Недетские Сказки

Марк Рабинович, 2021

Не уверен, что термин "Сказки" наиболее точно определяет те тексты, что следуют за заголовком. Но что прикажете делать, когда сюжеты аккуратно укладываются в межжанровые лакуны, а оба жанра отрекаются от них, как Исав от первородства? Поэтому, пусть будут "Сказки". Эти небольшие вещицы было написаны в разное время и по самым разным поводам. "Принцессу", открывающую этот сборник, я написал много лет назад. "Кассандре" тоже несколько лет от роду и написана она в качестве прозаического варианта одноименной пьесы. А вот "Сказка про портного и мышиного короля" первоначально появилась в качестве вложенной истории из повести "За полчаса до Конца Света". Все остальные сказки совершенно самостоятельны и, за исключением "Эпохи для кабанов", написаны специально для этого сборника.

Гений сцены или Жизнь по системе Станиславского

С самого раннего детства он грезил театром и мечтал о сцене. Она мнилась ему сакральным местом сосредоточения истин, некой точкой пересечения всех прямых, подлинной целью стремлений, счастливым концом всех дорог. Он стремился на подмостки со всей страстью юности, как некоторые рвутся в дальние, экзотические страны за неизведанными фантастическими удовольствиями или за долгожданным просветлением. Его же просветление, его катарсис ждал его там, за срезом рампы.

Когда же это началось? Наверное, когда мама первый раз привела его в театр. Но первое, что поразило его, оставило неизгладимое впечатление, это вовсе не была сцена. Нет, еще не она, а нечто иное. Неправда, что театр начинается с вешалки. На самом же деле, и это несомненно для любого ребенка, театр начинается с буфета. Вы помните запах апельсинов, легкую желтизну бокалов шампанского, футуристическую инсталляцию пирожных, бутерброды с кружочками салями, нарезанной так тонко, что они просвечивали?

На сцену он обратил внимание только с началом второго акта. Там, на подмостках, явно происходило нечто. Вначале он не понял, не осознал того что видит, но вскоре понимание пришло и пришло оно пронзительно, как озарение, как момент истины. Там, на сцене, бурлила, пузырилась, сверкала реальность. Именно там и свершалась истинная жизнь, а не ее подобие, как в зрительном зале. И тут произошло невероятное… Мир исчез для него и осталась только она, дощатая площадка подмостков. Исчезли улицы, дома, люди. Исчезли, как и не было их никогда. Даже великолепие буфета померкло. Осталась только сцена. Теперь для него существовали исключительно они, эти пятнадцать метров в глубину и пятнадцать в ширину. Именно там, за срезом рампы, был его мир, была настоящая жизнь, единственно возможная и правильная. Ну а в зале, да и не только в зале, жизни не было. Здесь была лишь имитация жизни, эрзац-жизнь, подобная существованию младенца в утробе матери. Но ведь он пока еще здесь, верно? Значит он еще не родился, не появился в светлый мир за рампой. Но его час придет и он явится на свет. Да, да, именно так, ведь сцена еще не готова его принять. Что же делать?

Он и сам не помнил, как выскочил из зрительного зала и помчался по безлюдным коридорам театра, тускло освещенным приглушенным светом ламп. Коридоры закончились таинственным помещением, завешенными тысячами пыльных костюмов — он попал в костюмерную. В панике он выбежал оттуда и снова понеслись назад стены коридоров. Он видел полуоткрытые двери, за которыми тускло светились зеркала и пахло незнакомыми, тревожными ароматами. Наверное, это были святая-святых театра — гримерные. А ноги несли его все дальше и дальше. Сейчас ему было совершенно необходимо побыть одному, подумать и переварить то, что открылось ему минуту назад. Но побыть одному ему не удалось. Не удалось потому, что он с размаху воткнулся головой в живот какого-то существа. Да, именно существа, потому что он до конца своих дней не был уверен, что встреченный им тогда незнакомец был человеком. Лица существа он так и не увидел, потому что до конца разговора не поднимал головы.

— Впервые в театре? — прозвучал вопрос, заданный каким-то странным тоном.

В горле пересохло, мысли путались и он лишь судорожно кивнул. Как раз на уровне его глаза виднелась огромная перламутровая пуговица на странной одежде, к которой идеально подошел бы термин"камзол", если бы только знать, что он, этот термин, означает. Но необходимо было что-то сказать.

— Кто вы? — спросил он хрипло.

— Кто я?

Странно, незнакомец произнес это так неуверенно, как будто и сам не понимал, что же он из себя представляет.

— Кто я? — повторил он уже более уверенным тоном.

Последовавшая за вторым, а точнее — третьим, вопросом, пауза явно затянулась. Нашему герою даже показалось на единый миг, что оба они стоят на сцене и разыгрывают кем-то прописанную мизансцену.

— Я ворон здешних мест! — начал незнакомец — Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо!

По мере того, как он говорил, его голос окреп, зазвенел неизвестно откуда взявшимися обертонами. Незнакомец уже не говорил, а вещал:

— Я и мгновение и вечность! Я и ничто и бесконечность! Я век и я всего лишь миг! Я и ребенок и старик! Я все и я ничто!

— Кто вы? — повторил наш герой, не понимая ни единого слова.

— Вообще-то, я гений этой сцены.

Последние слова незнакомец произнес совершенно обыденным голосом, как будто сообщал, что выходит на следующей остановке.

— Гений?

— Если ты не знаешь этого слова, мальчик, то зови меня духом-покровителем сцены. Но, я вижу, что и это тебе непонятно. Ну что ж, тогда считай меня местным волшебником.

— Волшебник? — повторил он — Так вы исполняете желания?

— Я? — возмутился незнакомец — С какой стати я должен выполнять чьи-то бессмысленные желания?

Незнакомец замолк и, казалось, ждал ответа. Вроде бы, вдруг всплыло в памяти, в умных книгах, то что происходит сейчас, называют"нездоровой тишиной". Эту тишину следовало немедленно нарушить, но ему удалось лишь отрицательно помотать головой.

— Впрочем — задумчиво произнес"гений" — Я готов допустить, что твое желание не слишком глупо. Ведь у тебя есть желание?

Пришлось кивнуть, потому что слова решительно не желали произноситься.

— Ну, и каково же оно, твое единственное и искреннее желание? — "гений"явно иронизировал.

Как же нелегко выплеснуть наружу самое заветное. Наконец, ему удалось… Нет, не сказать, а, скорее, прошептать:

— Я хочу на сцену!

Неожиданно,"гений"расхохотался. Его смех был таким раскатистым, что походил на искренние и бурные аплодисменты. Отсмеявшись,"гений"сказал:

— Разумеется, твое желание глупо, просто безумно глупо. Зато оно искренне, что отчасти искупает его глупость. Но постой, чего именно ты желаешь: играть со сцены или жить на сцене?

А разве это не одно и то-же, подумал он. Воистину все в речах таинственного существа было туманно и непонятно."Гений"это заметил.

— Я не могу сделать так, чтобы на сцене все было для тебя как в жизни — в его голосе сквозило нетерпение, а может быть и раздражение от общения с туповатым собеседником — Зато я могу сделать так, чтобы в жизни все было для тебя как на сцене. Это, пожалуй, в моих силах. Хочешь?

Конец ознакомительного фрагмента.