В порывах ветра. Невыдуманная история

Мира Байзакова, 2023

Невыдуманная история длиною в жизнь. Все началось в глубинке России в 1960-е годы. Казалось бы, судьба Валерии, выросшей в провинциальном городке, предопределена. С виду ее семья была совершенно обычной, но за стенами дома таилось страшное зло. Холодная бездушная мать и жестокий отец искалечили ее психику. С детства она жаждала вырваться из этого кошмара, была амбициозной и мечтательной. Но что уготовано детям, которые с детства видят только насилие и бесчеловечность? Всю жизнь Валерия убегает от своих страхов в попытке обрести любовь и покой, но иногда смерть кажется единственным избавлением от невыносимых страданий. Это поучительная история, которая показывает, что действительно важно, что по-настоящему ценно, ведь весь ее путь усеян тяжелейшими потерями. Сможет ли Валерия выжить и не сломаться? Будет ли хоть один человек счастлив, заплатив столь высокую цену?Все персонажи произведения являются вымышленными, любое совпадение с реальными людьми – случайно.

Глава 1

Где-то на краю Вселенной, вдали от остального мира, где зимой не греет солнце и почти всегда царит суровый холод, берет начало история моей жизни. Мой город был невелик, далек и пуст. Там тишина проникает в тебя так глубоко, что время на фоне мира замедляет свой темп. В этой пропасти, раскинутой на равнине забвения, принимала меня в объятия матушка Россия. Как предвестник моего появления на свет, весенняя гроза показала себя во всей красе. Я родилась в обычной семье, в начале шестидесятых годов. Что было в первые лет шесть моей жизни я и не вспомню, но после, каждый мой день отпечатался в памяти навсегда.

Первый класс! Коса до колен цвета колоса, тяжелый портфель за спиной и мама, глядящая на меня с гордостью в красивых темных глазах под густыми бровями. Вера в свои силы только набирала обороты, чаша мечтаний была наполнена до краев. В открытом взгляде светились пытливый ум и бесстрашие, а ноги мчали навстречу новым знаниям и впечатлениям, преодолевая любые преграды. Мне понравился первый день в школе. С того момента я поняла, что учеба для меня так же проста, как для кого-то игра в куклы.

Жили мы на первом этаже старенького двухэтажного дома, нуждающегося в ремонте, в небольшой двухкомнатной квартирке. Напротив него у нас была своя стайка, где мама держала свиней и коров. Каждое утро у нее начиналось с кормления скотины, затем она отправляла меня в школу, а по возвращении домой мы с младшей сестрой помогали ей по хозяйству. Стайка всегда была чистой, а животные сытыми. Дома тоже действовали строгие законы, которые установила требовательная мама. Она была сильной властной женщиной, исключающей любое неподчинение. Каждый день нужна была влажная уборка дома, и мы не имели права забыть об этом. Моя сестра Лида не любила убираться, и поэтому всю работу я выполняла за двоих. Но мне это было не в тягость, я любила постоянно себя чем-то занимать.

Мама еще с самого детства готовила нас к тому, что жизнь устроена непросто. Я внимательно прислушивалась к каждому слову, дивясь ее уму и житейской мудрости. Моя семья была простой, и каждый из нас выполнял ту роль, которая ему была отведена изначально. Все мы отличались друг от друга, как по характеру, так и внешне. Я часто сравнивала себя с родными, выискивая общие черты.

Мама была красивой и статной женщиной. Внешностью и характером Лида походила на нее. Такая же сильная и напористая, всегда готовая настоять на своем. Пронзительный взгляд на открытом лице, в обрамлении темных волос, подчеркивал сходство с мамой. Отец же был стройным мужчиной невысокого роста, которого даже можно было назвать красивым. Всегда молчаливый и глубоко погруженный в свои мысли. Худощавым телосложением я пошла в отца. Черты моего лица еще полностью не сформировались, но глаза цвета хамелеон выделяли меня из всей семьи своей редкой особенностью менять оттенок от светлого к темному, в зависимости от настроения. Уже тогда, глядя на себя в зеркало, я понимала, что стану красивой девушкой. Детские глаза не видят изъяна, да и с самооценкой у меня было все в порядке.

В школе я обгоняла всех по программе, так как все то, что они проходили сейчас, изучила сама еще до того, как пришла в первый класс. Моя учительница видела, как сильно меня увлекает учеба, и как много я пытаюсь впитать в себя новых знаний. В один из школьных дней, неожиданно для себя, я обнаружила подарок на своей парте. В недоумении огляделась по сторонам: «Только ли у меня лежит такой свёрток? Да, только у меня!»

— Власова Валерия, подойди ко мне вместе с тем, что лежит у тебя на парте, — услышала я тихий голос Нилы Васильевны.

Я без промедления поднесла ей сверток, подумав, что, наверняка, кто-то просто оставил его случайно.

— Это тебе, Валерия, небольшой подарок от меня.

Она улыбнулась и сделала жест, подразумевая, чтобы я открыла его. Ее глаза светились теплом.

Я развернула яркую обертку. Там была книга. Да, моя первая книга! Именно тогда родилась моя первая и самая настоящая любовь, — любовь к книгам. Это был сборник сказок, такой красочный и такой большой, что моей радости не было предела. От переизбытка чувств я хотела было обнять Нилу Васильевну, но сдержалась.

— Большое вам спасибо, Нила Васильевна! — с чувством произнесла я.

С того дня все мое вечернее время заполняли всевозможные книги: рассказы, сказки, поэмы, а после романы и детективы. Я набиралась знаний, пролистывая книгу за книгой. Читала дома и в то же время старалась как можно больше времени уделять учебе. Каждый урок, каждое домашнее задание откладывались в памяти.

