Илиади (Джуга 2)

Мераб Георгиевич Ратишвили, 2013

После того как герои романа «Джуга» узнают об общей родственной связи со Сталиным, они переходят в другую фазу доверительных отношений. Главный герой Илья Горели в резиденции Джуги под впечатлением полученной информации о гуманоидах и происхождении человека, о тайном оружии и древних кристаллах, начинает писать рассказы о великих исторических личностях человечества – Иешуа бен Иосифе, Чингисхане, Леонардо да Винчи и других, и их генетической связи с ними. После чего значительно возрастает их ответственность перед человечеством в принятии решений.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Было дождливое утро, пятница 21 октября 1994 года. Осень уже собралась с силами и минорными серыми днями готовила людей к зиме.

В Женеве такие пасмурные дни в это время года не редкость, но Илья никак не мог к ним привыкнуть, и настроение у него от них портилось.

С постели он встал взбудораженный. Приснившийся сон не давал ему покоя, он искал объяснения ему, но найти не мог.

Илья выглянул в окно, выходящее на сквер. Затянутое облаками небо было стального цвета, оно как будто опустилось и сеяло мелким дождем. Это еще больше испортило ему настроение.

Был четвертый день, как он вернулся в Женеву. Ирен вернулась вчера — две недели назад в Москве на Ваганьковском кладбище похоронили ее дедушку. Илья встретил Ирен с родителями в аэропорту и проводил их до дома. Вечер они провели вместе.

Ирен жаловалась, что много пропустила в университете и придется наверстывать, до Нового года нужно будет работать, не поднимая головы. Илья не только не возражал, но и поддержал ее.

До отъезда в Москву переживания Ильи по поводу того, как выбраться из резиденции старика и никого при этом не обидеть, сами собой развеялись. Смерть дедушки Ирен уладила этот вопрос. Старик и Борис Брон приняли информацию об отъезде молодых людей очень болезненно. Конечно же, они старались этого не проявлять, однако во время расставания в глазах у обоих можно было прочесть тоскливый вопрос: «Вернутся они к нам или нет?» Борис сразу предложил свой самолет, Илья принял предложение и вместе с родителями Ирен полетел в Москву.

Нога у него уже не болела, костыль он давно выбросил. В Москве о его ранении никто и не узнал, но из-за произошедшего было все-таки тяжело на сердце. Убийство человека, хочешь не хочешь, оставляет глубокий след в памяти, и душевные переживания долго не проходят.

События того дня тысячу раз прокрутились у него в голове. Несколько раз он видел все во сне, в самый неподходящий момент вспоминалось, всплывало в памяти, особенно когда думал о деле, что страшно мешало ему.

Илья ничего не знал о результатах следствия — о том, как шло дело, Борис ничего не говорил, а его никто не тревожил. Отсутствие информации еще больше портило настроение. Он признавался себе, что дело старика его интересовало и даже беспокоило, но он не знал, что делать.

Илья был уверен, что старик очень переживал из-за его ухода, и, возможно, это усложняло его положение. Звонок Бориса десять дней назад указывал именно на это. Разговор не был похож на обычное приветствие или любопытство по поводу того, как прошли похороны дедушки Ирен. Наверное, он хотел узнать, собирается ли Илья возвращаться, но прямо не спросил.

Илья и сам хотел пойти и увидеться с ним — у него оставалось чувство, что он не дочитал до конца интересную книгу. Судьба старика и так была для него ясна, но Илью мучило любопытство. Он как будто придумывал финал сюжета вместо автора. Однако было одно большое «но», которое удерживало его от их посещения: опять возникла бы проблема, как оттуда выбраться. Его визит наверняка был бы воспринят как согласие с предложением остаться с ними, уйти от разговора об этом было бы невозможно. Однако Илья чувствовал, что не может преодолеть внутреннее противоречие, вызванное в нем делом и организацией этих людей. Он также хорошо понимал, что если он сунется в это дело, дороги к отступлению у него не будет. Но червь любопытства грыз его постоянно, не давая покоя. Он всегда упрекал в этом Ирен, а сейчас сам оказался в таком же положении.

Илья искал аргументы, чтобы как-то оправдать свое желание. Ведь могу же я считать их своими родственниками?.. Да, почему бы и нет, дальними родственниками.…Мы, адамово потомство, все считаемся дальними родственниками. Хотя у них есть примесь моей крови… Однако лучше кровного родства родство ментальное. Как там у Пифагора: «Я предпочитаю иметь в друзьях того, кто меня понимает, пусть он будет мне незнаком, а не родственника, который понятия не имеет о моих взглядах».

Наряду со всем, что касалось старика, Илью больше всего интересовало его уникальное книгохранилище. Сколько раз он думал о том, чтобы еще хоть раз попасть туда!

Накинув халат, какое-то время Илья ходил взад и вперед по комнатам, пытаясь разобраться в своих мыслях. Что-то его беспокоило, какая-то тяжесть лежала на душе, было непонятно, откуда и почему у него было такое настроение. «Погода? — Нет, глупости. — Вроде все остальное в порядке. Что тебя будоражит? — Не знаю, только что-то меня сильно беспокоит. — Может, выпьешь стаканчик? — Да что ты, с утра пораньше? Да, хороши мои дела! — Тогда загляни в ковчег своей души, может, набредешь на что-нибудь путное. — Ты что, смеешься? Если я туда загляну, совсем потеряюсь. — Так зачем ты теряешь время? Жизнь измеряется секундами, а ты меряешь днями. Ты думаешь, что опять находишься в пустыне, где теряется чувство времени. Постоянно возникают вопросы, но не у всех вопросов есть ответы, потому что нас Бог миловал от того, чтобы все знать. Не мучайся напрасно и не теряй времени. Возьмись и делай то, что нужно. Сам успокоишься и других обрадуешь. — Кого? — Не притворяйся. Ты хорошо знаешь кого. — Какой ты демагог! Только на нервах играешь! — Это чтобы вывести тебя из иллюзий. — Вся жизнь иллюзия, тогда выведи меня и из жизни. — Это он решит без тебя! — Кто? — Смотри вверх. — Да пошел ты! — Ты еретик! — А ты немой раб! — Иногда лучше замолчать! В каждом человеке есть ересь, но умные люди умеют быть сдержанными. — Вот и немеют на всю жизнь. — Слово — серебро, молчание — золото. — У серебра тоже хорошая цена на рынке. — Серебро чернеет. — Вот еще новость, тогда золото чаще воруют! — Напрасно теряешь время, до сих пор ты мог многое успеть. — Я не могу, как другие, безмолвно провести всю жизнь. — Ну и пеняй на себя! Ты уже видел, чем все может кончиться. — Не пугай, у каждого своя судьба. Судьбу не обманешь. — Эта судьба не только твоя! — Отстань! — Не становись ипохондриком, делай дело…»

Борьба с собой не давала Илье покоя. Через некоторое время он мысленно опять вернулся к старику, а затем все произошло само собой — он побрился, оделся и уже через полчаса вошел в гараж гостиницы «Интерконтиненталь». Менеджер Саид арабского происхождения отвел его в сторону и сообщил:

— Несколько дней назад тебя спрашивали какие-то два типа, спрашивали меня, не знаю ли, когда ты приедешь.

— Арабы?

— Да, по акценту один был ливанец, другой — не знаю.

— Что ты им сказал?

— Сказал, не знаю. Что еще я мог сказать?

— Камера наблюдения работает?

— Работает.

Илья достал стофранковую купюру и сунул ему в карман:

— Если придут еще раз, зафиксируй и покажи мне, интересно, кто такие.

— Что им сказать?

— Скажи — не знаю, оставьте телефон, позвоню, хорошо?

— Договорились! Если что, позвоню. Надеюсь, Илья, ничего серьезного?

— Не беспокойся, ты человек умный, не ошибешься.

Илья выпил кофе в гостиничном кафе и уже через десять минут сидел за рулем BMW.

Как будто какая-то сила управляла им и заставляла действовать против своей воли. Как он оказался на автобане, чего хотел, куда ехал — было неизвестно. И машина, и он сам были словно на автопилоте. Он пришел в себя только тогда, когда оказался возле того поворота в Лозанне, который вел в сторону старика. По этому пути он проезжал всего один раз, когда привез старику лекарство из Тбилиси. Тогда его вез шофер Бориса.

