Клуб 28, или Ненадежные рассказчики

Милорад Кесаревич

Когда я училась в белорусской академии искусств, нам, актерам, часто давали задание – этюды на поток сознания. Именно с потоком сознания у меня ассоциируется роман Милорада Кесаревича «Клуб 28, или ненадежные рассказчики». В самом названии и псевдониме автора уже обрушивается на читателя поток метафор, ассоциаций, воспоминаний, и через эту волну, как через мрак, проступают черты автора: бородатого мальчика, умеющего стареть не взрослея… «Клуб 28» – книга о жизни человека с его страстями, любовью и неутихающим поиском смысла, поиском себя. Себя в мире, полном встреч, разочарований, находок и противоречий. Найдет ли автор себя? Найдет ли себя читатель? Вопрос не закрыт… Но то, что поиск будет полон удивительных неожиданностей и фантастических приключений, это точно. И, перефразируя автора: «…хорошие книги растут, как цветы, с той лишь разницей, что поливать их нужно вином и кровью, и, как бы пафосно это не звучало, одного вина явно мало…», в книге достаточно и крови, и вина, но мало света и воздуха, мало свободы. Милорад заполняет своим сознанием всё, что есть внутри, не оставляя читателю шанса на свой выбор мыслей и чувств. Порой это, видимо, необходимо, чтобы полностью открыть себя в своем нетривиальном поиске. Настя Шпаковская, лидер группы Naka

Глава 5

Стена стенаний, или последний секс в Иерусалиме

Один знакомый Артура Викторовича плотно присел на наркотики. Однажды одумался, попытался сползти с героина и начал принимать морфий. Чтобы слезть с морфия, ушел в запой и две недели по расписанию глушил водку. С алкоголя соскочил, перейдя на черный чай без сахара. Это хороший пример среднестатистического разрыва влюбленных: как и в случае с наркотиками, расставание принято перечеркивать новыми, менее болезненными отношениями, а в науке причинения боли самому себе Борода претендует на кандидатскую степень.

Надеясь заглушить воспоминания, Артур прикладывается к фляжке и протягивает дальше по кругу. Алкоголь притупляет чувство вины, но всегда следует расплата в виде похмелья, а каждому из нашей компании похмелье обеспечено: мы возвращаемся электричкой из Сетуни, где посетили сербский ресторан «Балкан» на Беловежской улице. Стоило сойти с подножки поезда за МКАДом, как Антось заметил: «Будто в провинциальной Беларуси оказались: те же совковые дома, те же вывески, и люди бедно одеты, с рыночной картоночки». Земляк не ошибся: по пути к ресторану наткнулись на чернильный фасад заброшенного кинотеатра «Минск». Где-то на подкорке заскребло шепелявое чувство вины: захотелось бросить все и автостопом умчаться на родину — организовать революцию или хотя бы государственный переворот. Жаль только, что в Беларуси меня ждут только сотрудники КГБ. Едва не расплакался, благо, на выручку пришел Артур Викторович и протянул полную флягу: я пригубил и взбодрился.

Много лет назад, когда доллар стоил 30 рублей, а Борода — трех собутыльников, он беззаветно и вдребезги влюбился в, допустим, Надежду — девушку на много лет младше — и размяк. Надежда застилала простыни ароматами мяты и маргариток, взбивая подушки гранеными пирамидами. По четным дням, когда солнце светилось в зените, она вставала с кровати с левой ноги, а по нечетным, когда сны тянули к надиру, вовсе не вылезала из постели. Когда поутру просыпались дворники и аппетит, она выпекала бисквиты, сервируя поднос гранатовым соком и рюмкой лафита.

