Эпилог

Марта Молина, 2019

В жизни Леси есть настоящее чудо: любимая маленькая дочка. Но однажды уютный мир начинает трещать по швам. Что тому виной? Давняя личная трагедия? Возвращение школьной подруги? Или благотворительный фонд «Эпилог», который вместо помощи «неродившим матерям» все глубже погружает общество в распри и скандалы?

Глава 7

Дом на острове стал бы отличной декорацией для фильма любого жанра. В солнечные дни здесь можно снимать красочный мюзикл, в пасмурные — психологическую драму. Зимой на фоне местных пейзажей развернулась бы романтическая комедия, а в ноябре — классический фильм ужасов с ветками, скребущими по стеклу, и старой лодкой на туманном озере.

Сейчас, в июле, дом сияет стеклами и флюгером, приглашающе машет тюлем из распахнутого окна. Под колесами вкусно хрустит гравий, веет свежестью от близкой воды. Эмма глушит мотор. Зашумели, аплодируя, сосны.

— Девчонки! — раздается визг с террасы. Катя вскакивает навстречу, и на половицах скрипит кресло-качалка.

— Совсем одичала, женщина, — бормочет Эмма, освобождаясь от повисшей на шее подруге.

— Какая ты сегодня! — восхищенно тянет Катя, отстраняясь и окидывая подругу влюбленным взглядом.

А посмотреть есть на что. У Эммы новая стрижка: гладкие, блестящие, словно облитые лаком черные волосы с рыжей поперечной полосой. Темный джемпер подчеркивает синеву глаз, черты лица кажутся еще тоньше из-за смуглого загара. Эмме не знакома проблема лишнего веса, от природы ей досталась сухощавая фигура, та, которую завистники называют костлявой, а поклонники — точеной.

Но здесь нет завистников, только друзья.

— Хватит обнимашек, — смущается Эмма. — Тащи штопор, топи камин!

— Да все готово еще с утра! Я вас так ждала, так ждала! В этой глуши вообще нечем заняться. Совсем-совсем нечем! — жалуется Катя, подхватывая пакеты с едой и направляясь в дом.

Как может быть нечем заняться в такой красоте? Созерцай рассветы да слушай соловьев: уже только этого должно хватить для полного счастья.

Из просторной гостиной на улицу ведет вторая дверь, к озеру. На веранде три соломенных стула и столик, а дальше — тропинка, обсаженная пестрыми турецкими гвоздиками и убегающая к маленькому причалу. Зловещей лодки на этот раз нет: триллеров не запланировано.

В стороне на пригорке раскинулась ракита. К ветке привязаны самодельные качели. Если на них сесть и поднять голову, то увидишь резной узор из узких листьев на фоне синего неба. Настоящий шатер из листвы: крона настолько густая, что даже дождь под ней не страшен. Можно качаться и наблюдать, как капли оставляют на озере круги и пузыри. Идеальное место для игр маленькой девочки.

— Леся, хватит медитировать, давай в дом! Мы уже для тебя, лентяйки, тут все устроили!

Смеркается, тепло камина прогоняет ночную сырость. Эмма ежится, хватает сразу три кубика сыра и подсаживается к огню. Катя, с набитым виноградинами ртом, разливает из тяжелой бутылки.

— Давайте, девчонки: за встречу!

Звонко встречаются бокалы. Хозяйка дома, щурясь от удовольствия и вина, оглядывает компанию.

— Здесь просто нечем заняться, — повторяет она. — Даже по телеку смотреть нечего! Как ни включишь, либо сериалы про ментов, либо новости.

— А что, кабельного в твоем дворце нет? — хмыкает Эмма.

— Ой, да какой там дворец! — машет рукой Катя. — Скворечник! В подвале вода, крышу перекрывать надо, трубы гудят.

— И кабельного нет, — качает головой Эмма.