Отступать он не собирался. Незнакомая сила независимо от него вела его по этой дороге. Ему вспомнился вчерашний разговор с Ирен, когда она спросила, когда он собирается навестить дедушку. Илья был очень категоричен:

— Не собираюсь.

А сейчас мчался к ним.

— Обманул? Да, получается так…

Когда он подъехал к воротам окутанного туманом парка, мысли его прояснились. Пульта от ворот у него, конечно, не было, и он остановился у ограды. Вокруг не было ни души, машин тоже не было видно. Из радиоприемника доносился тоскливый хит Брайана Адамса. Парк был окутан туманом, все еще моросило, но тяжесть с души как будто исчезла, и настроение уже было совершенно другим. Сейчас ему нужно было как можно больше энергии и позитива, чтобы передать старику.

Машинально он трижды мигнул фарами на ворота, трижды посигналил и удивился, когда ворота стали открываться. Камеры наблюдения вроде бы не было, никого поблизости тоже не было видно. Он глянул в зеркало заднего вида, но и там не увидел никого, кто бы мог открыть ворота пультом.

Илья тронул машину с места и медленно поехал вперед. Здесь он уже точно знал, по какой тропинке ехать, хотя не было ни одного дорожного указателя. Через три минуты он уже был возле ворот хорошо знакомого здания и еще раз посветил фарами, но уже не сигналил. Ворота сразу же открылись. Илья поставил машину на паркинг, оружие бросил в бардачок и закрыл на ключ. Быстрым шагом, чтобы не намокнуть, он пошел к центральному входу.

У дверей стоял улыбающийся Пьер. Они сердечно поздоровались.

— Как хорошо, что вы приехали, месье Илья! Дедушке очень плохо… — сказал Пьер.

Энергичными шагами Илья поднялся на второй этаж и открыл дверь в комнату старика.

Кроме незнакомого врача, в комнате был доктор Николь, они о чем-то тихо совещались. Старик лежал с закрытыми глазами, его безжизненное лицо было лилового цвета, так же как тогда, когда Илья впервые увидел его в клинике «Женолье».

Доктор Николь с улыбкой поздоровался с ним и расспросил о делах, затем представил коллегу. Илья спросил о состоянии здоровья старика. Николь сжал губы, покачал головой и поднял плечи — вероятно, в знак своего бессилия. Именно этот жест и был реальным ответом на вопрос.

Илья подошел к постели, тихо пододвинул стул и сел, взял руку старика и поместил ее между своими ладонями. Старик тяжело открыл глаза и посмотрел на Илью остекленевшим взглядом. Он чуть пошевелился, на лице у него проявилось волнение, глаза стали влажными. Бессловесная встреча длилась несколько секунд. На мгновенье и Илье было трудно перебороть эмоции, однако он с улыбкой и бодро спросил:

— Дедушка, как вы? Вы меня не подведете?

Было видно желание старика улыбнуться и ответить, но он лишь прищурил и вновь открыл глаза.

— Раз ты вернулся — не подведу… — произнес он очень тяжело, с большей, чем обычно, хрипотцой в голосе.

— Извините, что опоздал. Больше я вас не оставлю, — неожиданно для себя сказал Илья.

Он почувствовал, что кто-то вошел в комнату. Не оборачиваясь, Илья провел рукой по лбу старика.

— Дедушка, вы должны знать, что я здесь только потому, чтобы вы жили долго и до конца смогли воспользоваться своим ресурсом.

— Если ты будешь со мной, дитя мое, я не буду стыдить тебя, — старик молча плакал. Слезы катились по увядшим щекам, к которым мало-помалу возвращался цвет.

Эта сцена походила на встречу любящих друг друга дедушки и внука. Грустная теплота могла разжалобить даже черствое сердце.

— Ну что, дедушка, будем бороться? — спросил Илья улыбаясь.

Старик от удовольствия вновь прищурил глаза.

— Будем бороться… Насколько смогу, буду.

К старику вместе с цветом возвращались и жизненные силы — улучшение становилось заметнее с каждой секундой.

К постели приблизился Борис, и Илья встал, чтобы поздороваться. Он готов был подать руку, но Борис вдруг обнял его.

— Спасибо, что вернулся, Илья. Спасибо за все. — Борис взял его за плечи и посмотрел в глаза, а когда заметил в глазах Ильи некоторую растерянность, добавил: — Без тебя нам было бы трудно.

— Рад видеть вас, месье Борис, — только и смог пробормотать Илья — больше ничего не шло в голову.

— Вот, дедушка, приехал твой волшебник. А ты говорил, что не доживешь до встречи с Ильей.

Довольный старик хрипло засмеялся.

— Да, не думал, что доживу до этого. А где Ирен? — традиционно спросил старик.

— Они вчера прилетели из Москвы, я встретил их. Сегодня она в университете, много пропустила, вот и приходится наверстывать пропущенные занятия, она должна догнать программу, иначе ей будет тяжело. Раз в неделю я буду приводить ее к вам.

— Было бы хорошо. А то мы очень соскучились, — включился в беседу Борис. — Как прошли похороны?

— Все прошло на высшем уровне. Было много народу. Проводили дедушку с почестями.

Илья повернулся к старику.

— Оказалось, что вы самый крепкий среди Штернов. Наверно, и среди Джуга тоже.

— У них нет подобных тебе волшебников, — смеясь, ответил старик.

Все трое засмеялись, Илье послышался и чужой смех. Он только сейчас заметил, что рядом с докторами стоял маленький, щуплый старик с живыми глазами. Он его видел впервые.

— Иосиф, вот он, мой Илья, — сказал старик.

Слова «мой Илья» несколько резанули ухо, но прозвучали так естественно, что Илье стало приятно.

Иосиф приблизился к постели старика и протянул Илье свою костлявую руку.

— Будем знакомы, Илья.

Илья с улыбкой поздоровался и кивнул головой.

— Иосиф, я хочу, чтобы вы с Ильей подружились. Лучшего слушателя и более надежного человека ты не встретишь.

Борис и Иосиф засмеялись,

Илья же застенчиво улыбнулся.

— Илья! Иосиф — управляющий нашего книгохранилища, очень интересный для тебя человек и наш давнишний друг.

Врачи не понимали русскую речь, но их лица выражали и удовольствие, и удивление тем, как за несколько минут изменились и старик, и атмосфера вокруг. Эта заполненная старьем комната будто озарилась солнечным светом.

— Кажется, доктор здесь уже не нужен, раз появился месье Илья… — с улыбкой, без всякой ревности произнес доктор Николь.

— Нет, Илья только облегчит ваше дело — смеясь, сказал Борис.

— Это уже много значит. Никакое лекарство не действует на месье Алекса так, как месье Илья. Я уже второй месяц слежу за этим, и такого в моей практике не помню. Это просто феноменально!

Борис с улыбкой кивнул в ответ.

— Вы правы, месье Николь, это действительно феноменально. В своей практике я тоже не припомню подобного случая, — многозначительно сказал Борис.

Чтобы разговор перестал крутиться возле его персоны, Илья взял инициативу в свои руки:

— Как долго вы лежите, дедушка?

— Я и не помню, сынок… После того, как вы с Ирен уехали…

— Вот уже пятый день, — ответил Борис вместо старика.

— Вам пришлось работать? Были какие-то дела?

— Кто же мне теперь доверит дела, — хриплым голосом сказал старик.

— Вот это уже плохо. Весь мой труд пошел насмарку. Когда в последний раз вы делали ему укол? — вновь спросил он у Бориса.

— Приблизительно неделю назад. У нас остался еще один курс.

— Очень хорошо. Сегодня мы начинаем тренировки, да, дедушка?

Илья взглянул на старика. — А через два-три дня сделаем еще один укол.

— Как скажешь, Илья, — подтвердил Борис.

— Как себя чувствует госпожа Донари?

— Хорошо, спасибо, Илья. Донари ни на минуту не сомневалась, что ты приедешь. Она появится к обеду.

И действительно, появление Ильи создало совсем другую атмосферу, у всех появилась надежда, что он вновь продлит жизнь старику, хотя никто не знал, как долго тот протянет.

Илью удивило появление еще одного старика рядом с ними, которого он ранее не видел в этом здании, тем более в спальне старика.

