Авиатор: назад в СССР 11

Михаил Дорин (2024)

Сергей Родин продолжает покорять высоты лётного мастерства! Мирная семейная жизнь и лучшая работа в мире — что ещё нужно человеку, по настоящему влюблённому в небо! Совсем немного и он встанет в один ряд с людьми, чьё высокое призвание «учить» самолёты и вертолёты летать.

Глава 2

Загорелись практически все лампы, сигнализирующие выработку баков. Такое могло бы случиться в двух случаях. Либо что-то не так с топливной системой, либо у нас керосин льётся рекой.

В дополнение ко всему вибрация не проходит, а только усиливается. Параметры левого двигателя всё так же незначительно отличаются от нормальных.

В этот момент в памяти всплывает сама история испытаний МиГ-31. Именно после такого комплексного отказа было определено, что модификация двигателей Д-6, стоящих на этом истребителе, имеет дефект. Плюс к этому ещё и в топливной системе были свои нюансы. Подобный отказ в будущем произойдёт у одного из лётчиков-испытателей.

Реагировать нужно срочно!

— Гордый, 088, левый выключил. Готов к снижению, — доложил я, переставляя рычаг управления двигателем в нужное положение.

Появился небольшой разворачивающий момент, но вовремя удалось компенсировать его отклонением ручки управления самолётом и педалей. Но тряска продолжалась. Левый двигатель всё ещё был на оборотах авторотации.

— Разрешил снижение к третьему. Остаток? — запросил руководитель полётами.

— По топливомеру 9200, — ответил я в эфир. , — — По топливомеру 9200, — ответил я в эфир.

Начинаю выполнять вираж, отклоняя ручку управления самолётом влево. Постепенно снижаюсь, но наши с Купером беды продолжаются.

Загорается табло аварийного остатка топлива. Не может этого быть?! У нас топливомер показывает, что керосина ещё очень много!

— Купер, остаток, — запрашиваю я у штурмана.

— Серж, по загоревшемуся табло, остаток аварийный, — ответил Зураб. — Топливомер показывает 9 тонн.

В училище учили, что нужно верить приборам. Но сейчас это не так уж и просто. Показания-то разнятся с предупреждением на загоревшемся табло.

Самолёт ещё раз тряхнуло. А если сейчас лопатки двигателя разлетятся ко всем чертям?! Тут уже и прыгать будет поздно. Да и сейчас под нами одна из близлежащих к Циолковску деревень.

— Серго, решение, но сам я прыгать не буду. — запросил меня Купер, после того, как в очередной раз самолёт подвергся тряске.

Такое ощущение, что рядом с нами взрывается одна ракета за другой.

Уже виден аэродром. Сейчас бы побыстрее снизиться и заложить разворот с большим креном.

Всё в голове перемешалось. Настолько неординарная сейчас ситуация. А если это не то, что было у того самого Федотова и я просто солью остатки керосина? Себя и самолёт угроблю, и товарища туда же потяну.

— Под нами люди, Купер. Срезать не будем и зайдём на установленной дальности третьего разворота. Чтоб наверняка. У нас много топлива. Будем сливать, — ответил я, сняв справа жёлтый колпачок, прикрывавший нужный выключатель на панели приборов.

— Понял, командыр, — ответил Зураб.

На указателе скорости значение 600 км/ч, обороты работающего двигателя 90%. Самолёт летит без снижения, так что пора начинать слив.

— Гордый, 088 топливо сливаю и захожу на посадку, — доложил я руководителю полётами, одновременно отклоняя ручку управления в правую сторону и включая тумблер «Слив топлива».

— Вас понял. Условия на посадке прежние, — ответил он.

Как раз в этот момент тряска начала сходить на нет. Двигатель практически остановился. Топливо, если судить по показаниям топливомера, начало уходить.

— Вибрация снялась, — доложил я руководителю полётами, продолжая сливать топливо в безопасном районе.

— Топливомер показывает большой остаток, — сказал по внутренней связи Купер.

Прошло ещё несколько минут, прежде чем мы начали выполнять разворот на посадочный курс. Разворот выполнял с креном, чтобы не получилось сваливания.

— Гордый, выполняю четвёртый разворот, 1000 занял, — доложил я.

