Глава 11
Рэйвен
Я плюхаюсь на старый деревянный стул и достаю свою тетрадь на кольцах. Мейбл навязала нам идиотское правило заниматься всем вместе. И вот мы садимся рядышком и делаем свою домашку. На этой неделе мне повезло сидеть за одним столом с Викторией.
Она то и дело косится на меня, а потом поворачивается ко мне, чтобы привлечь мое внимание.
— Что? — спрашиваю я, не утруждаясь даже поднять на нее глаза.
— Ты хоть знаешь историю парней Брейшо или это не обязательно, чтобы раздвигать перед ними ноги?
— Совсем не обязательно, — отвечаю я, не желая слушать очередные сплетни. Обычно слухи очень далеки от правды.
— Если тебе не нравится, что другие считают тебя доступной, может, пора перестать так реагировать?
Я с силой бросаю карандаш на стол и смотрю на нее.
— Я могу клясться всеми святыми, что я не такая, спорить с каждым, кто будет осуждать меня, и все равно ничего не добьюсь. Я не собираюсь тратить свое время на идиотов. Люди верят в то, во что захотят, точка. Бессмысленно пытаться заставить кого-то изменить свое мнение.
— Значит, ты позволишь другим победить?
— Нет, потому что они уже проиграли, как ты только что.
Виктория непонимающе хмурится, и я поясняю:
— Твоей единственной целью сейчас было спровоцировать меня. Ты хотела вывести меня из себя, чтобы я ответила тебе, но у тебя ничего не вышло. Значит, я победила.
Она закатывает глаза и возвращается к своей домашке.
Но, как я и ожидала, не проходит и пяти минут, как Виктория опять начинает болтать.
— Мальчишки на самом деле не братья, но могли бы ими быть. Они росли вместе с младенчества, их воспитывала Мейбл — кстати, в этом самом доме.
Я пытаюсь не отвлекаться от своей писанины, но ей удалось зацепить меня, и, судя по ее язвительной усмешке, она прекрасно это понимает.
Оглядевшись по сторонам и убедившись, что нас никто не подслушивает, Виктория продолжает:
— Их отцы были лучшими друзьями, тоже вместе росли, вращались в одних и тех же кругах, обладали властью и все такое — парни Брей своего времени. А вот их матери были кто откуда. Не принадлежали к элите. Наверное, охочие до денег шлюхи, кто знает. — На ее губах играет гадкая усмешка. — Ты у нас в этом спец.
— Да пошла ты! И что ты имеешь в виду под «элитой»?
Виктория таращится на меня.
— Грейвенов и Брейшо, конечно. Основателей этого города. — Ее брови вопросительно поднимаются, но я лишь пожимаю плечами, и она качает головой. — Ты вообще не обращаешь внимания на то, что здесь происходит?
— Похоже, что нет. Я решила, что между ними просто ненависть. Что они трахают девушек друг друга и все такое.
Думаю, нет нужды упоминать о том, о чем говорила мне Виенна. Вполне вероятно, Виктория уже все это знает.
— Да, они ненавидят друг друга, но когда-то давно Грейвены и Брейшо были партнерами. Но потом Брейшо ввели в дело еще одну семью.
Она ловит мой взгляд, и я высказываю предположение:
— Семью Мэддока?
— Ага. Ни один из этих парней не имеет кровной связи с Брейшо, но его семья была первой, которую ввели в дело. Потом, через какое-то время, сюда переехали семьи оставшихся двоих, и, конечно, это случилось задолго до их рождения. Короче говоря, когда к семье Брейшо присоединились еще три семьи, они образовали настоящую империю. Семьи начали притеснять друг друга, город разделился на части, люди стали выбирать стороны.
— Звучит как-то странно…. — Я умолкаю — может, она ради шутки сейчас рассказывает мне сказки.
— Это еще мягко сказано. Тут-то все и закрутилось. Вероятно, они участвовали в какой-то полузаконной сделке, но что-то пошло не так, и в них стреляли. Одного убили прямо на месте, а отец Мэддока смог вытащить отцов Ройса и Кэптена, но вот только те скончались в больнице.
— Вот черт.
Виктория кивает.
Я смотрю на нее.