«Он действительно ему очень близок, и к тому же русского происхождения, что указывает на глубокие корни их взаимоотношений», — подумал Илья.

Он не ошибся в своих предположениях. Многие десятки лет связывали этих двух стариков.

Иосиф Левитан был на семь-восемь лет моложе Александра Джуги, и Илья не видел его ранее лишь по той простой причине, что в сентябре, узнав о том, что Джуге стало плохо и его перевели в клинику, очень перенервничал и через два дня слег сам. У него одновременно поднялись давление и сахар, из-за чего одинокого Иосифа поместили в клинику в Лозанне. И лишь после того, как он узнал, что его друга перевели из клиники в бюро, стал выздоравливать, а потом и вовсе поправился и даже приступил к делам. Поэтому Иосиф и сказал Илье, что именно благодаря ему продлилась и его жизнь.

Они очень подружились. Иосиф оказался очень впечатляющей личностью, с интересной и трудной биографией, прекрасным знатоком древнейшей истории и ученым. Беседы с ним были очень интересными, можно даже сказать, несравненными. К тому же он был превосходным собеседником и рассказчиком.

Илья часто сидел в компании двух стариков и разговаривал с ними. Практически все дни проходили в беседах, и Илья невольно стал свидетелем их дружбы. Говорил то один, то другой. Когда один отдыхал, другой заполнял свободное время. Один день, проведенный с ними, был равен нескольким прочитанным книгам, настолько интересными были их многочисленные рассказы. Илья даже подумал, не попросить ли у них разрешения записать все это на диктофон, но передумал.

Приятно было смотреть на их добрые отношения — старики с большим уважением и почтением относились друг к другу, и надо было видеть, как они молодели, когда начинали спорить по какому-нибудь вопросу, не жалея друг для друга крылатых фраз. Несравненным был спор двух великих знатоков и мыслителей.

Их искренние, дружеские отношения были завидными. Илья уже не сомневался, что если с одним из них что-нибудь случится, то и другому будет тоже неладно. Поскольку этого явно было не миновать, Ильей овладело чувство двойной ответственности. Илья старался дать им стимул, подбодрить и всячески способствовать их беседам, которые являлись лучшей терапией.

Иосиф оказался человеком с необычной биографией.

Однажды после обеда, когда старик спал, Иосиф рассказал Илье свою историю и о том, как он познакомился с Джугой.

Иосиф Левитан тоже оказался внебрачным сыном, но долго не говорил об этом, а Илья не настаивал. Сначала Иосиф рассказал лишь, что родился в 1915 году в Санкт-Петербурге, крестили его в Исаакиевском соборе грузинский князь Иван Дмитриевич Ратишвили-Ратиев и его супруга Екатерина Багратиони, матерью которой была внучка великого поэта Александра Чавчавадзе, а отцом Ираклий Багратиони — правнук кахетинского царя Эрекле II.

У Ильи с самого начала появилось подозрение, что если незаконнорожденного ребенка крестила такая семья, то родители ребенка, должно быть, тоже являлись представителями высшего сословия. Но когда Илья узнал, кто именно был отцом Иосифа, это превзошло все ожидания.

Иосиф оказался внебрачным сыном Марии Левитан и великого князя Михаила Александровича Романова, младшего брата Николая II. Мать, Мария Левитан, была дочерью известного петербургского ювелира. В 1912–1914 гг. Михаил Александрович жил в Лондоне по принуждению, так как император Николай II запретил ему въезд в Россию, после того как брат тайно обвенчался с Натальей Шереметьевской в Вене, которая до того дважды была замужем и имела дочь Тату. В первом замужестве она была Мамонтовой, во втором — Вульфер. До того как обвенчаться, у Михаила и Натальи уже родился сын Георгий. Николай II запретил брату этот брак, но Михаил настоял на своем, так как очень любил эту женщину.

Морганатический брак Михаила вызвал большой скандал и в императорских семьях России и Европы, и среди аристократии. Император не только запретил ему возвращатся в Россию, но и установил опекунство над его имуществом. Вся императорская семья была недовольна этим браком, особенно не пришлась им по вкусу его жена, которая слыла женщиной плохой репутации, совершенно неподобающей для императорской семьи. Вся семья с первых же дней их брака думала, как развести Михаила с Натальей, которая так легко смогла влюбить в себя Михаила и покорить слабовольного мужа. За его непосредственность и чуткость — в отличие от брата — Михаила окружающие очень любили, как в аристократических кругах, так и среди офицерства. Но он действительно был слабовольным, что оказало серьезное влияние на будущее его и его семьи.

Когда в 1914 году началась Первая мировая война, Михаил послал брату письмо с просьбой разрешить ему вернуться в Россию и участвовать в войне, на что он получил согласие и даже был зачислен в действующую армию. По приказу императора он был назначен командиром Кавказской туземной конной дивизии («Дикая дивизия»).

Его жену, ребенка и падчерицу отправили на проживание в Гатчинский дворец, где хранились ценнейшие произведения искусства, забота о которых была поручена отделению искусства Зимнего дворца, а их безопасность — главному хранителю сокровищ Зимнего дворца.

Когда Михаил с семьей вернулся в Россию, окружение императора тут же привело в действие план расторжения его брака с помощью интриги. В Гатчине постоянно работала группа искусствоведов Зимнего дворца, которая осуществляла наблюдение за шедеврами искусства. В эту группу была включена 24-летняя молодая и красивая девушка, искусствовед Мария Левитан, дочь известного петербургского ювелира и коллекционера, еврея по национальности. Интриганы подобрали такую девушку, чтобы в случае осуществления их плана Михаил не смог на ней жениться из-за ее происхождения и вероисповедания. Потому свой выбор они остановили на еврейке, которая была и красивее, и порядочнее жены великого князя. Они знали, что он обязательно влюбится в нее, но даже в случае развода с Натальей он и подумать не смог бы о браке с еврейкой. Чтобы познакомить Михаила с Марией, они подстроили его приезд с фронта в Гатчину на несколько недель.

Михаилу Александровичу было 36 лет. Молодая и очень красивая девушка, к тому же образованная и с изысканными манерами, сразу же пришлась ему по душе, и вскоре он влюбился в нее. Их отношения должны были стать причиной его семейного скандала и последующего развода с Натальей. Мария ничего не знала об этой интриге и тоже полюбила Михаила, действительно благородного по внешности и очень теплого по душе и характеру мужчину, тем самым оказавшись игрушкой и обреченной жертвой в руках интриганов. Во время второго отпуска Михаила они еще больше сблизились, за чем последовал и интимный союз.

До этой встречи, в отличие от его жены, у Михаила не было романов, поэтому для него эта связь была действительно тайной и романтичной. О ней знали всего несколько человек, в том числе и его брат, который с нетерпением ожидал кульминации интриги.

Мария забеременела и осенью 1915 года родила сына. Узнав об этом, жена Михаила Наталья, будучи умной и прагматичной женщиной, и ухом не повела, не поддавшись замыслу интриганов. Чтобы подействовать на Наталью психологически и вызвать у нее раздражение, на крестинах ребенка, умышленно устроеных с особой помпезностью, кроме императора и Михаила присутствовали все именитые Романовы и аристократия Петербурга.

По просьбе Михаила крестными ребенка стали главный хранитель сокровищ Эрмитажа Иван Дмитриевич Ратишвили (Ратиев) и его жена Екатерина Багратиони. Но и это не подействовало на Наталью Брасову, получившую титул в третьем браке и ни за что на свете не желавшую расстаться со своим положением. Несмотря на многочисленные попытки, развести Наталью и Михаила не удалось, а у Марии в результате интриги остался незаконнорожденный сын, о котором было известно только высшим кругам.

Так на свет появился Иосиф — еще один незаконнорожденный, который должен был пройти свой тяжелый и жестокий жизненный путь.

Но незаконнорожденные часто бывают более сильными, умными и добиваются большего, нежели законные дети, — история знает немало тому примеров.

Иосиф, конечно же, не помнил отца, так как 7 марта 1918 года, когда ему еще не было и трех лет, Михаил Романов, находившийся на поселении в Перми, был похищен большевиками и вместе со своим секретарем расстрелян в лесу, вблизи Мотовилихинского завода.

