный кровью клочок бумаги. Марина торопливо скользнула по нему глазами.

«…черные лезут. Они не боятся радиации, живут на поверхности. Не боятся прожекторов и идут на пули… Выглядят как люди, ходят на двух ногах… Щупальца жалят… Спасите. ВДНХ…»

— Откуда это? — спросила Алексеева.

— Мишка с земли поднял. Видимо, у какого-то местного разведчика выпал. Не знаю зачем, но очень ему этот клочок приглянулся. Он вообще до сих пор верит, что мы можем связаться с внешним миром. Только метрошники нам двери не открывают, — вздохнула Ксения.

«И не откроют!» — зло подумала Марина. Однако вслух спросила:

— Что думаешь на этот счет?

— Насчет черных? Мутанты, наверное. Сожрут ВДНХ, костей не оставят. Жалко. Я, помнится, каждый день через ВДНХ из Пушкино ездила на автобусе. Красивая станция. Особенно решеточки на вентиляции круглые нравились.

— Мутанты? На двух ногах, которые осмысленно идут под пули?

— С чего ты взяла, что осмысленно? Они чуют добычу.

— Добычу? Не, будь это бездумные животные, инстинкт самосохранения взял бы верх. Это хомо новус, новый король верхнего мира.

— Ты со своими теориями совсем с ума сходишь, — усмехнулась Ксюша. — Какой хомо новус? Может, конечно, и новус, но то, что хомо, — очень сомнительно. Последние люди отсиживаются по бункерам и убежищам, как тараканы…

— Как знать, как знать, — покачала головой Марина. — Ладно, Ксюш. Пойду я. Еще дел полно.

Еще из «старой гвардии» в бункере оставался Юра, бывший политолог, единственный, пожалуй, человек, который мог объяснить подрастающему поколению, почему они оказались здесь. Юру уважали, молодежь ходила за ним хвостом, его теории о будущем мира сего поселяли в души надежду. Марина горестно усмехнулась. «Надежду… Что же, надежда помогает выжить. Но разве выживание — самоцель в этом мире? Выжить — чтобы стать? Кем?»

— А еще был Петя. Но теперь его нет. Просто все как… Был — и нет… Не стало — так бездарно и так просто… — прошептала женщина.

Их оставалось четырнадцать. Четырнадцать тех, кто помнил прошлый мир, в этом проклятом бункере, последнем пристанище.

Был Андрей Савельевич, их бессменный начальник.

Любаша — агротехник, женщина немолодая, но с горящим взглядом. До войны Люба каждое лето проводила в деревне далеко за МКАД, копалась на огороде. Ее розы каждый год в начале осени украшали кабинеты. Навыки Любы в выращивании растений спасли бункеру жизнь. Это она первая додумалась до применения ультрафиолетовой лампы, уговорила команду разведчиков совершить опасную вылазку далеко в город в поисках мешка минеральных удобрений, она разбила грядки на нижнем ярусе, и теперь мелкая, жухлая картошка, морковь, свекла — самые неприхотливые корнеплоды — составили основу рациона подземных жителей.

Была Валя — старший повар. Она единственная из оставшихся «старых» не была студенткой. Ее спасло то, что столовая находилась на первом этаже, и молодая женщина успела скрыться в убежище, когда началась бомбежка.

Миша, старший разведчик, муж Ксении. Как сказать — муж… В бункере браки заключались начальником, и в условиях меньшинства мужчин измена оказывалась морально и этически оправданной… Миша за двадцать лет стал опытным разведчиком, зараженную поверхность и разрушенные, кишащие мутировавшими тварями кварталы Раменок он знал наизусть. Когда через два месяца узники бункера решились высунуться на поверхность, он первый отвоевал себе костюм химзащиты, и с тех пор почти не расставался с ним. Они с Мариной вместе поднимались в разрушенный корпус в первый раз, когда группа разделилась, и их кратковременная вылазка была страшной. Мишка на руках дотащил Марину до дверей бункера, когда она, перепуганная до смерти, не могла идти…

* * *

За два месяца жизни под землей централизованное управление бункером наладилось. Нужно было организовать вылазку на поверхность. Неизвестность томила и пугала больше всего. Нарастали панические настроения, поэтому созрела необходимость идти и проверять, узнавать, решать…

Тогда о мутантах речи еще не шло. Страшна была радиация, стелившаяся по земле, набившаяся в землю и в стены. Опасна была радиоактивная пыль, усеявшая город.

