Луна. Рассказанная вкратце

Мария Фомальгаут

Луна рассказывает вкратце, Как никнут белые цветы – Как важно к очагу добраться До наступленья темноты. Успеем в двери постучаться, Где в очаге хрустят дрова В тот час, когда стемнеет в чаще И трижды прокричит сова…

Плата за плато

Воспоминание первое. Случайное

Оглядываю собравшихся, спрашиваю, как бы между прочим:

— А Ленка где?

Вот, блин, зачем спросил, кто меня за язык тянул. Вот теперь и объясняй, что дела мне никакого нет до этой Ленки, а то начнется сейчас, ты чего, влюбился, что ли, ты по Ленке соскучился, нравится, да?

Уже наскоро придумываю какую-то историю, как Ленка заняла у меня тысячу… нет, две… а вот теперь не пришла, а мне как прикажете до зарплаты, а…

Парни и девчонки смотрят на меня, будто ляпнул что-то непристойное. Вот, блин, начнутся шуточки…

— В пропасть упала, — говорит Антон.

Вздрагиваю. Как-то всего ожидал, но не этого. Началось, блин… в деревне утро. Закричали петухи.

Зачем-то спрашиваю

— Насмерть?

Мысленно бью себя по губам, кто меня вообще за язык тянул…

Парни с девчонками переглядываются, а ты как думал…

Тихонько наклоняем головы, аминь, и все такое.

А потом надо как-то начинать работать. Понять бы еще, как после этого начинать работать…

Воспоминание второе. Тоже случайное

Смотрю на квиток зарплаты, кусаю губы.

Ленка вычеркнута, упала в пропасть пятнадцатого сентября.

Алешка вычеркнут, свалился в пропасть девятого сентября.

Илюшка с Оксанкой тоже зачеркнуты, правда, не написано, что с ними случилось. Еще тешусь какой-то надеждой, что может, ушли, да нет, с такой работы не уходят, или их ушли, а что, местечко тепленькое, шеф свою дочку тупоголовую вместо них поставил, или… Но уже чувствую, сметчик просто забыл подписать про бездну.

— А теперь их зарплата нам достанется?

Это дочка начальника спрашивает. Тупоголовая.

— Ты дура, что ли, — отвечает Танька, вот, блин, не выдержала, ответила, начальничек теперь ее саму в пропасть выкинет…

Дочка начальникова оторопело смотрит на Таньку, вот, блин, привыкла, что она всех дураками и дурами называет, а тут на тебе…

И надо как-то начинать работать. Понять бы еще, как работать после этого…

Воспоминание третье. Случайнее некуда

— Ма, а где па?

— В пропасть упал.

— Не-е, правда.

— Говорю тебе, в пропасть.

Я еще маленький, а уже все понимаю. Понимаю, что мамка говорить не хочет, что-то случилось, папка ушел, папки, они всегда уходят, вон, у Люшечки тоже папка ушел, а мамка говорить не хочет… Мамка люшечкина потом говорила, что папка у них козел…

— А он козел, да?

Мамка отвешивает мне подзатыльник.

— Да как ты смеешь, да кто ты такой, козявка мелкая, про папу такое говорить…

Я реву. Потому что я не козявка мелкая, а человек. Вот вырасту, вот докажу им всем… докажу…

Потом. Пару дней спустя.

— Ма, а где ба?

— В пропасть упала.

Я даже не переспрашиваю. В пропасть, так в пропасть. Ба, она такая. Вон, у Катюхи тоже ба была, и нету, а потом было много цветов, когда ее не стало, и все в черном ходили, и ма меня по щекам хлопала, не смей радоваться, всем грустно, все плачут, а ты здесь, дрянь такая, радоваться будешь…

Так что я про ба даже не спрашиваю.

Потом. Уже совсем потом. Уже не помню, когда. А когда у меня Конан умер, вот тогда. Я еще ревел…

— А Конан твой где, что-то под ногами не вертится, на стол не лезет…

— В пропасть упал, — отвечаю.

Ма вздрагивает.