Вместо лафита у нашей компании — коньяк. Антось Уладзiмiравiч отнекивается, а вот Дмитрий Александрович — новый член «Клуба» глоток опрокинул. Весной 2019 года о существовании «Клуба 28» прознали иностранные газеты: нам телеграфировали из Guardian и «Монреальского дроворуба», The New Yorker и «Ударника Чьяпаса». Le Figaro и Bild напрашивались на прием и слезно умоляли принять своих фотокорреспондентов в качестве сопровождающих. Мы отказали всем и выбрали Дмитрия — давнего друга и однокашника Артура по иешиве. Фотографа Дмитрия не бросали 28-летние женщины, напротив: наш новый товарищ — достойный семьянин, отец двоих детей и супруг замечательной скромной женщины. Его привели в «Клуб» научные изыскания и профессиональный интерес: будучи фотографом, он получает удовольствие оказываться в неожиданных локациях с колоритными персонажами, а мы типажи запоминающиеся. Ухмыляясь, он любил приговаривать, что все воспоминания умещаются в один объектив.

Память о нас Дмитрий запечатлел дотошно, как и Борода, все еще натирающий до блеска осколки прошлого: Артур души не чаял в особе с прямой осанкой и сердитыми ресницами, обрамляющими холодные, как воды ледовитого моря, глаза. Всякий раз, как Надежда брала Артура за руку, его глаза становились теплыми, как язык лабрадора. Артур крепил отношения крепленым вином и скромными завтраками, пряным пловом и приятными презентами, пешими прогулками и продолжительными путешествиями. Однажды влюбленные отправились во Вьетнам. Борода одолжил на прокат мопед: пусть водительских прав у парня нет, он договорился. Парочка оседлала малосильное средство передвижения и двинулась навстречу солнцу, волнам и песчаному пляжу. Вдруг в зеркале заднего вида Артур разглядел грудь девушки, а дорогу — не увидел. Борода притормозил, поправил зеркало и поинтересовался: «Я за рулем. Это что еще за дичь?» А девочка похлопала ресницами, улыбнулась и ответила: «Мне тушь надо поправить, вот я зеркальце и повернула».

В ту же минуту Артуру стоило сбежать: сдать мопед, поймать такси, поменять билет на ближайший рейс, удалить контакты особы из смартфона и забыть ее имя, ведь женщина, думающая в первую очередь о собственной внешности, а уже после — выражении лица спутника, рано или поздно обречена на награждение Дарвиновской премией: селфи на железнодорожных путях, селфи в кабриолете, проезжающем под мостом, или селфи в ванной с феном оборвут короткую, в отличие от ленты «инстаграма», жизнь, но Борода — мужчина терпеливый и памяркоуйный, прощающий все (или почти все), особенно в подпитии.

— Алкоголь и сигареты умеют ждать, вот и меня дождались, — метафизически-отрешенно заметил Артур и снова приложился к поллитровой жестянке коньяка. Я поперхнулся: то ли словами, то ли напитком:

— Это что значит?

— Настанет день, когда ты, даже будучи ЗОЖником или язвенником, закуришь или выпьешь, — терпеливо разъяснил Дима, припав глазом к фотоаппарату и отщелкивая кадры. Его глаза всегда казались слишком умными: он знал, что у Веласкеса можно отыскать 40 оттенков черного, способен был разглядеть каждый пиксель в кадре формата HD и наблюдал так, будто он на два шага видит твои дальнейшие действия и слова. — Я, когда помладше был, тоже выпивал: заходил в бар, заказывал холодный бокал и думал: «Ай, хорошо-ооо!» А теперь пиво не пью — женские гормоны. Но сегодня вечером, так и быть, накачу. Не люблю запретов, не люблю, когда от чего-то отказываешься. Всякий раз, как начинаешь что-то отрицать, закрываются двери, нам еще не известные.

Двери прекрасного будущего, нарисованного воображением Артура, захлопнулись стремительно и с грохотом. Сомнения друга в верности Надежды множились, и если частый смех девушки, не имеющий никакого повода, он списывал на молодость и игривый нрав, то запах свидетельствовал о совсем не радостных событиях: Артур читал запахи так же хорошо, как Шостакович — ноты, а Борхес слова. По запаху постели Борода и прочитал, что девушка изменила.

Накануне поездки в Смоленск Артур оставил на столике в спальне диктофон в режиме VOR — Voice Operated Recording, когда устройство включает запись сразу, заслышав голос. VOR — говорящее название, нарочно не придумаешь.

