11 звезд Таганки

Михаил Захарчук (2020)

Эта книга об одиннадцати самых известных людях самого известного, можно даже сказать скандально известного советского Театра на Таганке. Среди отечественных творческих коллективов Таганка, пожалуй, единственный в стране, у которого три взаимоисключающие биографии. С момента образования в 1946 году он был Московским театром драмы и комедии. Потом стал Московским театром драмы и комедии на Таганке. А затем и вовсе разделился на две труппы. Но эта книга — о главном Театре на Таганке. О том театре, где больше полутора десятка лет на подмостки выходил легендарный Владимир Высоцкий. Здесь читатель найдет, прямо скажем, уникальные, эксклюзивные факты из жизни звезд. Потому что судьба автора книги причудливо переплелась с выдающимися творцами Таганки, о которых идет речь. Это: Владимир Высоцкий, Анатолий Васильев, Николай Губенко, Николай Дупак, Валерий Золотухин, Юрий Любимов, Зинаида Славина, Вениамин Смехов, Леонид Филатов, Борис Хмельницкий, Леонид Ярмольник.

«Легенды, мифы и правда о Высоцком

«Нет, всё-таки прав был Андрюша Вознесенский: какого златоустого блатаря мы потеряли!» (Случайно услышанная фраза после демонстрации фильма «Высоцкий. Спасибо, что живой»).

Кто помнит стихотворение Вознесенского, знает, что есть в нём и такие строки: «Спи, шансонье Всея Руси», «Шёл популярней, чем Пеле», «Носил гитару на плече, Как пару нимбов», «Спи, русской песни крепостной» — очень впечатляющие, доложу, поэтические тропы. Но на слуху у всех только эти: «О златоустом блатаре рыдай, Россия!/ Какое время на дворе — таков мессия». Чего, собственно, автор добивался. Из-за неосознанной (хотя, может, и осознанной!) зависти к сумасшедшим популярности и славе Высоцкого. Кто-то заметит: какая дичь, вздор, нелепость! А не спешите с выводами.

Эти же чувства разделял и Евг. Евтушенко. Из его предисловия к фантастически бездарной пьесе Э.Володраского «Мне есть что спеть…»: «Высоцкий, по-моему мнению, не был ни большим поэтом, ни гениальным певцом, ни тем более композитором. Но всё-таки вместе компоненты его жизни слагаются в крупную поэтическую фигуру».

И вот перед вами первый, едва ли не главный миф о Высоцком. Никакой он не поэт вовсе, а так — немножко пишущий, немножко играющий, немного поющий. Вдобавок ещё и пьющий, и колющийся (в смысле балующийся наркотой), и чрезвычайно вздорный человек. Именно таким Владимир Семёнович изображён в упоминаемой, откровенно маразматической пьесе. Что жирным росчерком-предисловием и подтверждает Евг. Евтушенко — в Росси даже больше, чем поэт. И рядом с ним, настоящим поэтом, Высоцкому, стало быть, и не место. Других, более мелких «отрицателей» перечислять не стану — много чести. А — правда?

Сделанное Высоцким в театре, уйдёт со временем в небытие. Фильмы с его участием проживут долго, но, в конце концов, тоже забудутся. И даже песни растворятся в туманной дымке будущего. Без всяких оговорок останутся лишь стихи Высоцкого. Как всякая настоящая поэзия они будут жить, сколько существовать будет русский язык. Почитайте. Нынешний юбилей поэта — прекрасный повод вернуться к его стихам.

К сожалению, дурная советская власть запрещала их публиковать, и Высоцкий при жизни своей так и не увидел ни строчки из собственных сочинений.

Вот вам и вторая совершенно вздорная легенда. Хотя бы потому, что восемнадцать своих стихотворений Владимир Семёнович напечатанными всё-таки видел. Только не в них дело.