— Да чего глупости говоришь, это ж не человек, собака, с чего он в пропасть упадет…

Я даже не понимаю, что она говорит, реву, Конан умер… Мать верещит про какую-то суку у Кудыкиных, такие щеночки хорошие, так и хочется послать ее подальше с ее щеночками.

Воспоминание четвертое. Уже не случайное. Такое не забудешь

Как мы с пацанами бегали смотреть пропасть.

Это все Корефан, идиотище, выдумал. Сбежали, конечно, с уроков, драпанули на край земли, где пропасть, еще стращали друг друга, у-у-у, увидят тебя, сам в пропасть свалишься… Тебя генерал увидит, сам в бездну спихнет…

— Ап!

Помню, как смотрели туда. С замиранием сердца смотрели, как люди подходили к краю земли, к краю пропасти.

— Ап!

По команде генерала прыгали вниз. Кто-то прыгал сам, кого-то приходилось сталкивать, женщина какая-то завизжала, заотбивалась, не хочу, не хочу, не буду, не надо, помню, как ее схватили за руки, за ноги, швырнули вниз, помню ее крик…

— Ап!

Помню, как сидели, скованные страхом, шевельнуться боялись, там, за сараями, смотрели на падающих людей… и смотреть нельзя, и не смотреть нельзя, вот я вам что скажу…

— Ап!

Страшный окрик, которому невозможно не подчиниться, окрик, по которому мы сами чуть не бросились туда, в пропасть… Мужчины, женщины, дети, молодые, старые, в лохмотьях, и хорошо одетые, здоровые и в инвалидных креслах…

— Ап!

— А-а, в пропасть захотелось?

Кто-то хватает нас за плечи, толкает туда, к толпе над пропастью, дядька какой-то, идиотище. Мы визжим так, что слышно, наверное, на других плато, во весь дух бежим куда-то не разбирая дороги, а-а-а-а-ма-ма-а-а-а-а-а-апо-мо-ги-и-ии-ите-е-е-ее…. Спотыкаюсь, падаю, кричу, не сразу понимаю, что за мной никто не гонится…

Воспоминание очередное. Нарочное

Тем же вечером.

На потолке пляшут зайчики от ночника.

— Ма, а я в пропасть не упаду?

— Ну что ты глупости говоришь такие, нет, конечно.

Ма отмахивается. Она всегда отмахивается, когда говорю про какие-нибудь взрослые вещи, например, когда спросил, что они с дядей Петей делают, и почему я в это время в киношку должен уходить…

Воспоминание шестое

— А Минька где?

Работяги смотрят на меня, будто ляпнул что-то неприличное. Я и сам чувствую, не то ляпнул.

— В пропасть упал, где, где… — бормочет Харитоша.

Киваю. Мог бы я и не спрашивать, и так понятно. Приступаю к работе. Привыкли уже, что сначала про кого-нибудь скажут, кто в пропасть упал, а там и к работе приступим…

Сегодня работы много, сегодня вон сколько всего за ночь появилось. Земли гектар сто, не меньше, на ней лесочек сосновый, поле непаханое. Вещей навалом, одежды куча, девчонки визжат, а чего визжать, им все равно ничего не перепадет, они же на службе… все равно, пока все не перемеряют, не успокоятся, и дочка начальникова толстомордая пуще всех… Она, похоже, кой-чего с работы себе утаскивает… ладно, не мое дело…

Еды до фига и больше за ночь появилось, на любой вкус, ну тут уже никто не удержался, все попробовали, всем понравилось. Главное, пробовать, пока начальник не видит, и выбирать что поплоше. Ну там тортик помятый, или колбаса пополам переломилась, или еще что.

Мебели много появилось. Кресла, диваны, шкафы, какая сволочь их тяжелыми такими делает… да никто их не делает, сами появляются. Девки визжат, я себе диванчик такой хочу, мы материмся, нам что потяжелее перетаскивать выпало…

Ну и недвижимость. Дома. Коттеджи. Многоэтажки элитные. Отдельно машины стоят. На этот раз все сплошь дорогущие, даже нам с нашими зарплатами смотреть на них нечего. порш кайен и все такое. Дочка начальникова толстомордая нашла себе матиз розовый, забралась туда, хочу-хочу-хочу, мне-мне-мне…

— А ведь ее должны были в пропасть кинуть, — шепчет мне Ирка, — а кинули Миньку, во как.