— Точно! Антенну ветром снесло позавчера. Техник все никак не доедет. Чувствую, пока муж не вернется, я без нормальных каналов. В интернете мне неинтересно. А чем еще заняться — ума не приложу!

Конечно, такой случай поупражняться в остроумии упустить нельзя.

— Вязать начни!

— Гладью вышивать!

— Напиши нового «Гарри Поттера»!

— Орхидеи еще можно разводить!

— И кошек!

— Точно, кошек! Ты же независимая и самодостаточная женщина, где твои кошки?!

— Зачем мне кошки? У меня муж есть, — оправдывается Катя.

— Ну так выпьем же за крепкую семью, в которой даже кошки не нужны! — прыскает Эмма, и тишина ночного дома прочно вытесняется смехом и болтовней.

***

Почти стемнело.

— Не учится, не ищет работу, — рассказывает Катя про старшего сына. — Какой в этом толк, говорит. Любая деятельность бессмысленна: мол, мы работаем, выбиваемся из сил, зарабатываем деньги и спускаем их на поддержание жизнедеятельности, чтобы можно было проработать подольше. Потом болеем и умираем, а мир каким был до нашего рождения, таким же точно и остается после нашей смерти. Во всем этом, говорит, никакого смысла нету, и я не хочу впрягаться в колесо бессмысленной рутины.

— Да твой сын чертов просветленный, — изрекает Эмма.

— Ой, да какой там просветленный, — закатывает глаза Катя. — Лежать на диване целыми днями и обедать дважды в день — в этом смысла, конечно, гораздо больше, чем стать уважаемым человеком, завести семью и слезть наконец-то с родительской шеи.

— Ну, может, это временное бездействие. Просто период такой переходный. Однажды он поймет, чем хочет заниматься.

— Хотелось бы надеяться на это, — кивает Катя. — Хоть бы он не стал одним из этих пузатых лентяев, в сорок лет живущих с мамой.

— Так странно слышать это от тебя, Кать. Я прямо тебя зауважала! Обычно мамочки, наоборот, удерживают своих детей рядом как можно дольше…

— Прошли те времена. Был бы он единственным ребенком, может, я бы и осталась клушей, не отпускающей от себя своего цыпленочка. Но у меня еще двое. Это нормальное течение жизни: дети растут, встают на ноги и уходят, а потом, к старости, возвращаются и помогают своим родителям понять, что их жизнь прошла не зря.

— То есть для тебя смысл человеческой жизни в семье?

— Не знаю насчет всего человечества, но в моей жизни главное дети, это да. Я не претендую на абсолютную истину, конечно. Но для меня важнее ничего нет.

— Так донеси эту идею до сына. Может, она вдохновит его? Покажет новый вариант смысла жизни?

— Да говорила, — пожимает плечами Катя и замолкает.

— И? Что он думает?

— Мой сын считает так: люди не знают, что делать со своей жизнью. Говорит, мы все понятия не имеем, для чего живем и чем должны заниматься. Из-за этого наше существование пусто. И если постоянно и сознательно смотреть в эту пустоту, можно сойти с ума и повеситься, потому что невозможно так жить. Чтобы отвлечься, отвлечь себя от этого осознания глобальной пустоты и никчемности, люди заполняют свою жизнь всякой «суетой», как он выражается. Строят семьи и растят детей, общаются, выполняют никому не нужную работу, деньги от которой тратят на никому не нужные вещи и развлечения. Ставят себе цели и увлеченно кидаются их достигать. Делают все, что угодно, лишь бы не вспоминать о главном: о том, что они не знают, что делать со своими жизнями.

Воцаряется молчание. Нужно примерить сказанное на себя, оспорить и доказать себе, что, может, это и истина, но для кого-то другого. Действительно, многие не знают, зачем живут, и стремятся к надуманным и иллюзорным целям. Со стороны это отлично видно. Многие — но только не мы! У нас-то все окей.

