Мелькадрики

Михаил Блехман, 2006

«Мелькадрики» – новая книга замечательного современного писателя, лингвиста и переводчика Михаила Блехмана, представляющая из себя забавные беседы интеллигентов о жизни в доперестроечной советской России. Книга отличается обилием задорного и задиристого юмора, источником которого является сама жизнь, ее украшает блестящая авторская ирония и отличное знание всех тонкостей отечественного быта. В России всегда посылали, посылают, и будут посылать. В противном случае это уже будет не Россия. Но стоит ли двум обычным русским людям, Аркадию Фурману и Исаку Зильбербубен, сердечно прикипевшим к Родине, уезжать из этой страны, вызывающей такие сильные и трогательные эмоции?

Кадрик 2

Была зима или поздняя осень. Мороз, и снега — как никогда. Ну, и послали нас в Свинятино. И странно как-то получилось: туда специальным автобусом везли, а обратно вечером — до города подбросили, а потом — каждый своим ходом.

Вот. Ну, приехали, мы, вышел к нам, как полагается, начальник, то есть это я думал, что он начальник, а оказалось — так себе, «линейный менеджер», выражаясь по-американски. Расставил нас по рабочим местам. Женщинам сказал хорошую капусту отделять от гнилой, а нам с Петькой Поросюком, моим приятелем, — собирать гниль и выбрасывать в кучу.

Воняло, я вам скажу, непередаваемо. Вот ведь загадка: растёт капуста без запаха, а как сорвут и отвезут на кагаты — вонь коромыслом. И склизкая какая-то становится.

Дали нам вилы собирать её — ничего не получилось: гнилые капустины нанизываются так, что никакими силами обратно их не сбросишь. Петька бармаки принёс, и дело пошло. Бармаки — это те же вилы, только с поперечинкой, чтобы капуста не нанизывалась.

Ну, сгребаем мы её и выносим, сгребаем и выносим.

Мы вообще с Петькой привычные были. Можно сказать, дня не проходило, чтоб не послали куда-нибудь. Отдел-то у нас был женский, а женщин сами знаете, куда посылали: в колхоз, на кагаты, на стройку кирпичи по цепочке передавать. В общем, на лёгкую работу. А тяжести тягать — это мы с Петькой.

Петька вообще-то в подвале работал, ротационные машины обслуживал. А я — наверху, в отделе, информатикой ведал. Бывало, сядешь за стол, задумаешься, вроде вот уже почти осенило — и тут как раз зовут:

— Аркадий и Петя, помогите рулон бумаги перекатить.

Или:

— Аркадий и Петя, возьмите носилки в сарае и уберите кирпичи.

Петька говаривал:

— Эх, носить нам, не переносить.

Он был худющий, одно плечо выше другого, и почему-то небритый. А я — в белом халате ходил. Мы с ним были душа в душу. Бывало, сядем перекурить, Петька достанет «Приму» за 14 копеек, затянется, и мы не спеша так беседуем себе.

— Нам, — говорит, — что. Скажут сделать — сделаем. Скажут переделать — переделаем.

— Так-то оно так, — отвечаю. — Только вон прошлым летом на базе отдыха фундамент кувалдами разбивали. Обидно было.

— Да-а, — затянулся Петька, — сами сделали и сами разбили. Досадно.

— Хотя и хуже бывает. Вот Ваня с вычислительного центра подзалетел — ужас.

— А что? — Петька заинтересовался и закурил вторую.

— Да его в печку послали. Ну, на кирпичный завод. Там кирпичи в печках обжигают. Начальник отдела говорит: «Сходи, Ваня, за три отгула». Ну, Ванька и пошёл. А на кирпичном, я тебе скажу, одни бабы работают. Мужики не выдерживают. Бабы, они выносливей мужиков.

— Точно, — кивнул Петька. — Мужики сильней, а бабы выносливей.

— Ну, вот. Пришёл он туда, спустился, а там такой предбанник перед печкой. Жарища — обалдеть. Сочи и Сухуми — северный полюс по сравнению с предбанником.

— Да ты что?!

— Жуть.

Он с полчаса поработал, и тут подходит к нему одна баба, она за главную была, и говорит:

— Сынок, залезь в печку, помоги там.

И открывает дверцу. А там — ты себе, Петюня, не представляешь, прямо как в аду: воздух аж красный от жары. Ванька туда залез, рот открыл — и задохнулся. Ну, ты представь: там же кирпичи обжигают. Пекло — одуреть. Бабы пашут, говорят: сделай то, сделай это. А он — стоит с открытым ртом, ни туда, ни отсюда.

Как-то вылез обратно, до дому доплёлся, дверь отпер и прямо в коридоре под вешалкой вырубился.

Жена, Светка, с работы вернулась, запыхалась, сумки прёт, а тут — дверь настежь, муж на полу. Она его ругать: алкаш, зараза, вообще совести нет. Не то что на ноги его поднять не может, а и до дивана не дотянет. Ну, Ваня — ты же знаешь — мужик здоровый. Соседа пришлось звать на диван парня укладывать.