— Как пришла в голову такая мысль? — Артур откинулся на спинку скамейки. Другие пассажиры электрички: красавица с белыми глазами, быстро состарившаяся женщина в малиновом берете и без передних зубов, сухой старик с шумным внуком и скрипучей тележкой на колесиках, парень в модной футболке, сразу видно — импортная, из ГДР, поглядывали на нас с осуждением, а может быть — и страхом. Борода, не замечая сторонних ушей, продолжил: — Почему я подбросил тот диктофон? Может, потому что я говно? Но я твердо решил: если не сработает — буду считать себя говном, а если сработает…

Ей-богу, уж лучше бы Артур оказался говном. Он вернулся в Москву в хорошем расположении духа. Легкий завтрак и горький кофе, водевильные комедии и массивные стулья в ресторанах, нежные признания и пудовые чемоданы, пустяковые каламбуры и серьезные спектакли на время замылили взгляд, и Артур похоронил сомнения и диктофон где-то между стопкой дисков и монографией по архитектуре Москвы.

Парочка наслаждалась жизнью: вместе слетали в Батуми, а вернувшись снова поссорились. И тогда Артур вспомнил о диктофоне. Борода прослушал запись в рабочем кабинете. Коллеги, сидевшие за соседними столами, стали свидетелями преображения, наблюдая, как Борода сломался в пояснице и растекся по полу. «Вранье, измена, скандал, ревность, телефон в стену, удар в челюсть. Разбито зеркало, кровь на пол.

Эта баба заставит тебя бухать», — как сказала бы группа «Щенки».

Артур отпросился с работы и приехал домой пораньше. Вернулась и Надежда, застыла на входе и спросила: «Что случилось?» Артур пыхтел, Артур ежился, Артур крепился, а после выпалил в лоб: «Скажи: ты мне изменяешь?» — «Ты сумасшедший! Как тебе такое в голову пришло?! Ты идиот!» — «Вот как ты можешь смотреть мне в глаза и лгать?» — «Ты ебнулся? Я никогда тебе не изменяла!» — «Ты спишь с Владимиром». — «Никогда такого не было! Ты дебил! Ты сумасшедший!» Артур включил диктофон. Девушка ударилась в слезы, упала на пол, просила прощения. Артур сопротивлялся: «Собирай вещи и проваливай». А девушка ошерстилась и укусила в ответ: «Я тебя ментам сдам, хуемразь, никуда не съеду! Нельзя записывать человека без спроса! Буду жить, пока новую квартиру не найду». — «Ты выбрала направление, — ответил Борода. — Вот и пиздуй».

В ресторане «Балкан» члены «Клуба 28» отобедали наваристой чорбой с жирной рыбой, брызжущей соком плескавицей и щедро проперчеными шницелями под сладким черносливовым соусом, тарелкой фирменного ассорти: от ражничей до чевапчичей, и заполировали сетом самой вкусной домашней ракии, что мне доводилось пробовать, настоянной на айве, абрикосах, груше и сливах. Услышав историю Артура, я едва не проблевался на сидевшего слева Антося. Тут же родилась идея завести «твитер» под названием «Мой парень — хуемразь» и вести его в восемь рук.

Первым из дома сбежал Артур: Надежда собирала вещи. Борода хорошо запомнил тот вечер. На дворе стояла старуха и держала в руках тряпичную авоську. Она остановила Артура и спросила: «Который час?»

— Посмотрите, — ответил Борода.

Старуха поглядела на часы и увидела, что на часах нет стрелок.

— Тут нет стрелок, — отвечает.

Артур сплюнул, включил умные часы и посмотрел на электронный циферблат.

— Сейчас без четверти девять.

— Ах так. Благодарю.

Борода долго пережевывал сцену со старухой. Он уже и не вспомнит, когда последний раз случайный прохожий спрашивал, который час: у всех смартфоны, планшеты, часы. А тут вон оно как.

