Книга демона

Михаил Кликин, 2008

Они не знакомы, хоть и занимаются общим делом. Гай – вольный путешественник, он молод и ищет работу. Тильт давно заточен в темнице, где под присмотром загадочных людей переписывает таинственную книгу. Встреча этих двоих предначертана так же, как была предначертана великая война и пришествие в мир людей бессмертного демона Драна. И предначертанное уже исполняется: племена дикарей жгут города, мертвецы встают из могил, древние чудовища пробуждаются ото сна… Судьбы двух писцов пересекутся за миг до того, как рухнет привычный им мир. И встреча их изменит многое.

Гай. Два тролля и Скабби Стрекотун

Троллей было двое, и промышляли они на большой дороге явно не первый день. В темноте тролли вполне могли сойти за двух жирных оборванцев из числа лесной разбойничьей братии, но свет костра то и дело выхватывал из мрака их грязные плоские морды с вывернутыми ноздрями, узкими лобиками и торчащими из пастей клыками. С первого взгляда они были ну сущие близнецы.

На костре жарилась дичь — целый лесной олень, небрежно брошенный на уголья. Тролли даже не потрудились отрубить копыта, а шкура была содрана кое-как. Один из троллей развесил ее на дереве для просушки, замыслив, наверное, разнообразить свой нехитрый гардероб. Рядом лежали увесистые сучковатые дубины.

То, что они до сих пор не убили Гая, еще ни о чем не говорило. Добрых троллей, как известно, не бывает. Особенным умом они тоже никогда не отличались, но что-то, видно, замыслили. Поэтому и валялся Гай, связанный по рукам и ногам липкими веревками, в трех шагах от костра, а тролли деловито рылись в его сумке.

— Смотри, Борр: ножик, — сказал один тролль по-авальдски, вынимая завернутый в тряпицу кинжал.

— Вижу, Хнаварт. Хороший ножик.

— Это будет мой ножик, Борр.

— А зачем тебе ножик, Хнаварт?

— Я буду этим ножиком резать.

— А-а! — уважительно протянул Борр. — Ну, тогда да. Бери, Хнаварт, ножик.

Значит, их зовут Борр и Хнаварт, подумал Гай. Борр вроде повыше, а Хнаварт — погрязнее, и клыки у него больше торчат. То, что оба говорили по-авальдски, Гая не смутило: он и раньше слышал, что тролли болтают на всех северных языках, а свой, троллий язык, держат в секрете и даже наедине не всегда на нем разговаривают.

Борр тем временем нашел краюху хлеба и сыр.

— Смотри, Хнаварт: еда.

— Человеческая еда, — важно уточнил Хнаварт, ковыряя гаевым кинжалом под когтями.

— Это будет моя еда, Хнаварт.

— А что ты хочешь с ней сделать, Борр?

— Я ее съем.

— Ого! Я тоже могу съесть человеческую еду! — возразил Хнаварт. — Давай-ка лучше съедим ее вместе.

— Правильно говоришь, Хнаварт, — согласился Борр. — Ножик нельзя разделить, а еду — можно. Вот мы сейчас разделим эту человеческую еду!

Он разломал краюху и сыр пополам. Тролли запихали снедь в пасти и, шумно чавкая, принялись жевать. Проглотив, Борр заметил:

— Вкусная еда.

— Ага, Борр, — закивал Хнаварт. — Больше нет еды?

— Больше нет, — с сожалением сообщил Борр, сунув морду в сумку. — Ничего больше нет.

— А давай посмотрим, что в карманах у человека! — предложил Хнаварт.

— Давай!

Хнаварт, кряхтя, поднялся и подошел к Гаю. За ним поспешил и Борр. Гай прикрыл глаза, прикинувшись, будто он без сознания. От троллей пахло костром, мокрой шерстью и сыромятной кожей. Как от лошади или собаки, попавшей под дождь, почему-то совсем не противно.