Если бы Владимир Семёнович по-настоящему, с присущей ему целеустремленностью и хваткой взялся когда-нибудь за издание своих стихов — несомненно, добился бы своего. Но, во-первых, как он сам не раз утверждал: «Не люблю быть просителем, обивать пороги редакций». А, во-вторых, он не хотел ни при каких обстоятельствах идти на компромиссы с редакторами, издательствами, редакциям газет, журналов. Притом, что даже в те застойные времена находились удалые, смелые люди, которые хотя бы ради принципа могли пробить в печать то или иное стихотворение Высоцкого. Ведь маленькая, хрупкая, далеко не деловая Белла Ахмадулина сумела напечатать в альманахе «День поэзии» сочинение Владимира Семёновича. А Евтушенко, Вознесенский, Рождественский, Окуджава, Самойлов и ещё многие, многие другие поэты, считавшиеся друзьями Высоцкого, — выходит, не могли помочь в публикации хотя бы по одному стихотворению каждый? Или Высоцкого постоянно преследовал злой рок? Но почему же тот рок дрогнул перед тщедушной Ахмадулиной?

Кстати, читатель, небось, подумал, что Владимир Семёнович горячо и сердечно поблагодарил поэтессу за участие в публикации его стихотворения? Как бы не так. «Когда-то давно уже, я поздравляла читателей «Литературной газеты» с Новым годом, с чудесами ему сопутствующими, в том числе, с пластинкой «Алиса в стране чудес», украшенной именем и голосом Высоцкого, вспоминает Ахмадулина. — А Высоцкий потом горько спросил меня: «Зачем ты это делаешь?» Я-то знала — зачем. Добрые и доблестные люди, ещё раз подарившие нам чудную сказку, уже терпели чье-то нарекание, нуждались хоть в какой-нибудь поддержке и защите печати. И ещё один раз Высоцкий так же горько и устало спросил меня: «Зачем ты это делаешь?» — когда в альманахе «День поэзии» было напечатано одно его стихотворение, сокращённое и искажённое. Мне довелось принять на себя жгучие оскорбления за отношение к нему как к независимому литератору. Я знаю, как была уязвлена столь высокая, столь опрятная его гордость».

Да, Высоцкий был горд, порою — слишком. Но только этим объяснять его строптивую несговорчивость со всеми печатными органами и организациями (а она была, была!) — не упрощенно ли? Получается, что все остальные поэты, печатавшиеся в застойные времена, были напрочь лишены этой самой гордости? Что-то тут не стыкуется, явно не вписывается в ставшие уже дежурными утверждения: Высоцкий так хотел увидеть напечатанными свои произведения, но литературные чиновники всячески препятствовали этому.

Точно не способствовали. А скажите, к чему хорошему, здоровому, критически задорному, неординарному, нестандартному, вырывающемуся за узкие «параграфные» рамки, — к чему в те годы чиновники благоволили? Какого оригинально мыслящего и творящего художника они не затирали, не крутили в бараний рог? Почему же мы все задним числом так упорно сетуем на них за неблагосклонность именно к Высоцкому? Ведь даже гипотетически нельзя предположить нечто противоположное, а мы упорно долбим одно и то же, как заведенные, сладострастно раздирая уже давно зажитые исторические раны.

Правда же заключается в то, что всерьёз, по большому счёту публикацией своих сочинений Высоцкий сам никогда не занимался. Более того: это не лежало в русле основных его тогдашних творческих устремлений. Бард ориентировался исключительно на слушание, а не чтение. Именно поэтому выпуска своих пластинок он как раз добивался с упорством неслыханным, подключая к этому процессу порой многих своих влиятельных знакомых. И, как мы знаем, выходили они гигантскими тиражами. Здесь он шёл на любые компромиссы. Первые диски совсем не удовлетворяли его, если не сказать — огорчали. Тогдашние чиновники из фирмы «Мелодия» были ничуть не прогрессивнее своих собратьев из литературного цеха. И каждая песня, прежде чем попасть на пластинку, «обкатывалась» в стольких инстанциях, что даже у очень пробивных людей, бывало, опускались руки. Однако Высоцкий с упорством и настойчивостью искал и находил с бюрократами от песни общий язык. Даже гитаре ради этого изменял, чего не сделал ни на одном из своих многотысячных (более тысячи) концертов! А как он стремился со своими песнями (и прорывался-таки!) в кино, в театр!