— Вау, — нарушает паузу Эмма. — Все-таки твой сын чертов просветленный. Хоть и обжора, ведь два обеда в день — это сильно!

***

А потом настает время обсуждения личного. Меняются интонации, принимаются более доверительные позы. Катя обхватывает ладошками бокал, словно чашку горячего какао, и участливо пододвигается к Эмме.

— А как твой Макс, общаетесь после развода?

— Так, — Эмма неопределенно крутит запястьем, — общаемся. Два месяца прошло. Уже завел подружку.

Катя выдерживает паузу, негодующе округляет глаза. Пора углубиться в чувства.

— И как ты? Не переживаешь?

— Да мне по барабану, если честно. Прожили мы всего год, разошлись мирно, претензий я к нему не имею и иллюзий не питаю. С чего бы мне переживать?

Никто не знает, с чего бы ей переживать, и Эмма продолжает:

— Он тоже молодец: ну что, спрашивает, ты за меня рада? Я ему правдиво и ответила: я за тебя не рада. Мне может быть плевать, может быть обидно, досадно или завидно — но с чего мне радоваться? Неужели ты веришь, что экс-супруги могут искренне радоваться, когда кто-то быстро находит им замену? Да какой человек вообще будет радоваться такому?

Чувствуется, что Эмма права. Но эта правда облекается в какие-то неправильные слова. Слишком честные, наверное.

Эмма продолжает:

— Такое же недоумение у меня вызывают комментаторы в Инстаграме, которые под фотографиями чужого младенца в дурацком комбинезоне пишут восторженные отзывы: «Молодцы!», «Красавцы!». Люди, неужели вам не все равно? Вы правда настолько впечатлены заурядным снимком? Или просто хотите поддержать мамашу, которая демонстрирует своего ребенка в сети в жадной жажде одобрения?!

Эмма входит в раж, и надо ее немного остудить, пока разговор не повернул в русло злобной критики и сплетен.

— «Жадная жажда», вот это выраженьице! Эмма, за тобой записывать надо!

Она фыркает и переводит дух.

— Так что с бывшим мужем-то? — робко напоминает Катя. — Ты не рада, что он завел подружку. Вдруг ты его еще не разлюбила?

— Вот еще! Конечно, разлюбила. Да не в любви же дело, неужели непонятно, девчонки? Мне может быть неприятно, что меня так легко забыли. Могу испытывать ревность из-за чувства собственничества. К любви это никакого отношения не имеет! Могу остаться равнодушной: нашел кого-то, ну и слава небесам. Но прыгать от радости, что бывший влюбился? Странно это как-то.

— Эммочка, ты такая… — Катя смотрит в бокал в поисках нужного слова.

— Что, черствая? — с подозрением уточняет Эмма.

— Нет, что ты! Здравомыслящая, вот!

— Да, — пожимает плечами Эмма, — здравомыслие — мой конек. Мужчины странные существа: когда женщина чужая, здравомыслием восхищаются. А когда своя — так сразу в стерву переименовывают! Никакой логики, одни эмоции. Выпьем за логику, а?

Два часа спустя в гостиной накурено, громко играет хит восьмидесятых — «О-о-о, какая песня, девчонки, помните, помните? Давайте припев все вместе!» Эмма пускается в пляс, крутя над головой шаль, как ковбой лассо.

— Этой песне сто лет, уже и сам певец наверно забыл, что она существует!

— Знаете, я ведь совсем не в курсе, что сейчас слушают.

— Это нормально, ты взрослый самодостаточный человек, у тебя давно сложился музыкальный вкус, и тебе больше не нужно искать себя во всех этих модных новинках.

— Какая красивая альтернатива фразе «ты замшелая старая карга»!

— А замечали, что в восемнадцать лет мы говорили ту же фразу: «Я вообще не знаю, что сейчас слушают», пытаясь подчеркнуть свою индивидуальность, дать понять, что мы не с мейнстримом, не в толпе, не в стаде?