Шасси и закрылки пока не выпускаю. Закрыл кран слива топлива в тот момент, когда Купер мне подсказал, что остаток нам позволяет сесть. Главное — не допустить сваливания.

Аккуратно выхожу на посадочный курс и устанавливаю скорость 450 км/ч. Проходим километр за километром, но ощущение такое, что вот сейчас снова начнётся тряска.

— 088, дальний прошёл, к посадке с одним выключенным готов, — доложил я в эфир.

— 088, посадку разрешил. У земли штиль. Контроль за скоростью, — сказал руководитель полётами.

Купер подсказывал мне значение скорости и высоты. Над ближним приводом я загасил скорость до 400 км/ч. Высота 70 метров.

Вот и торец полосы под нами. Скорость ещё большая, но надо выравниваться. Самолёт пытается развернуться, но я выдерживаю направление.

— Скорость 330, — подсказывает Купер, и можно уже касаться полосы.

Есть касание! Начинаю тормозить на полосе и выпускаю парашют. Скорость замедляется, и я уже вижу рулёжку, на которой нас ожидает команда техпомощи.

Как только освободили полосу, руководитель полётами дал команду на выключение.

Наконец, можно выдохнуть. Сняв перчатку, я прикоснулся ко лбу и почувствовал, насколько он мокрый и холодный. А ведь в полёте самообладание сохранялось полностью, но внутренние переживания были в любом случае.

Я открыл фонарь. В кабину ворвался морозный воздух, смешанный с парами керосина. Первая мысль была, что это у нас вытекает топливо из самолёта, разливаясь по бетону рулёжной дорожки.

Рядом с самолётом показались наши техники, быстро подкатившие стремянки, чтобы мы смогли покинуть кабину. Засиживаться в самолёте не очень хотелось после столь короткого полёта.

Спустившись на бетон, я сразу посмотрел на хвостовую часть. Топливо не вытекает. Фюзеляж в районе двигателей цел, а тормозной парашют ещё болтался на стропах. В такой суматохе совсем позабыл о том, что его нужно сбросить.

Техники осматривали МиГ-31, пытаясь сделать предварительное заключение о его состоянии. Зураб в это время ходил под самолётом, возмущаясь, что так внезапно закончился наш полёт.

— Сержик, я думал мы покрутимся, посмотрим Подмосковье с большой высоты. Погода-то шикарная, — не унывал Купер, изучающим взглядом рассматривающий стойки шасси.

— Тоже не рад, что так быстро сели, — ответил я и подошёл к МиГ-31, чтобы погладить его по радиопрозрачному конусу. — Могли бы и вовсе… «на природе» воздухом дышать, если не хуже.

— Да брось ты, генацвале! Сильная вибрация была, не спорю. Но потом же нормализовалось всё, — сказал Купер, снимая шлем.

— А что по поводу топлива скажешь? — спросил я.

— Топливомер всё чётко показывал.

Я продолжал гладить МиГ-31. Повернув голову, заметил, как мне улыбается техник со шлемофоном на голове.

— Починим его, Сергей! Как новенький будет, — сказал он.

— Не сомневаюсь в вас, ребята, — показал я ему «класс» и ещё раз погладил самолёт. — Не болей больше. До встречи, — прошептал я.

К самолёту уже подъезжала «Волга» начальника школы испытателей. Я подошёл к Зурабу, прыгающему на месте. Сейчас будем вместе с ним отвечать за произошедшее перед Вячеславом Сергеевичем — начальником нашей школы.

Машина только остановилась, а к Гурцевичу уже бежал техсостав с докладом. Начальник школы, одетый в кожаную лётную куртку поверх строгого чёрного костюма, вышел из своей «Волги» и начал общаться.

Минуту спустя он покачал головой, что-то ещё уточнил у инженера и направился к нам. Даже шапку не одел, а ведь на улице мороз градусов 20!

— Рассказывайте, — сказал Вячеслав Сергеевич, поздоровавшись с каждым за руку.

— Командыр, это было что-то! Тряхнуло, топливо вниз пошло, но Серго вёл машину уверенно. Я по секрету вам скажу, что Родин — лучший с этого набора. Мне с ним так просто…

— Кхм, — прокашлялся Гурцевич, положив руку на плечо Куперу. — Я тебя понял. Теперь пойди, погуляй и расслабься, — сказал начальник школы и повернулся ко мне.