Сутки проспал. Зарёкся после этого на кирпичный завод ходить. Никаких отгулов не хочет. Можете, говорит, увольнять к чёрту. Жизнь всё равно, говорит, дороже.

Ну, да ладно, отвлёкся я. Сгребаем мы с Петькой гнилую капусту и выносим, сгребаем и выносим… Вид у нас — тот ещё: фуфайки, ушанки, рукавицы как у дворников.

Всё нормально, вокруг тишина. Зима, морозец, сугробы, солнышко светит. Тягаем и разговариваем, как обычно.

И вдруг — вы не поверите: со второго этажа — а этаж высокий такой — вылетает Анна Никодимовна, завгруппой наша. Летит — представляете? Она вообще-то женщина видная, крупная, росту мужского, комплекции начальственной. В шубе специальной, для кагат, в шапке старой меховой, в сапожищах. Руки расставила, в каждой руке — по здоровенной сумке с капустой.

Где она хорошие кочаны нашла невонючие — до сих пор удивляюсь. Они ведь обычно все на кагатах сгнивали, до магазинов не доходили. Ну, чего только для семьи не сделаешь. Без капусты-то в хозяйстве никак, сами понимаете. А вынести не разрешают, отберут. Ещё и телегу на работу накатают.

Она и решила из окна сигануть. Там под окном сугроб здоровенный был, так что вообще-то не опасно было.

Ну, смотрим мы с Петькой — аж дух захватывает: летит из окна Анна Никодимовна, руки расставлены, в каждой руке по здоровенной авоське с капустой. Вся в чёрном, а вокруг снег белый. Как птица парит, зависает в воздухе и прямо в сугроб планирует. По грудь под снег ушла.

Мы обомлели.

И вот тут произошло самое неожиданное событие. Вдруг, откуда ни возьмись, вокруг сугроба как грибы выросли двенадцать — именно двенадцать, я несколько раз пересчитывал, — начальников. Вы только себе представьте: крупные, в хороших пальто, и все как на подбор — в пыжиковых шапках. А тогда ведь как: если человек в треухе, как Петька, или в кролике, как я, значит — так себе, инженеришка или работяга. А вот если в пыжике — это или торговый работник, или начальник.

Мы с Петькой поразились: до этого, кроме капусты, ничего не было, а тут — сплошное начальство, ровно двенадцать человек. Блок, да и только.

Окружили сугроб с Анной Никодимовной, акт составляют. Видно, думали хотя бы пристыдить, но не вышло у них. Она им достойный отпор дала.

— Мне, — говорит, — всё равно терять нечего.

Единственное, что им удалось — это отобрать капусту. Во-первых, они всё-таки начальство, а она, хоть и беспартийная, но завгруппой, так что было что терять. А во-вторых, народ её тоже не сильно поддерживал: хоть и по-геройски прыгнула, а капусты не только ей хотелось. Что она, лучше других? Да вот только где её взять на всех, капусту?

Обсудили мы с Петькой это событие, а там и рабочий день закончился.

Сели в автобус — грязные, мокрые, в остатках капусты. А довезли нас — я вам в самом начале говорил — до города, а там высадили, и мы пошли своим ходом. Ну, мне-то хорошо, я рядом живу, а с Петькой страшная история случилась.

Понимаете, ему ехать — на другой конец города, пешком часа три топать. А на дворе — вечер, холодно, устал после кагат как чёрт. Вот он и решил на обычном автобусе поехать. А транспорт, как назло, забит под завязку — народ с работы едет. Давка, толкотня. Петька из последних сил протиснулся.

Ну, в автобусе народ надышал, Петька оттаял, и дух от него пошёл — вы себе не представляете. Мы-то, когда на кагатах были, принюхались, а народ с непривычки задыхаться начал. Людей-то в автобусе человек сто, все усталые с работы едут, голодные и потому злые.

А посередине — Петька, со всех сторон зажатый, в треухе, телогрейке, одно плечо выше другого, зарос с утра, и воняет — кажется, не то что в автобусе, а и на улице слышно. Ну, скажите: можно его в таком виде за сотрудника НИИ принять?

Не приняли, конечно.

— Пошёл, — говорят, — вон отсюда. Развонялся тут.

Он сопротивляться. Откуда ж он знал, что от него гнилой капустой несёт? Вообще не понял, чего они к нему прицепились. А они — «Выметайся!», и всё. Мол, алкаш чёртов, и тому подобное. Выталкивать начали. Петька упирается, никак понять не может, в чём дело.

Двое здоровенных мужиков его под руки вынесли из автобуса. Хотели на остановке оставить, но он, ясное дело, сопротивлялся, так они потащили его в опорный пункт. Сдали участковому, чтоб разобрался. Мол, напился, провонял весь, так ещё и сопротивляется.

Петька чуть не плачет:

— У жены спросите! У меня жена, двое детей. Я домой с кагат еду!

А телефона у него в доме не было. Пришлось ему всю ночь в опорном пункте просидеть. Утром из института приехали, из отдела кадров. Отгул дали за такое дело.

Вот так.

А сейчас, я вам говорю, не посылают.