Оченырд

Михаил Александр

В мире (хм, как неожиданно!) свирепствует смертельная эпидемия. Егор точно знает, что делать: туго набив огромный рюкзак, он отправляется на Полярный Урал. Там, на заброшенной метеостанции у подножья хребта Оченырд, он планирует переждать апокалипсис. Однако реальность вмешивается в его планы самым причудливым образом. Теперь, поставив всё на карту (в данном случае – географическую), Егор получает шанс спасти не только себя, но и человечество.

4

Когда посёлок скрылся из виду, Дарья, наконец, заговорила.

— Прости, — сказала она.

Егор пытался привести в порядок свои мысли — первоначальный гениальный план, шерстяной свитер, губы.

— Ты не виновата.

Нельзя сказать, что он так думал, но нельзя и сказать, что думал иначе. Он не мог определиться.

— Я виновата, это можно было предвидеть. Мне ничего не стоило попросить у тебя маску раньше.

— Я не знал, что мы кого-то встретим. И ты не знала, что я выскочу.

— Можно было перестраховаться. Посёлок… Ясно же, что люди. И ясно, что они не будут слишком гостеприимны.

— Ну, он бы прицепился к тому, что мы не рядом. Или ещё к чему.

Они и сейчас ещё соблюдали дистанцию, хотя оба не могли бы объяснить, зачем. Беречь оставшиеся десять процентов? Обе маски Егор спрятал в карманы ветровки, даже в разные.

— В конце концов, можно было через тундру обойти, — сокрушалась Даша.

Немного помолчали. Каменистая колея тянулась вдоль реки через редкую лиственничную рощу.

— Слушай, — сказал Егор, — теперь, когда мои шансы почти равны твоим, я, наверное, имею право знать больше. Ты больна или здорова? Сама не знаешь?

— Он умер, — просто сообщила Даша.

— Кто умер? — догадаться было сложно.

— Мой парень.

— Твой парень умер? От чего?

— От этого и умер.

— От этого? И ты жила с ним?

— Я выждала положенные двадцать дней после его смерти, — сказала Даша. — Потом поняла, что ничего нету, никаких симптомов. Лихорадки нету, головокружения нету.

— Хорошо, предположим, ты каким-то чудом от него не заразилась. Но тогда зачем ты приехала сюда, да ещё и без маски? Я взял целое купе, чтобы никого не видеть, я боялся выходить… А ты? Решила, что у тебя иммунитет? Написано же, что если не переболел, то точно нет иммунитета.

— Много чего написано. Но дело не в этом. Просто я поняла, что не хочу жить без него.

— Допустим. И?

Даша опустила голову, но не сбавила шага.

— Я приехала сюда умереть, Егор.

Он молчал, осмысливал. Странно это звучало. Он вспомнил её губы. Тёплые.

— Сюда? Но зачем?

— Знаешь, как говорят, увидеть Париж и умереть. Вот я так же хотела увидеть эти места. И умереть.

— Как?

— Что? Умереть?

— Да. Как физически?

— У меня есть флакон. Яд. Хороший. Много.

— Откуда?

— От подруги, из одной химической лаборатории.

— Но там же строгий учёт.

— Конечно. Был.

— Что? — он не расслышал или не мог поверить.

— Был, пока ответственный за этот учёт не заболел.

— Но у него же есть какой-то заместитель? Руководитель?

— Конечно. Был.

Егор молчал какое-то время. Он пытался понять — и не понимал. В то время когда все отчаянно пытались выжить…

— Но ты всё же взяла рюкзак?

— Ну, разумеется. Я же не хотела умереть на станции. В чём смысл? Станции есть везде. Я хотела побродить здесь, забраться куда-то. И я, конечно, хотела спать в тепле и есть сытно. Почему нет?

— Как долго?

Даша подтянула широкий пояс, стягивающий и без того стройную талию, поправила лямки, соединённые ремешком на груди.