— Откуда ты все это знаешь?
— У Мейбл есть книга, что-то вроде дневника, и несколько папок, оставшихся от Роланда — так зовут отца Мэддока. Он там все объясняет, плюс какие-то газетные статьи и прочее. Он отдал его ей, когда умер последний из настоящих Брейшоу и ему пришлось взять управление в свои руки. Тогда эта собственность и перешла к нему, и он перевез туда Мэйбл и мальчиков. Вроде как первые пару лет он с ее помощью проводил с ними почти каждый божий день, но, по-моему, скоро его все это достало, и бандитская жизнь победила жизнь семейную. После этого он стал редко здесь появляться. В любом случае он, видимо, посчитал, что однажды именно ей придется ответить на все их вопросы, сомневаясь, что ему удастся дожить до этого дня.
— Ты читала его?
— Нет, но читали другие девчонки, которые уже уехали отсюда, и передали информацию остальным. Я даже видеть его не хочу. Не хочу ввязываться в это, вдруг они поймут, что мы суем нос в их дела.
— А они знают?
— Судя по записям Мейбл, она все рассказала, когда им исполнилось двенадцать. Никто об этом не говорит. Сомневаюсь, что кто-то, кроме нас здесь, знает что-нибудь, но мы не настолько глупы, чтобы распускать сплетни за пределами этих стен. Мы лишь делимся со старшими девочками, раз уж они живут на этой территории.
— Парни живут на территории приюта? — Я удивленно поднимаю голову.
— Боже, какая же ты тупица! — Виктория смотрит на меня. — Та грунтовая дорога позади дома, по которой они все время ездят, — она ведет к их дому. Как только они перешли в старшую школу, Мейбл переехала сюда, оставив их там. Сомневаюсь, что это законно, но здесь никто не будет ничего о них выпытывать или разбираться. Для многих из нас нет места безопаснее, чем этот приют. Я лишь знаю, что каждый месяц, помимо государственного финансирования, Мейбл получает еще и чек.
— Почему Мейбл? — не могу не спросить я.
— Наверное, потому, что она работала на Брейшо, даже когда-то была няней отца Мэддока.
В изумлении я поднимаю брови.
— Так где же его отец?
— В тюрьме. — Виктория наклоняется ближе и снова переходит на шепот: — Его застукали с какой-то наркоманкой в угнанной машине, полной товара, и взяли обоих. Ну, как ты сама понимаешь, она стала кричать об изнасиловании, настучала на него и той же ночью вернулась домой. А ему дали пятнадцать лет. — Она отодвигается от меня. — Это случилось, когда мальчишки учились в начальной школе.
Я откидываюсь на спинку стула.
— Постой, так ее не насиловали?
— Он клянется, что нет, но кто знает. Мужики скажут что угодно, если их припереть к стенке, точно так же сделала та женщина.
— Если они были такими влиятельными, как так получилось, что его осудили? Ведь деньги решают все.
— Грейвен решил еще быстрее.
— Что ты имеешь в виду? — медленно проговаривая слова, спрашиваю я.
— Обвинителем по тому делу был один из Грейвенов.
Я сдвигаюсь на край стула, внутри меня все сжимается.
— Нет…
— Угу. — Виктория усмехается. — Та еще хрень, да?
— Черт, как такое вообще могло случиться?
Она пожимает плечами.
— Ты же сама сказала: деньги решают все. Кто знает, как оно было на самом деле?
Охренеть можно. Не удивительно, что здоровяк так взбесился. С легкой руки Грейвенов (и, наверное, не только руки) пацаны лишились единственного родителя.
— А что их матери? Куда они делись?
— Их убила горничная. Думаю, Ролланд трахал всех, когда перевез к себе их и детей, а она хотела, чтобы он принадлежал только ей. Только вместо него получила пожизненное. — Виктория закрывает учебник и пожимает плечами. — Короче, я больше не могу выносить твою компанию. Я закончила.
И она уходит, оставляя меня с гребаным беспорядком в мыслях. А ведь мне не должно быть до них никакого дела.