«Иногда я на очень высоком уровне получаю согласие, а потом оно, вдруг, как в вату уплывает. Прямо не знаешь, кого брать за горло, кого конкретно надо душить. (Подчеркнуто — М.З.). Потом я смотрю, «Мелодия» вместе с болгарами издает пластинку, в которой есть ещё несколько вещей из этих дисков, а у нас они так и не случились. Когда спрашиваешь отвечающего за это человека о причине, он говорит: «Ну, вы знаете, там не все песни «бесспорные». Я говорю: «Так давайте спорить!»

«Высоцкий яростно боролся против партии, власти, идеологии. Он был «совестью народа», «не солгал ни одной своей строкой» и потому числился вечным изгоем тогдашнего общества. Его везде и всюду запрещали, не пускали». Так или примерно так до сих полагают многие на Западе да и в нашей стране тоже. Такие непоколебимо уверены, что система постоянно травила певца и, в конце концов, свела его со света. Большей ерундой выглядит только утверждение о том, что «ГКБ зорко следило за каждым шагом опального поэта», к чему мы ещё вернёмся!

Меж тем, главная трагедия Высоцкого-творца заключалась вовсе не в его «борьбе со своими врагами» внутренними или внешними. Таковых, по существу, у него никогда и не наблюдалось. (Как не было им сочинено ни единого текста, который был бы официально кем-то запрещен! Буквально — ни строчки!) Это мелкие творческие сошки, задиравшиеся с мелкими же сошками во властных структурах обижались, оскорблялись, озлоблялись и убегали за бугор, нещадно потом понося и поливая дерьмом и помоями оттуда всех и вся. И выдавали эту жалкую ублюдочную возню за борьбу с системой. Высоцкий никогда на мелочи не разменивался и всегда оставался прагматиком, нонконформистом до мозга костей. Вослед Сергею Михалкову он мог с полным правом утверждать: против пороков социализма не надо бороться. Их надо умело использовать в своих интересах. И он использовал их по полной форме. Смею утверждать, что как умный человек он никогда даже теоретически не рассматривал перед собой комичной цели сражаться с властью, тем более «наносить удары по системе». Он грамотно, умно и хладнокровно воевал за свою личную свободу и добился на этом поприще успехов невиданных. Даже самые правоверные, ушлые, но ортодоксальные слуги социалистической идеологи, тогдашней власти, типа Е.Евтушенко, Г.Маркова, А.Софронова и «несть им числа» выглядели перед Высоцким пацанами, желторотиками. Ибо все они жили, творили и кормились с рук власть предержащих, находясь в ошейниках и на куцых поводках. Скажем, любую поездку за границу того же Евтушенко всегда могла отменить группа коммунистов-старпёров при рядовом райкоме партии. Высоцкий же никогда и ни перед какой комиссией не отчитывался, когда желал ехать за рубеж. Бард из Таганки вообще, сколько хотел, столько и общался со своим народом. Напрямую и в живую. Степень его свободы по-своему верно воспринималась даже его недругами.

«Мне кажется, что те, кто изо всех сил раздувает «пузырь Высоцкого», сами осознают ущербность своих усилий. Поэтому в ход пошли байки о каких-то преследованиях хрипуна с гитарой, о его страданиях. А этот хрипун является махровым цветком периода застоя. Именно в те годы он имел в своем распоряжении целый театр, в любой день мог без всяких помех полететь в любой конец земного шара — подумать только, он, пожалуй, единственный из советских людей, кто отдыхал на Таити! Запойный пьяница и наркоман, он жил и хрипел свои сочинения под постоянным объективом кинокамер. Его еще в те времена, еще живого, уже готовили на недосягаемо высокий пьедестал. Шутка сказать, отснятый киноматериал исчисляется многими километрами. И когда наркотики все же сказали свое слово, у подъезда его дома моментально оказались все машины специфической скорой помои, которыми в то время располагала Москва. Так что какие уж там гонения!» («Молодая гвардия», № 8, 1989 г.).

Когда у Высоцкого действительно возникали какие-то сложности и проблемы, он писал (и не раз!) в Министерство культуры, в ЦК КПСС. И ТАМ ненавистные «гонители» всегда (!) шли ему навстречу!