В детстве дружба с девочками у меня как-то не складывалась. Мне всегда было скучно с ними, а скуку я на дух не переносила. Моими друзьями были мальчишки–сорванцы, которые давали мне почувствовать себя живой. Я очень много времени проводила во всевозможных уличных играх, носилась до изнеможения. Постоянное движение заставляло мое сердце биться так быстро, что порой, казалось, вот-вот и оно выпрыгнет из груди. Ощущение ветра на лице дарило мне чувство свободы и придавало сил, а по вечерам приходило время для книг. Чтение было моей страстью. Мысленно я уносилась в дальние страны и проживала невероятные приключения, погрузившись в мир грез. Именно из книг я узнала, насколько огромен и разнообразен мир. Но наяву далеко не все было так прекрасно. Мне хотелось вырваться из своего захолустного городка, наполнить жизнь красками, проживая каждый день ярко и насыщенно. Мне здесь было не место. Раздражала невоспитанность и недалекость окружающих, их примитивное и бесцельное существование, казалось, в тягость им самим.

В нашем краю был свой местный говор, и меня коробило от этой провинциальной манеры вести речь. Мои родители никогда не выбирали выражений, частенько прибегая к ненормативной лексике. Как и многие, они как будто обрубали слова, резко выплевывая их в лицо собеседнику. Звучало это грубо и сухо. Те немногие, что умели красиво и правильно изъясняться, одаренные богатой речью, стали для меня примером для подражания. Я была внимательным смышлёным ребенком и задыхалась в этом забытом Богом месте. В книгах много того, что с детства учит уму–разуму. Лучшей мотивацией для саморазвития был страх погрязнуть в серой массе. Ведь красивые истории уже тогда влекли меня, а моя детская и чистая душа жаждала чудес.

Еще в детстве я поняла, что мой отец не всегда бывает молчалив. Порой, за бутылкой, рождалось его новое Я, которое страшно пугало меня, отталкивало и настораживало. Я каждый раз боялась наступления выходных, ведь именно в эти дни, кошмар становился явью. Слезы, пустота, одиночество… все это было привычным для меня в те годы. Его поведение порождало во мне боль разочарования, сея страх и ужас в детской душе. Еще не зная жизни, я уже стояла на краю пропасти, на дне которой было битое стекло. Как было понять маленькому ребенку зачем и почему его мир наполнен этими событиями. Мой отец, возможно, не был плохим человеком, но он точно становился озлобленным монстром в моменты пьяного угара. Я помню, как моя мама пыталась бороться в тщетных попытках утихомирить разбушевавшегося отца, но всегда лишь напарывалась на его кулаки. Помню бесконечные скандалы, звуки ударов, крики боли, а затем резко наступающую пугающую тишину. Это означало, что мама больше не может сопротивляться… Каждый день, который заканчивался на ступеньках в подъезде, где мы с сестрой пережидали очередную бурю, в холод или зной, у меня все мышцы сводило от страха за маму.

День, когда это произошло впервые, навсегда отпечатался в моей памяти. Вечер субботы. Отец пришёл с работы. Поужинав, он сел в свое любимое кресло и начал понемногу пить ядовитый напиток под названием «водка». Для меня это не было чем-то новым, и я думала, что он, как обычно, выпьет и ляжет спать. Но не в этот раз.

— Сергей! — вдруг громко крикнула мама.

Ее тон выдавал степень крайнего недовольства.

— Чего тебе? — отозвался отец совершенно отстранено.

Голос был похож на удар топора о бревно. Глухо и сухо.

— Опять нажрался, гад ползучий! Сколько можно-то?! Пьянь! — кричала она, совершенно выходя из себя.

— Отстань, старая! Захотел и напился, тебе-то что? — ворчал он заплетающимся языком.

— Не зли меня! Я тебе не пустое место! — продолжала она, уткнув руки в бока.

— Да пошла ты! Что ты мне житья не даешь, а?!

Это было последнее, что он сказал, перед тем как ударить ее.

— Я…Что ты творишь?! Отвали от меня! — завопила она.

Удар, снова удар. Я схватила сестру, и мы спрятались под стол. Закрыв ей глаза руками, я попросила ее заткнуть уши, чтобы не слышать всего происходящего вокруг. Мне было лет семь тогда, и я не понимала, что происходит. Страх и инстинкт самосохранения подсказывали мне оставаться на месте, но душа рвалась к маме. Следующий удар был таким мощным, что мама пролетела через всю комнату. Взъяренный отец швырял ее из стороны в сторону, словно она не весила и грамма. Ее крики будоражили его кровь, меня же пугали до ужаса. Все мое нутро кричало от страха, и я зажмурила глаза. Я не видела происходящего, но будто чувствовала всю боль и беспомощность своей матери. Внезапно все закончилось. Отец просто спокойно сел в свое кресло и продолжил сидеть так, будто вечер шел, как обычно, своим чередом. Мама же, кое-как поднявшись с пола, вышла в коридор и прошла на кухню.

— Вылезли быстро! — крикнула она нам.

Тон был резким и отрывистым.

Мы затаились, как мыши. Нам не хотелось сейчас выходить из своего безопасного убежища. Буря утихла, но гроза еще не прошла. От ужаса происходящего слезы струились по щекам.

— Я кому сказала, а?! Быстро вылезли из-под стола!

Она наклонилась, и я увидела столько боли, злобы и безысходности в ее глазах, что меня охватила внутренняя дрожь.

