Перемена

Михаил Гарберман

2006 год. В маленьком городе на краю одной большой страны шестеро школьников решают открыть собственный кинотеатр. В его сеансах нет мультфильмов, зато полно мата, импровизаций, безвкусицы и подросткового нахальства. Огромная популярность, свое шоу на ТВ, деньги не принесут им радость. Они думают, что это самый ужасный период в их жизни. Они еще не знают, что скоро станут взрослыми, а школьная перемена превратится в настоящую. Книга содержит нецензурную брань.

Про субботник

Спустя три недели я привык к трем вещам. Первое — нахлынувшая учеба, где я уже бойко отвечал у доски, марая пиджак мелом. Второе — глубочайшее удовлетворение от того, что школа рядом. Третье — шоу Лиора и Китката, которые отказывались вести себя по-человечески.

Я совершенно безболезненно влился в команду мечты. За первые три недели из обрывков разговоров, из ответов на мои вопросы я узнал больше об одноклассниках. Никита обожал чипсы и сухарики и был билингвом с родным финским языком. Ладислав, или Лад, иногда красил волосы, чем заслужил прозвище Ладушка. Он всегда походил на охранника, любил наше общество и терпеть не мог одиночества. Романтичный гопник. Лиор жил к югу от школы, шагов, кажется, в двух тысячах. Милый мальчик с татарской фамилией (он так утверждал), который всегда учился лучше всех. Родители жили в деревне в четырехстах километрах от города, так что Славик жил с тётей, с коврами и чешским сервизом на двенадцать персон. Стефан тоже был отличником, имел громогласную фамилию Бустендорф. Жил в двух остановках отсюда, был евреем, но говорил, что фамилия немецкая. С ним невозможно поссориться, но он умудряется не быть терпилой. Марк Войцевски жил в деревенском доме с отцом-поляком. Отец был тихим, жившим на доходы от двух сдаваемых в центре города квартир, а для души разводил куриц. Марк не знал ни слова по-польски, ненавидел деревню, куриц, и ждать восемнадцати лет, чтобы занять одну из квартир. В его доме радио играло постоянно. Стоило в эфир попасть «До скоро встречи» Зверей, и у него была запись.

В двадцатых числах сентября мы приняли известие о субботнике. Разумеется, Стефан сообщил, что в его традиции субботники не приветствуются. Но про субботу никто не говорил. Когда приближался субботник, проводили его в четверг и пятницу. Нам повезло, мы убирались в пятницу, на утренних уроках труда.

Трудовика звали Горыныч. Это такой мужик за пятьдесят, с громадными морщинами на лице от бурной молодости. Никакого педагогического образования не имел и воспитывал учеников только с точки зрения мужика. Мат для него — не ругань, это составная часть речи. Уроки у него были всегда одни и те же. Каждый год в течение двух лет мы начинали делать граблю для взрыхления земли в цветочных горшках. Горыныч рисовал нам чертёж на доске, за шесть-восемь уроков мы старательно занимались изготовлением. Само собой, все у нас интеллигенты, дара работы с металлом лишены. Особенно отличался Таволайнен. Он умудрялся делать граблю, у которой концы торчат в разные стороны. Горыныч собирал сделанные грабли, выкидывал их в мусорку, ставил пятерки, и мы начинали делать новые. Ни одной грабли на память мы так и не стащили.

Его уроки всегда были утром в пятницу, мы часто готовились к другим занятиям в это время, если нечего делать. Но в эти два первых урока нам предстояло убирать территорию хозяйственного двора. Это кусок территории лицея, с которого производился вывоз мусора.

— Всё убранное с других участков часто сбрасывают сюда, — кивнул Стефан.

— Так это что же, мы убираемся на помойке?

Стефан улыбнулся.

Утро, мы всемером, с одинаково старыми средствами подметания в руках, мерзнем. Таволайнен был с метлой. Он бегал с ней еще утром по школе, попытался взлететь перед кабинетом директора. Мы вышли на священную землю, презрительно обвели взглядом грязный участок, и вздохнули.

— Вы вот это вот уберёте, — махнул рукой трудовик на кирпичную стену и строительный мусор под ней, — вон там подметёте, здесь оформите.

— Обещаем, всё сделаем в лучшем виде, — отрапортовал Томаш. — Можно начинать?

— Он у вас всегда такой важный? — повернулся к нам трудовик

— Мы работаем над этим, — улыбнулся Лиор.

— Приду скоро, проверю, — отозвался трудовик и повернулся спиной.

Поначалу мы убирались, упорно мели пыль в разные стороны. Выстроились в круг и просто передавала друг другу грязь. Скука. А скука зажигает монстра. Я достал камеру и начал снимать. Прислонился к кирпичной перегородке, непонятно зачем построенной. Славик, не имея ни малейшего желания вести уборку, начал подбрасывать свой веник в воздух.

— Р-р-раз! Дв-а-а-а! — задыхался от усилий Лиор, кидая веник в воздух. — Ура, веники летают!

Остальные ребята тоже присели, наблюдая за шоу.

— Рра-з! — Веник взмыл в воздух. — Двв-ва!

— Славик, они рассыпятся! — заорал Бустендорф. Прутья были скреплены заржавевшей проволокой.

