Матильда

Марк Агатов

Секретарь комсомольской организации городского Дома культуры балерина Матильда завлекала в свои любовные сети офицеров и рядовых солдат рассказами о том, что ее прабабка была любовницей царя Николая II, намекая на то, что в ее венах течет царская кровь. Те, кто верил в ее благородное происхождение, в постели называли Матильду царицей, но были и такие, кому было все равно, с кем в молодости грешила ее прабабка. Им нравилась сама балерина, страстная и непредсказуемая двадцатилетняя красавица.

«Секретная операция КГБ СССР: «Голубой художник»

Мужчина в больничной пижаме с интересом смотрел на экран. Ему показалось, что этот фильм он уже видел, только не на экране, а в реальной жизни. Тем временем, откуда-то сверху стали спускаться красные буквы. Они долго крутились вокруг своей оси и, наконец, остановившись, превратились в титры: «Операция «Голубой художник». Потом экран погас, и Марат услышал голос Левитана. Он в полной темноте с выражением читал невидимую книгу.

«…Неожиданно дорогу Алисе преградил молодой красивый мужчина в дорогом костюме. Он спросил, как пройти в библиотеку.

Алиса остановилась, оценивающе посмотрела на незнакомца и сказала с издевкой в голосе: «Вы можете произнести другие слова?».

— Мужчина тут же упал на колени и продекламировал по-актерски громко: «Я вас люблю!».

— Достаточно, — улыбнулась Алиса и деловой походкой направилась в сторону больницы. Когда она вошла в психоневрологический диспансер, парень, прочитав вывеску, нерешительно остановился, а потом развернулся и, втянув голову в плечи, ушел в сторону моря.

Алиса с интересом наблюдала за незнакомцем через окно своего кабинета. Мужчина ей понравился.

— Значит, у меня все еще впереди, — тихо произнесла она.

Но впереди ее ожидало не романтическое свидание с таинственным незнакомцем, а поездка к художнику Старовойтову.

— Жалобу нам переслали из ЦК КПСС на Руслана Старовойтова, — протянула Алисе после окончания пятиминутки письмо с красным штампом главврач психбольницы Лариса Ивановна. — Сосед пишет, что Старовойтов поселил у себя в комнате не прописанного танцора из балета Вячеслава Каретникова.

— Днем и ночью они спят в одной кровати и занимаются половым развратом, — процитировала Лариса Ивановна письмо ветерана внутренних войск МВД.

— А мы тут при чем? — недовольно спросила Алиса Викторовна. — Пусть милиция разбирается, кто с кем спит.

— Руслан Старовойтов отсидел в тюрьме семь лет за мужеложство. В деле есть заключение судебно-психиатрической экспертизы. Диагноз: шизофрения, простая форма. На учете как социально опасный. Карточка с двойной красной полосой. В анамнезе — нападение на персонал. Поедешь с Барским. Его забирать надо. Вопросы есть?

— Лариса, скажи честно, почему ты меня все время посылаешь к извращенцам и убийцам? Старовойтов живет на втором участке. Почему я должна оформлять его в больницу? О нём по «Свободе» говорят, по «голосам» разным. Он известный художник. Ты хочешь, чтоб и обо мне стали говорить на радио «Свобода»?

— Какой он художник, я не знаю, но в психбольницу Старовойтов попал после того, как его картины показали Хрущеву. А Хрущев всех участников выставки обозвал педерастами. Вот и загудел в тюрьму после выставки Старовойтов. ЦК же на особый контроль дело художников-абстракционистов поставил.

— Так Хрущева уже давно нет в Кремле.

— Хрущева нет, а ЦК КПСС остался.

— Хорошо. Есть жалоба на художника, но я какое отношение к Старовойтову имею? Это же не мой участок.

— Правильно, не твой, но Шполянскую я не могу послать к Старовойтову.

— Почему?

— Потому что Раиса Васильевна не найдет оснований для его помещения в психбольницу, а я не хочу нарываться на скандал. Есть партийная установка с самого верха: «голубых» — каленым железом! А тут еще ветеран МВД перевозбудился из-за того, что ему общей ванной пользоваться приходится с каким-то педерастом. Письмо закрыть нужно сегодняшним числом. Шполянская дотянула до последнего.

