Записки старого хрыча(зачеркнуто) врача

Михаил Копылов, 2023

Мемуары пишут нынче все, но читателей стало заметно меньше пишущих.Но докторские рассказы любят даже доктора, тем более речь идет о такой области как психиатрия.Есть еще одна часть книги – о том, как мы жили до того как в 1990 году приехали в Израиль.Я постарался сделать эту книгу легкой и по возможности смешной.

С по

имени Операнда

В городе С. жила-была дама с характером, по имени Операнда. Имя ее я запоминал с трудом, и она превращалась в моей памяти чаще всего во что-то музыкальное — то в Аппассионату, то в Токкату. А иногда и в Аллегру.

Годы шли, и женщина по имени Операнда превратилась в одноименную старушку.

Характер ее лучше не стал, а еще подступила вплотную ранняя сенильность.

И тут муж ее завел себе возлюбленную и решил к ней уйти.

Но фокус не удался — справедливость восторжествовала, Операнда стала болеть — а куда уйдешь от больной?

Ну и выздоравливать, конечно, при таком раскладе Операнде было не резон.

Она стала стонать. Громко. А чаще — очень громко. Из сто нов можно было понять, что ей плохо — голова кружится. «Ойой». При дальнейшем расспрашивании «ой-ой» переходило в «бу-бу-бу» или «дю-дю-дю».

На этом этапе с больной случилось неприятное — ее стали показывать профессорам, а в промежутках между профессорами мне приходилось ликвидировать последствия этих визитов — не потому, что профессора дураки, а оттого, что из «бу-бу-бу» и даже из «дю-дю-дю» много информации не вытянешь, а я, поскольку знал эту бабку наизусть, порой мог чем-то ей помочь.

Приходила она к мне с частотой раз в неделю — и это довольно часто в наших условиях, поверьте, — и дело как-то куда-то шло. Как вдруг вместо привычного, возвращенного в семью мужа со старушкой приехали трое.

Как всегда, старичок-муж, при нем толстенький нарцисст лет под сорок с такой же бородкой, как у меня (интересно, кто ему разрешил растить МОЮ растительность на своем лице?), и женщина, дебелая такая, калибра Федосеевой-Шукшиной, которая отрекомендовалась невестой бородатого нарцисста и социальной работницей (в свободное от исполнения обязанности невесты время).

Пришли они сдавать бабушку навсегда «в соответствующее учреждение, в которые таких берут». Но тут выяснилось, что их план обречен на провал — без желания самой Операнды никуда поместить ее нельзя. Таков закон.

Узнав, что ее куда-то хотят поместить, старушка взвыла, а поняв, что без ее воли я ничего сделать не смогу, взвыла-зарыдала тройка бабкиного сопровождения. Сначала зарыдал муж, тихо, но обильно, потом громко и так же обильно — бородатый нарцисс, затем, обхватив голову жениха, тихими светлыми слезами заплакала невеста — социальный работник.

Операнда прочувствовала всю серьезность проблемы и прибавила обороты — быстро пролетев фазу «ой-ой», она перешла к «бу-бу-бу». Прибавила обороты и семья — снача ла бородатый робко стукнулся затылком о стену, и получился дуэт — «бу-бу» — «бом-бом!». Затем своими ударами бородатого поддержал отец, темп и сила ударов нарастали, и к трио — Операнда, ее муж и сын — которое звучало так: «бу….бу… дю….дю…, бом-бом, бим-бом» — присоединилась невеста — она, в отличие от сына и мужа, стучала лбом, но тихонько-тихонько — «тук-тук». Итак, передо мной, единственным зрителем, был уже квартет — «буу….дю….(первая скрипка), бом-бом (ударные), бим-бом (конги), тук-тук (пикколо)».

А затем я положил бабку в психиатрию, и вся музыка закончилась.

О лекарствах

Есть такое понятие, которое переведено с английского на русский труднопроизносимым словом «комплайность». Справедливости ради надо отметить, что по-русски это понятие переводится тремя словами — «выполнение назначений врача».

Врач рекомендует лечение, а пациент следует рекомендациям врача — в идеале так.

Насколько идеал далек от действительности, показывает статистика — в психиатрии 83% пациентов назначения либо вовсе не выполняют, либо выполняют произвольно.

Поэтому никому не дано знать, чем именно лечится данный больной и лечится ли вообще. Иногда можно проверить, купил ли пациент лекарства, — это максимум.

Ходит, ходит к тебе пациент — и ничего ему не помогает: и грустно, и тоскливо, и руки у него опускаются, и дела нет ни до чего, и даже внуки не радуют.

Стараешься изо всех сил — меняешь лечение, посылаешь на анализы, — а где-то через год выясняется, что бедняга не принял ни одной таблетки, но доктора расстраивать ему не хотелось, поэтому и уверял его, что принимает прописанные лекарства, да вот толку никакого.

Бывают особенно злостные случаи, когда приводят род ственников в большом количестве с большими претензиями и во время скандала вдруг выясняется, что никто ничего не принимал. Но самое интересное, что пациенты твердо стоят на своем, а компьютер ясно дает знать, что лекарства куплены не были. Но пациент тверд и настойчив — я всё принимал как сказано, и не помогло. Предположить, что можно проверить покупку лекарств, пациенту в голову не приходило.