— А что этой фразой ты хочешь сказать сейчас? «Я отстала от молодежи и чувствую себя старой, разубедите меня»?

— Наверно, да. Разубедите же меня!

— Легко! Смотри, это фото сделано десять минут назад, ты здесь оседлала кресло и изображаешь мачо на корриде под песню Рики Мартина. Без сомнения, на этом снимке — взрослый самодостаточный человек со сложившимся музыкальным вкусом!

Когда веселье утихает, Катя тянется за пультом и принимается скучающе переключать каналы, приговаривая: «Ну нечего смотреть, совсем нечего смотреть».

Внезапно Эмма тычет пальцев в экран.

— О! Смотрите! Опять Аньку показывают! Верни-верни на канал назад, ну скорей, переключи обратно!

— Да чего тут необычного, эту Аньку разве что по утюгу не показывают, — ворчит Катя, но канал послушно переключает.

— Громче, громче сделай, не слышно же ничего!

Комнату наполняет баритон популярного телеведущего.

— В нашей студии Анна Костомарова, организатор проекта «Эпилог». Напомню, что чуть больше месяца назад состоялась первая акция, собравшая всего двадцать девять участниц — женщин, потерявших своих детей во время беременности или сразу после родов. С тех пор это действо повторилось шесть раз в Москве и тринадцать в подмосковных городах. Анна, как вы можете прокомментировать это?

— Прокомментировать что, количество акций? — Костомарова слегка усмехается. — Не очень понимаю, что здесь стоит комментировать. Наш первый выход показали по ТВ, после чего всего за сутки видеозапись нашей акции набрала полмиллиона просмотров, что является заоблачным показателем для роликов, не содержащих эротики, скандала, политики. В нашу группу добавилось несколько тысяч женщин, и меня просто забросали вопросами, как можно поучаствовать в следующей акции, когда и где мы планируем ее провести. Такой ажиотаж показал мне, насколько востребована сегодня поддержка женщинам, потерявшим своих младенцев — в сети их сейчас называют «неродившими матерями».

— Вы не ожидали такого горячего приема?

— Конечно, нет. Я вообще не ждала развития проекта. Я просто делала то, что в один прекрасный момент посчитала нужным сделать. И вот результат: люди стали откликаться. Женщинам это нужно. Разумеется, нельзя было игнорировать многочисленные просьбы, и мы стали организовывать акции прощания все чаще.

— Подскажите, отличаются ли акции сегодня от той самой первой?

— Сильно отличаются. Первый выход был довольно спонтанным. Мы просто расставили несколько столов на траве в парке, объявили о дате мероприятия в соцсетях, купили сорок шариков и фломастеры. Даже не озаботились съемкой. Делали это больше для себя — я имею в виду, для участниц. Это была просто встреча друзей. Но нас показали по телевизору, и проект мгновенно вырос. Теперь на встречу нельзя прийти просто так, нужно записываться. Мы составили график, и запись есть уже на пять встреч вперед!

— А еще у вас появились спонсоры, — вкрадчиво добавляет ведущий.

— Да, — немного с вызовом, будто оправдываясь, отвечает Костомарова. — Во-первых, желающие принять участие живут не только в столице. Нам приходится выезжать в подмосковные города. На организацию и дорогу требуются средства. Я бы и сама справилась: билеты и расходные материалы не так много стоят, но отказываться от предложений спонсоров было бы глупо. На спонсорские средства мы можем организовывать наши акции более… м-м-м… красиво, если это слово уместно. Согласитесь, первая акция представляла собой несколько удручающее зрелище.

— Согласен, — кивает ведущий. — Эти обшарпанные парты, мало организованности.