Спустя час Артур топил мысли в стакане яблочного сока. Яблочного сока с Jameson, ведь как праславянские лекари лечили любые болезни парным молоком, так разбитое сердце лечат алкоголем. Два дня он пил без просыху и на работе не появлялся. Затем оклемался. Но шесть лет пошли Надежде под хвост. Переведя дыхание, Артур собрался с силами, утонул в работе, а после отправился в межконтинентальное плавание под крылом лайнера. В далеком азиатском краю Борода познакомился с российским олигархом, практикующим углубленные психотехники и методы манипулирования мозговой активностью по пелевинским заветам. Просушенные семена прочистили сознание и вернули мужчину к жизни, а вместе со страстью вернулась эрекция, с эрекцией — эпизоды сетевого флирта.

Членов «Клуба 28» вернул к жизни свежий майский воздух: электричка пришвартовалась к перрону Белорусского вокзала. Мы вывались из вагона, выкурили по сигарете, попрощались с Дмитрием Александровичем и отправились распивать водку на квартиру к Антосю Ўладзiмiравiчу.

Артур Викторович вернулся в Москву из азиатского турне в начале января. Мокрый снег наступал слепой стеной. Выжатый и уставший, с чугунным чемоданом, он с трудом добрался до бургерной на «Тульской». Мариамна, давняя знакомая Артура, ждала на улице: заулыбалась, завидев Бороду, обняла нежно, трепетно. Полдня ласточки фланировали по району, ворковали, а Артур не мог оторваться от нее глаз: на ресницы снег высыпал. Зашли в кафе — иней медленно подтаял. Артур высек эту сцену в памяти и часто прокручивал в медиаплеере воспоминаний. После бара направились к дому девушки в районе метро «Смоленская». Он семенил за подругой, как выдрессированная собака за хозяйкой.

У подъезда Артур напоследок вручил подарок: бутылку джина, как Мариамна заказывала. Девушка вдруг нахмурилась: то ли джин не тот, то ли бутылка маленькая, но сухо поблагодарила и растаяла в двери. Борода плелся к метро нарочно медленно. Едва осилил полста метров, когда Мариамна перезвонила и спросила: «Слушай, а ты джина не хочешь?» — «А почему бы и нет!» — «Тогда сбегай за лаймом и швепсом».

Они не вылезали из постели три дня. Утром 5-го числа Мариамна проснулась с недомоганием: простыла. Артур метнулся в аптеку за парацетамолом, затем кулинарил у плиты, заваривал горячий чай с медом, растирал захворавшую пассию спиртом и грел горчичниками. Вскоре девушка поправилась, и Артур подхватил эстафету простуды. Лечебные процедуры повторились, но в обратном порядке и другими руками. Фоном наигрывала прилипчивая мелодия с нехитрым текстом: «Города и страны уходят под воду, звезды на небе гаснут — это все мимо нас: нам все предельно ясно. Мы будем вместе точно, вместе с тобой постареем, одновременно кончим — может, я чуть быстрее», и вот уже Артур загадывал, где они отпразднуют свадьбу, куда отправятся в медовый месяц, как назовут ребенка, что подарят дочери на школьный выпускной и кому завещают квартиру, но тихое, карманное счастье дышало недолго. Первый звоночек прогромыхал, когда Артур приготовил завтрак в постель: чашка обжигающего кофе, омлет, салат с зеленью. Мариамна холодно оглядела поднос и сказала:

— В следующий раз вначале спроси, нравится мне зелень или нет! Я ненавижу укроп! Особенно укроп!

Артур кивнул, умом понимая, что в целом она права, и прежде чем готовить завтрак, действительно стоило уточнить вкусовые предпочтения, наличие аллергии на продукты или непереносимость лактозы, ограничения, налагаемые религиозными нормами, однако сердце доводам разума никогда не внемлет, и где-то на подкорке, в самой мантии гипоталамуса, взошло прогорклое зерно возмущения, которое в переводе с матерного на общеупотребительный русский язык прозвучит так: «Милая, а может, стоит поблагодарить человека за усилия, а не претензиями разбрасываться?» Но вы уже знаете, что Артур — человек терпеливый, компромиссный, с которым легко и жить, и водку глушить: он смолчал. К сожалению, смолчал, но каждый правоверный иудей знает: стоит уступить злу однажды, и оно начнет шириться и множиться, пока не поглотит все, однако Борода — не иудей. Укор укропа пустил побеги и разросся, пусть вначале придирки звучали невзрачно, терпимо:

— Не пользуйся зубочисткой, пока мы за столом.