— Эй, Борр! — позвал Хнаварт. — Человек-то никак мертвый!

— Как он может быть мертвый, Хнаварт, если мы его даже не стукнули? — озадаченно пробормотал Борр. — Может, он притворяется?

— Сейчас я ткну его моим ножиком, — придумал Хнаварт. — Если он мертвый, он будет лежать, как лежал. А если живой — закричит. И кровь потечет.

— Если мертвый, тоже кровь потечет, — уверенно заявил Борр. — Я видал.

— Зато если мертвый, то не закричит.

— Да, если мертвый — не закричит, — согласился Борр. — Давай, ткни его скорее ножиком, Хнаварт.

— Эй, эй, не надо тыкать в меня ножиком! — завопил Гай, извиваясь всем телом. — Я живой! Я спал!

— Он спал, Борр, — доверительно сказал приятелю тролль. — Человек спал.

— Теперь он проснулся, — согласился Борр. — А зачем мы его разбудили?

— Мы хотели посмотреть, что у него в карманах.

— Ага!

— Да у меня нет карманов, — сказал Гай. — Только сумка и была, а вы ее отняли.

— Говорит, нету у него карманов, — передал Борру Хнаварт. — Смотри, и точно — нету. Одежда у него какая интересная — без карманов!

Одежда была самая обыкновенная: холщовая рубаха, такие же штаны, подвязанные кожаным поясом, простенькие башмаки. Впрочем, троллям она могла казаться и впрямь интересной, благо они никакой одежды, за исключением замызганных набедренных повязок, не имели. Да и на что им, таким косматым?

Разумеется, Гай не стал говорить троллям, что все самое ценное спрятано у него в поясе в специальных клапанах.

Тем более к чему троллям монеты и бумаги?

Правильно: ни к чему.

— Что же с ним делать? — задумался тем временем Борр. — Съесть, что ли?

— Тролли не едят людей, — предостерег его Хнаварт. — Помнишь Хварга, что у Трех Оврагов жил? Съел как-то грибника, едва не помер.

— А зачем съел?

— Говорит, сильно кушать хотел.

— Тогда давай отпустим человека, — предложил Борр.

— Не, отпускать нельзя. Побежит в город, разболтает. Придут дружинники, будут нас ловить.

— Не разболтаю, почтенные тролли! — поспешил заверить Гай.

— Говорит, не разболтает, — развел руками Борр. — Может, не врет?

— Люди всегда врут, — мудро заметил Хнаварт. — Давай я лучше его ткну ножиком, и он станет мертвый. А мертвый ничего не может разболтать.

— Ты точно знаешь, Хнаварт? — с сомнением спросил Борр, ковыряя в носу.

— Ага.

— Почтенные тролли, я ничего не буду никому разбалтывать, — завизжал Гай. — Я сам солдат не люблю! Вы мне ничего плохого не сделали! А дружинники, может, еще сделают!

Это утверждение повергло троллей в долгие размышления. Они пыхтели, сопели, ковырялись в носах и ушах, чесали макушки, топтались вокруг Гая, после чего Борр спросил:

— Мы тебе точно ничего плохого не сделали, человек?

— Нет-нет, совсем ничего.

— Но я забрал твой ножик, — сказал Хнаварт, показывая кинжал.

— Пожалуйста, почтенный Хнаварт! Вам он пригодится, а мне вовсе и ни к чему. Сами видите — в сумке лежал.

— А еще мы съели твою еду, — вспомнил Борр.

— И на здоровье, почтенный Борр! Я уже ужинал, а завтракать буду в городе!

— Ну, давай его отпустим, Хнаварт, — решил Борр. — Учтивый человек. Меня никто еще не называл «почтенный Борр».

— А меня — «почтенный Хнаварт».

— Ну, иди, человек, — Борр развязал сложный узел за спиной Гая и собрал веревки. — Только дружинникам ничего не говори!