* * *
На следующий день в школе я думаю лишь об этой истории и о том, правда ли это. Я думала порасспрашивать Виенну, но не хочу раздувать дерьмо, на случай если она ничего не знает. И, по-моему, она может оказаться одной из тех девушек, которые ни перед чем не остановятся, чтобы стать популярными. Если так оно и есть, то лучше не давать ей повод для шантажа, тем более это сыграет против нее.
Именно поэтому я все утро пряталась среди деревьев и ждала, когда все девочки уйдут, потому что сегодня Мейбл и ее помощница должны пойти в продуктовый магазин.
Я проскальзываю в окно и направляюсь прямиком в комнату Мейбл, быстро открываю замок. Она наверняка должна знать, что половина из нас может в любое время войти туда, если захочет, так что, может быть, этого требует округ.
Я проверяю основные места для тайников: под кроватью, верхнее отделение шкафа, нижние ящики комода, хотя уже понимаю, что ничего там не найду. Тогда я перехожу к местам, которыми обычно пользуются для тайников в наркопритонах: дно тумбочки в ванной, вентиляционные отверстия на полу и всевозможные секретные отсеки под ковриком, но и тут мне тоже не везет. Тогда я встаю посреди спальни и медленно поворачиваюсь, внимательно рассматривая каждый сантиметр комнаты. Мне бросается в глаза набор для вязания, стоящий в углу стола, на котором аккуратно лежат старый журнал и Библия.
Я вытаскиваю его, поднимаю крышку и ухмыляюсь, когда нахожу внутри папку.
Я открываю ее и в первом же прозрачном файле вижу написанное от руки письмо, адресованное «моим мальчикам». Закрыв набор, я кладу пустую коробку на место, поверх — журнал и Библию, запираю дверь и возвращаюсь в отведенную мне комнату.
Я вытаскиваю свой матрас и быстро запихиваю папку под дешевое изголовье кровати, а затем, сделав все как было, вылезаю в окно и направляюсь в школу.
Я не знаю, что там внутри. Но я знаю, что только у парней есть права на эту папку.
Я иду в класс и все утро не обращаю ни на кого внимания до тех пор, пока во время перерыва на ланч ко мне не подходит Ройс.
— О чем задумалась, Рэй-Рэй? — наклонившись, шепчет он мне в ухо. — У тебя немного нервный вид.
С другой стороны от меня садится Кэптен.
— Могу помочь с этим.
— Мы можем помочь с этим, — добавляет Ройс, и они ухмыляются.
Я закатываю глаза.
К нам подходит Мэддок и смотрит на нас с каменным выражением. Парень ловит мой взгляд, а затем нарочито лениво обводит глазами столовую. Я смотрю туда, где остановился его взгляд, и вижу Хлою, которая наклоняется над столом с самодовольной ухмылкой.
Что-то похожее на ревность бьет меня под ребра, и я отвожу глаза, но наши взгляды успевают снова встретиться.
Мэддок отходит в сторону, и Кэптен, встав, идет за ним. Они оба смотрят на Ройса, который, поколебавшись, тоже встает, и все трое уходят, не оглядываясь.
Не знаю, почему это так беспокоит меня — ведь мне всегда хотелось быть в одиночестве.
Остаток учебного дня мы не пересекаемся. Нет уже ставших привычными обменов взглядами, нет неуместных комментариев. Они не перекинулись со мной и парой слов, и конечно, это не осталось незамеченным.
Кто-то злобно смотрит на меня, кто-то косится, кто-то перешептывается, но я притворяюсь, что не замечаю их — ведь мне отлично удается избегать зрительного контакта.
К ланчу следующего дня я все поняла.
Вчера было начало их публичного акта освобождения: меня наконец-то «освободили» от почетного звания их шлюхи.
Это даже почти смешно — то, как все разом подхватывают их бойкот.
Да и наплевать десять раз, все равно по природе своей я скорее одиночка. И я никогда не гналась за их вниманием, они сами навязали его мне. Мне нравится быть подальше от главных событий.
— Рэй! — кричит мне Бас. Он сидит через несколько метров от меня, закинув ноги на соседний стол.
Я приподнимаю подбородок, и он с ухмылкой делает то же самое. Тогда я поднимаюсь со своего места и иду к нему, чувствуя на себе любопытные взгляды.
— Чем могу помочь, мистер Бишоп?