— Теперь есть возможность обставить все более достойным образом. Как минимум, украсить место проведения акции. Мы угощаем участниц чаем и кофе, есть зоны отдыха и общения. Приглашаем психологов и представителей различных организаций, оказывающих разноплановую поддержку женщинам. Теперь к нам можно прийти не только для того, чтобы просто запустить шарик в небо. Можно познакомиться со специалистом, узнать, где оказывают помощь, да и просто выговориться. После первой акции несколько участниц жаловались мне в личном чате, что чувствуют опустошение, грусть, одиночество.

— То есть ваше мероприятие дало обратный эффект? — оживляется ведущий.

— Я бы так не сказала. Может, первые чувства после прощания действительно несколько упаднические, как бывает после любого расставания, похорон. Но в последствии участницы признавались, что им действительно стало легче. Они почувствовали освобождение. То есть наши акции приводят к своей цели: дают женщинам возможность полно пережить утрату и вернуться к жизни.

— И вы гарантируете, что запуск разрисованного шарика в небо станет панацеей для любой матери, потерявшей своего ребенка?

— Я не могу ничего гарантировать. Никто не может. Все строго индивидуально. Но эффект есть, и он массовый: большинству участниц это помогает. У нас нельзя участвовать больше двух раз. Если женщина записывается в третий раз, мы понимаем: эффекта от наших акций для нее нет, и мы предлагаем помощь профессионала, даем контакты психотерапевта. Кстати, первые сеансы такой психотерапии для наших участниц бесплатны. Все это тоже обеспечивают спонсоры.

— Ого, это уже ощутимая финансовая поддержка. Психотерапия нынче недешевое удовольствие. А можно поподробнее: сколько именно сеансов оплачивают спонсоры?

— Мы сотрудничаем с центром психологической поддержки «Крылья любви», и эта организация предоставляет нашим участницам собственных специалистов за свой счет. Мы просто передаем женщину в их надежные руки и знаем, что первые два сеанса для нашей подопечной абсолютно бесплатны. Дальше центр выстраивает работу с клиенткой самостоятельно. А другой наш спонсор, молокозавод «Коровино», оказывает исключительно финансовую поддержку. Организация выделяет деньги, и мы подбираем специалистов для наших участниц своими силами. Не всегда нужен именно психотерапевт, иногда приходится прибегать к помощи других врачей. Все это происходит на деньги спонсора.

— Ты смотри, какая она стала, Анька, — Эмма зачарованно смотрит на экран, прихлебывая вино прямо из бутылки. — А была такая мышка, такая скромняжка! Лесь, помнишь ее?

— Конечно, помню! Мы с ней даже почти дружили.

— Ага, пока эта скромняжка у тебя того баскетболиста не отбила! — встревает Катя.

— Ой, да какой там баскетболист, просто он был длинный.

— «Просто у него был длинный», — передразнивает Эмма и получает диванной подушкой по голове.

— А еще он меня на год младше был и называл знаете как?

— Как?!

— Дамочкой! Представляете? В шестнадцать лет — дамочка! Это ж почти как старухой обозвать! Вот обидно было.

Эмма прыскает и утыкается лицом в коленки. Катя утешительно похлопывает по плечу:

— Он наверняка не со зла. Может, он предсказателем был, провидцем? Чувствовал, что спустя двадцать пять лет ты ей и станешь!

— Ой, замолчи, а то тоже подушкой получишь!

— Как скажете, дамочка!..

И вот от закусок остались лишь крошки, открыта последняя бутылка, и три женщины сидят рядком перед огнем, тихо размышляя каждая о своем. Но к одной теме мысли возвращаются чаще других.

— Кто-нибудь общается с Анькой сейчас?

Все отрицательно качают головами. Столько лет прошло — сколько подруг уходит в прошлое, сколько дорожек расходится, сколько знакомых лиц и имен начисто стирается из памяти! Но Аня Костомарова бесцеремонно вернулась в их жизнь: вот она гордо и уверенно смотрит с экрана на трех былых подруг, уже сонных и пьяных, но еще не желающих заканчивать свой спонтанный девичник.

