Жена на один год

Марья Коваленко, 2022

Это был не брак. Контракт на год. По нему я спасал из беды соседскую девчонку и наследство, обрушившееся ей на голову. Я не собирался удерживать ее потом. Не планировал превращать фиктивный брак в настоящий. Но как устоять, когда любят так беззаветно? Как не поддаться искушению, когда рядом настоящее сокровище? Юное, нежное, словно созданное только для меня.

Глава 2

Девять лет назад

Лера

Совершеннолетие буквально застигло меня врасплох.

После нескольких частных школ, аттестата с отличием и новой успешной выборной компании «отца» в жизни, наконец, случился маленький праздник. Моим мнением впервые поинтересовались — спросили, в какой вуз я хочу поступать. И я, не веря своим ушам, ответила: «В медицинский».

Как так получилось, что «родители» согласились, осталось для меня загадкой. Возможно, очередному пиарщику надоело придумывать будущее для дочери депутата. Возможно, мое желание впервые совпало с «политикой партии». Возможно, «родители» наконец смирились с тем, что музыкант из меня не получится.

Одни теории! Однако, вместо привычных споров меня благословили и даже пообещали помочь поступить. Это, конечно, радовало. Но после всех моих частных школ и взвода репетиторов никакая поддержка не понадобилось.

Я легко прошла конкурс в нужный вуз. Даже успела проучиться три месяца, когда за завтраком Татьяна Егоровна сообщила, что впереди у нас важное событие.

Какое именно, я поняла далеко не сразу. Николаю Петровичу пришлось дважды тяжело вздохнуть, его жене — закатить глаза. Лишь после этого даты в моей голове встали на свои места.

— И как ты только поступила на бюджет? — махнув рукой, сказала «мама».

— Наверное, звезды сошлись, — тут же выдал свою единственно-верную и окончательную теорию «отец».

В отличие от вуза в праздновании восемнадцатилетия свободы мне не дали. Поиском ресторана занялись одни специально обученные люди. Организацией банкета и приглашением гостей — вторые. Подбором наряда и макияжем — третьи.

Со стороны могло показаться, что мы планируем банкет в честь новой победы на выборах, а не день рождения приемной дочери депутата. От количества пригласительных открыток и известности фамилий на них голова шла кругом.

СанСаныч только хмурил брови, когда я рассказывала о планах родителей. А Демон тряс ушами, будто даже слышать такое не хотел.

Я с трудом успевала с учебой и с подготовкой к торжественному событию. Спать было некогда. Поесть забывала. А в сам день рождения на меня навалилась такая усталость, что Татьяне Егоровне пришлось буквально толкать меня до машины и всю дорогу тараторить, чтобы я не уснула.

Темы для разговоров она находила с ювелирной… даже снайперской точностью.

Только я начинала зевать, «мама» интересовалась, не хочу ли я перебраться в отдельную квартиру в закрытом охраняемом комплексе и попробовать жить самой. Словно до этого в школьных интернатах дела обстояли как-то иначе! Или я не понимала, что это будет комфортная казарма для сна, еды и учебы. Без гостей!

А когда у меня начинали закрываться глаза, Татьяна Егоровна рассказывала о важных гостях, которым мне сегодня предстоит улыбаться до глубокой ночи.

Более мучительную пытку и придумать было сложно, но на фамилии Лаевский меня словно ударом тока прошибло.

— Лаевский… Никита?

Я ушам своим не поверила. Нашего соседа я не видела уже шесть лет. Как раз со дня, когда он принес мне комплект для рисования.

Тогда «родители» так и не смогли устроить с ним шашлыки. А я так и не поблагодарила за подарок. Он уехал через день после моего спасения.

Лишь месяц спустя от СанСаныча удалось по секрету узнать, что с его родителями произошел несчастный случай, и вряд ли ближайшее время Никита сможет вернуться домой.