«…Песни мои, в конечном счете, жизнеутверждающи и мне претит роль «мученика», эдакого «гонимого поэта», которую мне навязывают. (Выделено — М.З.). Я отдаю себе отчет, что мое творчество достаточно непривычно, но так же трезво понимаю, что могу быть полезным инструментом в пропаганде идей, не только приемлемых, но и жизненно необходимых нашему обществу. Я хочу поставить свой талант на службу пропаганде идей нашего общества, имея такую популярность. (Выделено — М.З.). Странно, что об этом забочусь я один. Это не простая проблема, но верно ли решать ее, пытаясь заткнуть мне рот или придумывая для меня публичные унижения?

Я хочу только одного — быть поэтом и артистом для народа, который я люблю, для людей, чью боль и радость я, кажется, в состоянии выразить, в согласии с идеями, которые организуют наше общество.

…После моего обращения в ЦК КПСС и беседы с товарищем Яковлевым (да, да, тот самый Александр Николаевич, знаменитый «архитектор перестройки» в то время первый заместитель отдела ЦК КПСС — М.З.), который выразил уверенность в том, что я напишу еще много хороших и нужных песен и принесу пользу этими песнями, в «Литературной газете» появилась небольшая заметка (В.Левашов, «Критиковать значит, доказывать», 31 июля 1968 года — М.З.), осуждавшая тон статьи в «Советской России» («О чем поет Высоцкий?» — М.З.).

Итог этих обращений. В феврале 1978 года приказом № 103 Министерства культуры СССР Высоцкому выдали удостоверение артиста за № 17114 с присвоением высшей категории вокалиста-солиста эстрады, и его разовая ставка увеличивалась до 19 рублей. (Для сравнения: народный артист СССР, выступая на той же эстраде, мог получать 25 рублей — М.З.).

На фоне нынешнего разгула вседозволенности и безбрежной гласности, кто-то и в данной способности-«приспособляемости» Высоцкого усмотрит ущербность. Мы же мастера мнить себя стратегами, даже не видя боя со стороны, а только читая старые боевые сводки. А поэту, меж тем, приходилось, и жить с волками, и выть по-волчьи. И альтернатив на сей счёт для него не существовало. Мы же в своих рассуждениях о прошлом постоянно данным обстоятельством пренебрегаем.

Конечно, если сравнивать былую успешность Высоцкого с нынешними продвинутыми деятелями шоу-бизнеса, хотя бы с тем же голосистым Киркоровым, то Владимир Семёнович не мог себе позволить иметь собственный самолет, которым располагает Филипп Бедросович. Но если мы будем ставить поэта и артиста рядом с тогдашними настоящими деятелями культуры, обязательно удивимся: какая же завидная ему выпала доля! И не надо тут изобретать всевозможные глупые идеологические фигуры, если правда такова, что Высоцкому при его даже очень короткой жизни досталась невиданная слава, огромные деньги, опека многих очень влиятельных и сильных друзей, покровительство и высочайший блат в самых верхах власти, твёрдо проторенная дорога за границу. Большего в те годы нельзя было добиться никому! (Как-то неудобно вспоминать в этой связи Пушкина, которого царь так и не пустил за границу. А уж на фоне многих отечественных страдальцев ушедшего века Высоцкий, простите, просто баловень судьбы. Каковым по существу и являлся).

Вот сухой остаток всего вышесказанного. За 42 года жизни Высоцкий снялся более чем в 30 фильмах, выпустил несколько пластинок многомиллионными тиражами, 16 лет проработал в популярнейшем столичном театре, где сыграл несколько десятков интересных и различных ролей. С 1965 года выступал в самых престижных залах страны, да что там залах — он пел свои песни на многотысячных стадионах. Я уже не говорю о том, что он объездил полмира. Кто ещё в отечественной культуре за такие годы столько сделал? И разве всё это можно называть «подавлением»?

Высоцкий — всего лишь малограмотный, но задиристый и нахальный самоучка. В начале 90-х в журнале «Континент» он даже был назван «Недоучкой 60-х».