Крестный отец Иосифа, Иван Ратишвили (Ратиев), был известным искусствоведом, до революции — главным хранителем сокровищ в Зимнем дворце.

В историю же он вошел по той причине, что во время обеих революций проявил большую отвагу, преданность, проницательность и организаторские способности и спас сокровища Зимнего дворца.

Ленин и Луначарский его называли «товарищ князь». Даже во время Октябрьского переворота, когда Зимний дворец стал последней цитаделью Временного правительства, где оно осело под прикрытием юнкерского корпуса и артиллерии, охрана сокровищ Зимнего дворца была поручена ему. Разгром Зимнего дворца, где хранились величайшие коллекции мирового значения, становился неизбежным. Со стороны Временного правительства это была большая авантюра. Но Иван Дмитриевич, приложив большие усилия, сумел спасти сокровища дворца. Иосиф с гордостью рассказывал, как Иван Дмитриевич, с целью обмануть искателей сокровищ, издал приказ, по которому особо ценные и важные экспонаты якобы вынесли из дворца и временно разместили по домам ответственных сотрудников. Знаменитую шапку Мономаха, царский посох Михаила Романова, украшенный бриллиантами в 185 карат, корону, украшенную большим бриллиантовым крестом, и другие сокровища Иван Дмитриевич должен был перенести к себе в дом.

Была разыграна и имитация выноса сокровищ, в действительности же сокровища были спрятаны Иваном Дмитриевичем в специальном тайнике хранилища под охраной своего сына Дмитрия и двух надежных гренадеров, без ведома которых подойти к тайнику не смог бы никто.

Двадцать пятого октября, в ночь кульминации переворота, когда должна была разыграться драма взятия Зимнего дворца, дома Ивана Дмитриевича и его сотрудников были начисто разграблены. Похитители забрали все, что нашли, но главного, что они искали и для чего был организован этот грабеж, конечно же, не нашли.

Тем временем в Зимнем дворце без единого выстрела уладились отношения между противостоящими сторонами. Свердлову, который руководил революционным штабом большевиков, и Керенскому, председателю Временного правительства России, Иван Дмитриевич предъявил такие ультиматумы и сделал такие предложения, что оба были вынуждены согласиться с ним. Свердлов сам помог Керенскому бежать из Петрограда, а организовал этот побег Иван Дмитриевич.

О преданности и проницательности Ивана Дмитриевича Ратишвили (Ратиева) ходили легенды, достигшие и Европы. Об этом с гордостью рассказывал Иосиф Левитан, мать которого в то время работала в Зимнем дворце, и, как рассказывал он сам, эта история и личность его крестного отца во многом определили его будущую профессию и судьбу — подобно своему крестному отцу, он стал историком и искусствоведом. Окончив Ленинградский университет, он изучал языки, получил ученую степень. Потом подоспела и Вторая мировая война, и 26-летнего Иосифа отправили на фронт. Служил он в штабе дивизии Северо-Западного фронта.

Большим поклонником советского режима он никогда не был, наоборот, среди жертв сталинских репрессий были и его близкие, поэтому он подумывал бежать от этого режима и уехать в эмиграцию, но до войны такой возможности у него не было. Через два года его, как образованного и знающего языки офицера, перевели из штаба дивизии в разведку. Летом 1944 года со специальным поручением Иосиф был командирован в Америку, где он должен был устроить «побег» одного моряка — в действительности же офицера разведки — с военного корабля с целью его последующего пребывания нелегалом в США. В порту Тампы, где по договору о ленд–лизе строили корабли для Советского Союза, он сумел выполнить поручение и даже устроить беглеца, но и сам не вернулся на корабль. Он был объявлен в розыск, которым руководил лично начальник внешней разведки Союза Павел Фитин. Спустя несколько месяцев, на основании требования Советского консульства, американцы с помощью офицера связи Роберта Эрдмана арестовали Иосифа и под конвоем привезли в Новый Орлеан, где и передали его капитану советского корабля.

Война только закончилась, когда корабль вошел в Потийский порт.

В сентябре Иосифа привезли в Тбилиси, где сначала поместили в изолятор МГБ, а затем, когда его приговорили к смертной казни как предателя Родины, его перевели в «спецкамеры» «Губернской» тюрьмы. «Спецы» — так называли подвальные камеры с самыми невыносимыми условиями, где содержались приговоренные к смерти.

В ожидании казни и так худой Иосиф стал, что называется, «кожа да кости». Три месяца он провел в невыносимых условиях «спецов», где проявил беспримерную силу воли. В кишащих огромными крысами камерах было сыро, по щиколотку стояла вода, в день выдавалось сто граммов хлеба с баландой, больше предназначенной для свиней, и половина пачки папирос. Однако он говорил Илье, что уже привык к ожиданию смерти, и эти условия были ему нипочем.

— Каждый день я ждал, что меня позовут. Когда открывали дверь соседней камеры, как правило ночью, я знал, что ведут на расстрел. Подсознательно у меня начинало учащенно биться сердце и непроизвольно начинали дрожать мышцы. Особенно тогда, когда кто-нибудь из осужденных не хотел выходить из камеры и начинал кричать. Позже я привык к этому и уже не реагировал. К тому же мной овладело чувство, что Бог меня не оставит — все же я крещен таким человеком… Тогда Иван Дмитриевич уже жил в Тбилиси, и свои молитвы я адресовал ему.

В таком же положении были и другие, которые смирились со своей участью и на пороге смерти зло перешучивались.

— «Шашулькин идет по твою душу!» — выкрикивали они друг другу имя палача.

— 15 декабря 1945 года открылась моя дверь, и меня вывели, — тяжело рассказывал Иосиф. — Я не испугался, не могу объяснить, что я чувствовал. Про себя молился и просил Бога, чтобы скорее кончился этот ад. Через туннель мы вышли сначала на задний двор тюрьмы, а затем через заднюю калитку меня повели в сторону леса. Со мной шли семеро человек: начальник тюрьмы, прокурор, врач, палач Шашулькин и три конвоира.

Когда мы вошли в глубь леса, нас встретил еще один человек, который держал лопату и при свете висящей на дереве лампы рыл землю. Яма была готова уже примерно до колен. Мне развязали руки, и начальник тюрьмы сказал:

«Спускайся, остальное рой сам!»

Это трудно представить, но я обрадовался — перед смертью у меня появилась возможность хоть что-то сделать. К тому же и мысли можно будет привести в порядок. Лучше человеку умереть уставшим от дела, Бог его скорее примет. Сначала меня не торопили, однако потом, когда я устал, а устал я очень скоро — откуда мне было взять силы, от меня остался только скелет, — начали торопить: «Быстрее, у нас нет времени. В твоих интересах, чтобы могила была глубокой, чтобы собаки не нашли и не вырыли. А то зачтем тебе это за побег и казним второй раз…» — смеялись они надо мной. Хоть я и устал, но втянулся в шутку и стал копать веселей. В это время к нам подошли два человека. Один из них сказал:

«Хватит, прочитайте ему приговор, у нас и другие есть».

Я остановился и бросил к их ногам лопату. Мне прочли приговор и велели повернуться. Я повернулся и закрыл глаза.

Я совсем не нервничал. Только лицо матери предстало перед глазами, и я ясно увидел, что она улыбалась и что-то мне говорила, только я не понимал что. В ушах у меня звучали последние слова приговора.

Какое-то время я стоял как оглохший. Я устал ждать и ничего не чувствовал.

Потом я услышал голос, приказывающий мне повернуться. Сначала я не понял, что это говорят мне, и ему пришлось повторить. Я открыл глаза и, когда в третий раз услышал те же слова, повернулся.

Передо мной стояли только конвоиры и те два человека. Один сделал знак рукой, мол, поднимайся. Я попробовал, но ноги меня не слушались. В глазах у меня был туман, я не видел лиц. Два конвоира взяли меня за руки и как перышко подбросили вверх. Один из двух сказал мне:

«Ты уже расстрелян, так что можешь думать о новой потусторонней жизни. Ты ведь крещеный?»

После слов «думай о новой жизни» у меня возникло чувство, что я спасен.

Меня вывели из леса, на заднем дворе тюрьмы посадили в «воронок» и отвезли в изолятор МГБ.

В эту ночь я спал как убитый.