— Да, Никита наконец смог справиться со всеми проблемами, — вещала «мама», — и теперь будет чаще бывать в наших краях.

— А у него были какие-то проблемы?

Я не стала выдавать начальника охраны. Одного случая в прошлом вполне хватило, чтобы понять, как сильно приемная семья «дорожит» своими работниками. Но и не спросить не могла. Вдруг было что-то еще, чего не знала.

— У него шесть лет назад погибли родители. Официальная версия смерти — какие-то проблемы при погружении с аквалангами. Кажется, дайверское оборудование было неисправным. Но в это мало кто верит.

— И наш сосед все эти годы искал настоящую причину гибели родителей?

Изображать дуру мне не пришлось. Информации о Никите в интернете на самом деле было мало. Кто-то будто специально контролировал, чтобы ничего не попало в сеть. А все знающий СанСаныч отказывался что-либо рассказывать.

Единственное, что он повторял: «Забудь ты этого парня. Безопаснее будет. Найдешь себе кого-нибудь помоложе и получше». Почему «безопаснее, комментировать он отказывался. Почему нужно искать кого-то «получше», тоже не говорил. Лишь невесело смотрел в сторону соседского дома и как-то тревожно переглядывался с Демоном.

— А что там разбираться-то? Убили их, да и все, — Татьяна Егоровна нервно передернула плечами. — Он компанию от рейдеров спасал. Сам только институт закончил. Молодой еще был, а пришлось лезть во всю эту грязь.

Будто мне самой сейчас приставили дуло к виску, я с трудом сглотнула.

— А разве этим не полиция должна заниматься?

— Детка, какая ты еще наивная! — Холодный надменный взгляд полоснул по мне из-под длинных ресниц. — В таких случаях спасение утопающего — дело рук самого утопающего. Полиция, суд или прокуратура бессильны.

— Но ведь Никита, кажется, сам юрист… — проговорилась я, и тут же прикусила язык.

Татьяна Егоровна эту реплику, к счастью, пропустила мимо ушей. И, прекратив мучить меня известными фамилиями, принялась рассказывать все сплетни, которые знала о соседе.

К концу ее рассказа, казалось, что на моем теле дыбом стоят абсолютно все волосы. А от сонливости и усталости не осталось и следа.

За годы жизни в семье депутата я не раз слышала жуткие истории про рейдерские захваты, войны за рынки и даже про рэкет. Для чего моему «отцу» кресло депутата, я тоже понимала. Но представить, что тот потрясающий молодой мужчина тоже ночевал с пистолетом под подушкой, стравливал между собой конкурентов, вынуждая их устранять друг друга, и увольнял работников десятками — было жутко.

— А ты думала, наш Никита добрая фея, которая только и занимается спасением маленьких девочек? — Татьяна Егоровна будто мысли мои прочла.

— Нет… Я… Нет… — я не представляла, что на такое ответить.

— Хм… У мальчика бульдожья хватка. Родители зря отправили его на юридический. С такими задатками нужно было идти в МГИМО и делать карьеру политика. Впрочем… — За окном показались ступени нашего ресторана, и «мама» резко закрыла рот.

— Что «впрочем»?

Мне тоже лучше было бы замолчать. Сегодняшний лимит доброты явно был исчерпан.

Но и эту мою фразу Татьяна Егоровна холодно проигнорировала.

— Все. Нас уже ждут. — Поправила она и без того безукоризненную укладку. — А твой Никита… — Бросила на меня насмешливый взгляд. — Сегодня будет. Если не струсишь, можешь сама все узнать. Хотя я не думаю, что он захочет тратить на тебя свое время.

* * *

Как стало ясно уже с первого взгляда, организаторы праздника не подвели. Живая музыка и цветы оказались достойными королевской свадьбы, а звездности гостей мог позавидовать какой-нибудь международный фестиваль.