Михаил Чернов первый вызвался идти в разведку, когда Григорий Николаевич кинул клич. В тот день начальник вызвал к себе Марину.

— Ты идешь с ними, — сказал он.

Девушка побледнела. В ее памяти не померк кошмар, который творился на поверхности в день Катастрофы.

— Почему я? — прошептала она.

— Потому что ты моя правая рука. И раз на тебя возложили эту большую ответственность, ты должна оправдать надежды. Тебе я доверяю, и, как ты поняла, доверяю безоговорочно. И потом, только тебе я могу сказать, что именно нужно принести с поверхности.

— Вы про еду?

— Да, и про нее тоже. Читай.

Марина скользнула взглядом по листу бумаги.

— Из лаборатории? Но там же, наверное, все сгорело?

— Ваша задача узнать это. Ты все поняла? Единственное, что может нас спасти, — лекарство из лаборатории геронтологии. Людмила Владимировна вспомнила, что в нескольких кварталах отсюда находилось некое закрытое медицинское учреждение. Там шли правительственные разработки множества лекарств, в том числе интересующая нас вакцина от старости. Ты должна проверить, не осталось ли в здании экспериментальных запасов. Они — наш путь к спасению. Осознала? — сурово спросил Григорий Николаевич.

— Осознала. Если не найду?

— Если не найдешь — плохо будет всем. Свободна. Через десять минут у второй гермодвери — инструктаж.

Инструктировал небольшой отряд начальник охраны, Павел Александрович.

— Ваша первоочередная задача — разведка. Не вступать в перестрелку…

— С кем? — удивленно спросил Миша.

— Мародеров в городе может быть достаточно, спустя два месяца разграбить остатки не успели, а радиационный фон должен упасть. Я не знаю, что ждет вас наверху. Я не знаю, как долго удержит радиацию химзащита и сможет ли вообще.

— Что значит — сможет ли вообще? Вы посылаете нас на верную смерть? — вскрикнул бывший студент первого курса Николай.

— Не перебивай. Я не даю гарантий. Просто не могу их дать. В любом случае, слушайте дальше. В низины не спускайтесь, в воронки не влезайте. Там могут скопиться газы. К примеру, хлорциан. Или соляная кислота, если шли дожди. Если увидите, что по земле стелется что-то зеленое, — бегите. Не рискуйте лишний раз. Противогазы не снимать ни под каким предлогом. Автоматы держать на предохранителе, без надобности не использовать. Не разделяться. Командиром отряда назначаю Михаила Чернова. Миша, инструктаж понял?

— Понял, — мрачно ответил парень. — А вы? Вы с нами не пойдете? Почему? Вы посылаете вчерашних студентов без сопровождения в неизвестность? На смерть? На что?

Вокруг зашумели.

— Чернов, отставить истерику. Ты сам вызвался добровольцем. За язык тебя никто не тянул, — холодно ответил Григорий Николаевич, появляясь из-за двери. — Ты уверен, что хочешь знать правду?

— Уверен! — с вызовом бросил Михаил.

Марина тяжело вздохнула. Она-то отлично поняла, почему отправляют именно их.

— Так вот, Миша, представь, что бункер — изолированный, без всяких контактов с внешним миром, оказывается без знающих людей. Если в экспедиции погибнет Павел Александрович, бункер останется без человека, смыслящего в боевом искусстве и средствах защиты от радиации. А если погибнет пять-шесть студентов, которые еще ничего не увидели в жизни, — много ли потеряет бункер? Да, по сути, ничего. Сколько ваших коллег лежит на поверхности, погибших от взрывов, задавленных, отравившихся? Сотни. Или, Миша, без взрослого дяди в двадцать лет никуда пойти не можешь? Надо за ручку отвести? Тогда иди полы подметать, тут особого ума не надо! — Григорий Николаевич посмотрел юноше в лицо.

Михаил отшатнулся, у него побелели губы. Но промолчал.

— Давайте сюда вашу химзащиту. Справимся как-нибудь! — мрачно ответил он, вырывая из рук Павла Александровича светло-зеленый защитный комбинезон.

Марина последовала его примеру. Уж от кого, а от нее Григорий Николаевич точно хотел избавиться. «А хрен ему! Выживу!» — зло подумала девушка. Начальник бункера мягко обнял ее за плечи и отвел в сторону.

— Марина, ты помнишь, что я доверил тебе важное задание. Тебе я разрешаю отделиться от разведгруппы, в помощники с собой возьмешь Михаила. Про задание ему не рассказывай, используй парня как прикрытие, если встанет угроза твоей жизни. Ты должна найти препарат. Как — я не знаю. Но ты должна.