Во второй половине дня меня разбудили, дали новую одежду и уже через час посадили в отдельный бокс этапного «столыпинского» вагона. На четвертый день мы были уже в Москве. Меня отвезли на Лубянку, в подземную тюрьму МГБ. Там я оставался два дня, и на третий меня отвезли в Подмосковье.

Лежал легкий белый снег, я до сих пор помню скрип снега под ногами по дороге в большой деревянный дом. Меня встретили два человека в штатском. Горел камин, было очень тепло. Конвоир снял с меня наручники и вышел. Мне предложили сесть.

«Знаешь, для чего ты здесь?»

Я, несколько придя в себя, попробовал пошутить:

«Наверное, вы хотели лично увидеть мою казнь, поэтому и перевели меня сюда».

Видно, после «спецов» и камер подействовала атмосфера камина, однако один светловолосый — видимо, начальник — сказал мне:

«Правильно, молодец, что угадал! Только есть и другой вариант — если все, что ты сделал и перенес, ты переоценишь правильно, у тебя есть шанс искупить свою вину».

Они долго со мной разговаривали, потом мы вместе пообедали, после чего мне дали комнату и велели отдыхать.

— Я тебя утомил такими подробностями, но я хочу, чтобы ты понял мои переживания, так как они предопределили мое будущее, — сказал старик.

Илья только кивнул в знак согласия — он не хотел, чтобы Иосиф прерывал свои воспоминания.

— На другой день пришел Александр Джуга, только тогда он не сказал мне свою фамилию. Он мне сразу понравился. Он сказал:

«Я наблюдал за тобой еще с того периода, когда ты учился в аспирантуре».

Потом он сказал мне такое, что я был поражен — мне казалось, что об этом никто не знает.

— Можно узнать, что он вам сказал? — впервые прервал его Илья.

— Он сказал мне, кто на самом деле был моим отцом. Оказалось, что еще до войны Джуга пытался со мной встретиться, но что-то ему помешало. Потом началась война, и ему стало не до меня. «А сейчас я случайно узнал твою историю за несколько дней до казни, и вот мы встретились», — сказал он.

Иосиф ненадолго остановился, вздохнул и посмотрел на Илью:

— Илья, я должен признаться, что меня околдовала его речь. Я и так уже был готов на все — если бы он сказал мне, чтобы я покончил с собой, я не моргнув глазом сделал бы это — настолько сильное впечатление он произвел на меня. Он сказал:

«Знаю, что ты хороший историк, любишь свое дело, знаешь языки и хорошо мыслишь. Было бы жаль, если бы такая голова гнила в земле. Ты мне нужен».

Я сразу же сказал, что сделаю все, раз я нужен, и добавил:

«Мои знания и жизнь, если понадобится, можете использовать, я на все готов».

Человеку, не пережившему того, через что я прошел за те несколько месяцев, не понять, что я чувствовал тогда.

— Что он вам предложил?

— Он предложил мне пройти специальные курсы и поступить на его тайную службу.

— Как же он поверил вам после побега?

— Не знаю, поверил. Потом, если хочешь, сам его спроси. Так вот, после всего этого не прошло и года, как он послал меня со специальным заданием — сначала в Лондон, где я проработал год, затем оказался в Нью-Йорке, потом в Вашингтоне, Сан-Франциско — и так далее. Для меня Джуга стал всем — отцом, братом, хозяином, если хочешь — Богом. Скажу тебе, что я в жизни не встречал человека с такой энергией и интеллектом.

Когда он сам перешел сюда, мы стали видеться чаще. Позже, когда он сам постарел, он окончательно перевел меня в Европу. В 1975 году он привез меня сюда и поручил мне мое любимое дело.

— Семью вы не создали?

— Кому из нас было до этого? У меня была любимая женщина, но у разведчиков нет времени на жен, вот и остался на старости лет в одиночестве. Кроме Джуги и Бориса, у меня никого нет. Да еще вот, внизу — книги и этот несчастный Зетан, которого ты видел, — с невеселой улыбкой сказал Иосиф.

— Да, я видел, — с грустью подтвердил Илья. — Но все-таки какое у вас было задание? Разумеется, если это не секрет.

— Вообще-то секрет, однако кое-что я тебе все-таки скажу. Когда я приехал в Лондон, у меня была хорошая легенда. Я взял фамилию Ратиев — фамилию моего крестного, того, что был на службе у царя. Эта фамилия еще до революции была хорошо известна в Европе среди искусствоведов — академию Ратиев закончил в Париже. Все знали о его преданности искусству, поэтому я представился его незаконнорожденным сыном, да простит меня его душа. Ведь моя мать до революции тоже работала в Зимнем дворце, поэтому эта легенда была близка к реальности.

В основном я контактировал с искусствоведами и антикварами. Там, на месте, мне помогали люди Джуги. С их помощью я был посвящен в несколько тайных орденов. Ордена и их история интересовали меня со студенческих лет. Я читал все, что попадалось в руки по этой теме. Одно время я даже подумывал о диссертации, но мне посоветовали и не мечтать об этом, чтобы не остаться без работы. Ты же знаешь, какое это было время. Ну, я и оставил эту идею. Однако мои знания пригодились мне в Лондоне.

Когда я приехал в Нью-Йорк, я открыл свой антикварный магазин, и вот там я полностью развернулся. Магазин-то открыл я сам, но деньги и задание дал мне Джуга. Да, о том, что его фамилия Джуга, я узнал только через 25 лет, когда он перевел меня в Европу.

— А под какой фамилией вы его знали?

— Ох, не пересчитать, сколько их у него было! Он был и Смирновым, и Ивановым; когда перешел сюда, он был Ходжи или Ходжа, и Лебе был, и Штерном, и вот наконец остановился на Агуж. Видно, он и сам устал от стольких имен и фамилий, — захихикал Иосиф.

— Ну а в Лондоне мне дали хорошие рекомендации для Нью-Йорка. Я стал вхож в хорошие семьи, вошел в определенные круги. И денег у меня появилось много. Все евреи Нью-Йорка ходили ко мне, а евреев там много. Ну и носили ко мне все, что только могло вызвать интерес, все, что касалось древней истории, — всевозможные предметы, книги, свитки, пластины, изделия или рисунки — я все собирал потихоньку. Из того, что ты видел внизу, в хранилище, многое я приобрел из частных коллекций, кое-что из хранилищ тайных орденов. Большую часть я менял на какие-то побрякушки, кое-что покупал. Короче говоря, все знали, что ко мне можно нести все, что касается древнейшей истории.

Я вступил в местные ордены, получил почетное звание члена тайной ложи, занял позиции. Этим я еще больше расширил дело и контакты и открыл антикварные магазины в Вашингтоне и других городах. Это был большой бизнес. Что нужно политикам и бизнесменам?

Хихикая, он с прищуром посмотрел на Илью и сам же ответил:

— Им нужны блестящие, хорошо упакованные и украшенные никчемные вещи, предназначение и цену которых они часто и не знают. Таких вещей у меня было навалом, вот я и приобрел потихоньку вес и вошел в более серьезные круги. Я стал нужным и влиятельным человеком.

— И там вы были Ратиевым? — спросил Илья.

— Нет, — опять захихикал Иосиф. — Там я вернул себе свою фамилию. Фамилия Левитан в еврейской среде лучше работала.

— А как вы контактировали с Джугой?

— Каждый месяц под видом постоянного клиента приходил связник. Позже появились и другие. Общаться с Джугой нам никогда не было трудно — у него была большая сеть. Она не была похожа на «шарашкины конторы» некоторых. Люди такого высокого ранга приходили ко мне с паролем, что я только рот разевал.

— Значит, главным заданием было внедриться в тайные ордены и занять там положение? Параллельно же приобретать древнейшие исторические материалы и ценности, бизнес и хобби вместе, так?

— Почти так. Было еще кое-что, но для тебя это не будет интересно. Это уже детали, — заговорщически засмеялся Иосиф.

Илья кивнул и в свою очередь посмотрел на старика с прищуром:

— Вероятно, вы имели дело с крадеными вещами?

— Нет, я работал чисто, — твердо ответил Иосиф. — Там, стоит один лишь раз подмочить репутацию, тебе навсегда сядут на хвост и не дадут свободно работать. Считается, что этот бизнес без этого не бывает, но я работал чисто. К тому же это не в моем характере, да и не подходило ни моему делу, ни моему происхождению!