Я дождался, пока Зураб отойдёт на несколько шагов. За это время Купер чего только мне не показал жестами!

— Купарешвили, в отпуск у меня пойдёшь с завтрашнего дня. Будут тебе и виноград, и…цицинтин твой, — пригрозил Гурцевич. — Никаких летних отдыхов тебе.

— Цицмати, Вячеслав Сергеевич, — поправил я его. — Неравнодушен Зураб к этому растению.

— Его проблемы, Родин, — махнул рукой начальник школы. — Давай, рассказывай.

Выслушав описание всего хода событий, Гурцевич задумчиво посмотрел на самолёт и на меня. Мне бы сейчас очень хотелось заглянуть под капоты двигателей. Я на сто процентов уверен, что в одном из них произошло разрушение лопаток.

— Почему решил, что нужно сразу садиться? В баках топлива много, течи нет. Мог выработать. Топливомер, что показал?

— Выработать мог, но была вибрация двигателя, Вячеслав Сергеевич, — ответил я. — А топливомер, как оказалось, работал нормально.

— Очень странно. А что за светомузыка с включением всех табло топливной системы?

— Не могу знать, Вячеслав Сергеевич, — молниеносно ответил я и начальник школы задумчиво стал потирать подбородок, который на морозе уже стал румяным.

— Сейчас машина приедет. Дуйте в лётную комнату и пока рапорта пишите. Что и как было. Будем разбираться, — сказал Гурцевич и пошёл к самолёту.

Вскоре подъехал микроавтобус «Раф» и мы стали с Купером грузиться в салон.

На этом сегодняшние полёты были прекращены. В лётной комнате всем было интересно, что произошло на борту и как удалось посадить. Окончательно разобрав со всеми нашими товарищами сегодняшний инцидент, мы приступили к написанию рапортов.

Конечно, нашёлся среди ребят и тот, кто очень нам хотел помочь. Точнее, поддержать после перенесённого стресса.

Роль психолога была у Бори Чумакова — нашего со Швабриным соседа по комнате в общаге во время поступления. Его сильно интересовало моё здоровье, переживал ли я в процессе захода на посадку или нет.

— Сергей, вот я на тебя смотрю и понимаю, что у тебя СПВ, — сказал Боря, внимательно осмотрев меня со всех сторон.

— Эу, это что такое? Заразное? — спросил Купер, слегка отодвигаясь от меня.

— Зураб, ты кого слушаешь?! — воскликнул Швабрин, сев в кресло со своей «сиротской» кружкой чая. — Борян у нас книжку какую-то умную прочитал недавно и полностью в неё поверил.

— А нечего тут, Вань, иронизировать, — возмутился Чумаков. — Психология — наука важная. В нашем деле нужно быть подготовленным к стрессовым ситуациям.

— По мне видно, Борь, что не готов к стрессовым ситуациям? — улыбнувшись, спросил я у Чумакова.

— Видно. Так я тебе не про стресс, а про СПВ…

Купер совсем вышел из себя и вскочил со своего места.

— Да что это за зараза?! — начал возмущаться Зураб, переходя на свой родной язык и активно жестикулируя.

— Купер, успокойся! — громко сказал я. — Синдром профессионального выгорания.

Швабрин и остальные в комнате продолжали смеяться, наблюдая за тем, как Купер молча взывал к небу.

— Это хорошо. Я ж думал, что это что-то заразное. И… на это может подействовать, — показал он на паховую область.

— Зураб, на потенцию не влияет совершенно, — произнёс Боря с видом профессора.

— Ай, что это ты удумал?! Я же про ноги сейчас показывал тебе. У меня, как у советского грузина всё хорошо. Ларису Ивановну всегда хочу! — рассмешил всех Купер, напомнив о крылатой фразе из фильма «Мимино».

Купер продолжил писать рапорт, а Чумаков отвлекать меня бессмысленным разговором.

— Сергей, ну ты посмотри на себя? Давай определим, СПВ у тебя или что серьёзнее? — предложил Боря.

— Ты пару минут назад утверждал, что у меня есть этот синдром, — сказал я, не отрываясь от написания рапорта.