Мы молча вылезли и встали перед ней, уткнувшись в пол. Что еще мы могли сделать? Я с трудом узнавала маму. Вместо привычного лица было кровавое месиво. Ей так нужны были объятия, но я боялась ей их дать. Она скрывала свои бессилие и боль от нас, лишь бы мы не увидели слабости. А мне так хотелось прижаться к ней и сказать, что ей больше не нужно быть сильной, не сейчас и не для меня. Но я стояла и даже не смела поднять взгляд.

— Марш в комнату, и чтобы сразу спать. Все поняли?! — резким контральто она дала понять, что не шутит.

Мы помчались со всех ног. Я прихватила сестру, и мы мигом оказались у себя в кроватях. Лида уснула быстро, словно ее накачали снотворным, я же не могла сомкнуть глаз. Всю ночь прислушивалась к любому звуку, опасаясь, как бы, чего ни произошло, и от каждого шороха вздрагивала снова и снова. Мой мир в тот день пошатнулся впервые.

На следующий день за завтраком я как следует разглядела мамино лицо. Оно было покрыто синяками и ссадинами: глаза затекли и набухли, разбитая губа рассечена и покрыта запекшейся кровью. Отец спокойно сидел и поедал кашу, которую она же ему и сварила. Все было будто бы, как всегда, только мои глаза выдавали страх и растерянность. Еда, словно резина, не жевалась и не глоталась. Но пристальный взгляд мамы дал мне понять, что, если тарелка не опустеет в течение нескольких минут, то окажется у меня на голове.

После завтрака я отправилась одеваться. Как всегда, мама зашла в комнату, чтобы причесать нас. Но сегодня простое причёсывание казалось пыткой, каждый вычесанный клок запутанных волос отдавался адской болью в голове. И в тот момент я подумала: ни к чему ронять слезы попусту, ведь мама вчера выдержала удары намного больнее, чем простая расческа по моим волосам. Я не знала, как реагировать на то, что произошло. Детские глаза не верят таким вещам. В мире, который мы воображаем себе, нет боли, побоев и слез. Чей земной шар станет крутиться по старому курсу после нового открытия, к которому никогда не будешь готов?

На следующие же выходные я верила, что прошлый раз не повториться, и спокойно сидела за столом на кухне в надежде на тихий вечер. Тут ко мне сзади подошла мама и положила руку на плечо.

— Слушай сюда! Сейчас сестру свою берешь и на площадку выходишь! Ага? Там стойте, пока не впущу. Все уяснила?

Она смотрела на меня дикими глазами.

— Ага! — сказала я, поднимаясь со стула.

Схватила сестру, и мы вместе с ней оказались за дверью. Было весьма прохладно и мы, подстелив пару картонок, присели возле порога. Мама, видимо, решила, что повторения прошлых выходных нам лучше не видеть, поэтому выставила нас на время. Мы услышали лишь пару фраз, затем удары и глухой звук, будто тяжелый мешок свалился на пол. Страх был рядом, сидел на корточках перед лицом и улыбался во все зубы. Но я старалась не поддаваться его провокациям и опустила голову на колени, прижав их к себе. Да, я боялась, так же, как и моя сестра Лида, но, так же, как и она, я ничего не могла сделать.

По будням дома балом правила мама, но в выходные отца все кардинально менялось. Все проходило по одному сценарию, ставшему уже привычным… синяки на мамином лице, и спокойный завтрак наутро. Я же молчала… молчала, потому что боялась, что-то сказать. Да и что я могла? Разве ребенок может поменять исход событий? Мне было больно и грустно, но пытаться что–то изменить было бесполезно. Копаться в себе или искать проблему в других я не могла, не умела и просто не хотела.

Вся осень пролетела в таком распорядке, оставляя следы опустошения в маленьком сердце. Школа не спасала меня от выходных, укрыться в ней можно было лишь в будние дни. Я ни с кем не делилась переменами в своей жизни, «не выносила сор из избы». Потерявшись, где-то во времени, я старалась в минуты слабости отгородиться стеной отчужденности, зажав уши руками. Мне не хватало воздуха… я задыхалась, и легкие медленно рвались от напряжения. Слезы капали на подушку и высыхали к утру. Три месяца, словно во сне, пролетели, как стая птиц над головой и тихим криком отдавались в небесах.

На Новый год мы, как обычно, нарядили елку, приготовили множество блюд и позвали гостей. Праздник был веселым, вот только я никак не могла успокоить свой внутренний мир. Нам подарили много разных подарков, которые мы ждали и те, которые даже не мечтали получить: игрушки, конфеты, варежки, шапки.

Приехали все самые близкие родственники и, конечно, мой любимый дядя Ваня. Он был необыкновенным человеком на нашем празднике, обладал веселым и легким нравом и дарил любовь всем вокруг. Для меня дядя Ваня был особенным человеком: добрым, любящим и терпеливым. В его зеленых глазах светилось столько любви ко мне, что я старалась сохранить в сердце каждое мгновение. Запоминала его слова, движения и с трепетом хранила все последующие годы. Дядя Ваня был высоким мужчиной плотного телосложения с пышной огненно-рыжей шевелюрой и очень колючей щетиной на щеках. Он казался мне самым сильным и добрым человеком на свете, и рядом с ним я чувствовала себя в полной безопасности. Мы могли с ним часами говорить на самые разные темы, и он никогда не уставал от меня. Просто смотрел в мои глаза, собирая в мешочек памяти все, что я ему говорю. Мы хранили наши секреты вдали от людских ушей и ни с кем не делились теми историями, которые рассказывали друг другу.