— Хорошо, малыш, на это я готов.

— Прекрати материться! Уши вянут!

— Договорились, дорогая, и с этим смирюсь.

— Никогда больше не надевай рубашку дровосека!

— Как скажешь, крошка, все для тебя.

Артур недолго встречался с Мариамной и еще не знал, что она работает специалистом по подбору сотрудников, и навык оценивать человека вне зависимости от ситуации, времени и места, который в рабочее время является безусловным плюсом, а в остальные часы — пожалуй, недостатком и препятствием на пути к счастью, стал результатом профессиональной деформации девушки. Борода постарался загладить вину, границы и глубина которой не поддавались описанию, и пригласил особу в синематограф:

— Мариамна, вы не могли бы снизойти до моей особы и составить компанию в кино?

— Не надо мне говорить: «Снизойди». Сможешь нормально общаться — пиши-звони, буду рада. Но сейчас ты не готов. Пока!

Борода загрустил:

— Не нужно искать свои мысли там, где их нет. Я всегда готов к общению, но не понимаю: а что значит — нормальное общение?

— Это ясно, как свет у психиатра.

— Очень любопытно узнать подробнее. Можешь разъяснить несведущему?

— Вот опять. Надоел! Даже в кино не можешь позвать по-человечески. Хватит подъебывать!

— А тебя уже и подъебать нельзя?!

Борода догадывался, что женщин нельзя подъебывать (ну, разве что спустя 1096 дней с начала отношений). Девушки категорически не понимают саркастичных ужимок. Однако придирки не существуют сами по себе: как буревестники, пугающие своими криками гагар, и ртуть, пикирующая в шахту барометра, предвещают скорый разрушительный шторм, который нагрянет всегда некстати и никогда не вовремя, так и упреки сигнализируют о неминуемой, но всегда необходимой ссоре, ведь ничто так не убивает отношения, как рутина, вот почему скандалы включены природой в эволюционный механизм целенаправленно.

Артур уже и не вспомнит, что именно случилось — да и не важно, ведь у ссоры может быть тысяча поводов, но причина всегда одна и та же: «Ты не совершенен!». Зато Борода отлично запомнил, чем завершился скандал — угрозой: «Еще раз так сделаешь — я соберу вещи и уйду!» Лицо Артура побелело и съежилось, как кожура картошки в пепелище, но он сдержался, сдержался и не сказал: «Эй, милочка, ты меня сейчас шантажируешь?» Хотя к чему слова, когда лицо красноречивей любой тирады? Мариамна посмотрела на кавалера — и пошла на попятную: «Ой, прости, у меня стресс, я не хотела тебя обидеть, я была неправа».

Передышка длилась недолго: через неделю особа двинулась в атаку — и перешла все границы:

— Артур, я долго сдерживала себя, я долго мирилась. Я долго пыталась себя пересилить, но это невозможно, и я должна признаться, должна сказать, просто обязана, иначе не будет мне прощения, и ты, ты никогда меня не простишь, если я скрою это от тебя, если утаю, но это невыносимо, невыносимо! Ты косолапишь.

Борода подготовился ко многому в жизни: он знал, как отыскать север в тайге или проложить путь по звездам Большой Медведицы, как поздороваться по-китайски или проститься на арабском, как сделать искусственное дыхание или перевязку кровоточащей раны, как монтировать видео или миксовать звук на оборудовании производства компании Sony, как выступать на незнакомой сцене с презентацией перед аудиторией в 1000+ человек или дать интервью телеканалу в прямом эфире на английском языке, как открыть бутылку вина ботинком или разжечь костер под дождем. Но к претензии в косолапости даже Борода оказался не готов, тем более, что в первую встречу девушка дожидалась Артура в пальто, безрукавке и без макияжа, как и завещано заповедями бодипозитивизма. Глядя на таких женщин, смело можно создавать феминистскую партию Россию под лозунгом: «Не подвели брови — не подведем и Россию!» Да, сам Артур явился на свидание с прической взрослого — двухдневной щетиной, но он сошел с трапа самолета! А Мариамна? Почему она не подготовилась к свиданию?

