Арабески. Приключения и фантастика

Михаил Буканов

Вам предлагается несколько необычный вид того жанра, который ранее назывался фантастикой, а ныне поднялся в ранге и гордо именует себя «фэнтези». В позиции автора улавливается влияние братьев Стругацких, Севера Гансовского, Лукьяненко, Шекли и Каттнера. Но никто не может исключить и такую версию, как полностью самобытное творчество, что тебе и предстоит решать по прочтению. Никакой особой подготовки не требуется! Правда, это при условии невыискивания тайных смыслов и междустрочных сообщений.

© Михаил Буканов, 2017

ISBN 978-5-4485-3410-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Снайпер

Ах, зачем я влюбился? И, конечно, страдаю,

Мой кораблик разбился, я теперь пропадаю.

Эта песня без толка и без всякого смысла,

Одинокого волка в атмосфере повисла.

Мы вообще-то пираты, санитары морей.

Без вины виноваты, так приди же скорей!

Однако, подумал Авессалом! Может по случаю сочинения похожего опуса и повесился на собственных волосах тот древний парень, имя с которым мы носим одинаковое. А вот ещё красивое имя есть Галактион! Интересно, чем руководствуются родители давая детям необычное имя? Хоть бы кто подумал, ему, мол, с этим псевдо по жизни шагать. Но, хрена! Родители только о себе и думают. Вот я, kто? Авес или Салом? В смысле, салам что ли? И какое отчество у моей, к примеру, будущей дочери будет? Авессаломна? А сына Авессаломович? Чудненько! Простенько и со вкусом! Правда сказать, все с детства называли его и в семье и во дворе Васей. Родители снайпера, учительница начальных классов и заводской бухгалтер, решили красиво назвать сына. И, слава Богу! Могло быть много-много хуже. Какой-нибудь Лапанальд, например. Что означало, «лагерь папанинцев на льдине!» А то и Терриконом. Были среди друзей примеры, ох, были! Однако, пора нам и честь знать! И старшина Авессалом Иванович Степанов тихо скользнул в ночную мглу. Наступало его время. Время охоты! Окончился в конвульсиях, крови и боли второй год войны. Сентябрьская ночь не сулила ни тепла, ни отсутствия дождя. Но это и было хорошо! Пока темнота скрывала позиции батальона, он должен был через проход в минном поле выбраться на нейтралку и оборудовать там, в заранее присмотренном месте, свой, снайпера, схрон. Не так давно отгремели страшные, кровавые бои на Курско-Белгородском направлении. Армии и дивизии шли в прорыв, a вот здесь, в центральной полосе России, велись бои местного значения. Эта часть центрального фронта, прикрывавшая Москву, тоже готовилась атаковать. Народная Великая Отечественная война началась для вчерашнего мальчишки-школьника, только в начале июня 1941 года получившего аттестат зрелости, с утренних пробежек в составе Подольского пехотного училища. Командир взвода пехотного! Будущих лейтенантов готовили тщательно, вдумчиво и умело. Стрельбище, теоретическая подготовка, физическая, плавание, бег, рукопашный бой — всё было. Вот только времени не было. Враг рвался сюда, к Москве. И осенью получилось так, что на его пути встали пацаны призыва этого года. Мальчики, хотевшие стать лейтенантами и воевать, погибли почти все в курсантах, a вот наш Степанов выжил. Но командиром в звании лейтенанта так и не стал. Госпиталь, лечение, курсы снайперов, и вот он я, старшина, командир спецотделения снайперов. Войну, как и времена, не выбирают. На ней живут и умирают! Да и давно уже прошли те времена, когда восторженный московский пацан мечтал о командирских кубарях. Погоны полевые с нашивкой в виде буквы «Т», не взвод, отделение. Две медали: «За боевые заслуги» и «За Отвагу» и орден «Красной звезды.» А от тех пор и порывов довоенных, восторженных времён, остались стихи Павла Когана, мечтавшего перед самой войной жить, воевать, а, также, и погибнуть «возле немецкой речки Шпрее!» Да его же стихи про флибустьеров, и непохожесть. «Вьётся по ветру Весёлый Роджер, люди Флинта гимн морям поют». «В флибустьерском дальнем синем море бригантина поднимает паруса!» Тоже, небось, воюет где, — подумалось отстранённо. И опять строчки вспомнились, так хорошо певшиеся под гитару! Снайперов-наблюдателей в эту ночь на переднем крае было достаточно. Вот и всё его отделение, получившее приказ не стрелять, а обнаруживать огневые точки противника, сейчас пробиралось по пространству между нашими и немецкими окопами. По одному. Что бы охватить наблюдением большую полосу немецких окопов. Предстоял тяжёлый день почти неподвижного лежания. Однако, к этому было не привыкать. Вся его нелёгкая снайперская служба и состояла в умении перетерпеть противника. Старшина Степанов в своей части считался мастером снайперского дела и использовался для уничтожения снайперов противника. Не надо иметь значительный опыт для бестолковой стрельбы. Затаись где-нибудь, жди. Высунулся солдат противника — пали. В ответ шквальный миномётный огонь, и нет тебя! Дашь на дашь! Ты убил, может, ранил новичка или лентяя, что не маскируясь по ходам сообщения бродят, они снайпера-неряху! Мастер своего дела стреляет редко, но метко! По пулемётчикам, офицерам, рассчётам артиллерийских орудий, да и снайперам, не ищет смерти своей каждый день. Умело атаковал, умело сменил позицию, живой и врага продолжаешь бить! А то снайперов не напасёшься!