А на самом деле? Владимир Семёнович окончил Школу-студию МХАТА — высшее, пожалуй, что и самое уважаемое театральное училище в стране. В разное время здесь преподавали М.Кедров, В.Станицын, А.Тарасова, В.Топорков, И.Раевский, В.Орлов, А.Карев, Г.Герасимов, Б.Вершилов, А.Грибов, А.Степанова, П.Массальский, О.Ефремов, Е.Морес, В.Марков, С.Пилявская, Е.Евстигнеев, В.Шверубович (Качалов), профессора В.Радомысленский, А.Зись, В.Виленкин. Можно говорить и писать всё, что угодно о фундаментальной, базовой подготовке Высоцкого. Нельзя лишь отрицать того бесспорного факта, что его учил, формировал его мировоззрение цвет советской театральной культуры. Да, он был от природы наделён недюжинным талантом, необыкновенными и разносторонними способностями. Но именно в школе-студии этот природный алмаз бриллиантом сделали творцы, всем народом признанные. (На всякий случай напомню, что литературу Володе преподавал Андрей Донатович Синявский. Тот самый, который писал под псевдонимом Абрам Терц и который был в 1966 году осужден вместе Юрием Даниэлем). В обширной поэзии Высоцкого мы встречаем прямые или косвенные аллюзии, параллели и реминисценции из Библии, из многих восточных учений, из античной мифологии, из «старинных скетчей», из Пушкина, Гоголя, Булгакова, Зощенко, из целой плеяды погибших поэтов-фронтовиков, из Д.Самойлова, Е.Евтушенко, А.Вознесенского, Б.Ахмадулиной, которую очень высоко ценил и называл «своим любимым поэтом». В личной библиотеки Высоцкого, которую он совершенно точно начал собирать ещё со студенческой скамьи, мы опять-таки находим не только полные собрания Есенина и Маяковского, но и тома А.Ахматовой, М.Цветаевой, Б.Пастернака, О.Мандельштама, И.Северянина. Высоко ценил Владимир Семёнович Николая Клюева. Часто употреблял крылатое клюевское «избяная Русь». Николая Лескова и Павла Мельникова-Печерского тоже не раз цитировал. А, казалось бы, куда уж самобытные и «не раскрученные» писатели, о которых многие и не слышали. Помимо Куинджи, Высоцкий высоко ставил творчество И.Босха и С.Дали. Очень глубоко и серьезно знал Владимир Семенович мировую, особенно современную драматургию и демонстрировал просто-таки завидные познания в мировом кинематографе, в чём автор этих строк имел возможность многажды убеждаться лично.

Вот записанное за Высоцким в разное время сугубо на литературную тему: «А если поэзия не песенна, то это и не поэзия вовсе». «Вообще-то должен вам, братцы, заметить, что дядюшка Джо — так Сталина величал Черчилль — писал очень даже недурственные стихи». «Слушать эпоху! Какая глупость несусветная! Слушать всегда надо человека». «У Шота Руставели витязь на самом деле — в барсовой шкуре. В крайнем случае — в леопардовой, но уж никак не в тигровой, как нам со школьной скамьи талдычат». «Поэзия не любит натуральных величин». «Если Бога нет, то все позволено» — именно такой мысли, братцы, и нет у Достоевского. Это уже потом ушлые толкователи ее вывели из всего написанного Федором Михайловичем. И я не уверен, что правильно сделали…». «Есть поэзия салютов, а есть поэзия зарниц». «Ну и что? Вон у Лермонтова «знакомый труп» лежал в долине, а стихи-то настоящие!» «Жить лучше в мире «созданном вторично». И здесь я солидарен с Гамлетом и Пастернаком». «Тут права на все сто Цветаева, сказавшая, что нельзя быть поэтом в душе, как нельзя быть боксером в душе. Умеешь драться — выходи на ринг и дерись, а не скули и не хныкай». «Поймите, ребята, времена были такие, когда великодушие во всех проявлениях считалось слабостью, а беспощадность во всех вариантах — силой. Нам поэтому многое из тех времен не понять. Мы то время меряем нынешним и возмущаемся непонятливостью своих предшественников. А непонятливы-то мы».

Уже треть столетия прошло после смерти поэта, а до сих пор оттуда, «из-за бугра» бесчисленные теоретики и «почитатели» барда из кожи вон лезут, чтобы доказать нам: Высоцкий-де, всегда стоял в оппозиции к бывшему советскому народу и социалистическому общественному строю. Его, певца индивидуализма, ничего, мол, кроме факта рождения не связывало с «коммунистическими советами»; если бы ещё немного он пожил, то непременно сбежал бы на обетованный Запад. То есть, он просто каким-то чудом не пополнил ряды диссидентов. Для таких признание поэта: «Я смеюсь, умирая со смеха./ Как поверили этому бреду?/ Не волнуйтесь, я не уехал,/ И не надейтесь — я не уеду!» ничего не значит, потому что было написано «под давлением». Ложь все это и корыстолюбивая клевета!