— Приезжай сегодня на точку, так, просто потусить. Я не буду делать ставки, просто хочу немного расслабиться. — Он улыбается. — Давай, Рэй, расслабься со мной.
Я весело смеюсь, постукивая костяшками по столешнице.
— Может быть.
— «Может быть» не значит «да».
— Откуда ты знаешь?
Он снова ухмыляется.
— Я говорю на языке Рэйвен.
Я смеюсь и делаю шаг назад, в сторону дверей.
— Тогда как насчет «посмотрим»?
Бас кидает в меня скомканную салфетку.
— Согласен.
Покачав головой, я поворачиваюсь к выходу, чтобы успеть подышать свежим воздухом до начала урока.
Я поднимаю глаза и встречаюсь взглядом с Мэддоком, как всегда, хмурым и недовольным. Но он ничего не говорит.
Я выхожу из столовой, раздраженная тем, как сильно на меня влияет всего лишь один взгляд почти незнакомого человека.
Отбросив все неприятные мысли, я иду по короткой дорожке к спортивной площадке, где играют в баскетбол парни из класса младше. Сомневаюсь, что они в команде, им еще нарабатывать и нарабатывать мастерство, но зато им хотя бы весело.
Я смеюсь, наблюдая, как они радуются удачному броску, когда рядом нет никого, кто смог бы заставить их попотеть.
Мяч подпрыгивает и катится к моим ногам, так что я поднимаю его и бросаю обратно.
Симпатичный парень с лохматой челкой кивает мне и широко улыбается.
— Спасибо.
Я пожимаю плечами, улыбаясь в ответ, и он воспринимает это как приглашение подойти.
Я отталкиваюсь от забора и распрямляю плечи.
— Ты Рэй, верно?
Я киваю.
— Я Джереми. — Он протянул было мне руку, но, увидев свою грязную от мяча ладонь, со смехом убирает ее. — Прости.
— Все нормально.
— Ну да.
Парень нервно оглядывается, потом снова смотрит на меня, и я начинаю смеяться.
Он милый и вроде не похож на напыщенного идиота, хотя явно уверен в себе, раз хватило смелости подойти. Круто.
— Слушай, раз теперь ты…
— Свободен.
Его глаза тут же поднимаются на человека за моей спиной, и мое тело тут же напрягается. Но я не оборачиваюсь.
Черт, я и без этого знаю, кто там.
Парень подбрасывает мяч в воздухе, раскручивает его и, натянуто улыбнувшись мне, уходит к своим друзьям.
Вздыхая, я качаю головой.
— У тебя крепкие нервы, здоровяк.
— Ты делаешь одну глупость за другой, Белоснежка. Как думаешь, чего хотят этот парень или Бас Бишоп? Только одного — перепихнуться с тобой. Все знают, что на прошлой неделе ты спала сразу с тремя парнями, а сейчас свободна. Они хотят получить свой кусок пирога.
— Тогда помоги мне, — заявляю я. — Расскажи им, как тебе было хорошо, здоровяк. Короче, замолви за меня словечко в раздевалке, ладно?
Когда Мэддок не отвечает, я разворачиваюсь к нему — и, похоже, именно этого он добивался.
— Считаешь, что ты достойна большего, чем быстрый перепих на заднем сиденье? — рычит он. — Так вот, нет. Тобой просто воспользуются, пока киска, которую им так хочется, занята. Ты не их цель.
Мэддок с пренебрежением оглядывает меня с головы до ног. Этого и того, с каким отвращением он только что говорил, почти хватает, чтобы разбудить слабую девочку, которая похоронена глубоко внутри меня.
Почти.
Он продолжает смотреть на меня, с каждой секундой его злость лишь растет. Ноздри раздуваются, брови сведены в одну линию. Парень наклоняется, чтобы наши глаза были на одном уровне.
Переливающиеся яростью изумруды.
Он злится. И из-за этого злится еще и на себя.
Да ну его к черту!
— Убирайся с глаз моих! — сердито шепчу ему я.
— А ты убирайся из моей головы!
Ошеломленная, я вопросительно поднимаю брови, и Мэддок резко отстраняется.
Облизав губы, он, как всегда хмурый, уходит прочь.