— Нет-нет, почтенные тролли! Ни в коем случае! — бормотал Гай, пятясь к дороге. — Как вы только подумать могли!

Отойдя шагов на двадцать, он повернулся и побежал, спотыкаясь и цепляясь за колючие кусты. Направление он угадал верно и, выбравшись на дорогу, бежал еще долго, пока свет костерка совсем не скрылся за деревьями. Только тогда Гай перешел на резвый шаг. Отдуваясь, он мысленно поблагодарил Трех Богов за то, что не позволили троллям его сожрать, и прикинул, что если будет идти так же шустро, то окажется в городе еще до рассвета.

Так оно и вышло. Никто по дороге Гая не беспокоил, а за пару гвельдов до города он нагнал небольшой обоз из трех расхлябанных телег — крестьяне из ближней деревни везли брюкву на рынок.

— Здравствуйте, почтенные, — сказал Гай, хватаясь за тележный борт.

— Ты телегу-то, это, не хватай! — предостерег сидевший на передке бородатый крестьянин и погрозил кнутом. — Телега, это, не твоя!

— Да брось, Буффин, — оборвал его второй, развалившийся на самом верху огромной брюквенной кучи. — Видишь, парнишка рад, что на людей наткнулся. Страшно небось в лесу-то.

— Страшно, — признался Гай. Его так и тянуло рассказать крестьянам про пережитое приключение, но, вспомнив о данном троллям обещании, он не решился.

— Мне, может, тоже, это, страшно, — проворчал Буффин, но кнут положил. — Тебе, Скабби, только бы оборванцев по дороге собирать. Выскочил, это, из темноты, и хватает телегу. А ну как он, это, свистнет, да и набегут из лесу головорезы?

— Так ты головорезам и нужен, — хихикнул Скабби. — Брюкву, что ли, твою заберут? Вот будешь назад возвращаться с выручкой, тогда другое дело.

— Тьфу! Чтоб у тебя, это, язык узлом закрутился! — выругался Буффин. Скабби, не обращая на его слова внимания, похлопал ладонью по брюкве:

— Забирайся, парнишка! Ты легкий, лошадь свезет, а ногам тоже отдых нужен. Только каблуками не подави, загниет.

Гай, благодарно сопя, залез на телегу и уселся на краешке.

— Брюквы хочешь?

— Нет, спасибо…

— А зачем в город-то? — спросил Скабби, отрезав себе желтый сочный ломоть брюквы и громко им захрустев.

Вблизи Гай рассмотрел, что крестьянин не настолько уж и старше его — ну, лет на пять. Белоголовый, короткобородый, в старом чешуйчатом нагруднике поверх заплатанной грубой рубахи. На брюкве подле правой руки Скабби покоился увесистый боевой топор, а дольки он отрезал большим кинжалом.

— Работать, почтенный Скабби.

— Ну, такой прямо и почтенный, — засмеялся Скабби. — Ты это для настоящих почтенных оставь, а я — просто Скабби. Если хочешь, Скабби Стрекотун.

— Потому говорит он, это, много, — вставил мрачный Буффин.

— А я — Гай, — представился Гай. — Писец.

— Писец? — удивился Скабби. — Где ж ты научился?

— Монахи научили. Я три года в Обители Трех Богов жил.

— Хорошее дело, — похвалил Скабби. — В Диле писцы всегда нужны. И по-каковски умеешь?

— По-нашему, само собой, потом по-авальдски, по-двеннски, западное наречие знаю… Изящным почерком могу, простым, летописным… — перечислял Гай, поудобнее усаживаясь на жесткой брюкве.

— Э, да ты мастер, парень! — сказал Скабби уважительно. — Ты, как в город приедем, сразу иди в Гильдию Писцов. Это на Старой Площади, спросишь у людей, тебе покажут. Там тебя спросят, проверят и определят. А без Гильдии можешь на неприятности нарваться…

— Спасибо, почт… Скабби.

