Изменить будущее

Михаил Васильевич Шелест (2023)

Многие сейчас задумываются, можно ли было не доводить СССР до развала, безболезненно перейти на новые рельсы социалистического, а не капиталистического хозяйствования. Автор книги тоже задумывался над этими вопросами и вдруг вернулся в 1976 год в своё юношеское тело. Новую жизнь главный герой решил прожить так же, как и старую, но попытаться изменить будущее и не допустить развала СССР. Кое-что у него получилось.Все события и персонажи, кроме главного героя, вымышлены автором. Совпадения случайны.

Глава 2.

— Ты знаешь, Михаил, каратэ под запретом. А я думаю, что за бокс такой? Запрещено, да… Как и культуризм. Особым указом.

Я погрустнел. Мне казалось, что не было запрета, ведь в 1978 секции выросли, как грибы. Откуда столько инструкторов тогда появилось?

— Жаль. А самому можно? Хоть ката и связки покручу.

— Самому? — Эс Эс потёр пальцами не очень бритый подбородок. — А почему нет? Я тебе ключ дам от зала и крути своего кота. Только окна надо забелить. Давно хотел, да руки не доходят. Чтобы народ не глазел.

«Ага», — подумал я, — «Не вам хватает тренерской для оргий. Хотя… Какие там оргии? Из-под двери, что на улицу ведёт так ветер свищет, аж сугробы надувает. Колотун зимой в зале дикий».

— Забелю. Легко, — пообещал я. — Только надо с директрисой согласовать.

— Надо, — удивлённо согласился физрук. — Ты такой, разумный стал. Сильно за лето повзрослел. А ты где каратэ освоил?

— Я же за Динамо выступаю. Вот иногда вместе и тренируемся. Подглядел кое-что… Распечатки дали.

— Ну-ну. Покажешь.

— А то! Сегодня можно? У меня САМБО сегодня нет.

— На соревнование летишь?

— Лечу.

— Ну, смотри не пролети, — съюморил физрук домашнюю заготовку.

Я сморщился.

Пока мы разговаривали, пацаны натянули сетку. Играли в волейбол плохо. Кроме меня и Грека толком никто играть не умел. Да и ростом почти все мальчишки были мелкие. Я же был метр семьдесят шесть ростом и шестьдесят восемь килограмм вес.

Грек слегка прихватывал мяч, но кто его в этом возрасте осудит, зато хорошо навешивал. Я неплохо резал. У меня получалось «дожимать мяч» кистью и он попадал в площадку, а не в аут. А сегодня ещё стали «получаться» и приём, и подача. Вот мы с ним и «спарились».

— Здорово, у тебя получается кисть доворачивать, — Сказал он, качая головой. — Да и вообще ты за лето… раскабанел.

У Грека все похвалы имели какой-то уничижительный подтекст. Вообще… Это у него всё было самое лучшее, самое новое, самое фирмовое. И об этом он говорил с чувством такого превосходства и так брезгливо кривил при этом рот, что когда-то меня это сильно бесило, но не сейчас.

— Играй давай, а то заменю, — сказал я и пошёл подавать.

В команде были и девочки, естественное слабое звено. Подавай в неё, она сама убежит, или съёжится. Кроме Наташки Терновой. Это была моя соперница по спринту и вообще — прекрасная спортсменка. Я не помнил, занималась она чем-то или нет, но физкультура у неё шла отлично.

В младших классах мы с ней по физкультуре шли ноздря в ноздрю с моим небольшим превосходством. Потом окреп я и покрупнела она. Приняв женские формы, она стала отставать от мня в спринте.

Когда я бежал рядом, я специально задерживался на старте, чтобы её обогнать и посмотреть. Её грудь ей очень мешала, мешала и мне. Когда я увидел это колыхание в первый раз, я забыл бежать и что надо обогнать. А бежали на результат.

— Я перебегу, — сказал я тогда Эс Эсу, и он меня понял.

И вот я пошёл подавать на Наташку Терновую.