— Дядя Ваня, я буду хранить твою любовь под сердцем и тратить понемногу, лишь в самые трудные моменты, чтобы хватило до следующей встречи, — каждый раз говорила я ему при расставании.

— В следующий раз привезу тебе побольше своей любви, чтобы тебе не приходилось экономить, — с неизменной улыбкой на добродушном лице отвечал он.

И я ждала его! Ведь только он наполнял меня светом и теплом. Лишь ему я могла доверить боль, что хранила в сердце и он, обнимая меня, все время приговаривал, что скоро все пройдет, и время вылечит меня. Я верила его словам и старалась заштопать раны, полученные ранее. Заплатка на заплатке держались очень крепко, и я могла улыбаться и шутить, скрывая боль, что таилась внутри.

С наступлением нового года в нашей жизни ничего не поменялось. Каждую субботу мама выставляла нас за дверь, и мы могли лишь слушать крики боли и отчаяния. Нам не доставалось от отца, так как до нас добраться он не мог. Но иногда хотелось забрать часть боли себе, чтобы хоть как-то облегчить и разделить мамины страдания, ведь она так натерпелась… Я плакала, когда никто не видел, чтобы казаться взрослее, чтобы предательская слабость не показала свое лицо и тихо молила: «Ты только не робей!».

Постоянные разборки между родителями убивали во мне все доброе, и я мучилась от бессилия. Мне не хватало того спокойствия, что было у нас в семье раньше. Я боялась того, что может случиться, ведь каждая ссора приносила не только боль, но и ненависть в нашу семью. Папа частенько где-то пропадал, и мама наверняка знала, что его похождения не были простым гулянием по скверам. Как-то я услышала ругань между ней и ее подругой, которая встретилась нам по пути с рынка домой.

— Все ходишь, места себе не найдешь? — злобно прошипела мама при встрече с тетей Надей.

— Ой, Люба, я иду по своим делам и не мешаю тебе пройти мимо.

— Да что ты, Надя?! Разве не ты с моим мужем шатаешься по ночам? — грозно вопрошала мама, глядя ей прямо в глаза.

Когда-то мама с тетей Надей были лучшими подругами, а потом резко стали врагами. Я не знала причины, а теперь понемногу начала понимать, куда клонила мама при встрече с ней.

— Слушай, Люба, иди, куда шла и следи за своим языком. Что ты такое несёшь при ребёнке-то? — возмущалась тетя Надя, пытаясь пройти мимо мамы.

— Стой! Я не договорила еще! Когда-нибудь ты наступишь на те же грабли, которые в мой дом несешь. Будь что будет, Надя, но я никогда не забуду того, что ты натворила! — и мы пошли дальше.

Я не стала спрашивать, что к чему. Просто шла и молча несла сумки, которыми меня нагрузила мама. Украдкой поглядывая на нее, я увидела, как ее глаза наполняются горькими слезами, которые невозможно сдержать.

Со второго класса я решила, что пойду на всевозможные кружки и спортивные секции: хоккей на траве, баскетбол, настольный теннис. Я брала все, что могла дать школа. Каждый день, включая выходные, я убегала утром и возвращалась только вечером. Мои дни были только моими. Я жила, летала и снова падала, оказавшись на пороге своего дома.

На лето нас обычно отправляли только к маминым родственникам. Отцовскую родню, мы совсем не видели, да и не знали их толком. Мама лишь изредка позволяла нам видеться с бабушкой, но и та нас особо не жаловала.

Летняя пора была моей любимой несмотря на то, что сразу по окончании учебного года нас сначала отсылали к тете Клаве на грядки. В течение месяца мы помогали вспахивать, поливать, удобрять, пропалывать, собирать урожай, в общем, выполняли всю тяжелую работу наравне со взрослыми. Месяц тянулся ужасно долго, руки уставали, голова болела от палящего солнца. Все вокруг казалось таким чужим и недобрым. «Каторга!» — говорила себя я. Почти каждое мое движение отдавалось болью в мышцах, ведь ежедневно я выполняла задания за себя и за свою сестру, которая ничего не хотела делать. Дети тети Клавы, так же, как и Лида, были ленивы и ужасно медлительны. В них чувствовалась меланхолия, и рядом с ними любой бы завял. Но я не желала увядания и убегала, пусть и на каторгу, зато подальше от такого настроя. Все не длится вечно, можно и потерпеть.

Эти жаркие и тяжелые дни отпечатались в моей памяти так же, как и образ моей тетки: сильной женщины крепкого телосложения с обгоревшей на солнце кожей. Я не помню ни одного доброго слова от нее. Ей вовсе не казалось мучением, каждый день вставать в пять утра и до позднего вечера пахать на огороде, а потом дома. За месяц изнуряющей работы я заметно худела и очень сильно загорала. В благодарность за рабский труд нам обычно платили парой мешков урожая с первого сбора.

На этом лето не заканчивалось. Отдохнув дома, мы сестрой отправлялись в деревню к бабушке с маминой стороны. Я безумно любила ее. Баба Дуня была маленького роста, со сгорбившейся от тяжкого труда спиной, но за долгие годы нелегкой жизни не очерствела душой и всегда оставалась самым добрым и светлым человеком. Ее выцветшие глаза всегда горели радостью и любовью. Помню ее печь, которая всегда была готова накормить нас досыта, и ее небольшой, но всегда такой уютный домик, ставший моим пристанищем добродетели.