— Тут на пару недель примерно. Если не экономить и ничего не добывать. Потом я думаю забраться в какое-то красивое место и… Я подумала, мы всю жизнь чего-то боимся. В горах боимся замёрзнуть, промокнуть, свалиться со скалы. Теперь я могу ничего не бояться. Тебя с ножом, этого мужика с ружьём, эпидемии. Я свободна, Егор. Может быть, впервые в жизни я чувствую абсолютную свободу.

Кровь стучала у Егора в ушах.

— Я думаю, это всё симптомы болезни, — сказал он с явной досадой. — Подумаешь, что у тебя нет температуры. Пишут, что у больных развивается апатия, что они не хотят бороться за свою жизнь, даже если могли бы. Ты просто больна и я теперь, скорее всего, тоже.

— В отношении тебя я чувствую вину. Если бы не я, ты бы сейчас шёл куда хотел и был бы здоров как бык.

Она задумалась, затем продолжила:

— Кстати, а куда ты хотел? На Оченырд? Что это?

— Оченырд, — сказал Егор, — это такой хребет. Красивый. У его подножья лежит озеро. Тоже красивое.

— У тебя богатый словарный запас. Решил полюбоваться? Как сказал этот рыжий, нашёл время?

Егор злился. Прогнать её? Пусть глотает свой яд? Он вспомнил собаку, как она облизывала её пальцы. И губы, конечно, тоже вспомнил.

— На этом озере есть заброшенная метеостанция. Дом. Пустой.

— Что?

— Там дом. Заброшенный, с советских времён.

— Откуда знаешь?

— Я был там.

— В доме?

— Не в доме, но рядом.

— Когда?

— Ну, несколько лет назад. В поход мы ходили в те места. Какая разница?

Даша подумала, потом посмотрела на его огромный рюкзак.

— Решил схорониться? Пока все не вымрут?

— Типа того.

— И сколько собираешься там сидеть? За месяц все не вымрут, а в сентябре уже выпадет снег.

— Год, — сказал Егор. — За год вымрут, я думаю. Ну, наверное, не все. У кого-то окажется иммунитет. Или вакцину изобретут. Или лекарство. Как-нибудь утрясётся.

И повторил, чтобы это прозвучало более веско:

— Год. До следующего лета.

Даша снова думала.

— Но это самое безумное место для зимовки, — сказала она наконец. — Тут бывает до минус пятидесяти. Ветер. Снега несколько метров. Почти нет дров. Полярная ночь. Нет крупных животных и птиц, мало рыбы. Что бы ни было у тебя в рюкзаке, как ты собираешься продержаться год? Почему не Хакасия какая-нибудь? Не Алтай? Там и климат мягче, и дрова, и животные…

— И люди.

— Ну, какие люди? В Саянах, например?

— Даша, я не знаю там ничего. Что мне, погуглить заброшенный дом, где можно переждать апокалипсис? Найдено сто восемнадцать вариантов, показать на карте, показать списком? Так?

Даша молчала.

— В палатке зимой одинаково смерть, что здесь, что там, — продолжал Егор с жаром. — Но здесь есть дом. Я точно знаю, что он есть. И я точно знаю, что он пуст. И я знаю, что в радиусе пятидесяти, может, даже ста километров нет ни одного заражённого. Нет вообще никого.

— Кроме, возможно, меня.

— Кроме, возможно, тебя.

Опять пауза, опять тяжёлые шаги по неровной колее.

— Выходит, я тебе всё испортила. Такой хороший план.

Егор молчал. Что было сказать? Да, испортила? Я сам испортил? Может, ещё и не испортила? Это всё тот мужик испортил? Или просто судьба? Где правда? Они одолели длинный пологий подъём, спина ныла от тяжести. Слева среди лиственниц показалась небольшая травянистая поляна. Так и не придумав ответа, Егор сказал:

— Давай сделаем привал.