Ситуация патовая — напоминает двоечника у доски, который упрямо твердит: «А я учил…»

Есть и такой классический сюжет: лекарство куплено, но нужно то, что называется по-английски second opinion, а по-русски — «второе мнение о поставленном диагнозе и назначенном лечении». К другому доктору идти — волокита, а вот к соседке или таксисту — куда ближе! И соседка, и таксист дружно говорят, что лекарство — это слишком сильное, и они видели кого-то, кто принимал психиатрические таблетки, и с ним случилось такое, что и рассказать страшно.

Реакцию на это второе мнение предсказать не трудно.

Но если уж лечение начато, то пройти мимо темы побочных явлений (теперь их принято фамильярно называть «побочки») невозможно.

Когда-то я хотел составить целый список самых невероятных жалоб, но потом понял, что получается Википедия, и дело это бросил. Воображению нет конца — понятно, что треть больных реагируют на плацебо так же, как на лекарство, — в меру их воображения, но иногда воображение бывает очень живым. Даже слишком.

Обычно мне тоном откровения рассказывают, что каждый человек реагирует на лекарство индивидуально (спасибо, что рассказали, — наконец-то я узнал что-то новое для себя в медицине!), и далее идет интересный рассказ, как от таблетки пустырника данный человек неделю был прикован к кровати. А валериана просто парализует. Но ненадолго.

Краткая хроника одного объявленного самоубийства

Июль, Симтаот. Центр страны. Жарко.

Кондиционер работает плохо — как нам объяснили, по той же причине: из-за жары, поэтому прямиком в мою спину дует еще и вентилятор. Неплохо помогает. Жара слегка уменьшила и наплыв страждущих, но ненамного — почти каждую секунду кто-то звонит или приходит. При жаре на два-три градуса меньше частота обращений увеличивается прямо пропорционально снижению температуры.

Очередной звонок очередной социальной работницы, которая сообщает мне, что мой пациент по фамилии такой-то сегодня, в 12 часов дня, публично самосожжется вместе с семьей прямо напротив здания ирии (мэрии). Проблема его состоит в том, что у него нет квартиры и она ему не полагается, снять квартиру он не может, так как у него настолько болят спина и нервы, что работать невмоготу. Всё-таки в обход закона квартиру на четверых человек — самого г-на такого-то, его жену и двоих детей — дали. Но двухкомнатную. А ему нужна трехкомнатная, он же в армии служил, значит, власти ему должны. Таким образом, такой-то оценил свою жизнь и жизнь своей семьи в одну комнату.

Посмотрел я в его амбулаторную карту — был он у меня два раза, жаловался на тревогу и плохое настроение в связи с тяжелой жизнью. Такая вот тяжелая у него болезнь.

Но так как самоубийство в программе уже заявлено, а потенциальный самоубийца знаком психиатрической службе, пришлось в такую жару тащиться к обещанному костерку, «на огонек», так сказать.

И вместе с коллегой Остроглазом — психологом и социальным работником — мы вышли на площадь. В тот назначенный час. Приблизительно к двенадцати по дороге мы пришли к мысли, что эта проблема — проблема не медицинская, а социальная, а если некто всё же загорится, то проблема тогда уже переходит в медицинскую, но, опять же, не в психиатрическую, а в хирургическую, а в случае максимального успеха затеянно го — становится проблемой патологоанатомической.

С тем и пришли. А на площади людно — плакаты, плакаты, плакаты и лежанки, лежанки, лежанки. А на лежанках — симтаотцы, симтаотцы, симтаотцы. Так люди протестуют против ракетных обстрелов. На лежанках лежит даже какое-то количество населения, моим учреждением неохваченное, но оно заметно тонет в массах населения уже охваченного. Так что можно эту акцию считать медицинским обходом.

На этой площади и разбил наш друг свой шатер — по случаю жары полог шатра был приподнят, и по зеленым в цветочек трусам, обтягивающим толстую жопу, суицидент был легко узнаваем.

Узнал и он нас, и немного оробел — все же пришли к нему двое мужчин, и каждый из них от природы снабжен аппаратом, легко гасящим любое точечное возгорание. А я, надо сказать, крепко напился с утра чая, а в туалет заскочить перед выходом забыл…

Оробеть-то он оробел, но заранее приготовленной речью разразился: получалось так, что ставить ему кровать в выделенной квартире почти некуда — а как осуществлять «зугиют»?

Для непросвещенных объясню значение термина «зугиют»: «зуг» — это на иврите «пара», а производное от этого слово буквально означает «спаривание», но не просто, а с женой. Для этого акта внебрачных уз существует другое слово.

Тут подошла его жена, и я ощутил даже какое-то сочувствие к главе семьи — выглядела она, как сексапилка-малолетка из рабочих предместий, этакая звезда люберецкой дискотеки из прошлого моего времени. Я понял, что проблема кровати и, соответственно, «зугиюта» стоит остро.

–

Вот именно, — сказало прелестное дитя, мать двоих детей, — некуда кровать ставить, она у нас большая.

Тут подошла социальная работница из городских служб, и страдалец, лишенный «зугиюта», переключился на нее, а мне бросил небрежно: «Доктор, увидимся послезавтра». Я подумал и решил так — если он передумал убивать себя, то сказанное им означает, что он придет ко мне на прием в четверг. В противном же случае это значит, что я должен помереть до четверга и повидаться с ним мне придется уже в другой жизни, что тоже, конечно, полностью исключить нельзя, но думать об этом как-то не хочется.

–

Ладно, — сказал я ему, — приходи в поликлинику, поговорим. Чем сможем, тем поможем. На том и расстались.