Баба Дуня всегда встречала нас на пороге дома, едва мы появлялись в начале дороги, словно стояла там с самого утра. Ее ссутулившийся силуэт с трудом угадывался со столь дальнего расстояния, но я уже ощущала радостный трепет от встречи с ней. И даже не различая мелких деталей, я знала, что на лице ее играет улыбка. Не в силах дождаться, пока скрипучая телега докатит до бабушкиного дома, я спрыгивала и неслась к ней с распростёртыми объятиями, горящими глазами и открытым сердцем. Она обнимала меня так крепко, как только могла, насколько позволяли ее слабые руки. Родной запах, милый облик и радость от теплой встречи наполняли мой мир светом и добротой. Каждая минута, проведённая у нее, всегда казалась такой ничтожно малой!.. Мне не хватало времени наговориться с ней. Она с неподдельным интересом слушала меня и внимала каждому слову. Она меня понимала и любила! Любовь, которой так мало в этом мире, она отдавала мне, и я отвечала ей тем же. Два месяца любви и безграничного счастья. Больше ничего не имело значения. Работать с ней на огороде, помогать по дому, учиться ее мастерству готовки было мне в радость, и сближало нас еще больше. А пока я все свое время проводила в помощи бабе Дуне, моя сестра, как всегда, бездельничала. Весь смысл ее существования заключался в том, чтобы поменьше двигаться и побольше есть. Тем более бабушкина стряпня заслуживала всяческих похвал. Чего только стоил дымящийся борщ, томленный в печи целый день! Запах от него разносился по всему дому, и сразу становилось уютно и тепло. Этот дом не был большим и богато обставленным, но для меня он был крепостью, местом, где царила любовь, что пропитывала тело, душу и сердце.

Обычно первые пару дней я не отходила от бабушки, стараясь насладиться ее обществом сполна, помогала стряпать и убирать в доме. Даже во сне я не разжимала объятий и вдыхала ее такой родной аромат солнца, чистого деревенского воздуха и луговой травы.

Дни, проведенные у бабы Дуни, были самыми светлыми и теплыми для меня. Я мечтала остаться с моей бабулей навсегда и жить там, где меня любят. Но дед Семен, не любил гостей, да и вообще никого не любил. Он был строгим старым ворчуном, высоким, худощавым и как будто высохшим. Несмотря на преклонный возраст, дед держался молодцом, силы его не покидали. Говорил он мало, исключительно по делу, но всегда попадал в точку. Единственная тема, по которой он пускался в пространные речи, это как прошел войну, как потерял друзей и близких. Его истории всегда доводили меня до слез. Время меняет людей, и я боялась, что оно и меня сделает такой. Хотя в прошлом мой дед был очень красивым и крепким мужчиной. Казаком! Мужчина, прошедший путь войны и выживший, живее всех живых.

В деревне бабушки у меня были и другие родственники. Напротив ее дома жил мой двоюродный брат Егор, который выглядел словно с обложки модного журнала: высокий, стройный, белокурый парень. Он был чабаном и постоянно пропадал в полях на выпасе овец. Я любила приходить к нему туда, и мы вместе смотрели на облака, которые медленно, но, верно, плывут по небу, словно корабли по морю. Он учил меня кататься на лошадях и даже решил с детства обучить меня такому непростому ремеслу, как стрижка овец. Будучи любознательной, я хотела знать, как можно больше и буквально засыпала Егора вопросами. Он стоически выдержал шквал моих «Как?», «Зачем?» и «Почему?», проявив недюжинное терпение и ответив даже на самые глупые и нелепые вопросы. Я доверяла ему, но время от времени все же приглядывалась: не проскользнет ли на его лице усмешка, вызванная моей наивностью.

Когда я впервые попала на это «представление», мне было девять лет, и то лето стало самым запоминающимся. Я закончила второй класс и считала себя уже совсем взрослой. Меня посадили на загон наблюдать, как проходит работа. Овцы так высоко прыгали, что я опасалась спускаться вниз. Там же была моя двоюродная сестра Слава, очень милая и добрая девушка с правильными чертами лица и длинной косой. На тот момент ей было двадцать два года, и они с мужем проживали в том же селе, что и баба Дуня. Она стригла овец, когда приходил сезон.

— Как ты, малышка? Совсем уже взрослая стала. Рассказывай! Как там дома-то? — засыпала она меня вопросами, как только работа подошла к концу.

Мы сидели на поляне. Слава достала из своего мешка вкусный домашний хлеб и вяленое мясо, чтобы перекусить.

— А, да ничего такого… Все, как всегда, — нехотя ответила я и отвела взгляд.

— Ладно! А как учеба твоя? Хорошо учишься?

— Да! Всех обгоняю в классе, — я с облегчением переключилась на другую тему.

— Ну, молодец! Я рада за тебя! Подружек своих уже видела? За год они так выросли!

— Нет еще! Завтра увижусь.

Да, здесь я даже обзавелась двумя подругами. Таня и Катя всегда были жизнерадостными и легкими в общении, какими-то чистыми и искренними, без лишних заморочек, не строили из себя невесть что и именно этим привлекали меня. И хотя девочки на год старше меня, вели себя, как сущие дети, которые любили дурачиться и шалить. Рядом с ними и я вновь становилась беззаботной и мне хотелось только играть. Вдали от родителей я могла делать все, что только душе угодно.

До моего отъезда домой оставалось всего несколько дней, но мне не хотелось покидать свое пристанище, которое было не просто летним местом отдыха, а чем-то большим. Мне нравилось здесь. Вот, казалось, еще денёк, еще хоть пару часиков и я впитаю в себя все, что позволит природа, которая заставляла забыть обо всем нехорошем, что произошло за год. Хотела бы я здесь остаться и жить в месте, где тебя любят и почитают, слушают и верят в тебя. Село моей бабушки принесло мне много хороших эмоций, которые можно сохранить до следующего года. Казалось, эта безмятежность может продолжаться вечно. Ничего не предвещало беды…

Мы с подружками допоздна пропадали на улице, нас никто не искал и не ругал за долгие прогулки. Каждый день ходили то на пруд купаться, то на бривёну сусликов гонять. В общем, дни мчались, унося горечь вдаль, и я наслаждалась жизнью здесь и сейчас.