Он произнес это с такой гордостью и пафосом, что Илья посмотрел на него с подозрением.

— Не удивляйся, у человека, который возьмется за такое, должны быть или серьезные материальные проблемы, или предрасположенность. Однако, признаюсь, были моменты, когда мне приходилось идти на определенный риск, но дело того требовало, и риск был оправдан.

— Чей же это был бизнес? — с испытующей улыбкой спросил Илья.

— Конечно же, Джуги. И у меня было оттуда кое-что, но деньги для меня были лишь средством к существованию, они никогда не ослепляли меня.

— Для кого вы работали, для страны или для Джуги?

— Для меня это было одним и тем же.

— А если бы с Джугой что-нибудь произошло, тогда?

— Тогда я ни для кого не стал бы работать, исчез бы — и все.

— Когда вы познакомились с Борисом? Когда приехали сюда?

— Нет, Борис изредка приезжал ко мне. Мы улаживали вместе кое-какие дела. Он был очень крепким парнем. Вообще, у Джуги все были очень сильные. Впрочем, и сейчас у него такие же.

— Иосиф Михайлович, а мафия вас не беспокоила?

Иосиф от души расхохотался.

— Это мы их беспокоили, — он удовлетворенно посмотрел в удивленные глаза Ильи.

— Не удивляйся, я и мои люди были для них неприкосновенными. Несколько семей, среди них и еврейские, и итальянские, в Нью-Йорке и других городах были нашими партнерами. Ты слышал про Джонни Торио? Наверняка нет!

— Как не слышал? Это бывший хозяин Аль Капоне, — сказал Илья.

— Кто такой Аль Капоне?

— Как — кто? Самый известный мафиози!

— Ну, дело как раз в этом и есть. Блестящий предмет, для отвода глаз. Амбициозный, необузданный нарцисс. Он многое испортил своим бахвальством, хотя потом, по приказу Джонни, сам сдался полиции.

— Значит, Джонни Торио до конца был его патроном?

— Разумеется. Он был патроном очень многих. Джонни был мозгом мафии. Такого мафиози в Америке не бывало ни до, ни после. Синдикат мафии был придуман и создан им. Он никогда не был виден — мелькать и горланить в обществе было не в его характере. Хотя в молодости и он допустил множество ошибок.

— Каких?

— В молодости он был сутенером, с этого он начинал. Тогда его и завербовала разведка. Наверное, ты знаешь, что он тогда и нанял Аль Капоне и вверил ему несколько проституток для присмотра.

— Да, про Капоне я это читал. Но какие дела у вас были с Торио?

— У тебя тоже хорошо получается хватать за горло… Скажу: он был моим человеком, я его курировал, мы даже дружили. Он провалился всего один раз. Тогда ему помогли мои люди. Он многое сбалансировал между семьями. У него было большое влияние.

— И все же он работал на вас?

— Это было полезно и для него.

— Он имел какое-либо отношение к президенству Кеннеди?

— Совсем незначительное, там другие семьи сыграли большую роль.

— А убийство? Что послужило причиной убийства?

— Илья, не загоняй меня в угол…

— Это никому не принесет вреда, — с улыбкой сказал Илья.

— Я знаю… Однако… — Он неуютно поежился в кресле.

— Нет, если вам трудно об этом говорить, не говорите.

— Ладно, все равно это в прошлом. Скажу кратко. Его погубил собственный брат, Роберт, его амбициозность и популизм.

— Вы говорите про генерального прокурора?

— Именно. Оба нарушили правила игры. Сначала они нарушили все договоренности, всех кинули, и Комитет, и семьи, потом начали их притеснять и ловить.

— Почему он коснулся комитета?

— Хотел оставить его вне игры. Хотел независимости. Я узнал о деталях позже. Он хотел отнять у Федеральной резервной системы право на эмиссию денег и 4 июня 1963 года издал президентский указ №11110, который отнимал власть у Федеральной резервной системы и передавал право на эмиссию правительству. Этим он нарушил десятилетиями налаженную систему и отнял опору у Федерального банка, а соответственно и у Комитета. Вернее, попытался. Он почти ничего не успел — его убили через несколько месяцев после этого… — Иосиф ненадолго остановился и внимательно посмотрел на Илью:

— Знаешь, Илья, я, возможно, не доживу до этого, но любой президент, который попытается задействовать этот указ и нарушит существующую систему, будет убит. Если кто-нибудь попробует уничтожить Федеральную резервную систему и списать триллионные долги правительства, его постигнет та же участь.

— Выходит, что правительство США является постоянным заложником ФРС?

— Да, это так и будет, пока будут существовать США.

— И все же — кто убил Кеннеди?

— Я же сказал. Все. Всех устраивала смерть его и его брата. Какое имеет значение, кто спустил курок. Исполнителей этого было много, много было и тех, кто принимал участие в спектакле.

— Получается, что правительство США будет постоянно должно ФРС?

— Да, так же как и весь остальной мир. Сегодняшняя Америка основана на этом долге. Не будет долга — США перестанут существовать, распадутся. В конечном итоге и их ждет судьба Советского Союза.

— Вы так думаете?

— Да, и я так думаю. Спроси об этом у Джуги, лучше него никто тебе об этом не скажет.

— И все же — когда это может произойти?

— Это зависит от многого. Если США не смогут контролировать Азию, процесс ускорится. Возможно, на это уйдет 30 лет, возможно — чуть меньше. Это зависит и от того, какой будет Россия, каково будет ее правительство.

— Если США распадутся, тогда в мире возникнут другие геополитические условия, однако западное пространство не сможет существовать без сильного политического центра.

— Разумеется, — подтвердил Иосиф. — Политика, как и природа, не любит пустоты, поэтому место США займет другой политический центр.

— Кто это будет, по вашему мнению?

— И так ясно, и ты об этом прекрасно знаешь: это может быть только дремлющая империя — Великобритания. У нее самый большой потенциал и опыт для этого. Другие европейские государства не сумеют сбалансировать восточные центры и доминировать над ними. Государства, возникшие на теле США, тоже не смогут справиться с этой ролью. Какие бы ресурсы у них ни были, им понадобится время…

В принципе, распад США создаст миру много проблем. Это будет не очень хорошо для очень многих стран. Однако то, что эта страна сейчас делает, в принципе вряд ли может нравиться.

— Иосиф Михайлович, вы очень осторожны на поворотах, — с улыбкой сказал Илья.

— И тебе советую… — снова захихикал старик.

Рассказ Иосифа произвел на Илью очень сильное впечатление и вызвал в нем большую симпатию.

У Иосифа было породистое лицо аристократа, с правильными чертами лица, но уже увядшее. Высокий лоб, брови вразлет, голубые подвижные глаза, чуть поредевшие на темени волосы, бодрая походка, которая не выдавала возраста. Было ясно, что в молодости он блистал и волновал сердца многих женщин. Взгляд всегда передавал его настроение — несмотря на прожитые годы, на лице его не было маски. Всю жизнь он, вероятно, завораживал своих собеседников разговором и интеллектом. Его возраст можно было определить только тогда, когда он молчал.

То, что было в нем постоянным, — это было почтение к Великому Магистру, возможно, это было отношением к старшему другу, который вытащил его из могилы и дал новую жизнь. Однако это не было почтением зависящего от Джуги человека, это было скорее глубоким уважением, переходящим в любовь. Иногда возникало впечатление, что если бы Джуга приказал ему покончить с собой, Иосиф сделал бы это не задумываясь, как тогда, в 1945 году. Однако это не мешало им быть на равных, а иногда даже спорить друг с другом, что вызывало еще большее уважение к обоим старикам. По характеру они были абсолютно разными. Джуга отличался рациональным, харизматичным и уравновешенным поведением и речью, у Иосифа же была абсолютно свободная манера речи, движения, поведения — они как будто дополняли друг друга. Было ясно, что если бы их характеры были похожи, им было бы трудно дружить.

Илья вместе с Иосифом часто спускались в книгохранилище. Он познакомился с группой ученых, которым Иосиф представил его как знакомого месье Агужа и Бориса.

Иосиф говорил, что частной коллекции такого уровня и масштаба в мире не существует.