— А ты откуда знаешь?

Она машет рукой, мол, в России все секрет, и ничего не тайна.

Интересно, где это, — Россия.

Воспоминание восьмое

Двое на пороге.

— День добрый. Кондратенко вы будете?

— Что буду, я и сейчас Кондратенко есть…

— Шутите… эт хорошо, когда человек шутит… господин Кондратенко, вам выпадает великая честь…

Слушаю.

Рушится мир.

Это было потом, а до этого было воспоминание седьмое. Случайное. Просто нечаянно вылезло из памяти.

— Да говорю тебе, все сходится!

Ирка орет, да что с ней сегодня, как с цепи сорвалась… да мы все сегодня как с цепи сорвались, конец месяца…

— Какое сходится, ты сама-то посмотри, появилось земли — две тысячи гектар, а осыпалось — две двести! Плато осыпается! Ты прикинь, это хана всем!

— А сегодняшний день ты не считаешь, что ли? На хрен надо? — вопит Ирка, — день посчитай, вот и сойдется все! Двести пятьдесят гектар появилось! Растет платформа, нормуль!

Перевожу дух. Точно, слона-то я и не приметил… вот, блин, вот что значит, запарился…

Воспоминание семь с половиной

–…переходим к новостям науки. Дополнительно сообщаем, что сегодня в телескопы можно будет наблюдать соседнее плато, которое подойдет к нашему на расстояние…

Отмахиваюсь. У меня телескопа нет, мне смотреть не на что. Смотрю на бесконечную пустоту за краем нашего плато. Как маленький думаю, есть ли там другие плато и другие люди на других плато. Ма тогда сочиняла мне какие-то сказки про других людей там, там… Их тоже сбрасывали в бездну, но только тех, кто плохо себя вел. А я говорил, что пойду и их всех спасу.

Воспоминание восьмое. Продолжение

— Это… это какая-то ошибка, — говорю срывающимся голосом, почему мой голос меня не слушается.

— Нет, вас выбрали… — конвоир еще раз смотрит в документы, — Кондратенко Игорь Николаевич.

Выжимаю из себя:

— За что?

— Вы что, совсем уже? — второй конвоир крутит пальцем у виска, — вам великая честь выпадает, а вы…

— Счастья своего поколение нынешнее не понимает…

— Трусло…

— Вот мы в их годы…

Чувствую, что краснею. Вспоминаю плакаты, как конвоиры подходят к двери того, кто прячется, внизу подписано — Выходи, подлый трус…

И все равно…

Ошибка какая-то…

Воспоминание седьмое и три четверти

Когда мне маленькому говорили, как люди падают в бездну, я отвечал:

— А я… пойду и их всех спасу.

Потом было стыдно. Потом. Когда с Корефаном сидел за сараями, смотрел, как людей бросают в бездну, сидел, скованный страхом, не мог пошевелиться…

Какое там… пойду-спасу…

Воспоминание восьмое

Ошибка какая-то.

Я все еще думал — ошибка какая-то. Все еще думал, когда стоял со всеми на площади перед пропастью, и главный с трибуны восторженно говорил, что вам выпадает величайшая честь… все такое…

Еще была шальная мыслишка… улизнуть… сбежать… если бы конвоиры еще так не таращились…

Очередь неумолимо приближается ко мне. Какая-то женщина рвется из рук конвоиров, не хочу, не надо, пожалуйста, а-а-а…

Падает.

Главный пожимает руку еще кому-то, молодец, парень, далеко пойдешь… парень покорно прыгает с края плато.

Сдавленный крик.

И тут я понимаю, что нужно делать…

Успокаиваюсь. Делаю вид, что успокаиваюсь.

Главный пожимает руку хрупкой девушке, называет ее достойной дочерью отечества. Девушка в ужасе замирает над бездной, Главный сам сталкивает ее вниз.

Крик.

Я жду.