Один профессор химии нашего политехнического как-то научил меня подачи «сухой лист». Вернее, я у него её подсмотрел, потому что никак не мог ей принять. Она мне ещё понравилась тем, что удар по мячу проводится почти как при прямом ударе открытой рукой и мяч летит без вращения. А если летит без вращения, значит упирается в воздух и начинает вилять. Куда он вильнёт не знает никто. То есть целься в игрока, а мяч сам вильнёт в сторону.

Я специально подгадал нужную расстановку и отправлял мячи Наташке.

— Наташка, лови, — говорил я и бил по мячу.

Она правильно вставала на приём, но мяч в последний момент вилял в сторону.

В конце концов она расплакалась и ушла с площадки. Блин! Я не хотел этого! Я просто шутил. И тут я понял, что пацанские гормоны превращают меня в пубертатного идиота. Я даже «гыгыкать» стал, как все. Охренеть, подумал я, и побежал в девчачью раздевалку, но она была закрыта на щеколду.

Немного поскулив и поныв за дверью, прося прощение, я вернулся в зал, но в игру не вошёл. Как-то всё вдруг надоело. Прошёл азарт. Со мной так часто бывало.

— Посвисти-ка, — сказал физрук Греку и отдал ему стальной свисток.

Присев рядом со мной на скамейку, он спросил:

— Ты волейболом не хочешь заняться?

— Так я и занимаюсь, — удивился я, понимая, что он имеет ввиду.

— Не… Серьёзно.

— Не-е-е… Серьёзно не хочу. Не разорваться же мне? Я и так… Даже альпинизм не бросаю, хорошо, что он летом, когда времени полно. Но вот хочу дайвингом заняться, придётся завязать.

— Чем заняться? Дайвин… Чего?

— Нырянием с аквалангом.

— Водолазом, что ли, хочешь быть?

— Ну да… Это по-английски.

— Это в ДСААФ, — махнул рукой физрук. — Ты у кого планирующую подачу «слямзил»?

Я дёрнул щекой, а потом головой.

— Понятно, — сказал Эс Эс. — Там же где и каратэ…

— В Динамо подсмотрел.

— И сам разобрался?

Я снова дёрнул угол рта.

— Объяснили.

— Понятно…

В спортзал заглянула директор и окликнула физрука:

— Сергей Степанович!

Эс Эс вздрогнул и посмотрел на дверь. Он боялся директрису, как огня. «Светлана» была правильным директором и разгоняла посиделки физика, трудовика и физрука неоднократно.

— Сергей Степанович, — она всегда выговаривала отчество учителей мужчин правильно, — отдайте мне Шелеста.

Валерка Лисицын поймал летящий в него мяч и оглянулся. Оглянулись все.

— Шелест у нас сегодня нарасхват, — весело и задорно прокричала Людка Фролова.

Совсем недавно мне сообщили, что Людки не стало. Я посмотрел на Наташку Дыбу, сообщившую мне об этом и помрачнел.

— Иди, — тихо сказал физрук. — Не дрейфь. Напортачил?

Я пожал плечами и встал со скамьи.

— Мне с вещами, Светлана Яковлевна? — Спросил я громко.

— Да, пока, вроде рановато, — усмехнулась директриса. — Переоденься и ко мне. Разговор есть.

В кабинете директора сидела историчка и представительный молодой человек, комсомольской наружности. Ну как, молодой? Лет тридцати пяти.

— Вот, Павел Николаевич, это Шелест, про которого мы…

— Понятно. Кто у тебя родители? — Спросил он.

— Папа — сварщик на ТЭЦ-2, мама — преподаватель в институте. А что?

Павел Николаевич удивлённо вскинул брови.

— Ты смотри-ка… Не тушуется. Знаешь кто я? — Спросил он, неожиданно подав ко мне лицо и улыбнувшись.

— Наверное из райкома, — буркнул я.

— Партии… — добавил он. — И не страшно?

Я усмехнулся и спокойно сказал:

— А чего бояться? Что вы, не человек что-ли? Такой же, как и я…

— Шелест! — Едва не выкрикнула директриса.