— Скажу со всей ответственностью, что у этого книгохранилища нет цены, потому что его невозможно оценить, — говорил Иосиф, — я только потому хотел бы продления своей жизни, чтобы подольше побыть здесь. Для меня нет счастья больше этого.

По утрам все трое гуляли в парке, обедали вместе. Периодически к ним присоединялся Борис. После обеда, когда старика оставляли для сна, Илья говорил:

— Иосиф Михайлович, вас ждут.

— Кто?

— Книги!

Иосиф удовлетворенно усмехался и соглашался:

— Действительно, ждут. Пойдем.

Они много бродили между рядами книг. Илья часто останавливался возле полок, на которых хранились исторические образцы по истории грузин и других народов.

Почти всегда они рассматривали историю шумеров, после разговора о них как-то переходили к обзору истории других народов. Когда они подошли к полке, на которой находилось множество трудов периода раннего христианства, Иосиф неожиданно спросил:

— Илья, когда христианство распространилось в Грузии? Знаю, что знаешь, только все равно скажи.

— Вызываете, Иосиф Михайлович? — засмеялся Илья, Иосиф же захихикал со свойственной ему легкостью. Этот человек был действительно счастлив в своем хранилище.

— Общепринятая дата — 334 год, когда святая Нина окрестила грузин. Новой датой считают 319 год. А до того в Грузии проповедовал апостол Андрей.

— Это так, — подтвердил Иосиф, — однако и до того в Грузии были Назаретские ессеи из братства Христа. Когда Иаков стал первосвященником — главой Иерусалимской церкви, он послал членов братства к Гоне. Тогда христианства как религии еще не существовало, последователи Христа считались сектой, а Христос еще не был признан сыном Бога Отца, понятие Святого Духа еще не было внесено в христианские проповеди, это произошло позже. Иисус признан был только мессией и учителем. Поэтому назаретяне сначала создали секту последователей Христа. Они поставили первый крест в Мцхете еще тогда, когда крест еще не был христианским символом.

— Значит, формально христианская религия приняла символику креста сначала в Грузии и лишь затем в Иерусалиме? — с удивлением спросил Илья.

— Именно так! — улыбнулся Иосиф, довольный реакцией Ильи.

— Если у назаретян, последователей Христа, крест еще не был принят как символ, почему его связали с сектой и тем более в Грузии? Какой интерес у них был к Грузии? Разве мало у них было близких соседей для распространения своего учения? — засыпал его вопросами Илья.

— У Назаретского братства, на их родине, у побережья Красного моря, символом была рыба, однако они не могли присовокупить свой символ к учению Христа, тем более в другой стране, это был скорее их племенной, если хочешь, символ братства, поэтому они заимствовали изображение креста у коптов и индусов. После распятия Христа этот символ стал более соответствующим христианству. А их интерес к Грузии состоял в том, что назаретяне были ветвью мосхов — потомков шумеров, с общностью языка и традиций. Это произошло примерно в 2000–1800 годах до нашей эры. Мосхи были древнейшим колхским племенем, которое вместе с лазами, теми же мегрелами и другими протокарталинскими племенами создали грузинскую нацию. Поэтому они испокон веков считали грузин своими. Назаретяне действительно отличались от всех народов на Ближнем Востоке языком, традициями, внешностью и укладом жизни. Внешне они больше походили на колхов, чем на арамейцев.

— Почему вы не предаете эту историю гласности?

— Тайные ордены не вмешиваются в традиционную мировую историю. Мы идем своим путем, не хотим нарушать информационный баланс, который был установлен еще в Средние века, об этом даже заключено соглашение с Римской церковью. Мы придерживаемся этого договора. Вообще-то, хранение тайных знаний и исторических фактов — наша традиция и жизненный интерес. Стиль летописи тайных орденов и братств — это передача истории зашифрованным языком, так что если наши записи попадут в руки профана, он не сможет ничего понять до конца. Эта традиция идет из братства Гоны, они всегда передавали тайные сведения своим побратимам в зашифрованной форме. Эта традиция укоренялась тысячелетиями. Поэтому большинство тайных и превращенных в легенду текстов до сих пор остается неизвестным для профанов. Ключ, или код, для их раскрытия часто уничтожался или терялся. Кстати, ни один из тайных документов, которые попали в руки греков и римлян, не был расшифрован до конца, — с улыбкой сказал Иосиф.

— Те правители и исследователи, которые приложили усилия и нашли ключ, чтобы прочесть зашифрованные тексты, достигли больших успехов в начале новой эпохи и в Средние века. Многие зашифрованные тексты Мандейского ордена, касающиеся новых континентов и островов, которые были у него из братства Гоны, оказались причиной многих путешествий и экспансий, в том числе и тех, сведения о которых до нас не дошли. Истории известно о походе Александра Македонского в Индию, однако не ясно, были ли другие и что послужило поводом и причиной этих походов. То же можно сказать и об открытии и завоевании Америки. Однако сейчас общеизвестно, что еще до Колумба она была обнаружена и освоена.

Мандейским орденом была описана роль древних колх-ских племен в создании цивилизации в Центральной Америке. Это дало возможность средневековым исследователям и миссионерам представить информацию об их роли в развитии цивилизации майя, ацтеков, Мачу-Пикчу как свое открытие. К сожалению, в исследованиях не указывается первоисточник. Приведу тебе в пример рукопись испанского миссионера Диего де Ланда «История племени майя». Хотя многие из его коллег не сделали и этого, а, наоборот, уничтожили первоисточники и постарались вообще стереть шумеро-колх-ский след.

На основании расшифрованных старинных текстов Мандейского ордена однозначно прослеживается колхо-иберийское происхождение народов центра и юга Европы: те же баски в Пиренейских горах, прототирольцы в Альпах, народы Германии, Австрии, Франции и Северной Италии. Происхождение народов Корсики, Сардинии, островов Британии колхо-иберийское и кавказское. То, что я говорю, давно подтверждено митохондриально-генетическими анализами. Все это подтверждается и топонимикой, грузинскими названиями местностей, гор, рек. Однако должен тебе сказать, как ни странно, никто об этом открыто не говорит, как будто сговорились. Историческая литература недосягаема, я не говорю уже о литературе художественной, в которой ничего путного не создано в этом направлении. Мне кажется, что этого пока и ждать не приходится.

— Вы думаете, что все, что вы сейчас рассказали, было записано братством Гоны и зашифровано братствами-побратимами? — попытался уточнить Илья.

— У меня есть все основания, чтобы утверждать это, — он протянул руку в направлении полок. — Не только записано, но и организовано ими.

— Что вы подразумеваете под организацией?

— То, мой дорогой, что эта миграция колхов и кавказцев в Европу не была хаотичной и носила однозначно организованный и направленный характер. Организаторами и идеологами этого могли быть только Гона и его жрецы. У этой миграции были и свои прагматические причины. В том числе и климатические катаклизмы, которые разразились на Кавказе и в передней Азии в V–IV тысячелетиях до нашей эры.

Посмотри внимательно, Илья, и вся картина ясно предстанет пред тобой. В дравидской и протоиндийской цивилизациях ясно прослеживается шумерский след. С другой стороны, подтверждается их союз с критской цивилизацией, и в то же время древнекулхскую, или колхскую, цивилизацию считают той же критской, шумеро-аккадскую — той же колх-ской, родственной хеттским, лазским и другим протоколх-ско-иберийским племенам. Это замкнутый круг, и историки не должны закрывать на это глаза и ограничиваться соображениями конъюнктуры. Это все плоды одной цивилизации, которую принято называть цивилизацией шумеров. А они, можешь мне поверить, были их адептами, — и Иосиф показал рукой вверх.

Илья кивнул с улыбкой.

— Интересно… — задумчиво сказал он. — Пообещайте, что мы еще поговорим на эту тему.

Иосиф кивнул в знак согласия.

— Иосиф Михайлович, вернемся к назаретянам. По вашему мнению, почему случилось так, что назаретяне поставили крест в Мцхете, когда в Иберии был очень сильный культ идола Армази? Неужели это не противоречило их учению?

— Дело в том, что ессеи считали культ Армази трансформированным Гоной центром учения Гермеса, известного своей величественностью и мистериями, так же как и братство ессеев. Поэтому их учение не противоречило армазскому как ответвлению культа Гермеса, выглядевшему более прогрессивным и современным по сравнению с другими культами на Ближнем Востоке, в Европе и Азии.