«Твою мать!» — ахнула Алексеева. Вот оно что. Секретное задание, насчет которого осведомлена только она, но какой ценой!

— Мне все ясно.

— Мариночка, я не хочу от тебя избавиться, у тебя же на лице написано, что ты так думаешь. Послушай. От тебя зависит жизнь всех, кто остался в этом бункере. От тебя зависит то, как долго мы протянем. Ты — второй человек после меня, и я сделаю так, чтобы тебя слушались, если ты сможешь достать мне то, о чем я тебя просил. Лекарства от радиации нет… да и оно нас не спасет. Мы слишком долго тянули время. Поторопись. Ты можешь вернуться — и обнаружить свихнувшихся каннибалов, которые не будут соображать, что они делают. Ты видела, сколько человек умерло за эти два месяца. Остались самые стойкие. И в твоих руках — их спасение. Давай. И береги себя, ты нужна мне живой и невредимой. Ты мне очень помогла. Не держи зла. И Мише скажи, пусть не держит. Унижение — самый верный способ пресекать массовую истерию. Так было нужно. Я не чудовище, Марина, не думай обо мне плохо. Я сам запутался. А теперь — ступай. И удачи, — тихо сказал он.

Девушка подняла глаза, полные слез.

— Я постараюсь… — прошептала она.

— Отставить нюни. Соберись. Это очень важно.

Марина натянула противогаз, скрыв бурю эмоций за толстым плексигласом. А дальше… Дальше последовало превращение — из милой, излишне эмоциональной студентки — в сурового и подчас жестокого помощника руководителя бункера.

* * *

«Все люди — приспособленцы, — грустно размышляла Марина, поднимаясь по шаткой лесенке в свой кабинет. — Разве я когда-то могла подумать, что все сложится именно так? Что я спокойно смогу отдать приказ убить человека, застрелить без лишних колебаний? Разве кто-то знал, что я не заплачу, когда умрут мои самые дорогие и близкие? Человек только кажется твердой материей. Он гибкий. Но способен отвердеть душой, когда это нужно. В нашем бункере мы возродили культуру, мы сумели научить детей тому, что знали сами. И кому это нужно? В метро мы не прожили бы ни дня — мы не умеем зубами вырывать себе жизненное пространство. И я не умею. И Мишка не умеет, хотя уж он-то очень суровый и даже жестокий. Нам это не нужно. На нас никто не нападает, никто не покушается. «Философы» — это так, фигня по сравнению с тем, какие твари лезут в метро. Да те же черные с ВДНХ. А с Воробьевых гор, из Москвы-реки? А мы сидим тут, играем в культурную жизнь. Детей учим прошлой истории. Кому это нужно в современном мире? Мы не хомо новус, как хочет думать Ксюша, не оплот новой цивилизации. Мы реликты, живущие прошлым. Динозавры, поверившие, что красота спасет мир. Среди всеобщего первобытного хаоса мы пытаемся быть людьми. Но люди ли мы? Когда у детей по сорок зубов… И мы все еще верим в чудо. Чудо — в замкнутой популяции, без связи с внешним миром? И с последними пятнадцатью ампулами лекарства на сто с лишним человек. Кого спасать? Себя, Андрея? Детей? Нет. Тех, кто сильнее. Как говорил Григорий Николаевич… Как же тяжело. К кому взывать, какому богу молиться в мире, где сама земля стала адом?»

Марина вытащила из сейфа коробочку с ампулами, пересчитала. Четырнадцать. Даже не пятнадцать. В маленьком бункере, где не было денег, не было обмена, а была всеобщая трудовая повинность, это — самое главное богатство. Это — путь к жизни. Последние четырнадцать. Спасти жизнь двадцати восьми человек, продлить ее на пару месяцев? А остальные? Если не вколоть лекарство остальным, то и те не спасутся, скорее, будут мучиться еще сильнее.

«Что же делать, что делать?» — спрашивала саму себя Марина — и не находила ответа. Григорий Николаевич знал, что так будет. Но он умер, перейдя в лучший мир, а она, заместитель главы бункера, здесь, и ей срочно нужно принимать решение.

От навязчивых мыслей ее отвлек стук в дверь. На пороге стоял Миша.

— Марин, разведчик вернулся, из нашей экспедиции. Он между дверями. Распоряжения?