От обилия бриллиантов и белозубых улыбок рябило в глазах. Смех и восхищенные вздохи раздавались то тут, то там. И ведущий, казалось, вот-вот охрипнет от комплиментов.

Мои приемные родители тоже не скучали. Николай Петрович только и успевал принимать поздравления за то, что вырастил такую умную и прекрасную дочь. А его жена — что из меня получилась настоящая красавица — «вся в мать». На меня при этом гости почти не смотрели, и на поздравление тратили не более нескольких секунд.

Любая девушка в этом зале расстроилась бы из-за такого отношения, но я была только рада.

Меньше мучить губы улыбкой.

Реже повторять «спасибо» и «вы очень добры».

Ни одного повода лишний раз заглянуть в зеркало.

Смотреть туда вообще не было смысла. Наши почетные и очень уважаемые гости, конечно же, лгали.

С изысканной, роскошной светской львицей Татьяной Егоровной у меня не было ничего общего. Ни ее пышной груди, ни платиновой гривы, ни изумительного, вылепленного лучшими пластическими хирургами Питера лица.

В пятьдесят два года «мама» выглядела максимум на тридцать семь. Я со своими кругами под глазами из-за недосыпа, скучными русыми волосами чуть ниже плеч и угловатой фигурой даже сравниться с ней не могла.

«Вешалка… просто вешалка для одежды!» — иногда с тоской говорила обо мне Татьяна Егоровна, и с такой правдой тоже невозможно было спорить.

Обычно я ни капли не переживала из-за этого. За последние годы главный пиарщик «папы» столько раз вслух радовался, что «родители» выбрали именно меня, а не какую-нибудь красотку с кукольным личиком, что смирение пришло само.

Но сегодня хотелось выглядеть лучше. Если не на равных с яркими дочками наших гостей, то хотя бы не Золушкой, к которой так и не доехала фея-крестная.

Непривычное было желание. Никогда раньше я не замечала за собой потребности выглядеть лучше, чем создала природа. Столько дней рождения, важных встреч и фотосессий было в прошлом — ни разу не переживала из-за своей внешности. А сегодня… была как на иголках.

Улыбалась до боли в лицевых мышцах. Несмотря на ломоту в спине, держала плечи ровно. Как балерина. Не позволяла себе расслабиться хоть на секунду — ни опереться на стену, ни присесть. И лишь с одним никак не могла справиться — не коситься в сторону двери.

С этим была ещё большая беда, чем с переживанием из-за внешности. Оглядываться на дверь хотелось постоянно. Будь моя воля, вообще уселась бы напротив входа и ждала.

Конечно, глупо было рассчитывать, что Никита Лаевский явится сегодня ради меня, или что захочет лично поздравить. Татьяна Егоровна, скорее всего, была права… среди всех красивых, эффектных девушек, приехавших в ресторан, я была последней, на кого мог обратить внимание один из самых успешных молодых адвокатов города, к тому же наследник крупной транспортной компании.

Хоть мой день рождения и стал поводом для праздника, я отдавала себе отчёт, что реально значу не больше ледяных фигурок на столах с закусками. Но никакие умные мысли не помогали. От волнения невозможно было избавиться. Взгляд раз от раза срывался на дверь. Каждый новый гость заставлял дергаться. И спокойствие медленно таяло.

Я ждала почти как пес в одном известном фильме. Подозреваю, даже выражения лица было таким же. Но когда ни через час, ни через два Никита так и не пришёл, волнение сменилось разочарованием.

Вместо надежды на чудо, я принялась равнодушно следить за движением стрелок огромных часов возле бара. Больше не оглядывалась. И не пыталась рассмотреть в лицах гостей знакомые черты.

В какой-то момент мне даже стало казаться, что Татьяна Егоровна специально рассказала мне про Никиту. Уколола, как это умела делать только она.