У Высоцкого нет ни одной строки, написанной под чьим бы то ни было давлением. Даже в самые трудные моменты жизни, а их на его долю с лихвой выпадало, Высоцкий всегда глубоко осознавал себя всего лишь частицей своего народа, своей Родины. Он не мыслил себя без России и поэтому острее многих других известных деятелей культуры, по разным причинам дрогнувших в борьбе с отечественными бюрократами, понимал, что его место всегда — на Родине. Что именно здесь, как нигде, нужен его голос, его песни, его присутствие. Мучившая его постоянная боль не могла быть до конца понятой ни в каком ином, самом «райском» краю на Земле. Это принципиальный, определяющий момент не только в творчестве, но и во всей жизни Высоцкого.

(Из книги М.Влади «Владимир или Прерванный полёт»: «Уехать из России? Зачем? Я не диссидент, я артист, — так ты сказал в Нью-Йорке во время интервью знаменитой передаче СВ «60 минут». Лицо твоё слегка розовеет, глаза же, наоборот, очень бледны, видно, что ты разозлен. — Я работаю со словом, мне нужны мои корни, ведь я поэт. Без России я ничто, я не существую без того народа, для которого пишу: я не могу жить без любви публики ко мне как к актеру, без этой любви я задыхаюсь».

Вся поэзия Высоцкого — простая, почти примитивная, лубочная, «для шансона». Вне именно его музыкального исполнения она не может рассматриваться всерьёз.

Поэзия Высоцкого, как и всякого любого иного творца — разная. Но в лучших своих проявлениях она отвечает самым взыскательным требованиям. Относительно военно-патриотического цикла, особенно так называемых фронтовых реминисценций, можно смело утверждать, что они абсолютно уникальны и безальтернативны во всей нашей и даже мировой литературе. Другой вопрос, никто по серьёзному до сих пор не дал себе труда задуматься и проанализировать: а как же так получилось, что человек, родившийся за четыре года до Великой Отечественной войны, ни дня потом не прослуживший ни в армии, ни на флоте, ни даже в милиции, вообще ни в какой силовой государственной структуре, сумел написать такой пронзительной силы поэтические вещи про ту же войну и про ту же воинскую — берём шире — любую «государеву» службу, как это не сделал никто иной ни до, ни после Высоцкого?

Нас не могут не восхищать строки: «Гвозди бы делать из этих людей,/ Крепче не было б в мире гвоздей» (Н.Тихонов). Или: «Его зарыли в шар земной, как будто в мавзолей» (С.Орлов). Но при этом мы ведь доподлинно знаем и понимаем, что и тот и другой, как и все предыдущие и последующие поэты испокон веков, отражали свое время, творили о том, что сами пережили. Высоцкого же война лишь слегка задела своим смертным дыханием, опалив только самый крохотный краешек его биографии. А он, тем не менее, написал бесподобное по своему философскому осмыслению минувшей войны стихотворение «Мы вращаем землю»: «От границы мы Землю вертели назад,/ Было дело, сначала,/ Но обратно её закрутил наш комбат,/ Оттолкнувшись ногой от Урала». Далее: «Тот, который не стрелял», «Всю войну под завязку», «Из дорожного дневника», «Песня о моем старшине», «Черные бушлаты», «Высота», «Альпийские стрелки», «Расстрел горного эха», «Разведка боем», «Он не вернулся из боя», «Звёзды», «Песня о госпитале», «Аисты», «Песня о новом времени», «Их восемь, нас двое. Расклад перед боем…», «Смерть истребителя», «Я полмира почти через злые бои…», «Песня о земле», «Сыновья уходят в бой», «Белый вальс», «Так случилось — мужчины ушли…», «Песня о конце войны», «Братские могилы», «Давно смолкли залпы орудий», «Штрафные батальоны», «Я вырос в ленинградскую блокаду», «Капитан», «Солдаты группы «Центр». И ещё, примерно, полсотни стихотворений, песен, где поднимается и решается всё та же — военно-патриотическая тема.