Историчка отступила к столу. Павел Николаевич откинулся в кресле и засмеялся.

— А мне он нравится, — сказал он. — В резерве стоит? — Спросил секретарь райкома историчку.

— Нет, товарищ секретарь, но секретарём ячейки был.

— Почему был? — Удивился гость.

— Спортсмен я… Времени на комсомольскую работу не хватает, — за неё ответил я.

— Спортсмен-международник? Оригинально! — Он засмеялся. — Кто просветил по поводу международного положения?

— Динамовец я. Там и просветили. Мы в походы ходим по местам боевой славы — бросил я коротко. — На Даманскую заставу.

Потом поправился:

— Ходили… Раньше… Вот пограничники и рассказывали. Полковник из Москвы приезжал, из погрануправления.

— И что же вам рассказывали пограничники? — Ещё больше удивился секретарь райкома.

— То, что… Враги… Внешние. Были, есть и будут. Одни и те же на все времена. И Родину от них защищать надо постоянно, а не время от времени.

— Это кто же и когда… — Поперхнулся райкомовец и закашлялся.

Директор школы быстро налила ему воды. Он хлебнул из стакана и пару раз кашлянул.

— Это про царей говорилось. Сейчас-то да. А раньше…

Историчка порозовела и задышала громко. Павел Николаевич оглянулся на неё. Она развела руками.

— Да… Михаил… В комсорги школы пойдёшь? Потом в партию и к нам? Или по другой линии?

— По какой? — Спросил я, вроде как не понимая, о чём он. — Времени у меня в обрез. На соревнования вот улетаю через две недели. Зачем я вам такой?

— Ну да, ну да… Всё понятно. Очень приятно было с вами, Михаил, познакомиться, — вдруг перейдя на «вы» произнёс секретарь и поднялся из кресла. — Думаю, ещё увидимся. Нам тоже такие кадры нужны. Политически грамотные.

Павел Николаевич подошёл и пожал руку.

— Молодцы чекисты, — сказал он. — За нас нашу работу делают.

Я пожал плечами и вышел.

Я понял, чем буду заниматься в этой жизни, раз уж выдалось проживать её второй раз. Кем я был, тем и буду, только постараюсь не терять времени. Я слишком много его потратил на учёбу и подготовку к работе, но переворот девяносто первого года прервал мою карьеру. И все заготовки и весь мой багаж пропал всуе.

Поэтому, я решил заняться, так сказать, изучением теоретической и материальной части предмета: спорт, а именно получение высокого спортивного разряда по самбо, обучение этого тела восточным единоборствам, получить разряд по альпинизму. В той жизни я его забросил, а потом пришлось навёрстывать.

Вот со специальной подготовкой пока ещё не имелось ясности. Кружков юный разведчик-нелегал в СССР официально не существовало, но с этим я решил разобраться завтра на уроке НВП.

— Класс, равняйсь, смирно! — Скомандовал я. — Товарищ военрук, капитан второго ранга! Девятый «а» класс построен для прохождения военной подготовки.

Николай Семёнович улыбнулся, заметив моё добавление его звания, и скомандовал:

— Вольно. Разойдись. Займите свои места.

— Вольно. Разойдись. Займите свои места, — продублировал я.

Я действительно и в той жизни был выбран учениками командиром. Я не помню почему. Наверное, больше никто не хотел? Или стеснялся… Отнекивался, когда спрашивали: «Кто хочет?».

Помнится, я сразу влюбился в АК-47, как только взял его в руки. И только ради того, чтобы чаще держать его в руках, сразу согласился на «должность». Потом я занял призовое место на районных сборах по его разборке и сборке. Наверное, занял бы первое, но решил это делать с закрытыми глазами.

Была у меня такая нехорошая черта, как «зайчизм», как говорил тренер по самбо. Он часто одёргивал меня, когда я начинал «танцевать» на ковре, крича: «Не зайчись!». Ещё он называл меня «танцор», но это потом, когда я в десятом классе пошёл на бальные танцы и стал выхаживать во время схваток с прямой спиной.