— Перед тем, как поехать к Старовойтову, Гарика пришли ко мне на инструктаж. И в санитарские дела больше не лезь. Твое дело в стороне стоять и наблюдать за этим «голубым» цирком.

Через пять минут в кабинете Ларисы Ивановны появился санитар.

— У тебя удостоверение дружинника с собой? — спросила Лариса Ивановна.

— В кармане.

— Покажи.

Гарик передал удостоверение главврачу.

— Командир оперативного комсомольского отряда, — прочитала вслух Лариса Ивановна.

— Задерживать правонарушителей имеешь право?

— Конечно. Наш отряд — добровольная народная дружина при угрозыске, — пояснил Гарик. — А чего надо?

— Художника Старовойтова в больницу привезти.

— Причем здесь удостоверение? Он у нас на учете стоит? Только Шполянская его не положит. Напрасные хлопоты. Она всех «голубых» считает нормальными.

— С Алисой Викторовной поедешь.

— Это подстава, Лариса Ивановна. Шполянская ей художника не простит. Она сожрет молодую! — возмутился Гарик.

— Направление Старовойтову оформит Алиса Викторовна, — повысила голос главврач. — Закроем на трое суток, а там решим. Людей наверху его любовник интересует. Пора на учет ставить.

— Так их на горячем брать надо, — засомневался санитар.

— Вот и бери прямо в постели. Короче, когда эти двое начнут, сосед взломает дверь и первым войдет в комнату Старовойтова, следом за ним — возмущенная общественность. И только после них ты с удостоверением в руках. Громко, чтобы все слышали, объявишь, что ты дружинник, и удостоверение покажешь свидетелям.

— Лариса Ивановна, я не въехал. Зачем так понтовать? Я этих «голубых» и без удостоверения заломаю.

— Мне заламывать там никого не надо. Балерун на учете не состоит. Надо сделать так, чтоб он на тебя, на дружинника, напал, сопротивление оказал, драку устроил. Короче, совершил противоправные действия в отношении народного дружинника в присутствие свидетелей. Теперь понял?

— Понял.

— Ну, и чего сидишь?

— А Алиса знает, что мы там будем делать с этими «голубыми»? Может, она в машине посидит, пока мы их заактируем?

— Нет. Пусть привыкает. Она сама себе работу выбрала. Мне вторая Шполянская в диспансере не нужна. Здесь ты или психиатр, или наш пациент. Третьего не дано.

Гарик вышел во двор, сел на свое место в машине и стал наматывать на кисть левой руки вафельное полотенце. Минут через пятнадцать они подъехали к нужному дому.

— Старовойтов на третьем этаже живет, — сообщил психиатру водитель. — Только вы к нему близко не подходите, он просто бешеным становится при виде женщин. В прошлый раз его с милицией еле взяли.

— Потому что со Шполянской поехали, — подхватил тему санитар. — Она защищать его стала, Ларисе звонила, на меня докладную написала.

— А ты был не виновен, потому что весь в белом, — поддела Гарика Алиса Викторовна.

— Я так и не понял, в чем моя вина была. Постучал в дверь, а в комнате Старовойтов с каким-то мужиком. Я и слова сказать не успел, как он пощечину мне отвесил.

— И что потом было?

— Все по инструкции. Я ему хомут на шею в состоянии аффекта, а дружок Старовойтова кинулся отбивать больного, а тут еще Шполянская истерику закатила, чтобы я художника не душил, потому что он — талант и светлая личность. Ну, и врезал я им обоим от души, чтоб руки не распускали.

— Я читала, что ты с ними сделал. Раиса Васильевна подробнейшим образом описала в амбулаторной карте, как санитар и два милиционера избивали художника и его гостя-скрипача.

— Так сами ж виноваты. Если я — санитар, так мне с порога можно и в морду? Со мной такое не проходит.

— А с гостем что потом было. В карточке о нем ни слова?

— С гостем нормально все случилось, его хотели за мужеложство привлечь, а потом хулиганкой ограничились. Четыре года за мордобой с малявой о том, что он зашкаренный. Короче, опустили его в СИЗО за немужское поведение.

— И ты этим гордишься?