— Почему произошел раскол в Назаретском братстве, из-за Христа?

— Да, из-за Христа, только это произошло до распятия, когда от мятежной группы радикалов под предводительством Иисуса отделилась группа пацифистов во главе с Иоанном Крестителем. Иоанн был против подготовки и проведения восстания религиозным братством. Поэтому он отделился от братства ессеев и на основе того же учения, традиций и законов создал Мандейский орден. Так были созданы две идентичные группировки, и должен тебе сказать, что Мандейский орден сыграл очень важную роль в истории человечества. Их братство позже оформилось в тайный орден и, в отличие от остальных назаретян, не смешалось с еврейским народом. Наоборот, когда между сторонниками Христа произошел раскол в связи с божественным происхождением Христа, мандеи смогли примирить противоположные стороны и объединить их в один орден.

Иосиф присел на поставленные в ряд ящики, в которых хранились свитки.

— Отдохни и ты, Илья, я уже устал.

Илья сел перед ним и спросил:

— Иосиф Михайлович, вы потомок левитов? — Он прищурил глаза и, улыбаясь, пристально посмотрел на Иосифа.

— Ох, Илья, какие ты мне каверзные вопросы задаешь… Знаю, куда ты метишь, и твой следующий вопрос тоже знаю.

— И все-таки…

— Я — нет, а моя мать считалась таковой, потому что до матери семь поколений были на материнской фамилии, то есть были левитами, однако последние три поколения были христианами, и я в том числе.

— Значит, получается, что вы самый близкий родственник Христа!

Иосиф усмехнулся и ничего не ответил — он как будто почувствовал подвох.

— Из какого колена был Иисус, левитов или царя Давида? — продолжил Илья.

— Я так и знал, ты тащишь меня в ловушку.

— Да ладно, Иосиф Михайлович, если вы не хотите, насильно я вас в капкан втянуть не смогу.

— Хорошо, скажу. Именно этот вопрос спровоцировал разрыв среди последователей Христа. Мать Иешуа Мария была из колена левитов.

— Почему так категорично? Вы же сказали, что назаретяне были мосхами?

— Да, это так, однако Мария, по существующей информации, по отцу происходит из колена левитов, что не исключает того, что в ней была и кровь мосхов. А официальный отец Иешуа должен был быть из колена Иуды, дома Давида. Я знаю и твой следующий вопрос: тогда почему Иисус, он же Иешуа, объявил, что он царь Иудеи, а не царь Земли обетованной? Объясню. И в арамейском, и в еврейском языках у слова «отец» было два значения: отец-родитель и отец — отец небесный, т.е. Бог. Когда говорили: он сын своего отца, подразумевали сын Бога. То же значение было у слова царь: царь и Бог.

— Да, возможно, дело именно в этом, — сказал Илья. — Титул царя Иудеи ему приписали заинтересованные лица, утверждая, что Иисус якобы считал себя только царем Иудеи. Так же как и в следующие века многое приписали, исходя из собственных соображений и интересов, а упоминания о нежелательных лицах и событиях просто вымарали из текста. Например, разве не из Римской церкви появилась Библия Дуэ? Если бы не это их «творчество», христианство не было бы таким расчлененным.

— Правильно, Илья. Я, по-моему, и следующий вопрос угадал. Вижу, ты уже изучал этот вопрос и многое знаешь. Вообще то, что прячут или запрещают, со временем прорывается с огромной силой. Поэтому я тоже считаю, что Римская церковь ошиблась, и даже больше — совершила преступление, когда многие тексты переписала в соответствии со своими взглядами, а большинство уничтожила.

— Тогда скажите мне, кем был Варавва, тот же Бараба?

— Я так и знал, ты все равно дошел до этого! Хорошо, скажу: Варавва не был вором и грабителем, как его позже окрестили римские отцы. Он и не мог быть преступником, поскольку был из братства назаретян. В то время по-арамейски Варавва значило «сын Божий». «Бар» значило сын «аба» — отец и в то же время — Бог. Варавва означало «сын своего отца», или сын Бога. Однако Варавва был скорее титул, чем имя. Его имя было Иешуа Варавва.

— Значит, Пилат арестовал двух Иешуа: Иешуа Бен Иосифа и Иешуа Варавву. Так?

— Да, так.

— И по требованию народа Пилат освободил Иешуа Варавву, то есть Иешуа сына Божия и распял на кресте Иешуа Бен Иосифа, т.е. «царя» иудеев?

— Оба были из братства ессеев, однако Варавва не был мессией. Для Пилата Варавва не был ни претендентом на иудейский престол, ни левитом. Поэтому он не представлял опасности. А Иешуа Бен Иосиф при его происхождении непосредственно угрожал власти Рима.

— В чем реально обвиняли Иешуа Варавву?

— В подготовке восстания. Варавва был фанатиком-повстанцем, но не разбойником. Хотя для римских правителей повстанец был разбойником. Такое же обвинение было предъявлено и Иисусу Христу. Кстати, первое имя Вараввы — Иешуа, или Иисус, — исчезло из Евангелия от Матфея довольно поздно. В старых текстах он упоминается именно как Иешуа или Иисус Варавва. У нас и здесь есть такие тексты, — он указал рукой на полку, — апостолам и последователям Христа существование Вараввы в том виде, в каком он был, никоим образом не мешало и не создавало дискомфорта, однако, видимо, отцам Римской церкви нужно было так преподнести факты, чтобы показать христианство религией не еврейского, а скорее западного, римского происхождения. Кстати, существовали попытки представить Иисуса только как назарея с мосхским происхождением и уничтожить его еврейские корни. Эту версию подкрепляли позицией саддукеев и фарисеев о том, что Иисус якобы не был евреем. Однако они передумали исправлять тексты под эту версию, чтобы не ввести людей в еще большее замешательство.

— Еще кого-нибудь из братства ессеев звали Варавва?

— Вижу, ты читал и гностические труды… Это же ересь? — с улыбкой сказал Иосиф.

— Многие знания не запутают мой разум, — усмехнулся Илья.

— Хорошо, скажу. Вараввой звали нескольких членов братства. Тот, кто присоединялся к братству для освободительной борьбы против римлян, получал шанс стать сыном своего отца в Царствии Небесном. Поэтому это было не имя и не фамилия, это был скорее титул, который присваивал Иисус Христос как предводитель братства. Вероятно, это происходило по иерархии, по особенным данным или заслугам. Однако статуса мессии у них не было. Из ранних источников видно, что Иисус сам попросил Пилата отпустить Варавву, а Римская церковь своими действиями все поставила с ног на голову. Что касается его имени — Иешуа или Иисус, есть версия, по которой у каждого в братстве было второе имя, как у члена повстанческой организации. Некоторые из братьев взяли имя своего предводителя, что было оправданным в целях его безопасности.

Илья, я должен дать тебе дружеский совет: никогда не вступай в спор с верующим человеком, особенно с неподготовленными людьми. Не ставь себе целью передать им свое видение и знания или переубедить их в чем-нибудь.

— Я с вами согласен, Иосиф Михайлович, однако я хочу задать вам один вопрос, и не сочтите его за кощунство…

Иосиф кивнул.

— Как вы думаете, после Иисуса были похожие на него люди?

— Да, были, но не имели такого влияния. Впрочем, их роль была ненамного меньше.

— Кого из них вы можете назвать?

— Мухаммеда…

— Это основатель религии, а мне интересно, были ли другие?

— Нельзя сравнить напрямую, но должен тебе сказать, что все люди, которые проявляют необыкновенные способности и одаренность, имеют связь с космосом. Вот хотя бы Чингисхан. Он был воистину не от мира сего. Человек без всякого образования. У него был огромный талант как в военном деле, так и в управлении. Он был настоящим мессией своего времени. Только не религиозно-духовным, а, наоборот, с отрицательным знаком. Такое не происходит случайно. Был также Леонардо да Винчи, Коперник, Галилео Галилей, Блез Паскаль, Моцарт, Бетховен, Никола Тесла, Альберт Эйнштейн и другие. Про всех этих людей можно сказать, что они космического или, если угодно, божественного происхождения…