Это было беззаботное время и той легкости в общении мне будет не хватать дома.

— Как там у вас? Думала, ты в этом году уже не приедешь! — говорила Таня, глядя на меня с легкой укоризной.

Она была маленькая и хиленькая, но такая живая, что рядом с ней распускались цветы и пели птицы. Темные волосы гармонировали с ее загорелым телом, а на лице весело поблескивали карие глаза на курносом лице.

— Все хорошо! Ничего интересного, только кружки и школа, даже на мульду не съездила в этом году, — отвечала я.

— Мы вот на наш пруд ходили, который в прошлом году выкопали здесь. Вода мутная, но летом так и тянет купаться и кажется, не пруд это, а море! — Катя мечтательно закатила глаза и засмеялась.

В ее больших глазах всегда плясали чёртики, а веселый нрав определял ее в нашей компании, как хохотушку. Она была выше нас почти на голову. Ее волосы задорными кудряшками спадали на плечи, а веснушки на щеках забавляли меня своей нелепостью.

— В будущем я мечтаю стать актрисой и сниматься в кино. А после выхода каждого моего фильма я буду приезжать к вам, чтобы вместе посмотреть, как блистательно я играю. А потом мы будем подолгу разговаривать обо всем на свете… Вот прямо, как сейчас! — мечтательно говорила Катя, покусывая зубами сорванную травинку. — А разве ты не о чем не мечтаешь? — вопросительно подняв бровь, обратилась она ко мне.

— А как же, мечтаю! — тут же подхватила я. — Когда я вырасту, то стану археологом и буду ездить по всему миру и заниматься раскопками. А ты, Таня?

— Я?.. Я еще пока не знаю. Может учителем стану. Я еще не думала об этом, — она явно растерялась и не могла собраться с мыслями.

— Ну, решено! Я буду актрисой, Вал археологом, а Таня учителем. Но самое главное, что мы всегда будем вместе. И пусть нас разделяет много километров, мы все равно останемся преданными друг другу. Правда ведь, девочки?! — горячо рассуждала Катя, сверкая глазами в надвигающихся сумерках.

— Да! — хором отозвались мы с Таней на ее пламенную речь.

Катя начала дурачиться и изображать из себя актрису, мы же подыгрывали ей и смеялись до упада. Время, конечно, покажет, кем мы станем, но наша вера в свои силы была непоколебима.

Как-то раз девочки зашли за мной, чтобы пойти на бривену, так как прошел дождь и там сейчас красивее обычного.

По дороге мы болтали и наш веселый смех разносился по воздуху серебристым колокольчиком. А потом вдруг разом все замолчали, в восхищении глядя на небосклон, ярко раскрашенный радугой. На лужайке было очень красиво. Вся трава покрыта каплями прошедшего дождя, а воздух полон свежести. Катя глубоко вдохнула и воодушевленно сказала:

— Эта радуга говорит нам о том, что все наши мечты сбудутся!

— А ты прям по ней это прочла? — усмехнулась я.

— Нет, просто знаю: хорошо это, — ответила она серьезно.

— По-моему нам лучше вернуться. Вон оттуда, справа тучи надвигаются. Видимо, снова дождь будет.

Таня обеспокоенно вглядывалась вдаль.

— Кажется, и гроза будет. Да, ты права, не вовремя мы сюда пришли. Пойдемте назад.

Ее доводы показались мне весьма убедительными.

— Да что вы, девочки! Давайте еще здесь побудем. Пока тучи до нас дойдут, наступит утро, — Катя умоляюще заглядывала в наши лица.

— Ну, хорошо!

Я, как всегда, не устояла перед ней, и мы весело заплясали на мокрой траве, скинув обувь.

Еще пара часов и тучи повернули в другую сторону. Решительно поверив в то, что сегодня все-таки наш день, мы играли, гоняли сусликов и бегали по поляне, наслаждаясь природой. А с наступлением сумерек отправились домой.

По дороге за нами как будто увязалось что-то маленькое и белое, но я видела его мельком. Девочки же ничего не замечали, и я подумала, что возможно, мне просто показалось. Мы вели неспешную беседу и медленно продвигались по направлению к дому. Вдруг я отчетливо увидела маленький белый шарик, летящий по воздуху, но, испугавшись, промолчала, чтобы не выглядеть трусишкой перед подругами, при этом неосознанно прошла между девочками и подхватила их под руки. Мы уже почти спустились, как неожиданно светящийся шар стремительно полетел в нашу сторону. Теперь его увидели все, но даже не успели ничего понять. Это было так внезапно. Он вдруг налетел на Катю, которая теперь оказалась с краю и ударил ее в голову. Она упала на землю. Я кинулась к ней.

— Катя, что с тобой?! Скажи, что-нибудь! Открой глаза! — я в панике трясла ее за плечи, но она не двигалась. — Очнись!

— Что с ней?! Почему она не отвечает? — кричала Таня.

— Катя, не смешно! Открой глаза! Катя?..

Я замолчала. Ее дыхание… я не слышала, как она дышит, приложила ухо к груди: сердцебиения не было.