— А я тут причем? Мне сказали — я поехал. Его сама Шполянская отмазать не смогла, а она — психиатр с двадцатилетним стажем. Жалобы во все инстанции посылала. Комиссия приезжала даже из Москвы. И все эти уважаемые люди признали меня правильным пацаном, который действовал в пределах необходимой обороны. А Шполянской выговор вкатали за клеветнические сигналы в ЦК КПСС. После этого она со мной не разговаривает.

— Все. Хватит болтать. Вначале пообщаемся с соседом.

Врач выскочила из машины и быстрым шагом направилась к дому, где жил Старовойтов.

Дверь в коммуналку была открыта. У входа в квартиру их встречал коротконогий плотный мужчина. На вид ему было около пятидесяти.

— Проходите ко мне. У нас все готово.

В скромно обставленной комнате по стенам висели фотографии бравого старшины на фоне казармы и киевского СИЗО.

— Вы кем раньше работали? — посмотрев на фотографии, спросила Алиса Викторовна.

— В НКВД служил.

— Вертухаем в тюрьме, что ли? — уточнил Гарик.

— Я в расстрельной команде служил, сопляк, — зло посмотрел на Гарика хозяин комнаты.

— Гарик, рот закрой, — поддержала заявителя Алиса. И, повернувшись к мужчине, продолжила. — Мне передали вашу жалобу на Старовойтова. Из письма я так и не поняла, чем он вам не угодил? Он угрожал вам, совершал агрессивные действия?

— Мне — угрожать? — вдруг заржал мужчина. — Не вырос еще такой человек, кто бы меня запугать смог. Я зэков приговоренных расстреливал.

— Я хочу уточнить. Ни вам, ни членам вашей семьи Старовойтов не угрожал и никакой агрессии не проявлял?

— Пусть попробует, да я его в порошок сотру!

— Понятно. А зачем же вы это письмо в ЦК написали? — продолжила разговор Алиса Викторовна.

— Так он же пидор, доктор. Я сообщил куда следует. Мне предложили понаблюдать за ним и его связями.

— А как вы узнали, что он в одной кровати с посторонним мужчиной «занимается всякими извращениями»? — процитировала письмо врач.

— Так слышно все. Банку литровую к стене приложу и каждое слово слышу, — мужчина приставил к стене банку и стал слушать. — Вот сейчас разговаривают и целуются. На кровать легли. А теперь скрип пошел, как в раж войдут, будем брать.

— Но мы не можем вломиться в чужую квартиру без санкции прокурора, — попыталась остановить бдительного соседа Алиса Викторовна.

— Вы не можете, потому что при исполнении, — легко согласился мужчина. — А я могу проявить революционную бдительность как советский гражданин и бывший сотрудник органов.

Отставной старшина вытащил из-под кровати топор и направился в коридор, где его поджидали соседки по коммуналке. Одним ударом топора он выбил накладной замок и с криком «Всем лежать!» ворвался в комнату художника, размахивая топором. Мужчины лежали на кровати абсолютно голыми. За минуту в комнату набилось с десяток женщин, которые с любопытством смотрели на голых мужиков и что-то возбужденно кричали.

Гарик, выполняя полученную инструкцию, пробился сквозь толпу к кровати и, размахивая удостоверением дружинника, заорал: «Вы оба задержаны за противоправные действия. Я — командир оперативного комсомольского отряда, дружинник. Встали! Оделись! Оба!».

— Так это ты, сука, опять пришел! — заорал художник, бросаясь на санитара. — Да я тебя…

Но договорить он не успел. Гарик набросил на шею больного полотенце и стал душить Старовойтова. Через минуту художник захрипел, теряя сознание. Увидев эту картину, к нему на помощь ринулся длинноногий парень. Он нанес хлёсткий удар ногой по лицу санитару. Удар был настолько сильный, что Гарик отлетел в дальний угол комнаты. Алиса с ужасом смотрела на происходящее и не знала, что делать. Но тут в дело вмешался отставной старшина.

С криком: «Бей пидоров!» он кинулся на танцора, а женщины навалились на голого художника. В это время пришел в себя санитар. Он подскочил к голому танцору и со всей силы ударил его кулаком по затылку. От этого удара мужчина громко охнул и мешком рухнул на пол. Вторым ударом Гарик вырубил Старовойтова.