— Трри!

Наступила изюминка. Окна спортзала за стеной выходят на территорию хозяйственного двора. Я до сих пор не могу понять, на кой чёрт их сделали вместе с подоконниками. Они на высоте пяти метров, ведь ни с одной стороны до этих окон не добраться. Славик снова подбросил веник вверх. Веник упал аккурат на подоконник. Допрыгнуть никак нельзя, а сам веничек падать вовсе не собирается.

— Хреновенько, — протянул Киткат.

Лиор надул губы и не сдался. Он схватывает первый лежащий веник и начал им размахивать

— Р-р-раз! Дв-а-а-а!

Второй веник добирается до подоконника, чуть зависает в воздухе, и укладывается рядом с первым. Теперь их там две штуки.

— Сволочь! — завизжал Лиор.

На Китката вдруг напал хохот. Славик, не растерявшись, схватывает третий веник и подбрасывает его вверх. Конечно, ситуация на миллион, меткостью Лиор никогда не славился. Но НЕУЖЕЛИ ТАК СЛУЧИЛОСЬ, что и третий веник застрял на том подоконнике? Да, он был там.

— Славка, это каюк! — проикал Стефан, загибаясь от смеха. — Тебе не снять их.

— Слушайте, а! — Томаш был не в духе, подходя к нам с граблей. — Давайте убирать, а то после уроков оставят.

— Ты издеваешься? — орал Славик. — Чем убирать? У меня там наверху три веника!

— Это кто же тебе выдал сразу три веника? — улыбнулся Томаш.

И тут до меня дошло. Лиор ведь кидал наши веники после застрявшего своего.

— Так, — медленно, но грозно протянул Томаш.

— Да щас сниму! — закричал Лиор, мечась в разные стороны. — Только не нервничать, не нервничать!

— Как ты их снимешь, их только сбить можно.

— Да я и хочу сбить! Киткат, дай метлу.

— Шел бы ты, она там тоже застрянет.

— Нет, она огромная!

— Там я на подоконнике помещусь, он большой, она застрянет!

— И что ты будешь делать? — спросил Ладушка.

Славик остановился, покосился взглядом на веник, зажатый в его Лада, и тут же схватил его.

— Э, э, погоди, — заиграл мускулами Лад.

Куда там. Лиор молниеносно выхватил у Ладушки веник и подбросил его вверх. Теперь уже выше всех.

— Ты куда закинул мой веник? — тут же заорал Ладушка. — Да мне голову оторвут!

— А мне её вообще открутят! Подумаешь, веник.

Ладушка поднял голову вверх. Лицо его исказилось от ужаса, и он отбежал в сторону. Лиор не успел. Четвертый веник сделал своё дело. Он залетел на подоконник, задел предыдущие три вместе с куском кирпича, что лежал там веками. Они всей компанией полетели вниз, на родину. Когда Славик поднял глаза, он встретился с кучей материального и тяжёлого.

Глухой стук. Сначала от обрушившихся веников, потом от Ладислава. Он от смеха упал прямо на старую бочку с ржавыми обручами. Бедный Лиор стоит в пыли, больно чешет свою голову, и чуть не рычит от злости. Даже Томаш захохотал.

— ЛОВИ! — раздался истошный вопль за моей спиной.

Я оборачиваюсь. Из-за перегородки вылетает ржавое ведро. То самое ведро, в котором Стеф пару минут назад вышел выносить мусор. Ведёрко устремилось в Лиора, но он отбежал. Оно с диким грохотом падает на землю, и из-за угла выходит Стеф.

— Веники достали? Давайте в волейбол играть. — предложил он.

— Ведроидный волейбол. — Киткат смотрел на ведро как на алмаз в царской короне. — Правила простые. Две команды швыряют ведро через эту перегородку.

Камера фиксировала первые соревнования по вновь изобретенному виду спорта. Мы начали перебрасывать мусор, метлы, ведра через перегородку. Главное — подкинуть высоко, иначе ограду не преодолеть. Шум, треск, гам, истошные вопли. Таволайнен потом ввел усложнение — надо крутить на талии ржавый бочковый обруч, пока ловишь ведро. В лицее началась перемена. Школьники из окон смотрели, как сумасшедшие играет в «ведроидный волейбол».

Веселье было прервано гневными матами трудовика. Затем артиллерия подоспела в виде классной руководительницы, Анатолии, нашей милой пожилой дамы. Тут началось. Да как вы можете, у нас комиссия ходит по коридорам, да что вы невоспитанные такие. А мы стоим, все в пыли, куртки кое-где порваны, и блаженные такие. Потные и дышим тяжело. Томаш открещивался, что участвовал.

В понедельник мы только этим и гудели. На «окнах» (так назывались пропуски занятий) мы собирались у меня дома и смотрели мое видео. Это была истерика.

— А ты можешь сделать две-три болванки с видосом? — спросил Марк. — Пусть о нас узнают в соседних классах.

— Королева поддерживает, — кивнул Таволайнен.

— Тогда все будут видеть, что это мы, — сказал я, уже согласный.

— Ну а кто ж еще? — подмигнул Марк. — Даже без монтажа это очень круто.

Фраза «А кто ж еще?» с того момента прицепилась к нашей компании.