Виксаныч (сборник)

Михаил Ведышев, 2013

Эти удивительные истории, рассказанные известным театральным режиссером и педагогом Виктором Александровичем Давыдовым (Виксанычем, как звали его близкие, друзья и ученики), записал Ведышев Михаил Васильевич, режиссер, сценарист и актер. Он окончил Пензенское художественное училище (здесь судьба и свела его с В. А. Давыдовым), режиссерский факультет ВГИКа (1983 г., 1-я мастерская М. Хуциева). Режиссер фильмов «Сделка», «Странник» (В. А. Давыдов снялся в этом фильме как актер), «Кому на Руси жить…»; режиссер и автор сценария фильмов «Бурса», «Сижу на нарах как Король…». Как актер снялся в фильме «Карусельщик». Теперь благодаря Михаилу Ведышеву и мы можем прикоснуться к этому творческому богатству – рассказам Виксаныча, полным трагизма и юмора, непростых характеров и судеб. В них – живой образ удивительного человека, Виктора Александровича Давыдова.

«За красоту! А ля Париж!»

В этот вечер Виксаныч кого-то ждал.

— Миша, — сказал он, как только открыл мне дверь, — понимаете, Миша, ко мне скоро должны прийти ребята-художники… Хотя постойте, не уходите. Может быть, они и не придут. Они готовят выставку. Пойдемте пока попьем с вами кофейку. Проходите сюда, на кухню. Вы знаете, как я варю кофе? У-у-у! Я смешиваю пять или шесть сортов. Один для крепости, другой для аромата и т. д. Дайте вон ту чашку. Нет, не эту, рядом! Пока режьте булку… Нет, не так. Смотрите, булку надо резать вот так!.. Д-а-а, выставку делать очень трудно. Столько всего надо предусмотреть… Масло намазывается вот этим ножом. Вы знаете, в одном городе… Вот сахар… в одном городе — это было на юге — была выставка одного художника. Этот художник — мой большой друг. Он портретист, то есть он писал портреты. И больше всего он любил писать портреты детей. И главное — они у него лучше получались. И вот на своей выставке несколько детских портретов он выставил как «гвоздь» программы. Они висели в центре всей экспозиции и были ее украшением.

Пришла комиссия, посмотрела выставку. И надо же такому случиться: в комиссии оказался директор школы, в которой художник писал портреты детей. Директор сразу узнал своих подопечных и говорит:

— Эти портреты не могут быть выставлены.

— Почему? — удивился художник.

— Потому что это двоечники.

— Позвольте, какие двоечники? Это портреты. Это живопись!

— Это не живопись, это двоечники.

— Да поймите же вы, это просто интересные для меня характеры, типы лиц…

— Эти типы — двоечники! И в них нет ничего интересного! Мы их всячески ругаем, а вы их рекламируете!

— Какая реклама? Это живопись…

— Но директор побежал к председателю комиссии и добился-таки того, что эти портреты сняли. Так что выставку делать очень трудно… Подайте, пожалуйста, спички. Хотите еще кофе? Наливайте.

Виксаныч сел поудобнее на стуле и закурил. Пока я разливал кофе, он глядел на дым от папиросы и о чем-то думал.

— В этом городе, — вдруг тихо сказал он, — я начинал работать… Я приехал сюда сказу же после института. Первые дни я знакомился с театром, городом. Мои новые друзья — молодые актеры, художники — показывали мне достопримечательности: памятники, лестницу к морю, старинную башню, в общем — обычный набор. Так продолжалось дня четыре. На пятый день рано утром я иду по коридору театра и вижу, что дверь директорского кабинета открыта. И в кабинете напротив директора сидит какая-то женщина. Она сидела ко мне спиной, и я не мог ее разглядеть. Но меня привлекла ее шляпка. Уж очень старомодная шляпка. Знаете, когда-то носили такие шляпки с искусственным натюрмортом на полях. Там виноград, какие-то листья, еще что-то, словом, такая вот была шляпка. Я уже прошел было мимо, но тут директор театра окликнул меня и попросил зайти.

— Вот, — сказал он, обращаясь к женщине, — вот, Эмилия Александровна, тот человек, который вам поможет. Он как раз занимается вашим делом. Виктор Александрович, пожалуйста, разберитесь и помогите даме.

Женщина обернулась ко мне, и я невольно вздрогнул. Передо мной сидел живой образ Бабы-яги из детских книжек. Длинный, загнутый крючком нос, резкая щель рта, выцветшие, словно без зрачков, глаза и морщинистая черепашья кожа.

Когда она поднялась, опираясь на палку, ее тощее тело остановилось в позиции вопросительного знака. Казалось, что натюрморт на ее шляпке был настолько тяжел, что пригибал голову к полу. Мы вышли в коридор.

— Чем могу быть полезен? — спросил я.

— Вы уж извините меня за беспокойство, — сказала она, глядя на меня снизу вверх. Слова ее прозвучали с едва заметной хрипотцой, однако в удивительно красивом тембре, с прекрасной дикцией. Так говорили аристократы давних времен.

— Что вы, что вы! — залепетал я.

— Мне нужно получить деньги, — просто сказала она.

— Прекрасно. Наша бухгалтерия на четвертом этаже. Я вас провожу.

— Ах! Вы так любезны! — сказала она, и мы начали медленно подниматься.

«Наверное, статистка», — подумали я и, чтобы прервать неловкое молчание, спросил:

— Вам здесь платят так же, как и везде, по сорок рублей?

— Нет, мне должны выплатить двести тысяч рублей золотом, — просто сказала она и, усмехнувшись, добавила: — Я не статистка. Правда, я постоянная зрительница, и в этом смысле разница небольшая.

— За что же вам должны выплатить такую сумму? — спросил я, остановившись от удивления.

Сейчас, после стольких финансовых пертурбаций, трудно назвать цифру, однако могу точно сказать, что ни тогда, ни сейчас таких денег не было ни у одного театра.

— Это моя премия, — сказала она, стуча своей палкой о ступени.

— Премия? За что?

— Я получила Гран-при на конкурсе красоты, — просто сказала она и добавила: — В Брюсселе. Да вы, наверное, сами знаете из газет.

— Когда? — с трудом выдавил я из себя.

— В апреле нынешнего года.

— И вы были в Брюсселе?

— Нет, зачем? Они меня и так помнят.

Конец ознакомительного фрагмента.