— Вообще, Анька молодец, я считаю, — решительно комментирует Эмма. — Такую тему замутила. Нужную!

Катя делает страшные глаза и толкает Эмму в бок.

— А что ты меня толкаешь? Это ж не я замутила, а Анька. Вон скольким людям она помогает! Леське, может, тоже бы помогла.

Становится душно, мерзко. Жалкая фраза вылетает сама собой:

— А мне помощь не нужна!

Быстрей на воздух. К лунной дорожке на озерной ряби. К качелям, подвешенным тут специально для того, чтобы маленьким белокурым девочкам было не скучно, пока три взрослые тети пьют вино и бездумно бьют словами под самый дых.

— Лесь, ну ты куда! Лесь, ну ты чего! — наперебой кричат подруги и, путаясь в пледах и тапках, бросаются вслед.

Присаживаются на деревянные ступени. В молчании закуривают. Смотрят, как качаются гвоздики: влево-вправо, влево-вправо. В темноте все они кажутся одинаково бордовыми.

— Прости, Лесь, не подумав ляпнула, — Эмма покаянно затягивается сигаретой.

— Да ладно, чего там. Ты же как лучше хочешь, правда?

— Конечно, как лучше. Мой Марк, между прочим, отличный спец по психологической поддержке. Не хочешь к профессионалу, позвони ему. Брат всегда тебе поможет.

— Твой Марк уже однажды «помог», спасибо.

— А что за ирония? — снова вспыхивает Эмма. — Он и помог, все правильно тебе посоветовал!

— Девчонки, не надо, — пытается остановить ссору Катя, но поздно.

— Твой брат что сказал? Оставь ребенка, сказал он! Бог обо всем позаботится, сказал он! Раз тебе послана беременность, нельзя ее прерывать — вот что сказал твой брат! А, вот еще забыла, коронное: врачи часто ошибаются — вот что сказал Марк, твой брат! И что в итоге?

— Леся, девчонки, ну не надо, правда же… — вмешивается Катя, но ее уже никто не слышит.

— Марк не виноват, что в итоге вышло так, как вышло! — защищается Эмма.

— А кто тогда виноват? Кто виноват в том, что на двенадцатой неделе все врачи в один голос твердили, что ребенок не выживет, что можно сделать аборт сейчас, безболезненно, безопасно? Кто виноват, что я послушала твоего брата, который дал надежду своими росказнями про божественный замысел и врачебные ошибки? Кто виноват, что на четвертом месяце стало понятно, что ребенок умрет сразу после родов, а аборт было делать нельзя, и полгода — шесть месяцев, ш-е-с-ть! — я носила растущего, развивающегося, вытягивающего из меня жизнь, но обреченного на смерть младенца?

Слезы все же накатили. Вечно от вина глаза на мокром месте.

— Лесечка, милая, пойдем спать, пожалуйста, — Катя одновременно пытается погладить по голове и тянуть в сторону дома, но сама с трудом стоит на ногах.

— Да оставь ее! — злобно бросает Эмма. — Пусть хоть так выговорится. Не мешай человеку себя жалеть.

— Да что ты такое говоришь, Эмм, прекрати же! — Катя уже сама рыдает, утирая глаза вязаным рукавом. Обидно, когда посиделки так мило начинаются и так грустно заканчиваются.

Эмма с силой тушит окурок, встает и, разочарованно махнув рукой, уходит в гостиную. Слышна возня, ругань вполголоса, шуршание: собирает раскиданные вещи. Щелкнула пультом, и замолчал телевизор, яблоко раздора.

— Эй, куда мне спать-то идти? — зовет она.

— Я сейчас покажу! — спешно кричит Катя, с облегчением поднимается и, пошатываясь, тоже исчезает в доме.

Вокруг луны сотня звезд.

«Мамочка, а кто живет… — запрокидывает голову и вскидывает руки к небу: — Вон там?»