Еще какая-то девица закатывает истерику, катается по земле, молотит кулаками в асфальт. Узнаю дочку начальникову толстомордую, вот, блин, какое гаденькое злорадство в душе, аг-га, и тебе досталось…

Жду.

Серое небо нависло низко-низко, смотрит в душу.

Очередь доходит до меня, Главный бормочет что-то, о-о, какой бравый парень, молодец, далеко пойдешь…

Пожимает мне руку.

Точным движением сталкиваю Главного в пропасть.

Сдавленный крик.

Не воспоминание

Вот сейчас спросите меня, как это у меня получилось, как я его столкнул. А я не отвечу, не знаю…

Вот так.

Просто.

Так по молодости было, когда в переулке какие-то отморозки навалились, четверо, сам не помню, как я их раскидал, как вырвался, и при том, что весу во мне в половину меньше, чем в каждом из них, и…

Вот здесь так же.

Черт пойми…

Воспоминание девятое

Хочу крикнуть Димке, чтобы не открывал, идиотище, да как же, он уже открыл, идиотище, уже впустил, кто там в дом ломился…

Прячусь.

Сейчас бы стать узким, плоским, вжаться бы в какую-нибудь щель, вот у тараканов это как-то получается, ма, почему ты родила меня не от таракана, сейчас бы запрятался я…

Стучат подошвы о пол.

Идут.

— А-а… да пропал он куда-то, Игореха, запил, поди… на работу неделю не выходит… алкашня чертова…

Молодец, Димка…

— Ему пропасть выпала.

Глухой басок конвоира.

— А так вообще чё его ищете, раз он в пропасть упал…

Молодец, Димка…

— Да не упал, в том-то и дело…

Стук шагов…

Не сюда, не сюда, не-сюда-не-сюда-несюданесюда…

Заходят двое, крепкие здоровяки, флаг платформы на рукаве, все при всем…

Немая сцена.

Опускаются на колени. Передо мной.

— Господин Главный… когда приступите к своим полномочиям?

Платформа качается под ногами.

Не воспоминание

Это я вам так просто зачитаю:

Согласно постановлению КРК СПРКРК от 34.13.3154 г. лицо, ликвидировавшее Главного автоматически назначается на должность Главного в случае достижения данным лицом двадцатилетнего возраста…

Воспоминание девятое

— Простите… что?

Они думают, что ослышались. Они еще думают, что я ошибся, сказал что-то не то, что я…

А вот фиг вам.

Повторяю приказ. Встали, вытаращились, ага, струхнули… первый раз их в таком состоянии вижу…

— Исполняйте. Немедленно.

— Господин Главный, мы правильно поняли… вы… требуете, чтобы вас столкнули…

–…в пропасть, — добавляю я.

Воспоминание десятое

На площади собрались люди. Много людей. Я и не знал раньше, что у нас в городе так много людей, да что я вообще знал про город…

Что я вообще раньше знал…

Это, знаете, игра такая есть. Или спорт. Или не знаю, как назвать. Человека привязывают резинками за ноги, бросают в реку, летишь, визжишь, здорово… Только это здорово, когда в реку. А когда в бездну, как-то не очень здорово.

Ну да ничего.

Самолично проверяю веревки. Вроде надежные. Да что надежные, мои дружки меня в два счета отвяжут и сбросят — насовсем, даром, что вместе работали, даром, что столько лет вместе вещи разбирали. Кто-то уже метит на мое место, кто-то уже подумывает, как бы устроиться… в Главные.

У Главного плюс, Главного не сбросят в пропасть.

— Кирюш… будь другом, давай, подержи веревки… вытаскивать меня будешь…

Кирюша кивает, интересно, что-то он задумал…

— Если нормально выберусь оттуда, я тебя Главным назначу…

Фыркает. Не верит.

Серое небо наклонилось низко-низко, разглядывает нас…

— Хочешь, сейчас приказ подпишу…

Вспоминаю, что не умею подписывать приказы. Вообще много чего не умею, вчера ужинал с министрами, была потеха, сунул какую-то дрянь в рот, чуть зубы не сломал… Господин Главный, это устрицы, их открывать надо…

Вот, блин…

Кирюха услужливо сталкивает меня в пропасть.

