Ртуть

Матвей Снежный

Лора Райт ненавидит свой дом, место учебы и больше всего – Джона Швецского, самодовольного однокурсника юрфака. Лора скрывает до последнего, что ее семья давно обнищала, мать регулярно ее бьет, а отец напивается. Но каким-то образом именно Швецский об этом узнает и уводит Лору в дом странного мужчины, похожего на ковбоя из старых вестернов. Кто он на самом деле, почему в городе происходят странные убийства и что скрывается в столичном Гротхене – Лоре только предстоит узнать. Книга содержит нецензурную брань.

© Матвей Снежный, 2023

ISBN 978-5-0060-2264-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Ртуть

Глава 1

2005

В столовой пахнет прокисшим супом с капустой. Лора морщится, лениво толкает поднос по линии раздачи, стараясь не залить томатным соком свою новую джинсовую куртку. Сегодня подают этот богомерзкий суп, пюре из картофеля или брокколи и бифштексы. То, что они называют бифштексами — куски фарша, пережаренные с хлебом и яйцом. Лора выбирает из зол меньшее — картошку. Это хотя бы похоже на еду, в отличие от всего остального.

Перед девчонкой ее неуклюжая почти тезка, Лори Грей, усердно набирает булочки и сок, заполняя поднос до отказа. Отнесет своему любимчику, прокуренному Джонни, разговаривающему, кажется, сплошными ругательствами. Джонни красивый, сука, но раздражающий. Он носит кожаную куртку поверх черной футболки, огромные военные ботинки и курит каждые полчаса. Его черные волосы убраны в хвост, и отчего-то ему это идет. Кажется, будто Джонни занесло напрямую из пятидесятых, и он скоро вскочет, чтобы пригласить кого-нибудь на танец. Но он не то, что не танцевал, он даже не разговаривал с большей частью курса.

Лора толкает соседку и смотрит, как толстуха роняет часть булок, еще и заливает белую блузку соком. Лора хохочет, как и половина столовой, пока бедняжка Грей краснеет и поднимает злосчастные булочки, за которые уже успела заплатить. Швецский вскакивает, зажав сигарету в зубах, и подходит напрямую к Лоре.

— Слышь, детка, ты на ногах стоять не умеешь?

— Пошел нахуй, козел, — шипит Лора, и выплескивает томатный сок прямо на Джона-чтоб-его-Швецского.

Очередь за спиной присвистывает, сидящие за столами ковыряются в своих тарелках. Кто-то пытается как бы незаметно проследить за происходящим, чтобы не стать участниками ссоры самим. Они знают, что Джонни откроет стрельбу по всем неугодным — такое уже было, в самом начале года.

Швецский усмехается, цепляется за отворот курточки Лоры и буквально вытряхивает девушку на пол. Она шипит, пинает его в район паха — конечно, ей не дотянуться, чтобы оставить козла без наследников. Он смотрит на нее с таким безразличием, что ей становится еще хуже. Лучше бы это была злость или обида. Но его глаза чертовски пустые, будто застывшие. Лора поднимается, пытается вырвать куртку у Швецского из рук, но он не отдает.

— Заберешь потом, Лори же нужно в чем-то ходить целый день, — усмехается Джон.

Лора только собирается что-то сказать, как он наклоняется к ней, слишком близко, слишком внезапно, и шепчет так, что дыхание обжигает ухо:

— Сделаешь еще что-нибудь, маленькая дрянь, я из тебя внутренности вырву.

Девушка убирает со лба прилипшую белую прядь и шипит привычное:

— Пошел нахуй, козел.

Обед испорчен, и весь дальнейший день тоже. Теперь Лора должна несколько часов наблюдать, как толстуха растягивает ее обновку. Сгорая от ненависти и стыда девушка выбегает из столовой через задний вход, садится во дворе и нервно щелкает зажигалкой. Сигареты остались в куртке или выпали в столовой, поэтому спасительная доза никотина не может попасть в ее легкие.

Пронзительный визг звонка, оповещающего об окончании перерыва, не заставляет девушку подняться. Она не хочет возвращаться. В аудитории придется сидеть на одном из задних рядов, и наблюдать, как Швецский что-то шипит Лори, а толстуха виснет на нем так, как будто готова его трахнуть в любую секунду. Еще и в новой курточке Лоры, которую девушка купила, украв у отца из кошелька пару сотен. Наверняка пропажа еще не обнаружилась, но надежды это никакой не дает. Возвращаться домой все равно придется — больше идти некуда.