— О, Боже, нет… Ну прошу тебя… пожалуйста, Катя, — я перестала кричать и говорила тихо, прижавшись к ней щекой. — Пожалуйста, прошу тебя… проснись!

Я поняла, что нельзя терять ни секунды и со всех ног помчалась в село за помощью. Таня бросилась за мной. Мы бежали настолько быстро, насколько могли, ноги путались, слезы застилали глаза, и я готова была на все, лишь бы успеть привести кого-то на помощь. Нам на пути попался Егор, который как раз на коне возвращался с работы.

— Егор! — мои легкие разрывались на части. — Прошу, помоги!

— Что случилось?

— Катя там лежит! Она не встает… глаза не открывает… молчит, — я запиналась и заикалась, слезы лились рекой.

— Где там? — резко спросил он.

— На подъеме, — ответила я и почувствовала, как легкие наполнились воздухом.

Егор во весь опор помчался на подъем. Вокруг нас собрались люди, которые расспрашивали нас о том, что случилось, и среди кучи лиц я увидела Катину маму.

— Тетя Света! Катя… она там лежит, не дышит… Мы не знаем, что случилось… какой-то белый шарик ударил ее, — всхлипывая говорила я ей.

— Белый шарик? Как не дышит?.. О нет, только не это! Доченька! — сначала тихо сказала она, а потом страшно закричала и упала на колени, судорожно хватая ртом воздух.

— Шаровая молния! — заговорили в толпе. — Ее надо было закопать в землю, чтобы весь разряд вышел, и все было бы хорошо, — послышался чей-то голос.

Я стояла и смотрела, как Егор мчится на коне, а перед ним лежит Катя. Меня обдало холодом, и я рухнула на землю. Увидев толпу, он резко осадил коня и с галопа перевел лошадь на легкую рысь, а потом и вовсе перешел на шаг, словно всем своим видом давая понять, что торопиться уже некуда… Медленно приблизившись, он опустил Катю на руки родителей и горестно покачал головой. Бережно, словно самое хрупкое и дорогое на свете, катин отец принял на руки бездыханное тело дочери. Опустившись на колени и сжимая ее в объятиях, он горько зарыдал. От глухих надрывных стонов этого обычно сурового мужчины сердце рвалось на части. На лице застыла гримаса горя и отчаяния. От него исходила такая плотная волна неизбывной боли утраты, страшной безысходности… что казалось ее не разрубить и топором. Он держал дочь на руках словно младенца, раскачиваясь из стороны в сторону, как маятник, в остекленевшем взгляде зияла пустота. Из горла ее матери раздался душераздирающий крик раненного животного. Она прижалась щекой к голове дочери, рыдая навзрыд. А когда уже не могла кричать, забилась в страшных истерических спазмах, заходясь в немом крике. Жутко было наблюдать, как она гладила дочь по голове, привычным движением заправляя за ухо непослушную прядь волос. Оба были абсолютно раздавлены, их боль была осязаемой. Они оплакивали своего ребенка, и вместе со слезами из них как будто уходила жизнь, угасая прямо на глазах. Это была ужасная трагедия для всех нас, но это абсолютно несоизмеримо с той сокрушительной болью, которую испытывали родители. Долго еще люди безмолвно стояли вокруг них не шелохнувшись. Никто не смел помешать им. Казалось сам воздух застыл и время остановилось. Для катиных родителей время действительно остановилось, как на разбитых вдребезги часах. Невероятная немыслимая боль шквалом обрушилась на них в одночасье.

Глядя на них, у меня кровь стыла в жилах. Я захлебывалась в слезах, а легкие наполнялись болью, не давая вдохнуть. На душу тяжким грузом легло чувство вины за то, что не помогла подруге, не докричалась до ее души, не сумела вытащить с темной стороны, где нет света, а значит, нет жизни… И она ушла, покинула мир, в котором была так нужна. Моя подруга мертва. А я здесь, я жива… Стою и смотрю на то, как убиваются от горя ее родители. Меня так отчаянно злила несправедливость этого мира! Почему именно она?! За что? А ведь на ее месте должна была быть я… Я — трусиха, из-за которой моя подруга погибла!.. Это я сейчас должна бездыханно лежать на ее месте! Та, которая из-за своей трусости поменялась с ней местами, прикрывшись телами своих подруг с обеих сторон. «Никогда не прощу себя! Никогда!.. Это я виновата в ее смерти. Это произошло из-за меня. Я теперь никогда больше не увижу ее, не услышу задорный голос, веселый смех, не поговорю с ней…», — так не хотелось верить в ужас происходящего, в глазах потемнело, и я упала без сознания.

Утром я проснулась у бабули на печи, завернутая в теплое одеяло. Не понимая, что случилось, и как оказалась здесь, я на минуту представила, что все это было кошмарным сном. Открыв дверь, я увидела лишь бабу Дуню и Егора, которые стояли на улице и что-то обсуждали.

— Бабуля!

Она обернулась и медленно подошла ко мне.

— Что случилось, Вали? Почему ты не отдыхаешь? — спросила она меня.

— Бабуль, скажи, сон это был? Катя, она в порядке?

Я смотрела на нее с такой надеждой.

— Нет, Вал, она не в порядке. То, что ты помнишь… это не сон, родная…

Она обняла меня, и я заревела.

Катю похоронили на следующий день. Я не пошла туда, не могла держать себя в руках. А через два дня меня забрали домой. Таню я так больше и не видела. Месяц начинался так хорошо, мы так весело проводили время вместе. Я мечтала о том, что буду жить там, и каждый день смогу видеться со своими подругами. А теперь я чувствовала себя еще более несчастной. На сердце появилась тяжесть, душа словно распалась на части, и лишь мое тело еще двигалось.