— Молодец, салага! — удивленно посмотрел на санитара старшина. — Ты что, боксер? Это же нокаут.

— Старшина, я не боксер, я доминошник.

— Вышли все из комнаты! — неожиданно закричала Алиса. Она бросилась к танцору и стала ощупывать его голову. — Прости меня, Слава. Я не знала, я б не поехала сюда, прости. Одевайтесь. Быстрее.

— И ты с ними, Алиса. Ну, что я им сделал. Я никого не трогал. Я люблю его, понимаешь, люблю! А они нас преследуют, — Каретников плакал громко, взахлеб. Алиса помогла ему одеться.

Тем временем кто-то из соседей позвонил в милицию. Старовойтова и Каретникова как особо опасных преступников доставили в ИВС в наручниках.

— Кучерявый, тебе совесть мучать не будет? — после того, как они вернулись в больницу, спросила Алиса.

— А что я сделал не так? — удивленно посмотрел на врача Гарик.

— Ты человеку жизнь угробил. Он из тюрьмы не выйдет.

— Он не человек, он «голубой». Его лечить надо, как пассивного педераста, чтоб заразу эту по городу не разносил, — жестко произнес санитар. — Мы его на горячем взяли на ваших глазах. Не отвертится теперь.

— Гарик, а зачем ты его по затылку бил? Это ж запрещенный удар. По затылку даже боксеры не бьют.

— А каратисты бьют. Я имел право. Крайняя необходимость. Он сам виноват. А вы откуда знаете этого Каретникова? — подозрительно посмотрел на Алису Гарик.

— Я с ним с четырех лет танцевала. Потом он институт культуры закончил, балетной студией руководил. У него дети на всесоюзных конкурсах побеждали. Его подставили.

— Алиса Викторовна, его ж с поличным взяли. При свидетелях. Голым. Его же Старовойтов…

— Рот закрыл! — подлетела к Гарику Алиса. — В жизни всякое может случиться. Вот ты сейчас душевнобольных ловишь, бьешь невинных, судишь их, а завтра тебя самого в психушку сдадут. И что делать будешь?

— Меня не сдадут. У меня нервы из железа, — самодовольно улыбнулся Гарик. — Я каратэ занимаюсь.

После этих слов больной из «инфарктной» палаты проснулся, широко открыл глаза и осознал, что находится не в кинотеатре, а в больнице.

— Интересное кино получилось, — пробормотал больной, посмотрев на окровавленную простыню. — Вначале меня отравить пытались, а потом в палате появился старшина из расстрельной команды НКВД. Револьвер предлагал, а я отказался наводить революционный порядок. И тогда он отправил меня в кино. А потом там погас свет…

— Теперь вспомнил, кем ты был? — спросил больного старшина НКВД.

— Я работал санитаром в психушке? — неуверенно спросил мужчина.

— Когда мы с тобой познакомились, тебя звали Марат. Вначале я убить тебя хотел из-за вертухая, но потом реабилитировал. Никогда такого удара не видел. У нас, в НКВД, спецы еще те были, но чтобы так, стоя лицом к лицу с противником, бить его по затылку. Это талант, да и классовое чутье у тебя было на уровне.

— Погоди, но в кино санитара звали Гарик, — возразил больной.

— Так это же кино. И в романе «Психушка» главного героя зовут Гарри Барский, — конспирация, твою мать. Автор специально имена поменял, чтобы всех запутать. Пойди, докажи теперь, что эта книга про тебя, если главного героя зовут Гарри Барский, а тебя Марат.

— Марат? Я это имя первый раз слышу.

— В твоей биографии имя — не главное. В бандитские девяностые ты менял ксивы и клички, как куртизанка перчатки. А сейчас раскис. В «инфарктной» палате спрятался. И это в то время, когда каждый хороший снайпер на вес золота.

— Никуда я не прятался. Отравили меня. И фильм этот вижу впервые, — пропустил мимо ушей слова о снайпере больной.

— И Алису не помнишь?

— Нет.

— Ну, тогда беги отсюда, пока врачи-вредители не прикончили наемного убийцу за прошлые подвиги.

Мужчина в больничной пижаме хотел возразить, но, увидев в руках старшины направленный в его сторону ствол револьвера, встал с кровати, подошел к двери и выглянул в коридор.