Но ещё через час и это потеряло значение. Я изо всех сил гнала от себя мысли о восемнадцатилетии… о том, что чувствуют другие девушки в этот важный день. Вымученно тянула губы в улыбке. Старалась не замечать, как тесно «мама» прижимается к новому управляющему отцовской компании, а «папа» хищно косится на свою секретаршу.

Расхваливала их.

Гордилась.

Благодарила.

Делала свою привычную работу, к которой уже привыкла за шесть лет.

Но на четвёртом часу внутри будто что-то сломалось. Уголки губ не хотели больше растягиваться в стороны. А желание забраться в какой-нибудь укромный уголок оказалось настолько сильным, что сопротивляться ему было невозможно.

Где можно спрятаться в огромном ресторане, я даже думать не стала. Ноги понесли в сторону лестницы. Ступени на второй и на третий этаж вскоре остались позади. А впереди, за поворотом, в проеме двери мелькнул балкон.

Я не спросила ни у кого, можно ли туда зайти. Не сообщила «родителям», где я.

Внизу и по сторонам гремела музыка, звучал смех. А я незаметно, будто воришка, метнулась в сторону балкона. Закрыла за собой дверь. И, обалдев от тишины, спиной привалилась к холодной стене.

Наконец-то.

Совсем одна.

Перед заснеженным городом, от которого отделяло лишь тонкое стекло.

Растерянная и потерянная.

Ровно на минуту.

А потом дверь снова открылась, и на меня уставились знакомые серо-зеленые, очень уставшие глаза.

* * *

Я помнила, что зимой не бывает гроз, прекрасно видела снег за окном, но все равно… стоило взглядам пересечься, в меня будто молния ударила. Вдохнуть не получалось. Сказать ничего не могла.

Руки повисли, как плети. А сердце с такой силой бухнулось о грудину, словно вырваться захотело… тоже посмотреть.

Это был какой-то паралич. Уникальная реакция на одного единственного человека. Шесть лет назад справиться с этим состоянием не помогли ни крики «родителей», ни притихший Демон. Я, как сейчас, помнила тот свой позорный ступор и снова не могла произнести ни слова.

Дурочка. Ненормальная.

— Здравствуйте, красавица.

У Никиты, как и в прошлый раз, проблем с речевым аппаратом не возникло. Словно все в полном порядке, он вошел на балкон и закрыл за собой дверь.

— Прячешься? — Невесело улыбнулся. Одними губами.

По всем правилам я просто обязана была к этому времени очнуться. И заведующая детским домом, и «родители» уже б со стыда сгорели от моего молчания. Но я, как немая, хлопала ресницами, жалась к стене и не могла выдушить из себя ни звука.

В голове вспыхнули сразу несколько вопросов и яркой гирляндой принялись мигать перед глазами: «Он пришел?», «Мне не снится?», «Я… красавица?». А в горле образовался ком.

Поводов упасть в обморок собралось хоть отбавляй. Гораздо проще, казалось, поверить, что Никита Лаевский плод моего воображения. Ждала ведь, надеялась — и вот!

Но высокий плечистый мужчина рядом был намного ярче любых воспоминаний. И намного красивее, будто возраст добавил ему какой-то своей особой мужской привлекательности.

— Там настоящий серпентарий собрался… — Не обращая внимания на мой шок, Никита кивнул в сторону двери. — Таких гостей только на поминки звать. В гробу будет без разницы, кто мельтешит рядом, а им все равно, что праздновать.

Не касаясь, он стал совсем близко и перевел взгляд на заснеженный город за окном.

— Наверное… — незнакомым голосом смогла прошептать я.

Тело так и соскальзывало по стеночке вниз, но что-то внутри, похожее на рой бабочек, не давало упасть.

— Мне тут сорока на хвосте принесла, что одна юная леди недавно поступила в медицинский? — неожиданно сменил тему разговора Никита.

Сделал он это так легко, будто мы уже час прохлаждаемся на балконе и успели обсудить все, что произошло с каждым за шесть лет.

— А у этой сороки не было случайно больших усов и овчарки… малинуа?