Сейчас, я, наверное, не пойду в танцевальный кружок, Светланы то у меня нет, а ходили мы с ней вместе. Хотя… Танцы мне дали многое. Я смог станцевать вальс на выпускном вечере с мамой. Пойду… Да и Светлана училась в соседней школе. Можно и на танцульки к ним сходить. Но тогда я точно огребусь от её ухажёров, как чуть не случилось однажды в той жизни. Девочка яркая и умная… Да-а-а… Я снова поймал себя на том, что встал на распутье.

После урока я подошёл к Николаю Семёновичу.

— Разрешите обратиться?

— Ты, Шелест, вроде бы и не шутишь? Урок закончился, расслабься.

Он всегда боялся, что над ним будут шутить ученики.

— Захотелось приблизиться, так сказать, к реалиям службы.

Военрук вскинул на меня взгляд из-под очков. Он был ниже меня и шире в теле, но не толстый. Седые волосы, коротко постриженные, слегка торчали на месте соприкосновения с фуражкой, которую он держал в руках.

— Хочешь служить? — Спросил он с надеждой.

— Да вот, думаю. Мне нравится, когда ставятся чёткие и понятные задачи.

— Хех… — произнёс военрук. — В армии не все задачи чёткие и понятные… Что спросить хотел?

— Меня, Николай Семёнович, заинтересовали военные карты. В книжках встречаются, а что там обозначено, не ясно.

— Это в каких книжках ты встречал военные карты?

— В мемуарах.

— Ты читаешь мемуары? — Удивился военрук.

— Пока только просматриваю, — махнул рукой я. Военрук облегчённо вздохнул.

— Будем, будем проходить картографию, ориентирование на местности.

— Я занимался спортивным ориентированием до восьмого класса. Мне нравилось.

— Получалось?

— Конечно. Я даже по стрелкам часов определяюсь.

— Молодец. А я уже и забыл… Ну так, что же ты хочешь.

— Нельзя факультатив организовать? Для углубленного изучения…

— НВП? — Удивился военрук.

— Не начальной, а обычной военной подготовки. Там же и тактика и огневая, и инженерная.

— Ты достаточно начитан.

— У нас большая советская энциклопедия есть, — сказал я и скривился. — Была…

— Факультатив по военной подготовке как-то не звучит. Кто в него пойдёт? А это время…

— Но это же и деньги за внеклассную работу.

— Какие там деньги? — Рассмеялся военрук. — Слёзы. Да мне и пенсии хватает.

Я поскучнел и Николай Семёнович, увидев мою реакцию, быстро-быстро заговорил:

— Нет-нет, Миша. Если вам интересно, мы что-нибудь придумаем…

Я помолчал и выдал козырь.

— Знаю, чем привлечь пацанов. Надо ввести и специальную физическую подготовку. Ведь она же входит в военную?

— Входит, — нерешительно согласился военрук. — Только я…

— Да мы много и не будем давать. Я самбо знаю, первый взрослый, всё-таки. Кое-что из боевого самбо нам дают, для отработки показательных выступлений. От ножа, от ударов. Военный альпинизм введём. У меня почти разряд есть. Сдать надо только. Но основы я знаю. Можно в спортзале «лазалку» на стену примострячить.

Военрук стоял и нерешительно моргал.

— Ты, как-то это так… Просто у тебя получается. Что за «лазалка»?

— Да, к стене прикручиваются такие… искусственные камни, за которые можно хвататься и наступать на них. Для отработки вертикального перемещения.

— Но… Это же… Можно упасть…

— Со шведской стенки тоже можно упасть. Я знаю, как сделать съемные и страховка будет.

— Вот ты озадачил. Всё продумал, что ли?

— Даже план учебный написал, — я сунул ему в свободную руку тетрадь, и он её взял. — Вы ознакомьтесь, а я пошёл на урок.

Я убежал, думая о том, что лет через пять он и двое его учеников взорвутся прямо в кабинете НВП, очищая мину от ржавчины. Но это будет не в нашей школе.