Чемодан из музея партизанской славы

Марк Казарновский, 2018

Пятнадцатая по счету книга Марка Казарновского посвящена талантливой семье, проживавшей в одном из еврейских местечек Польши. Автор показывает, как его герои проходят через самые страшные годы XX века – Вторую мировую войну. Здесь и польское гетто, и борьба за выживание, гибель и месть. Автор также коснулся той части семьи, которой удалось выехать из пылающей Европы. Конечно, книга и о любви. Ибо она и только она приносит счастье. Книга читается легко, хотя описание времени жизни в гетто, трудности, с которыми столкнулись спасавшиеся старики и дети в лесных лагерях, бои партизан – нелегкое чтение. Но тем оно и интереснее, и мы уверены, что многое в книге – не плод фантазии автора.

Глава VII

Куда еврею деваться, если совсем край

Семейство Фишманов на изделие папы особого внимания не обратило. Не Бог весть какой чемодан. Делали и получше, и поярче, и легче намного. Но постепенно все стало проясняться. Когда реб Йозеф рассказал семье итоги поездки в Варшаву..

Чемодан слушал, но почти ничего не понимал. Все-таки совершенно невнятная жизнь у этих, которые не твердые, как дерево, не мягкие, как галоши, не мокрые, как лягушки. Какие же они, эти самые, непонятно, что желающие. Все вертятся, бегают, ругаются, упоминают то Гитлера (говорят — не к ночи будь помянут), то Сталина (повторяют его слова: кто вас ужинает, то вас и танцует), и суетятся, суетятся. Нет, чтобы как мы, чемоданы, в прохладном ангаре да ровным строем стояли на полках. А нежные варшавянки, улыбаясь, говорили:

— Мне, проше пана, вон тот, с медными гвоздиками. Бардзо дзенкуе.

Ну да что говорить, сейчас раз уж попал к хозяину, слушать нужно. Что чемодан и стал делать.

Но «слушать» пришлось отложить. Ибо хозяин и его семейство приступили к субботней трапезе.

Чемодан очутился в легком замешательстве. Выходит, что теперь и я — еврей, — подумал он. — Хорошо, хоть мне есть и пить не нужно, а то бы намучился. — И чемодан довольно выдохнул.

А субботний вечер набирал обороты. Уже и реб Йозеф произнес благословение. И раздал субботнюю халу домашним. Затем, конечно, куриный бульон, мясо с гарниром.

В местечке темнеет быстро. Зажгли семисвечник, да и обычные трехлинейки приветливо осветили трапезную залу.

Откушали и Йозеф приступил к рассказу. Который, собственно, и касался его, чемодана.

— Слушай, Фейгеле, когда ты перестанешь греметь тарелками. Так я никогда вам ничего не успею рассказать. А есть что!

— Вы знаете, я недавно ездил в Варшаву. Договорился о поставке чемоданов, сумок и сундучков. Так что, дети мои, и работа, слава Богу, есть, и деньги придут. Ну и зашел я к пану Каминеру.

— Как, к самому Каминеру! И пустили?

— Да и не только пустили, Фейгеле, а еще и кофе с паном выпили, во!

— Что ты, Йося, пил кофе с самим Каминером?

— Если думаете, что нет, то таки да. Более того, он мне лично дал заказ — три больших сундука. Без полировки. Но с хорошими замками и секретами. Так что, Фима, имей в виду. И плюс пять чемоданов. Самых что ни есть невзрачных. Ну — скажем, деревенских. Вот так вот, побывал я у Каминера. Заказ хороший, вы видите, дети мои, получил. Но не это главное.

А главное подошло, когда он сигару закурил. Вонь, прости Господи, страшная, но что мне, я в гостях. А в гостях любой запах стерпишь. Почему, спросите вы? Да потому что я-то уйду скоро, а хозяева в этом останутся. Чтоб они были здоровы на долгие годы.

В общем, я конечно, так вежливо спрашиваю:

— А что это пан Каминер такой задумчивый. И заказ делает, как на переезд. Уж вам-то, пан, куда уезжать от вашей адвокатуры.

А Каминер щурится так, будто плакать хочет, но держит слезу у носа, как говорят. Так вот. Вдруг распорядился пан принести ликеру. Мааленькие такие румочки. Вкус! У Господа Бога нашего, я думаю, такого не пьют. «Куантро» называется.

Мама наша сразу встряла:

— А ты знаешь, что ТАМ пьют? Ты совсем, Йоселе, после поездки сбрендил.

— Ах, помолчи ты, Фейгеле, неразумная моя. Нет, не пил там, но предполагаю.

Ну, пан Каминер мне и говорит:

— Реб Фишман, скажите, я похож на идиота?

— Что вы, что вы, пан Каминер. Как можно так думать о главе адвокатской гильдии в Польше. Да ведь ваше имя на слуху у всякого мало-мальски умеющего читать. А ваши процессы! А ваши речи! Как вы такое могли даже подумать, пан Каминер.

Это я ему говорю. А он неожиданно мне и предлагает.