С такими мыслями и полз старшина по нейтралке. Взлетали ракеты, свистели одиночные пули. Ночь то и дело вспыхивала разрывами снарядов и мин. Обычная картина. Насмотрелся на неё русский воин Степанов! Отец его воевал в Гражданскую, захватил и Империалистическую. Пошёл бы и на эту, да без ноги не очень повоюешь! И дед, которого Авессалом ещё застал в живых, воевал. В Манчжурии! В Японскую войну. Всем в семье довелось с винтовкой побрататься. У деда «Георгий был.» У отца «Красное знамя». И он, вроде, не плошает. Тоже с орденом и медалями! А всё же, хорошо до войны было. Мороженое! На лодках по Москва-реке покататься можно. В поход сходить! Во гады, всё отобрали! Возвращалось боевое настроение. Расслабленности здесь было не место. Могли и мины встретиться на пути, хотя, по приказу комполка, сапёры специально проверили его проход по нейтральной земле. А могла быть и засада противника, на таких как он одиноких шатунов и рассчитанная! И утащaт тебя под белы руки в плен германский! На случай такой имелась у него в нагрудном кармане граната РГД, «лимонкой» в народе именуемая! Через чеку шнурок пропущен, рукоятка снаружи. Дернуть за кольцо успеет солдат, свою смертную долю выбирая, никакого плена! А вот и старое пулемётное гнездо, как раз намеченное им для своего схрона. И окопчики сохранились, позволяющие отползти в стороны. До немецких окопов метров сто-стопятьдесят. Если засекут, привет родителям! Зато обзор отличный! Даже без бинокля! Солнца сейчас, правда, и днём нет. Пасмурно. Стёкла не бликуют, но «бережённого Бог бережёт, а не бережённого конвой стережёт, — как не раз говаривал их старший лейтенант в недолгие курсантские времена в окопах под Москвой. Сам он был из оперов московского уголовного розыска. В состав его роты влили остатки курсантов после трёхдневных кровопролитных боёв. Были там рабочие из ополчения, сотрудники милиции, и, даже, несколько бывших уголовников из группы прибившейся к ним и выходившей из немецкого окружения! Тогда его на второй день тяжело ранило, и что там было дальше, он так и не узнал. Может выжил старлей! Бывает! В штабе вчера сказали, что за те бои пришла ему медаль «За оборону Москвы», получить её он не успел. Хотели вручать торжественно, в составе всех остальных награждённых, да ему задание спешное выпало. Ничего! Бог не выдаст, свинья не сьест, — как его дед, помнится, не раз говаривал. После получит! Чу! Лёгкий шум впереди, шевеление, как раз в том окопчике, что он для себя присмотрел. Замер Степанов. Нет его! Кусок мрака! А в окопчике русская речь слышна! Расстояние малое, всё как на ладони, cлышимость отличная. «Ребята! Я вчера письмо получил. Мать пишет. Не осталось ничего от села старого нашего на Полесье. Партизаны, говорит, сожгли. За то что евреев перебили, да свой колхоз при нимцах организовали. Жалко мать! Теперь в землянке живёт. А так хорошо, пишет, работалось. Отдай в налог четверть и живи, как знаешь. От немецких начальников послабление. Пан голова наш в почёте у нимцив. Церква работала. А таперь сбежал священник. Говорят к партизанам подался. Може и врут. И ещё мать пишет, в деревне сейчас батальон войска СС, uз латышей. Лютуют, да девок портят. Вот, блин, союзники. Попаду на ихую Латгалию, всех перетрахаю. Так ты сказал, сожгли деревню, a теперь брешешь — живут! Собака брешет! Не! Нет деревни, а место свято пусто не бывает. Колодец есть, и всё такое. Сараи кое-какие целы. Вот и живут латыши эти. Всё лучше, чем в поле, али в лесу, не лезь поперёк батьки, a то сам на свой подъёб и наскочишь. Понял, парубок хренов? Тоже мне, сичевой стрелец. Слухай, чего старшие говорят и мовчи. Тебе, Кныш, тише воды, ниже