Лора вздыхает, подставляет щеки теплому весеннему ветру, шуршащему листьями и травой. Хочется раствориться в солнечном свете, остаться бликом на стекле окна, перепутаться с запахом первых цветов и жутко сладких леденцов по три пятьдесят. Хочется просто исчезнуть, стать таким же светлым апрельским днем, как этот. Стать травинкой, прилегающей к земле на ветру. Стать кислыми незрелыми ягодами, только-только появившимися на деревьях. Стать плиткой на заднем дворе колледжа или чьего-то дома. Не быть больше Лорой Райт. Не быть больше тем, кто может испытывать это постоянное чувство боли и тревоги, скрытое под сотней защитных реакций.

Девушка заставляет себя подняться, чтобы отправиться домой. Аудиторию она сейчас точно не перенесет.

Всю дорогу молится о том, чтобы ни отца, ни матери не было дома. Надеется, что они могли бы уйти куда-нибудь — хоть в магазин, хоть в Ад. Но в обшарпанном доме на перекрестке Седьмой и Шестой горит свет. Видимо, твари все-таки никуда не ушли. И это значит, что если Лоре повезет, то она сможет проскочить в комнату быстрее, чем ее поймают. А если не повезет… Что ж, аптечку она тоже недавно украла.

Деревянная дверь поддается с первого раза. В нос ударяет кислая вонь разлитого алкоголя, пота и нестиранных носков. На коричневом диване, с двумя прожженными дырками в спинке, лежит мать. Она натянула на себя вещи Лоры — серый свитер и кожаную бордовую юбку. Накрасила лицо так, будто зарабатывает собой, а не сутками смотрит в экран черно-белого телевизора с шестью бесплатными каналами.

— Где ты шлялась, сучка? — хрипит Саманта.

Лора молча пытается пройти мимо, но кроссовки прилипают к скрипящим деревянным доскам пола. Она наступает на что-то слишком вязкое, и не может сдвинуться. Это дает Саманте фору — женщина сразу же подскакивает, чтобы подойти поближе.

— Ты где шляешься целыми днями?! Я задала тебе вопрос, отвечай! Такая же шлюха, как твой папаша. Позоришь меня! Лучше бы я тебя вообще не рожала! Ошибка пьяной акушерки! Дрянь!

Лора молчит. Выжженные белой краской волосы Саманты трясутся. Ее лицо напоминает классический рисунок вурдалака из фольклора других стран — острый нос, оскал, абсолютно безжизненные серо-голубые глаза. Типичный монстр из черно-белых фильмов. Жаль, что не нарисованный — можно было бы стереть эту мерзкую морду и не видеть каждый чертов день.

— Ты будешь отвечать или нет?! Ты мне всю жизнь испортила! Если бы не ты, у меня была бы карьера!

— Она бы у тебя была, если бы ты жопу от дивана оторвала, — фыркает Лора, надеясь успеть освободится от кроссовка и убежать.

Она физически чувствует, что Саманта сейчас ее ударит. Напряжение разламывает воздух, заставляет инстинктивно сжаться, когда тяжелая ладонь с острыми ногтями впивается девчонке в шею.

— Как ты смеешь так со мной разговаривать, дрянь?! Сутками обслуживаешь строителей, переебалась со всем городом! Что у тебя там такое, что ты так прячешь, сучка!? Такая же шлюха, как твой отец. Конченная извращенка. Ты только позоришь меня! Ты только ходишь и позоришь меня!

Лора молчит. Она старается почувствовать себя где-то далеко, где-то, где никого нет. Если она издаст хоть звук, будет хуже. Если она позволит себе заплакать — будет хуже. Нельзя двигаться, нельзя отвечать. Обороняться тоже нечем — под рукой совершенно ничего, только голая стена с трещиной. В этом проклятом доме даже защищаться нельзя. Нужно быть хорошей дочерью и терпеть.

Саманта ослабляет хватку, чтобы девчонка упала. Хватает ее за волосы, светлые от природы (а не выкрашенные, как у нее), и бьет лицом об пол до тех пор, пока не видит лужицу крови, вытекающую на пол изо рта Лоры. Девчонка молчит и дрожит, чем еще больше злит Саманту. Мелкая мерзавка смеет трястись, как какой-то червяк. Червей нужно давить.