— Я вижу, что ты устал. Ты не отвечаешь вниманием на внимание со стороны окружающих, — произнёс Боря.

— Это так заметно? — посмеялся я.

— Да, — хором ответили почти все в лётной комнате, за исключением Купера.

Он просто был занят, поэтому в беседе пока не участвовал.

— Я, как бы, занят, мужики.

— Вот видишь! Не я один это заметил, — предостерегающе заявил Чумаков.

У меня вообще сложилось впечатление, что в его теле тоже попаданец. Только со знаниями в области психологии. Зураб закончил с рапортом и решил сходить к товарищу Карлову. Это был помощник начальника школы испытателей по штурманской части.

— И помнишь, ты говорил, что в отпуске не можешь слишком долго отдыхать? — продолжил меня доставать Боря.

Да что он такое говорит! Согласен, что не каждый отпуск я отдыхал как надо — то в одно место съезжу, то в другое, то маршала достану, то с нынешней женой проводил вдвоём зимние ночи во Владимирске. Ну не «таскать» же диван весь месяц на спине?!

— Борь, заканчивай с этой диагностикой и дай рапорт человеку написать, — остановил Швабрин Чумакова, который уже листок взял, чтобы какую-то ерунду записывать.

— Ещё вопрос есть. И он очень важный. Касается стула… — начал спрашивать Боря.

— А мебель тут при чём? — отвлёкся от чая Швабрин.

— Я про пищеварительный стул. Нет у тебя с ним проблем, Сергей? — спросил Чумаков.

Это уже слишком!

— Так, Боря, возьми что-нибудь полезное почитай. Аэродинамику, методику лётных испытаний, да хоть газету «Правда», — настоятельно рекомендовал я Боре под отдельные смешки товарищей.

На этом его сеанс психотерапии был закончен.

В такой обстановке написать нормальный рапорт было весьма сложно, но мы с Зурабом справились. Как раз к моменту его написания и появился в лётной комнате Коля Морозов с недовольным лицом.

— Что, опять самолёт сломали, — иронично заметил он, картинно швырнув картодержатель и планшет на диван рядом с Иваном. — Как так можно?! Что не полёты, так у вас отказ.

— А ты забыл, Николай, что наша будущая работа весьма опасна из-за возможности отказов? — спросил у него Швабрин,

— Ну, кто как умеет летать. У меня, если и случается отказ, то ситуация очень сложная. Всякие там мелкие неисправности, я даже не озвучиваю. Техникам только на земле указываю, что нужно сделать, — надменно произнёс наш мистер «я лучше всех» и с улыбкой посмотрел на меня.

— Ты такой молодец, Коля! — с сарказмом произнёс я.

Продолжения наша беседа не получила. Нас с Купером вызвали в кабинет к заместителю начальника школы по лётной части.

— Разрешите войти? — спросил я

— Сергей и Зураб заходите, — громко сказал Гурцевич, который стоял у окна кабинета.

Когда мы вошли, рапорта тут же положили на стол Мухаметову. Рашид Маратович сидел за столом и просматривал какие-то бумаги совместно с гостем, одетым в кожаный лётный комбинезон — настоящая редкость.

И звали этого человека Александр Васильевич Федотов. Среднего роста. Широкие плечи. Взгляд цепкий, а сам он, кажется, излучал не иссякающую энергию. Легенда, одним словом!

Приходилось мне с ним видеться совсем недавно. Можно сказать, мимолётно.

Федотов посмотрел на нас с Купером, медленно встал и подошёл поздороваться.

— Как дела, мужики? — пожал Федотов руку каждому из нас, а заодно и застегнул до конца молнию Зурабу на комбинезоне. — Как дела, мужики? — пожал Федотов руку каждому из нас, а заодно и застегнул до конца молнию Зурабу на комбинезоне.

— Всё хорошо, товарищ генерал, — поспешил отрапортоваться Купер.

Действительно, Александр Васильевич был генерал-майор запаса. Но это звание ему присвоили уже на испытательной работе. Из армии он уходил капитаном.

— Не люблю я этого, Купарешвили, — похлопал Федотов Зураба по плечу. — Мне всё рассказали и кое-что я никак понять не могу. Готовы мне объяснить, Сергей Родин, что произошло с самолётом? — пристально посмотрел он на меня.