Со дня трагедии с Катей, время для меня как будто остановилось. Я словно отключилась от всего мира. Все было, как в тумане: посещение школы, кружков и даже пьянки отца, ссоры и ругань. Я просто погрузилась в учебу и спорт. У меня не было понимания того, что произошло. Я так и не приняла уход подруги из жизни… и нет больше места радости и веселью.

Спустя год я вернулась в село к бабуле, но не могла даже пальцем пошевелить, просто лежала и смотрела в потолок. Мне до сих пор было больно вспоминать тот день. Я не могла без слез произносить ее имя. Но проведя неделю в таком состоянии, я решила все-таки выйти и подышать воздухом. На улице сидела Таня на нашей скамейке и, уставившись в землю, водила ногой из стороны в сторону.

— Таня!.. — окликнула я ее.

— Да? — она повернулась ко мне, и на ее глазах заблестели слезы.

— Почему сидишь здесь одна? — спросила я, подходя ближе.

— А с кем же мне сидеть? Ты в городе была, а Катя, она… — Таня замолчала и снова опустила голову.

— Знаю-знаю, прости. Как ты? — я присела на скамейку, положив руку ей на плечо.

— Нормально, наверное. Не хватает мне ее сильно, — она заплакала.

— Мне тоже, мне тоже… — ответила я и обняла ее.

Мы посидели молча, думая каждая о своем. Затем, немного успокоившись, поделились тем, как провели этот год вдали друг от друга. Выслушав Таню, я поняла, что все это время она страдала больше меня. Ведь, кроме Кати, у нее здесь не было друзей. «Ей бы развеяться», — подумала я и сказала:

— Слушай, Тань! Давай завтра сходим на пруд. Как думаешь? — спросила я, сама удивляясь тому, насколько у меня спокойный голос.

— Мы скоро переезжаем в другой город, но я не против, если честно. Хотелось бы вспомнить, как было раньше, — сказала она с легкой улыбкой на губах.

— Тогда договорились. Завтра я зайду за тобой, и мы отправимся на пруд.

Она ушла, а я еще посидела одна. Время идет и, как говорит дядя Ваня, оно лечит даже ту боль, которая кажется нам невыносимой.

Я вернулась в дом и занялась с бабушкой домашними делами. Мы снова говорили с ней обо всем на свете, как прежде, и провели вместе весь остаток дня. Кажется, я понемногу начала приходить в себя.

Утром Таня ждала меня у двери с нетерпением. Мы шли на пруд не спеша, и почти всю дорогу молчали. Нам нечего было сказать друг другу. Любые слова сейчас казались глупыми и нелепыми, и могли лишь разбередить раны.

Добравшись до пруда, мы встали на берегу. Неожиданно, кто-то столкнул меня вниз, и я упала в мутную воду. Страх сковал все мое тело, руки и ноги, словно налились свинцом. Не было сил двигаться, я понимала, что тону. Внезапно, желание спастись куда-то ушло, и я стала медленно опускаться на дно. В голове, как заевшая пластинка, крутились навязчивые мысли: «Нет мне места на этом свете, меня ничего здесь не держит. Зачем мне такая жизнь? Может я и не заслуживаю ее?». Вдруг, я опомнилась и вдохнула воду в легкие, грудь сдавило болью. Я захлебывалась темной водой, а мои легкие заполнялись грязью, и тогда меня обуял жуткий страх. Надежды нет! Меня не спасут! Я умираю! Но тут кто-то схватил меня под руки и потащил вверх. Это был мой брат Егор, которого крикнула Таня. К счастью, он плавал неподалеку и подоспел вовремя, меня откачали. Свое спасение я восприняла, как последний дар от подруги, которую я сама так и не уберегла от беды. В тот день трагедии не произошло, но это происшествие научило меня ценить жизнь. Егор нашел того, кто столкнул меня в воду и жестоко наказал. А я поняла, что последний год дался мне очень тяжело, ведь я так и не простила себе смерть подруги, не оплакала ее должным образом, не смогла отпустить. Чувство вины, давило тяжким грузом и было настолько сильным, что чуть не привело к трагедии.

Погостив у бабушки еще пару недель, я вернулась домой, навсегда распрощавшись с Таней. И почему-то я знала, что мы больше не увидимся, что не стоит давать пустых обещаний писать… А еще я одна сходила на бривену перед отъездом. Мне хотелось вернуться назад и исправить прошлое. Но сидя на лужайке, я понимала, что никому не под силу изменить то, что уже произошло.

— Катя, ты наверняка сейчас где-то в красивом месте ходишь босиком по теплой земле. А я осталась оплакивать тебя в этом жестоком и несправедливом мире. Меня не греют ни солнце, ни печь… и мне больно, словно кто-то бьет меня молотом в грудь. Как ты могла так рано уйти и покинуть меня?.. Но я не виню тебя в этом! Я все время казню лишь себя… Прости, что не смогла тебе помочь!.. не успела, не знала как… Прости! Говорят, что мертвые все слышат. Знаешь, для меня ты все равно жива. Ты живешь в моей памяти, ведь она, как кладезь истории, как фотоальбом, где я сохраню тебя навсегда, увезу частичку тебя с собой. Ты так хотела стать актрисой, мечтала играть в кино, так пусть же моя память будет тебе кинолентой, и пусть на небе огнем загорится звезда, чтобы я знала, где ты.

Меня наполняла тишина, которая царила вокруг. Я тяжело опустила голову после того, как последние слова сорвались с моих уст, затем поднялась и отправилась домой.