— Знаете что, реб Фишман. Ведь вас зовут Йозеф. А меня — Лео. И почему мы, два вовсе не последних еврея, не перейдем на «ты».

— Да с удовольствием, Лео, — отвечаю я самому Каминеру! А! Понимаешь, Каминер сначала и меня стал звать «Йозеф», а уж когда мы бутылку этого небесного ликера допивали, то просто «Йося».

— Слушай, папа, — не выдержал старший сын, Фима, — бекицер^[10]. Что ты нам бейца^[11] крутишь. Так скажи, наконец, в чем дело.

— Ой, Фейгеле, ты посмотри, кого мы вырастили. Его мои бейца, видите ли, раздражают. Объясни этому оболтусу, что без бейц моих и тебя, Фима, и Боруха и девочек не было бы.

Раздался хохот. И Фейга, и реб Йозеф — хозяин и даже чемодан — все смеялись до слез. Как надо мало в местечке. Чтобы или рыдать от горя или смеяться до слез.

Но что говорить — местечко!

— Так вот, Каминер подходит к делу, как настоящий мастер. То есть — постепенно, и говорит:

— Я слежу внимательно за ситуацией как у нас в благословенной Речи Посполитой, так и вокруг нас. Что делается у прибалтов, и в Румынии, и в Германии. Даже СССР, то есть, республику рабочих и крестьян, не выпускаю из виду.

И что меня в других странах интересует, как ты, реб Йозеф, думаешь? Ежели за твои чемоданы, так нет и нет, не обижайся. И конъюнктура рынка, даже валюты, меня не особенно волнует. Слежу, но не так, чтобы.

А вот еврейские дела меня таки очень интересуют. Почему, спросишь? Отвечу! Потому что, сколько тысяч лет мы живем, столько нас и бьют. Везде и всегда! И нам, евреям, понятно, что продолжаться так долго не может. Рано или поздно, но наш еврейский вопрос будет решен окончательно.

— Что это значит, пан Лео?

— Значит это очень просто. Окончательно, значит конец придет нашему народу в этих Европах. Совсем конец, нас просто не будет. Ни в Польше, ни в Румынии, ни в Белоруссии, ни в Прибалтике. Нигде и ни-ког-да! И скоро. Не успеешь оглянуться, увидишь, как мы бредем все, весь народ. Впереди — пропасть. И мы туда все вместе шагаем. Все и безропотно.

Каминер так разошелся, что даже горничная, или кто она там, выглянула. А пан Каминер такие слова сказал, так рявкнул, что она только пискнула и исчезла.

— Ну так вот, я решил съездить в Германию. Узнать прямо, что там происходит. Ибо ты ведь знаешь, Йозеф, что стала она национал-социалистическим государством немецких рабочих.

Вот как интересно, хе-хе. С востока у нас социалистическое государство рабочих, то есть, СССР, а с запада — тоже социалистическое государство. И тоже рабочих. Кажется, живи и строй равное, честное, доброе государство. Ан нет, в одном месте у них свербит. Им, видите ли, мы мешаем жить и строить будущее.

СССР очень хочет светлое будущее построить, и чтобы, как они говорят: у всех отобрать и всем поделить. Поровну. Только вот мы им путаемся под ногами. Вот так. А Германия хочет тоже все отобрать, но почему-то только у евреев.

Я жил в Берлине три месяца. Увидел очень многое. И мне, как юристу, стало ясно, что дело в Германии идет к полной ликвидации евреев.

Привожу примеры. За время правления Гитлера жизнь евреев в Берлине и в целом — в Германии — превратилась в сущий ад. Все наши были неожиданно лишены гражданства. Нет ни одной правовой нормы, уж ты мне, Йозеф, поверь, которая могла бы быть применена к евреям Германии. Да, для евреев в Германии законов нет. Детей-евреев изгнали из школ, еврейские магазины подверглись бойкоту, появился запрет на профессии. Разгромили синагоги.

Анализируя обстановку к 1938 году, я сделал доклад перед Общиной Берлина. Поверь мне, Йозеф, странное было мое выступление, а я уж выступал в разных ситуациях. Необычность заключалась в том, что Община выслушала меня в полном, гробовом молчании. И разошлись, как после похорон. Да так оно и было. Евреи вдруг все поняли и хоронили в этот скорбный час сами себя.

И еще, Йозеф, на что необходимо обратить внимание. В Берлине у меня была одна очень интересная встреча с немцем, который работал в ихнем Министерстве иностранных дел.

Я в свое время был в его процессе в Польше по случаю отторжения его земель и замковых построек. Конечно, подмазал кого и где надо и дело выиграл. А немец оказался человеком, который добро не забывает. Он меня вытащил на прогулку по какому-то парку и сказал:

— Пан Каминер, во-первых, долг платежом красен. Во-вторых, вы — человек, способный анализировать ситуацию. Я ее вам сейчас нарисую, а уж правильные выводы, я думаю, вы сделаете.