— Сразу ко мне! Разговоры пресекать. Ко мне никого не впускать. Андрея в известность не ставить, — нервно ответила женщина. Ей стало не по себе. Что такого экстраординарного могло произойти на поверхности, чтобы разведчики, которым с детства было вбито в голову держаться только группой, разделились? — Почему задержка? Почему Леша вернулся раньше?

— Это Володя, говорит, что был в метро. Глаза горят, весь в эйфории. Может, перепугался чего и умом тронулся? — Михаил внешне был спокоен, но в его глазах плескалось радостное удивление. Если слова паренька правда, то сбудется его мечта, они попадут в метро, вернутся к людям, будут спасены!

У Алексеевой на сей счет были иные мысли. Если разведчик действительно побывал в метро, то его возвращение чревато бунтом. Марина не собиралась допускать контактов с внешним миром, и на то у нее были причины.

— Понятия не имею. Его — ко мне, срочно, — бросила женщина.

Пока Миша ходил за Володей, Алексеева набрала в шприц лоразепам — сильное снотворное. «Надо немного подстраховаться», — вздохнула Марина. Ей не хотелось, ой, как не хотелось делать из молоденького разведчика местного сумасшедшего. Но придется.

Михаил завел паренька в кабинет и вышел.

— Владимир, — улыбнулась Марина. — Рада, что ты вернулся живым и невредимым.

— Да, Марин Санна! Вы представить себе не можете! Мы встретили разведчиков, местных, они нас к себе отвели! Их сталкерами называют! — Глаза разведчика сверкали.

Алексеева нахмурилась. Ей очень не хотелось разочаровывать восторженного мальчика. Горло сдавил комок, на глаза навернулись слезы.

«Лучше нам всем сдохнуть, чем так!» — хотелось закричать.

— Володя, скажи, почему Леша вернулся один и где Никита? — мягко спросила женщина.

— Ник остался там, со сталкерами!

— Там — это где?

— На Фрунзенской! Мы вдоль реки спускались, до Воробьевых дошли, а тут — разведчики! С Фрунзенской! Настоящие! Они так ловко отстреливались от мутантов из реки, и оружие у них крутое, не то что наши «калаши»! — Мальчишка никак не мог отдышаться, все его существо бурлило от восторга.

«Он пришел рассказать важную весть. С нами идут на контакт, мы спасены, мы можем отправиться жить в социум. Жаль его обламывать. Очень, очень жаль», — с тоской думала Марина, глядя в сияющее лицо юного разведчика.

— Какого черта вас понесло к Москве-реке? Я просила вас отправиться в сторону метро Юго-Западная, дала четкое задание и указания. Почему вы нарушили приказ? — устало спросила она.

— Мы нечаянно! Мы посмотреть хотели, что за монстры такие в реке водятся, о которых дядя Миша рассказывает!

«Дядя Миша… По ушам получит этот «дядя Миша», чтобы детям психику не травмировал своими россказнями! Пусть сам теперь разгребается, разведчик-фанат! Метро ему подавай, людей! Морочит детям голову, вся моя воспитательная работа насмарку!» — На Марину накатилась злость.

— Дальше.

— Ну, мы к реке пошли, а оттуда такая дрянь вылезла, прямо шестилапый восьмихрен!

— Я сколько вас отучаю ругаться? Имей совесть. Ты сдаешь отчет, а не рассказываешь байку! — прикрикнула Марина.

— Простите, Марин Санна. — Паренек опустил глаза. — В общем, она скользкая такая, куча щупалец, по земле на нас поползла, на каждом щупальце как пасть такая, зубастая, и глаза — большие, слизистые. Беее!

Алексеева поморщилась. Да-да, с этим чудом природы приходилось сталкиваться и ей. Тогда эта гадость укусила за ногу Виталия, ее опытного и верного боевого товарища, прогрызла «берцы» и «химзу,» прежде чем ей отстрелили глаза и пару щупалец. Виталика, конечно, пытались выходить, но то ли шестилапый оказался ядовитым, то ли не успели, но Виталий умер от сепсиса.

— Вы могли пострадать. Вас могли убить, сожрать. И я говорю не только о твоей твари из реки. Разведчики соседних станций не менее опасны, поверь мне. Я же велела вам не вступать в контакт! Хорошо. Что было дальше?

— Ну, тут — бабах, и дрянь эта в реку обратно полезла. Мы смотрим — а тут разведчики! Метрошные, настоящие! Ну, они нас расспросили, кто такие, мы им и рассказали, что из бункера. Они нас с собой взяли. Мы целые сутки в метро провели. Там, на Фрунзенской, что творится! Там ветка красная, коммунисты, говорят, заправляют, такие же, как Иван наш! Класс! Шумно, весело, а сколько народу!