Я не смогла сдержать улыбку. Впервые за вечер она была настоящей. Даже щеки не заболели.

— А как же рисование?

Пристальный взгляд остановился на моем виске. Я не видела этого, но почувствовала. Как прикосновение! И в памяти всплыло очередное воспоминание. Такой же взгляд, гладящий по голове.

Сейчас от этой картинки из прошлого почему-то стало неуютно и грустно.

— Холсты в твоем наборе закончились слишком быстро. Краски тоже.

Врать не было смысла. Другие, все те, кто остался внизу, ждали от меня только похвалы и комплиментов «родителям». А рядом с Никитой язык не поворачивался говорить те стандартные, заученные фразы.

Рядом с ним вся эта шелуха вообще забывалась.

— Мне жаль, что с твоими родителями произошло… такое, — ни с того ни с сего быстро заговорила я. — Мне правда… Это так… Больно. И…

Слова рвались из меня. Я не успевала придумывать правильные фразы. Не думала о том, что говорю. Сочувствие, собственная боль, горечь — все выплескивалось наружу. Но закончить эту рваную мысль Никита не позволил.

Приложив палец к моим губам, он снова невесело улыбнулся и шепнул:

— Тш… Сегодня праздник! Ты помнишь? У одной красивой девушки день рождения. Целых восемнадцать лет!

Вряд ли он так задумывал, но от этого невинного жеста, прикосновения, меня словно в воздух подбросило.

— Это даже не юбилей. — Знакомый ком снова плотно застрял в горле.

— Восемнадцать лет — важнее любого юбилея. Тем более, для девушки. — Никита наклонил голову вбок и тихо хмыкнул. — Ты очень изменилась, соседская девочка. Такой красавицей стала. Я с трудом узнал тебя на лестнице. Думал, призрак. Пожалуй, Николаю Петровичу пора покупать ружье, чтобы отгонять женихов.

— Вряд ли оно ему понадобится.

Мои пальцы изо всех сил вжались в шершавую стену за спиной. Острые уголки декоративной штукатурки впились в нежные подушечки. Но боли я не чувствовала.

— А я уверен, что еще как!

Больше не прикасаясь, Никита скользнул взглядом по щеке. Спустился к губам. Прочертил линию от подбородка к ключице.

Внимательно, медленно, словно сам до конца не верил своим глазам.

— Совсем не представляю, что дарить на совершеннолетие молодым девушкам. — Кадык на его горле дернулся. — Подскажешь мне?

— Я…

Никогда ни один мужчина не смотрел на меня так. Их вообще не было в моей жизни.

Никогда я не чувствовала такого волнения. По телу будто ток пустили. Прошили разрядом каждое нервное окончание, а мозг переплавили в вязкий кисель.

— Ты уже подарил мне раньше… — говорить стало трудно. — Набор для рисования.

— Глупости. Это не считается!

Никита чуть заметно тряхнул головой.

— Это был лучший подарок, какой мне когда-либо дарили.

— Значит, теперь пора подарить что-то еще лучше.

Не моргая, я смотрела, как в уголках серо-зеленых глаз образуются тонкие лучики-морщинки, и скульптурные мужские губы растягиваются в новую, незнакомую улыбку.

— Я не знаю, что… — голос совсем сел.

— Но ведь подарок необязательно дарить сегодня. Ты можешь подумать.

Никита не шутил. Ни во взгляде, ни в голосе не было и намека на издевку или равнодушную вежливость.

Он правда хотел подарить мне что-то важное!

Наверное, это было помешательством, но в ответ вместо идеи с подарком так и хотелось спросить: «А ты больше не исчезнешь на шесть лет?».

Я даже воздуха набрала в грудь. Но годы дрессировки в депутатской семье не прошли даром. Легкие судись как шарик, и, немного подумав, я произнесла:

— Обязательно скажу. Позже, когда пойму.