У каждого человека есть недостатки, никто не совершенен, и в недостатках и проявляется настоящая любовь, вельветовая нежность. Именно недостатки, а не достоинства, становятся особенно милыми и запоминающимися деталями — теми моментами, которые и привязывают человека к человеку крепче обязательств или обещаний.

Подсечка Мариамны свалила Артура с ног: он рухнул в кресло и молчал. Молчание затягивалось, и особа закосолапила назад: «Извини, я не хотела тебя обидеть. Не надумывай лишнего».

Я не поверил услышанному и перевел нетрезвые глаза на Артура: «Косолапит! — я негодовал. — Косолапит?! — я рычал. — Косолапит?!!! я топнул ногой. — Какие рассеянные, невнимательные пошли женщины! Артур не косолапит: это одиночество так сильно навалилось на плечи, что Борода начал кривить на левую ногу». Пассажиры метро отсели от нашей компании подальше.

Но и в тот день Артур простил Мариамну. Спустя неделю они отправились в Израиль. О появлении российских туристов в Иерусалиме жители Еврейского квартала могли догадаться по крикам, разносившимся в районе Стены Плача: тут у влюбленных случился секс. Артур не подозревал, что акт соития окажется прощальным, и продолжал проектировать воздушные замки, пусть и без прежнего размаха.

Финальный аккорд отношений прозвучал на концерте группы «Аукцион» 23 февраля еще не поседевшего года. Парочка стояла у сцены, Артур обнимал девушку сзади. Она прошипела в ответ: «Не надо ко мне липнуть». Артур взорвался, ляпнул лишнего и бросился к бару.

И если возможная ссора послужила бы ожидаемым и предпочтительным окончанием вечера, то жизнь угостила куда более ядовитой пилюлей: Мариамна нисколько не обиделась на Артура — она попросту не расслышала, что он сказал, и не заметила, как Борода потерялся. Спустя час девушка наткнулась на кавалера у барной стойки, подхватила под руку и потащила в «Макдональдс». Парочка уселась за дальний столик, где почище и потише, и принялись обсуждать Тору, Алаху и другие раввинские труды, как вдруг Мариамна перебила кавалера и выпалила:

— Мы должны расстаться. Ты, конечно, замечательный человек, но мы не можем быть вместе.

Артур запнулся и посмотрел тоскливо, как пес, которого хозяйка привязала у входа в магазин — и не вернулась. Он перевел дыхание и выпалил, глядя мне строго в глаза: «Вот ты слышал выражение: “Земля уходит из-под ног”? Так вот, это ни разу не метафора: именно землетрясение я почувствовал. Земля из-под ног посыпалась и провалилась куда-то, и я провалился следом. А она сверху добила:

“Я тебя не люблю”. Да что ты знаешь о любви? Любовь — это никогда не начало, это всегда финальный пункт назначения!»

Я представил картину унижения и расслышал, как в тот вечер кости Артура — все 204, что белеют в теле среднестатистического представителя народонаселения восточноевропейского региона, как деревяшки дженга, рассыпались.

Лицо товарища поплыло и огрубело. У любого мужчины, утратившего смысл, заставляющий просыпаться по утрам, гаснут глаза, а следом начинаются инсульты, инфаркты и онкология. Этим опавшим лицом Борода мог бы проиллюстрировать раздел «Синдром потери смысла жизни» учебника психиатрии.

Дослушав историю Артура, мы обессилено застыли на пешеходном переходе. Встречные машины заклаксонили, прогоняя с «зебры», а мне хотелось бросить бутылку в лобовое стекло нетерпеливой иномарки: тут человек сердце препарировал — распилил грудь и выставил на обозрение, а вы зло сигналите и торопитесь к своим мещанским заботам! Жаль, что бутылку из-под пива я выбросил в урну на выходе из метро.