Сейчас конец 1938 года. А в 1934 году Польша заключила пакт о ненападении с Гитлером. В 1924 году был заключен интересный договор франко-чехословацкий о дружбе и военном сотрудничестве. Интересен он тем, что в 1935 году он был дополнен советско-чехословацким договором о взаимной помощи. Но на самом деле произошло другое. Захват Чехословакии, которой Польша не помогла никоим образом, колоссально усилил наш рейх. И не сегодня, так завтра Гитлер на Польшу нападет. Её поражение безусловно неминуемо. И что тогда делать миллионам евреев Польши?

— Бежать, — ответил я.

— Я оставляю все на ваше мудрое усмотрение. Учтите, времени у всех — очень и очень немного.

— Всего вам доброго, пан Каминер.

— Вот потому я и заказываю у тебя сундуки-чемоданы. И бегу! И тебе советую. Просто прошу понять — ни тебе, ни твоей семье жизни в Польше не будет. Решайся. И быстрее.

Я хочу тебе еще раз сказать — жить в Европе при Гитлере — исключается. Мы уезжаем. Пока в Мексику. Потому что в Америку из Мексики — все равно, что из Варшавы в пригород.

С этими словами мы расстались.

Вот на этом месте реб Йозеф рассказ прервал и предложил выпить чая.

Чай выпили в почти полной тишине. Только вешалка шуршала шинелькой младшего Боруха, да тихонько скрипел чемодан.

А варенье к чаю, кстати, было клубничное. Да еще с кислинкой крыжовник. В общем, семья Фишманов от этого, вообще-то страшного рассказа, потихоньку отошла, как-то отмякла. Хотя главное было впереди.

Главное — это решение реба Фишмана, как мы не раз говорили, владельца фабрики чемоданов, сумок, сундуков и другого, нужного в обиходе товара.

А решение произошло вот какое. Ехать! Долго рядили — куда. Прибалтика не подходила — все давно знали, что представляют из себя, например, литваки, хоть в Вильнюсе евреев-то было предостаточно. Румыния тоже абсолютно не годилась. Оставался СССР. Но, во-первых, попробуй попади легально. Да и дело там открывать нельзя. Все ведь народное. Поэтому народ и не работает, как надо.

Решили ехать в Мексику, как адвокат Каминер, а оттуда уж сам Бог дорогу укажет.

И ехать в составе: ребе Фишман с супругой и хулиган Борух, гимназист. И девочки. А Фима, как старший, приводит хозяйство в порядок. То есть, продает фабрику, переводит в Швейцарию деньги и богатый и счастливый едет уже в Америку. Ибо шифт-карту уж папа Фиме обязательно пришлет.

Затем реб Йозеф вызвал Фиму в другую комнату, плотно прикрыв дверь.

— Посмотри на чемодан. Вроде обычный. Но! Уголки можно вытащить и вот что получается.

С этими словами Фишман старший положил руку на угол чемодана, повернул ладонью и вытащил уголок с острым лезвием.

И таких лезвий четыре, по количеству уголков. Затем посмотри секретное дно.

— Ну, дно как дно. Их мы в каждом втором делаем, — заметил Фима.

— Да вот и нет. Есть еще второе дно. И смотри, чем я его начинил.

На самом деле, второе дно найти было почти невозможно, а открыть и подавно трудно. Но открыв с помощью отца, Фима увидел плотно уложенные в специальные пазы золотые десятки государя Николая II. В этих же пазах поблескивал несколько бриллиантов. Большой, кстати, цены.

— Если, не дай Бог, что случится, они лишними не будут. — И реб Фишман довольно улыбнулся.

— Ладно, спасибо за заботу, папа. А может и обойдется с немцем-то. Когда вы начинаете собираться? — Фима провел рукой по неказистому боку неприметного чемодана и легонько надавил уголок. Он тут же повернулся и в руке Фимки оказалось хорошо заточенное стальное жало.

— Ну и ну, вот это игрушка, — только и промолвил он.

— Нам собираться не нужно. Уезжаем мы завтра. И с собой ничего не берем. Там, на месте, из Ц,юрихского банка затребуем. А ты не теряй время. Фабрику продавай не торгуясь. Рабочим оплати за два месяца, а женщинам, у кого дети — за три. Синагогу не забудь. И быстрее, торопись! Торопись! И не верь немцам. Я верю Каминеру. Гибель от них идет. Смерть марширует!

С этими словами реб Фишман обнял Фиму, вытер глаза и вышел из комнаты.

Утром они уже грузили скудный скарб на пролетку. Фимка в этот же день провел переговоры с двумя польскими предпринимателями. Фабрика ушла махом, тем более, что дело было поставлено с большим умом. Решили даже название оставить прежнее: «Чемоданы ребе Фишмана с сыновьями».

Фима деньги в Швейцарию перевел и больше ничего не успел. Не узнал, где и как обосновались папа с мамой, Борухом и девочками. Не получил ожидаемую шифткарту в благословенную Америку.

Ничего не успел Фима. В местечко вошли немецкие войска.

Примечания

10

Бекицер — короче (идиш).

11

Бейца — яйца (идиш).