— Это все лирика, Володя. Почему Алексей пошел один и почему ты вернулся, а Никита остался там? — напустив в голос канцелярской сухости, спросила Марина.

— Леха еще тогда, когда мы к дверям метро подошли, свалил. Мол, вы не велели ни с кем болтать, ему выговора не надо. Если вы разрешите, он вернется, благо, стук теперь знает. А если нет — то сказал, что нафиг ему это метро не упало, его и тут кормят.

«Какой мальчик, а? Преданный, верный. Пожалуй, из Лешки можно было бы вырастить неплохого помощника, будь он жив и было б у нас время…»

— И вы отпустили его одного? Через реку, где в любой момент может вылезти мутант?

— Он сам так попросил. А мы так в метро хотели попасть! Это же наш шанс! Отправили Леху посыльным к вам, а сами решили обстановку разведать. Вы же сами говорили, что мы разведчики!

Мальчишка потихоньку сникал, видя, что Марина Александровна все больше нервничает и совсем не разделяет его восторгов.

— И что же ты хотел передать мне, разведчик?

— Фрунзенская приглашает нас к себе! Мы рассказали, как хорошо жить в бункере, про агротехника, теть Любу, про наши боевые искусства и образование! Они хотят, чтобы мы переселились к ним!

«Неслыханная щедрость! — с горькой иронией подумала Марина. — Спустя двадцать лет, когда все уже налажено, позвать нас к себе!»

— А Никита зачем остался?

— Он решил, что надо там уже обживаться! Марин Санна, там такоооое! Там людей много-много!

— Ты повторяешься, Володя. Леша мертв. Из-за вашей безответственности его сожрали «философы». Больше тебе скажу. Когда мы пытались втащить Лешу в бункер, в стычке с «философом» погиб Петр Васильевич. Вы с Никитой ослушались приказа. Ты знаешь, что за это в бункере полагается расстрел или, если руководство сочтет нужным вас помиловать, карцер и исправительные работы?

— Марин Санна, но мы же сделали доброе дело! Мы поможем всем выжить! Так будет лучше!

— Ты ослушался моего приказа, — раздельно повторила Алексеева. — Я запретила идти на контакт с жителями метро в мое отсутствие. Это четко объяснялось на инструктаже. Также четко было сказано, что нельзя менять общее направление маршрута вне чрезвычайной ситуации и отделяться от разведгруппы. Теперь скажи мне, что будет, если ты не вернешься к Никите? Что тебе сказали разведчики? Никита же не просто так там остался, а ты соврал мне.

Мальчишка совсем сник и едва не плакал.

— Да, его оставили, а меня отправили сюда. Если я не вернусь вместе с вами, они сами придут, с Никитой.

Марина взяла со стола шприц.

— Не дергайся, а то могу нечаянно сделать больно, — приказала она, протыкая иглой тонкую рубашку мальчика в районе предплечья.

— Это чего? Марин Санна! — крикнул Володя, испугавшись.

— Просто снотворное. Не бойся. Встреча с гадостью из реки на тебя повлияла дурно, тебе привиделось, что тебя пустили в метро. Нам вход туда закрыт, они не нужны нам, а мы — им. Завтра ты проснешься и поймешь, что тебе все приснилось. Всего лишь сон, — негромко промурлыкала Марина, поднимая мальчика со стула и укладывая его на свою кровать.

— Я все видел! Я все сам видел, там люди, там хорошо! Там Никита! — не унимался разведчик.

— А если ты и дальше будешь трепать языком, то я отправлю тебя в карцер, за непослушание. Это все сон, ты понял? — не повышая голоса, медленно сказала Марина.

— Я… все… видел! — последним усилием выговорил мальчик. Язык его не слушался. Наконец, Володя провалился в сон.

Марина выглянула в коридор и вызвала Мишу.

— Мальчик получил сильный стресс. Они с Никитой и Лешей отправились к реке, посмотреть на мутантов, и не справились с ними. Никита погиб сразу, Леша сбежал, но попался «философам» у бункера. А Володя так перепугался, что ему мерещатся разведчики и линии метро. Ты же понимаешь, что в метро его никто не звал, это защитная реакция организма на потрясение. На поверхности наших больше нет. Двери бункера не открывать. Мутанты обладают отличной способностью к звукоподражанию. Дежурных и всех, кого я буду отправлять на поверхность, я оповещу о новом сигнале. Володю отнеси в медпункт, как придет в себя — сразу ко мне, хоть посреди ночи, предупреди медика. А лучше — пусть Ваня за ним приглядит. Пока в бункер не выпускать, мало ли, что ему еще может померещиться.