Воспоминание одиннадцатое

А?

Что?

Нет, конечно, было не как во сне. Конечно, по-другому. Пасть совсем не такая была, зубы вовсе не в три ряда, а в четыре. И языка не было. И ноздрей тоже. Просто пасть. И зубы. И темнота там, за зубами.

И оно не приближалось ко мне. Не дергалось. Не тянулось. Оно терпеливо ждало, пока я упаду.

Еле вспомнил про подарок. Я же подарок для него приготовил, я же не просто так упал. Еле успел вытащить этот подарок, зажег бикфордов шнур, бросил в распахнутую пасть…

Падаю…

Неужели веревка слишком длинная…

Неужели…

Черт…

Нет, дергают, тащат вверх.

Понимаю, что кричу. Громко, во весь голос. Краем глаза вижу, что это медленно тянется за мной, поднимается за своей добычей, не хочет упускать…

Падаю на асфальт, все еще захлебываюсь собственным криком. Равнодушно смотрю, как нечто огромное поднимается над плато, скалит зубы, таращит на меня незрячие бельма, почему-то их не два, а три…

Толпа отхлынула от края плато, растеклась по переулкам…

Почему я не бегу, почему я даже не пытаюсь отвязать веревки, почему сижу на асфальте, смотрю на нечто огромное, почему не могу пошевелиться, чего я жду…

Оскаленная пасть тянется ко мне.

Чего я жду…

Глухой взрыв где-то там, кажется — на дне бездны.

Пасть разлетается на кусочки, взрывается кровавыми клочьями, кровь почему-то не красная, а черно-зеленоватая, липкая, шлепками падает на стены, на асфальт…

Где люди, где что, вот черт… я чего-то другого ждал, оваций каких-то, славься, славься, великий, и все такое… мертвая тишина, как будто город вымер.

Воспоминание двенадцатое

А?

Чего?

Да нет, не вымер город, нормально все было. Что помню… ничего толком не помню… Помню, дворникам бешеные деньги платить пришлось, чтобы там, на площади кровь оттерли. Биолухи наши постарались, посмотрели кровищу эту под микроскопами, разобрали, что ничего страшного, а все равно… боялись люди. Я уже сам пример показал, на субботник с тряпками-ведрами вышел…

А?

Да было все, было, конечно… и овации, и все при всем. Мне премию мира дали. А? да сам не понимаю, почему мира. Ну… надо же было какую-то дать…

А?

Да нет, не остался я в главных. Не мое это… это мы в детстве все мечтаем, во-от, вырасту, во-от, стану Главным, во-от, буду конфет есть сколько захочу, вот так приду в магазин, и все шоколадки там мои будут… и Корефана, идиотищу, прикажу на главной площади казнить, а чего он портфелем меня по башке… и ма прикажу, чтобы на работу не ходила, со мной сидела… и вообще…

Так это по молодости…

А когда тебе двадцать с хвостиком, уже как-то не до того.

А? чего?

Нет, почему, выбрали Главного… толкового мужика выбрали, всем народом выбирали… он раньше директор чего-то там был, а теперь Главный…

Это все были воспоминания.

Перебираю их от нечего делать. Все равно больше ничего не осталось. Воспоминания.

Сегодня по радио передали, плато осыпалось еще на двести гектар. У меня уже даже сердце не дрогнуло. У меня его как будто не осталось, сердца.

Иногда приходим на пустошь, ждем, может, появится еще что-то. как в старые добрые времена, когда приходили на рассвете, разбирали — одежду, еду, девки тортики хватали, мы диваны таскали, матерились, смотрели новостройки…

Уже знаем, что ничего не появится.

Потому что.

И не спрашивайте — почему. Все смотрят на меня так, будто я что-то знаю. А я не больше вашего знаю. Почему перестало появляться все и вся. Почему осыпается платформа. Почему мы считаем дни до того момента, когда обвалится все.

Только иногда по ночам просыпаюсь, подброшенный каким-то нехорошим чувством, спрашиваю самого себя — кого я убил?