На Лору летит ватное одеяло — очередное, чтобы удары не оставляли следов. Саманта не хочет в тюрьму, поэтому старается делать все так, чтобы ее не привлекли. Она уже пообещала Лоре, что если сучка посмеет открыть рот и кому-то рассказать — то от нее ничего не останется. Подтверждение в виде тонкого шрама от ножа осталось на локте мелкой шлюшки, когда она пыталась закрыть лицо.

Саманта снимает свои любимые туфли — на шпильке, как и вся ее обувь. Берет в правую ладонь, и бьет существо под одеялом. Хаотично, размашисто, вкладывая в каждый удар всю свою злобу. Опять эта дрянь ее позорила. Опять отродье неизвестно чем занималось, вместо того, чтобы быть под контролем. У нее не может быть никакой своей жизни — ее место здесь, под ногами Саманты.

Одно существование Лоры раздражает Саманту до кровавых подтеков. Худая, с большими сиськами и смазливым личиком, наитипичнейшая шлюшка для своих лет. Молодая, еще не нуждающаяся в косметике или процедурах для кожи, на которые Саманта тратит все, что успевает выклянчить у Джерри. Еще и длинные светлые волосы, которых у старшей Райт никогда не будет. Как и карих глаз с длинными ресницами. Саманта мечтает вырвать эти ресницы по одной, чтобы приклеить себе на глаза. Отбить у сучки все желание жаловаться, наряжаться, противоречить. Сучка должна найти себе богатого мужика и продаться подороже, чтобы обеспечить Саманте тот уровень жизни, который у них был до банкротства.

Лора хрипит и молчит. Слезы, как назло, капают на пол рядом с кровавой лужицей, уже частично высохшей на деревянном полу. Она надеется, что это все просто закончится. Что не будет так страшно. Не будет так больно. Она не хочет жить, но не хочет умирать от рук матери.

К ее счастью, у Саманты устает рука.

— Пошла вон! Чтоб я до вечера тебя не видела, дрянь, — шипит довольная женщина.

Лора поднимается, так и укрываясь одеялом. Кроссовок остается на полу, но она успевает добежать до чердака — там, где ее подобие комнаты.

Среди грязных сложенных вещей и свисающей с потолка проводки она падает, утыкается носом в сальную подушку и рыдает. Глухо, так, чтобы ее не было слышно. Тело предательски вздрагивает так, как при прыжке. Исчезнуть хочется сильнее, чем когда-либо. Хочется уйти туда, где будет спокойно. Где не будет ни Саманты, ни меланхоличного Джерри, который никогда не заступался за дочь.

Лора не помнит счастливых моментов. Они были так давно, что казались уже чем-то абсолютно нереальным, происходящим не с ней.

Когда-то отец владел небольшой мастерской, где он делал разные мелочи для дома и посуду. Мать обожала оформлять витрины, показательно любезничала со всеми, чтобы приходило больше покупателей. По субботам они ходили в гости к соседям, пили, а Лору угощали иностранными конфетами со странными вкусами. А потом… Потом крупные магазины начали вытеснять все мелкие лавки с центральных улиц. У них тарелки продавались по цене, сравнимой с проездом. Ручная работа стала непопулярна, счета росли, а возможности — уменьшались. В итоге из большой квартиры Райты переехали в одноэтажный домик, который продавался за бесценок из-за совершенного в нем убийства (говорят, по очереди убили отца, дочь — а через полгода мать, во время суда над виновным).

Джерри пытался что-то сделать. Первое время он искал новых клиентов, хотел устроиться куда-нибудь на работу, но раз за разом ему предпочитали более молодых кандидатов. Тогда он начал пить. Подрабатывал в Гротхенском порту днем, а вечером — неизменно шел куда глаза глядят, с бутылкой очередной бормотухи.

Саманта даже не стала искать работу — она слишком привыкла сидеть на чужой шее, и в нехватке денег, в первую очередь, обвиняла Лору. Она специально поставила на холодильник кодовый замочек, чтобы маленькая дрянь не могла съесть неразрешенное. Она не покупала ей одежду, средства гигиены или полотенца. Запрещала стирать тогда, когда кто-то есть дома — один вид нижнего белья Лоры оскорблял Саманту.

Лора вытерла лицо, присела на корточки. Нужно как-то вернуть себе куртку, но она не знала, ни сколько времени, ни где искать проклятого Швецского.

Внезапный шум колес за окном заставил девушку вздрогнуть и оцепенеть. О господи, он же не решил заявиться сюда?! Если Саманта его увидит, то до утра Лора точно не доживет. Из нее сделают мясное филе, и наконец-таки мать будет довольна. Ужас, продирающий все тело, начиная с живота, застрял комком в горле.