— Почему ты думаешь, что он соврал? А вдруг? — негромко спросил Миша, присаживаясь на край кровати рядом со спящим разведчиком.

— Потому что помимо россказней о метро он наговорил огромную кучу всякого прочего бреда. Рассказывал про какие-то суперавтоматы у разведчиков… Ты ж понимаешь, что ничего, кроме охотничьих ружей и «калашей», им тут найти нечего. Да и — век технологий прошел двадцать лет назад. Так что, я уверена, это просто стресс. А отправлять целую экспедицию на Фрунзенскую, мимо мутантов из Москвы-реки — я не соглашусь.

— Марина, почему бункер до сих пор не вышел на связь? У нас хватает сил и умельцев. Почему мы не сходили к метро, не попытались выйти на контакт?

— Миша, ты хочешь быть сожранным заживо? Если Володе повезло, это не значит, что повезет тебе. Ты представляешь, как устроено метро? Чтобы попасть к гермоворотам, нужно спуститься по эскалатору. А теперь представь: на стандартный SOS двери метро тебе не открывают, потому что мало ли какая шваль ходит вокруг, а следом за тобой по эскалаторам крадется очередной шестилапый восьмихрен, коих много в округе развелось. И что? Финита ля комедия?

— Можно поставить прикрытие наверху.

— И продлить свою жизнь на две минуты. Ты видел, что стало с Виталием. «Химза» и «берцы» тебя не спасут. Патронов достаточно выделить не могу — у меня их просто нет, а рисковать людьми — увольте, последняя экспедиция — ты сам все видел. В этой вылазке двоих сожрали, один тронулся умом. А если ты спустишься к закрытой гермодвери, в узеньком проходе с тремя эскалаторами, хрен ты куда оттуда денешься. Хочешь устроить самоубийство — иди. Только людей я тебе не дам.

«Ва-банк… — устало подумала Марина. — Если согласится — придется его убрать».

— Нет уж. Пока живем — и слава Богу. Совсем туго станет — будем проситься к соседям. Когда всей толпой из этого бункера свалим. А пожить еще охота. Ты права. Нафиг мы никому не сдались с нашим бункером, — подозрительно легко согласился Миша. — А теперь, может, ты перестанешь изображать из себя черт знает какого агента-шпиона и все расскажешь?

— Что тебе рассказать, Мишенька? — невинно захлопала глазами Марина.

— Почему ты упорно не идешь на контакт с внешним миром.

— Потому что, Мишенька, есть у жадных людей такая особенность: чужие денежки себе пытаться захапать и чужих девочек, — пропела женщина.

— Прекрати юродствовать!

— А я не юродствую, Миш. Я совершенно серьезно тебе отвечаю, почему нет. Потому что стоит нам отправить наших выращенных в бункере детей в метро и отправиться туда самим, мы тотчас же помрем от банального гриппа. Потому что тут у нас особый микроклимат, к которому все привыкли, а там будет беда.

— Брешешь, Марина, — спокойно ответил разведчик, но на его лице отразилась почти что детская обида и непонимание.

Женщина сглотнула, справляясь с собой. «Какая же я сволочь… Врать последним близким людям, которые у меня остались. Ради их спасения и безопасности, конечно, но разве это оправдание?» — с тоской подумала она.

— Ошибаешься. Поэтому Григорий и отказался спустя пять лет что-то предпринимать. Это слишком опасно. А жить хотят все, ты верно заметил.

— Ты уверена, что будет так?

— На сто процентов. И пожалуйста, не поднимай больше эту тему и никому в бункере не давай поднимать. Когда совсем припечет, пойдем к соседям. Пока всего хватает, и все у нас хорошо.

— Договорились, — обиженно пожал плечами мужчина.

Михаил без труда поднял худенького Володю на руки и понес в медпункт.

— Миша!

Разведчик обернулся, через плечо посмотрел на боевую подругу.

— Ты не веришь мне? Я никогда не желала тебе зла. Пойми меня и не задавай вопросов, — тихо попросила заместитель начальника бункера.

Мужчина улыбнулся, но в его глазах затаилось недоверие и огорчение.

Марина захлопнула дверь и без сил рухнула на кровать.