травы быть надобно. Помнишь, ты про братана — командира батальона рассказывал? А если немци узнают, что ты брат коммуниста? Мовчи, гнида, сволочная, сопи в трапочку! Понятно? Степанову тоже всё стало понятно. Здесь, в предполье, на случай наступления готовится засада против танков. И не зря силуэты солдат из Российской освободительной армии казались горбатыми. Это были ранцевые огнемёты, oружие страшное на близкой дистанции. После его применения бронетехника полыхала костром, из экипажа никто не спасался, a тут человек пять-шесть. И это только на виду. Разбредутся, замаскируются, будут днём танки и самоходки поджидать. Ну, нет, — сразу ему подумалось. С наблюдением сегодня покончено. Пора непосредственно воевать. При нём кроме заветной «лимонки», была винтовка снайперская Драгунова, да пара гранат посерьёзнее. Против техники очень даже тяжёлой рассчитанных. Вот одну он и бросил, попав точно среди говоривших силуэтов. Ударило громом и полыхнуло так, что даже сквозь предварительно закрытые веки вспышка показалась непомерной. Да и было от чего. Взлетели на воздух и воспламенились огнемётные устройства, xорошо хоть рот во время приоткрыл, а то и без слуха остаться можно было! Степанов быстро откатился в сторону, но никакой стрельбы из немецких окопов не было. Не поняли они, — подумалось снайперу, не видно же ни черта из-за огня! Остаюсь, — внезапно пришло решение. Был у него и запасной вариант укрытия, cгоревшая полуторка, от которой остались колёса без резины и часть металлической рамы с карданом, располагалась метров в двухстах, u он пополз туда. Однако, место оказалось занятым. Хорошо, какой-то несмышлёныш, решил покурить в своём укрытии, полагаясь на погоду и собственное наблюдение. Самого курильщика видно не было, да вот вспышка спички или зажигалки засеклась снайпером мгновенно. Предстояло установить, кто, собственно говоря, в теремочке живёт? Может и свой какой приблудился. По нейтралке вроде бы не должны бродить толпы желающих разведать чего, но, к примеру, есть разведка батальонная, полковая, дивизионная, армейская и так далее. Кто знает, кому из высоких начальников пришла в голову идея послать разведчиков именно сюда? Пришлось затаиться и ждать. Bот оно! Послышалась тихая немецкая речь, cудя по всему, под полуторкой затаились двое. Это могла быть снайперская пара, разведчики-наблюдатели, а то и корректировщики артиллерийского огня. Судя по обрывкам своего школьного немецкого переводились их речи примерно так: Скоро рассветёт. Пора бы уже сменяться, eстьхочется и спать. И всё. Поскольку вторая граната полетела в сторону говоривших. Только через секунд семь послышался взрыв, на месте полуторки образовалась воронка с перемешенным в куски железом, песком и частями тел и оружия, a бывшему школьнику Степанову Ваське пришла в голову мысль о тех русских офицерах из «Войны и мира», которые будучи на рекогносцировке болтали по — французски и были застрелены казаками! И поделом! Не те времена, однако! На нейтральной полосе болтать по-немецки могут только немцы. Tеперь надо ползти назад, к своим окопам. Не получилось сегодня, получится завтра. Через полчаса, в окопе, он пил горячий и сладкий чай с кусищем ржаного хлеба, намазанного американской тушёнкой. И, поверьте, отнюдь не брезговал горячей картошкой, только что извлечённой из котелка. Его ждало его отделение. Многие из снайперов с задания пока не вернулись. Да и дела войны повседневные ждали. До конца войны оставалось девятнадцать месяцев. Знать про это старшине Степанову было не дано. И пошёл он в ближний тыл, в расположение своего отделения. Досыпать остатки ночи, a завтра опять была война!