— Да ну…

Дальше они ехали молча, и Гай успел задремать под скрип колес, перемалывающих дорожный песок. Очнулся он оттого, что Скабби тряс его за плечо, говоря:

— Приехали! Слышишь? Приехали! Город уже! Дил!

Гай открыл глаза и увидел прямо перед собой уходящую в небесную высь стену, сложенную из обомшелого красного камня. Слева в стене имелись окованные железными полосами ворота, а из бойницы над ними кто-то унылым голосом говорил столпившимся внизу путникам:

–…И не стану я вам ворот отпирать, и не просите… Вот придет время, и начальник придет, тогда откроем, честь по чести… А сейчас рано, не положено… Мало кто там у ворот топчется… Бумаги небось не у всех есть, знаю я вас…

— Да мы тебе все бумаги покажем, и заплатим чего надо! — кричал кряжистый купец в расшитой золотыми узорами маскаланской куртке. — Что ж нам тут под стенкой сидеть, как собакам худым?! Я — человек уважаемый!

— Вот придет начальник, тогда будем смотреть, какой ты есть уважаемый… — скучно отвечал невидимый стражник, — а пока посидите… Не так и долго осталось… Вон и солнышко уже всходит…

Действительно, солнце уже позолотило древесные вершины подступавшего к городу леса. Купец плюнул и, бормоча себе под нос не то ругательства, не то молитвы, побрел к своей повозке — большой, о шести колесах. Возле повозки стояли охранники купца, негромко переговариваясь и передавая по кругу фляги.

— У тебя бумаги есть? — спросил вполголоса Скабби.

— Есть, а что?

— А то, что если нету, тогда надо деньги платить. Без бумаг тебя вроде как в город пускать не должны, но потому как бумаг много у кого нету, то их выписывают при входе — как бы временно. А стоит это один ульт.

— Да есть у меня бумаги. Из Обители.

— Тогда хорошо.

Гай поудобнее улегся на брюкве и собрался было еще подремать, но ворота вдруг душераздирающе заскрипели и поползли вверх. За ними обнаружилась толстая металлическая решетка, покрытая острыми шипами. В решетке открылась незаметная дверца, из нее высунулся мордастый стражник в круглом помятом шлеме и заорал:

— В очередь становись, в очередь! Бумаги сразу в руке держите, чтобы не копаться! Кто с телегами и скарбом — потом, поклажу отдельно проверять будем, чтобы чего недозволенного не обнаружилось!

Собравшиеся у ворот возроптали, но тут же принялись строиться в очередь. Шустрый Гай проскочил в самое начало и оказался четвертым, между сумрачным паломником в ржавых веригах и деловитым толстым монахом. От монаха попахивало вином и ветчиной, от паломника — сырой ржавчиной и дегтярной мазью от блох.

Гай сунул руку в потайной карман на поясе и вытащил рекомендацию из Обители.

Сразу за решеткой под аркой помещался грубо сколоченный стол, за которым сидел начальник охраны ворот. Он брезгливо смотрел на подходивших, так же брезгливо брал их бумаги и не менее брезгливо задавал вопросы. Видно было, что намедни начальник крепко напился и сейчас думал скорее о холодном свежем пиве и острой мясной закуске, нежели о служебных надобностях.

У паломника бумаг не оказалось, и охранник направил его в маленькую комнату для получения таковых. Следующим был Гай.

— Тэк-с… — промямлил начальник охраны, разворачивая бумагу. — Писано в Святой Обители Трех Богов… Отец Абак… Гай… Ты, что ли, Гай?

— Я, почтенный.

— Ишь… — начальник поморгал красными с перепоя глазами и продолжил чтение. — Писец, значит… А лет тебе сколько, писец?

— Четырнадцать, — сказал Гай.

— Мгм… Ну, иди, писец… — начальник вернул ему рекомендацию и обратился к монаху, тут же что-то хлопотливо забормотавшему.

Гай прошел через арку и оказался в городе.