Наш товарищ рано потерял отца, а всем криминологам известно, что дети, выросшие в неполных семьях, с высокой долей вероятности в будущем сами разведутся. Я с таким предложением не согласен категорически: удивительный парадокс последнего советского поколения заключается в том, что, глядя на неженатых ровесников, выросших сплошь и рядом в неполных семьях, я четко фиксирую, что они-то и жаждут обрести, построить и выходить семью — одну и навсегда. И наоборот: мои знакомые из полных семей, женившиеся или вышедшие замуж, уже успели поразводиться. Артур четко сформулировал причину эталонной верности первых: «Мы знаем, как не надо». А вот полноценные «семейники» как не надо — не знают.

— Разочарован, что вы расстались?

— Не могу сказать, что разочарован. Мне жаль, очень жаль. Я знаю, что мы никогда не будем вместе. Но я хочу с ней помириться, просто помириться.

— Ну так позвони! В чем проблема?

— «Позвони! Позвони!» Такие вопросы по телефону не решаются. Я неделю назад снова на концерт «Аукциона» ходил, но она на выступление любимого Федорова не явилась!

— Так, подожди, ты ради нее на концерт поплелся?

— Ну, не совсем, не так чтобы вот прям ради нее…, — Артур оступился на левую ногу. — «Аукцион» я тоже котирую!

— Как же, как же. Это все похороны прошлого, — безапелляционно отрезал Антось. — Как букет, отправленный по случаю дня рождения, или сетевые стенания: песенки, цитатки, фоточки, что ты в «инстаграме» выкладываешь. Свое прошлое ты очень долго хоронишь. Я вот, пока по Пакистану колесил, оказался в ущелье, рядом со скалой, нависшей над долиной. Уселся на самый краешек, над равниной, и два часа сидел и думал. Там воспоминания и оставил, в том ущелье. И не жалею. Ни о чем не жалею.

Члены «Клуба 28» добрались к финальному пункту назначения хате Антося Уладзiмiравiча. Затянулись с Артуром по последней. Борода, выбрасывая окурок, вместе с папиросным дымом выдохнул:

Наулицах я не смотрю в глаза людям.

Ты говорила, что ты обо всем забыла.

И я тоже точно знаю, что больше не будет,

Как было

И значит, должна закончиться эта бессонница.

И значит, должно прийти ощущение покоя.

Правда, уже порауспокоиться

Обоим.

Через сотни лет, литров и стран,

Через кабак, бордель, монастырь

Я буду искать, буду искать

И найду такую, как ты.

Такую, как ты, такую, как ты, такую, как ты.

Он подмигнул и добавил:

— Сегодня суббота. Наебашимся…

Борода пытался спрятаться за ширмой разухабистой радости, но глаза его смотрели печально, почти виновато — как у лабрадора, порвавшего обои в прихожей и оставившего шерсть на диване, куда нельзя забираться. Его «щенячье» четверостишие хотелось парировать другими словами петербургской группы: «Веселье! Музыка! Танцы! Карнавал! Праздник! Салют! Это все просто сублимация — я все еще тебя люблю», но я промолчал.

После расставания Артур заливал мешки под глазами тяжелым алкоголем, но мешковина не держит жидкости, и спиртное выливалось из глаз вместе со слезами, стоило ему оказаться наедине. И вдруг я понял, какого стартапа не хватает мужчинам. Однажды один коллега поделился волнующей историей: с год назад он расстался с девушкой. Вскоре она перезвонила: «Тут котеночка нужно пристроить.

Глаза у него серые, к лоточку приучен. Не оставлять же одного!» Коллега парировал: «У меня тоже глаза серые, тоже к лоточку приучен». Девушка трубку бросила, а назавтра снова позвонила: предложила дружить. История с «котеночком» натолкнула на мысль: если есть сайты/группы в сетях /сервисы по обмену/пристройке/нахождению хозяев для животных, нужно создать сервис для брошенных парней (конечно, с анкетами, отзывами и рейтингом). Женщина женщину с полуслова понимает, им проще договориться.