О минувшей войне, — беспримерном испытании, которое героически выдержал наш народ, — поэты писали и будут писать. Но творческий подвиг Высоцкого вряд ли кому-то удастся повторить. На протяжении всей своей творческой жизни он регулярно обращался к военным, ратным свершениям своего народа, других народов и ни разу при этом, ни на йоту нигде не сфальшивил. Даже человеку мало сведущему в поэзии каждое стихотворение его на эту тему кажется единственным, неповторимым. Высоцкому никогда не нужно было «входить» в военный материал. Он как бы постоянно жил в нём, не деля в своём творчестве жизнь на мирную и военную. Для него то была одна жизнь. И он рассказал о ней сильно, страстно, мужественно, правдиво и искренне. Ни с одним другим поэтом так тесно, воедино вместе, как с Высоцким мы не прошли по той большой войне, которую никогда не забудем, потому что она тяжела и велика для всех нас и о которой он сказал куда уж как просто и ясно: «Если родина в опасности, значит — всем идти на фронт». Уже только поэтому поэзию Высоцкого невозможно принизить до блатного шансона.

Кроме всего прочего, как и всякое сочинительство, недюжинным талантом оплодотворённое, творчество Высоцкого и полифонично, и эвристично, и даже мистично. Не зря же Давид Самойлов написал: «И чему-то вселенскому родственно/ И стоустой Молвы стоустей-/ Нежное лицо Высоцкого,/ Полное печали и предчувствий». А сам поэт не раз твердил: «В душе — предчувствие, как бред», «Смерть тех из нас всех прежде ловит,/ Кто понарошку умирал», «Я не знал, что подвергнусь суженью после смерти», «И с меня, когда взял я да умер,/ Живо посмертную маску сняли расторопные члены семьи».

К памятнику на могиле Владимира Семёновича можно относиться по-разному. Марина Влади просто издевательски его не приемлет. Но то, что надгробие при своей довольно внушительной высоте — узкое — факт потрясающий и удивительный! Как будто подсмотрел Володя на свое надгробие и написал стихи. Члены семьи (особенно старший сын) оказались куда уж расторопными, выпустив такой «кассовый фильм». В нём есть всё, что нужно блокбастеру, кроме поэта Высоцкого. А правда там даже не ночевала. Потому что редко кто так сочувственно и по-братски относился к барду на «Таганке», как элита советского общества — наследники Феликса Эдмундовича. Хотя, если им эта ода спета, то — сойдёт.

…В мире нет литературы, богаче российской. О поэзии и говорить не приходится. По числу хороших, качественных поэтов на душу населения мы обогнали все страны мира вместе взятые. Как Япония «умыла» весь прочий мир по электронике. Похоже, в том и другом случае — навсегда. Но русская поэзия удивительно богата ещё и на великие поэтические имена. Высоцкий — в первой десятке таких великих — это даже не обсуждается. Уникальность его творчества ещё и в том, что оно чрезвычайно прочно хранится в народе, а, стало быть, и в нашей культуре. Как в письменном, так и в звуковом исполнении хранится. Это столь оригинальный интеллектуальный пласт, который никак невозможно измерить, учесть, проинвентаризовать. Грубо говоря, никто и никогда не сможет сказать, сколько в нашей стране, в мире существует любителей Высоцкого. Предположительно: тысячи и тысячи. Но дело даже не в этом. Ни один другой поэт в России, да, пожалуй, и в мире не имеет такой многочисленной, такой благодарной и такой стойкой аудитории, какую суждено было посмертно стяжать Высоцкому. Да, конечно, у многих мировых поэтических знаменитостей есть свои поклонники, приверженцы, популяризаторы. По круглым датам кумиров они, как правило, активизируют свою деятельность. Тогда и мы, простые любители поэзии вспоминаем о том или другом поэтическом имени отечественном или зарубежном. В примере с Высоцким картина разительно и принципиально иная. Те, кто его любят, им постоянно живут во всякое время года и все 25 часов в сутки. Зайдите, читатель, в Интернет и вы убедитесь в том, что я написал это не для красного словца.

Конец ознакомительного фрагмента.