Машина остановилась, но ни стука, ни звонка в дверь не прозвучало. Либо это не он, либо не стал заходить. Для уверенности девушка медленно подползла к круглому окошку с коричневым от грязи стеклом.

Швецский действительно оказался внизу. Он был не один — рядом с ним стоял какой-то мужчина, отчаянно косивший под ковбоя прошлого века. Девушка закусила губу, думая, что же ей делать.

Вряд ли Саманта уснула — еще и под грохот на чердаке, вызванный не самым тихим ползком Лоры. Спина болела так, что не хотелось вообще двигаться с места, а не то, что что-то придумывать и подбирать. Может, ей повезет, и тогда ее не будут бить второй раз за день — такое случалось, если Саманта слишком уставала.

Девушка попробовала высунуться на секунду — посмотреть, чем занята мать. Женщина снова лежала на диване и довольно похрапывала. Стараясь издавать как можно меньше звуков, Лора выползла из комнаты, на четвереньках преодолевая лестницу. Руки сразу же измазались в чем-то черном и липком, и пол уже в таком виде было бы сложно преодолеть.

Лора остановилась у края лестницы и проклятой стены, где остался ее белый кроссовок. Попробовала его оторвать тихо… Но он издал проклятый хлопок, заставив девушку окаменеть от ужаса. Лора сразу же посмотрела на Саманту.

Женщина повернулась на другой бок, и громко прохрапела.

Лора выдохнула, и, натягивая кроссовок на ходу, выбежала из дома.

— Тебя здесь не должно быть, козел, — фыркнула она, обращаясь к Швецу.

— Закрой рот и садись на заднее сидение.

— Да пошел ты.

— Быстро. Села. В. Машину, — проговорил по словам Джон, оглядываясь по сторонам. Его спутник уже сел в авто, оказавшись за рулем. — Не ссы, не буду я тебя резать. Много чести.

Лора оглянулась назад — чтобы заметить, нет ли Саманты в окне. Кажется, не было. Тогда она быстро прыгнула на заднее сидение и хлопнула дверью так, что Белоухий выругался.

— Эй, красотка, давай потише. Эта малышка только-только вышла с производства.

— Нахрена ты вообще приехал? И это кто такой? — фыркнула Лора, обращаясь к Швецу.

— Это — Белоухий, и у него есть рабочее место, — абсолютно спокойно ответил незваный гость.

— В смысле? — Лора старалась проанализировать, грозит ли ей какая-то опасность, хотя мужчина за рулем действительно казался безобидным. От него пахло какой-то выпечкой — девушка давно не ела нормальных булок, и это заметно подкупало.

— В том смысле, что ты больше домой не вернешься, куколка, — усмехнулся Швец, перебивая мысли девчушки. — Убираться умеешь?

— Да схуяли я вообще должна за кем-то прибирать?! Может, мне и дома хорошо?! — оскорбленно фыркнула она, отвернувшись к окну.

— Ага, конечно, — кивнул Швец, взяв лицо Лоры в ладони, заставляя смотреть на себя. Красная припухлость и следы слез выдавали ее с головой, а полоска крови так и запеклась под нижней губой, рассекая подбородок. — У тебя выбит зуб. Твои родители уже десять лет как банкроты, ты живешь в самом дешевом доме в пределах города, воруешь в магазинах и считаешь, что весь мир тебе должен. Такие как ты бывают очень благодарными работниками, если их вытаскивают. Ну или самыми мерзкими забулдыгами, тут как повезет.

— Я не пойду. Я его не знаю, и тебя тоже, — отстранилась Лора, но не вышла из машины.

— Меня знаешь. Я — козел, который тебе нравится.

Лора замолкла и густо покраснела. Разговаривать больше не хотелось.

— Сначала мы кое-куда заедем, ты пойдешь с Белоухим, — зевнул Швец.

— Я не пойду!!! — тут же завопила Лора, когда машина уже была заведена и двинулась вперед. О Джоне ходили разные слухи, и проверять их — страшнее, чем оставаться дома. Там хотя бы монстры знакомые, а не совершенно чужие. И неизвестно, что от них ожидать.

— Эй, красотка, нам всего лишь нужно ко врачу, который умеет молчать, — хмыкнул Белоухий, заглянув в зеркало.

Лора увидела его добрые зеленые глаза, и почему-то расслабилась. Он выглядел так, будто ему можно доверять.