«Мужчина, 40 лет. Он скуп на слова, как Де Ниро, с ним спорит только глупец, но женщин слушает. Самовывоз из Кемерово»

«Банковский служащий, за 50. Состав стандартный для такого возраста: 105 кг сала при росте 162 см. Плешив, потеет сверх меры, в постели дряблый. Из плюсов: много зарабатывает. Все, пожалуй.

Отдам с дисконтом, возможен обмен».

«Избавлюсь от парня. Утопила бы, да жаль. Чувство юмора на троечку, в постели — на четыре. Умеет точить ножи. Откликается на имя Иван, Ваня, Вано, Ванютка, Васечка. К лотку приучен».

«Унисекс. Выписала из Петербурга. Цвет белый, волосы — русые. Свойства — на фото. Заинтересованным пришлю фотографии полной комплектации и в высоком разрешении».

«Скромный парень, морячок в клешах индиго. Умеет травить байки про Игарку, Рио-де-Жанейро и Нагасаки. Отдам матроса вместе с матрасом».

«Профессор словесности, доктор наук. 45. Мягкий, удобный, стильный. Недостатков: не выявлено, но вышел из моды».

«Хит продаж! Мускулистый 30-летний атлет со всеми вытекающими: глуп, груб и нетерпелив. Любит тусовки и выпивку. В постели хорош, но слаб на передок и регулярно изменяет».

«Восемнадцатилетний дрищ, зато искренний. В потрепанном состоянии. Пыталась откормить — не вышло. Интим не предлагать: разочаруетесь. Цена: 10 тыс. рублей, можно в рассрочку. Мне бы только расходы возместить».

«Парень 25 лет. Любит жизнь, праздники, громкий смех, пыль дорог и ветра свист. Надоел запах машинного масла, жженой резины и дешевого бензина. Цена: договорная».

«Состав: 100 % смолянин. В рабочем состоянии, пусть немного потрепан жизнью, выдублен алкоголем и надушен сигаретами. Работает по красному дереву, электропроводке и телу (окончил курсы массажа, подтверждено сертификатом). Из минусов: слишком мягкосердечный и КОСОЛАПИТ».

Конечно, шутки шутками, но будем откровенны: с определенного момента, когда букетно-розовый период без обязательств и взаимных требований позади, женщина начинает оценивать мужчину функционально (как и мужчины — женщин, конечно). В этот момент и проверяется крепость их союза, когда, несмотря на все недостатки, они продолжают любить и принимать друг друга без шелухи завышенных требований и безосновательных ожиданий. Чтобы понять философию экзистенциализма, не нужно заучивать наизусть Камю и зачитывать Сартра до дыр — семейная жизнь и есть квинтэссенция экзистенциализма: понимая бессмысленность совместного существования, обреченного на расставание или (при благоприятном исходе) синхронную смерть — люди осознанно остаются вместе. И, как сказал бы Сарамаго, это и есть «ограниченное во времени бессмертие».

— Наебашимся в субботу? Нет, — отрезал Антось. — Мы свободные люди: наебениться можем хоть в понедельник, хоть в среду с утра! И не спорьте!

Теплые ламповые апартаменты Антося Ўладзiмiравiча приветствовали аналоговым проигрывателем, акустической гитарой и белым «Еврейским стандартом». В нотках водки я расслышал ораторию вселенской гармонии, она срезонировала с моими размышлениями, и триада, наконец, сложилась: последнее танго — в Париже; последняя любовь — в Константинополе; последний секс — в Иерусалиме. Правда, Артур настаивает, что это был крайний секс. Я молчу, когда слышу слово «крайний»: морякам и космонавтам простительно использовать его в силу суеверий, но почему-то я не вижу под окнами Артура припаркованного «Бурана». Антось Уладзiмiравiч, напротив, категоричен: он ненавидит слово «крайний»:

— Ни с того, ни с сего появилось. Все такие неженки, что боятся сказать последний. И что получается? «Крайний день Помпеи»? «Крайний из могикан»? «Крайний дюйм»? Тьфу!

Но так и быть: мы простим Артуру генетическую мягкосердечность и приобретенную суеверность и допустим, что в Иерусалиме состоялся крайний секс. Хотя кого мы обманываем?