Оперативное вторжение

Михаил Нестеров, 2004

Отряд чеченцев в «шестьдесят сабель» с шестью смертницами-шахидками захватил железнодорожный вокзал в крупном российском городе. План террористов досконально продуман, все мелочи учтены. Кажется, ничто не спасет сотни заложников от жуткой смерти... Однако в последний момент по приказу полковника ГРУ Артемова на захваченный объект тайно проникла группа спецназовцев. Они взяли «языка», получили ценные сведения и сумели передать их руководителю оперативного штаба генералу Кудряшову. Только когда на «спецов» неожиданно напали несколько десятков боевиков, они поняли, что их жестоко подставили...

Глава 4

Ворота города

7

Новоград, 8.10

Михаил Артемов перехватил рабочий портфель в левую руку, а правую, окоченевшую, сунул в карман куртки. Вокзальное табло показывало минус двадцать четыре градуса. И время: 8.10. Казалось, металлические навесы типа грибов только добавляли холода. Ровными рядами протянувшиеся над перронными путями, они были покрыты толстым слоем инея и выглядели хрупкими. Не ровен час они надломятся, и рифленая кровля накроет пассажиров, нашедших под ней мнимую защиту, а поддерживающие столбы упадут на коптящие поезда. Просто не верилось, что в вагонах сейчас теплее, чем на перроне. Даже в самом здании вокзала было холодно. В зале ожидания люди кутались в шарфы, но упорно не хотели покидать своих насиженных мест. А если кто и вставал, то для того, чтобы выйти на лютый мороз и прикурить очередную сигарету. Брр…

«Ворота» города. Артемов вспомнил, что именно так часто называют вокзалы. Эти «ворота» он, в поисках спецвагона с осужденными, проходил уже во второй раз. Военный комендант железнодорожного вокзала «Московский» навел справки, но категорически отказался выступить в роли сопровождающего. Он как-то зло хлопнул дверью, скрываясь в своей теплой и уютной конторке.

Этого стоило ожидать, злился Артемов, когда на технической станции, где осуществляется подготовка составов пассажирских поездов в рейс (обмывка, очистка, техосмотр и прочее) и куда полковника занесло по наводке военного коменданта, не нашлось треклятого вагона. Артемов прошел нескончаемые пути приема, экипировки, отстоя составов, узнал много нового на маневровых и соединительных путях. Возле устройства для безотцепочного и отцепочного ремонта вагонов дал закурить какому-то небритому типу в грязной телогрейке. Тот безапелляционно заявил: «Я возьму пару». Но взял сразу три сигареты. На вопрос, где может находиться вагон с заключенными, небритый повернулся к Артемову спиной и спросил:

— У меня на спине ничего не написано?

«Типа «Справочного бюро», — от себя дополнил полковник.

Он долго смотрел вслед этому полубомжу, удивлялся своему терпению и отсутствию ржавого револьвера в кармане. И глаза у него были печальные, как у Швондера.

Привокзальная площадь «Московского» по отношению к перронным путям была расположена выше и соединялась широкими — до шести метров — пассажирскими тоннелями, а на участках с пригородным направлением — пешеходным мостом. Михаил Васильевич, вышагивая над составами, тщетно пытался с высоты определить искомый объект. Бесполезно. Он спустился по обледеневшим ступеням моста и вышел к первому пути, с которого осуществлялось отправление поездов по стрелочным переводам. За ним был еще один путь — тупиковый, упиравшийся в приземистое строение, вплотную примыкающее к зданию вокзала. Именно там, среди беспересадочных вагонов, точнее, во главе их, полковник увидел вагон с двойными решетками. Мелкоячеистые — изнутри, более привычные крупные — снаружи. «Нашел!» — радостно пронеслось в голове полковника. А ведь он проходил совсем рядом. Но Артемова угораздило попасть на западное полукольцо, где пришлось скакать по платформам и рискованно топать по шпалам.

Когда полковник стучал в закрытую дверь тамбура, из громкоговорителя несся предостерегающий голос диктора: «Уважаемые пассажиры! Железнодорожный вокзал «Московский» является объектом повышенной опасности…» На секунду полковнику показалось, что он действительно в Москве. Вот уж где действительно вокзалы — объекты повышенной опасности. А с 6 февраля 2004 года — и метро. Артемов всегда ездил на работу на машине. Однако после теракта в столичном метро намеренно спустился в подземку. И увидел то, что и ожидал: совсем другие лица. На них было выписано подозрение, тревога, ожидание. Вагоны электропоездов москвичи покидали с заметным облегчением. Не это ли главная задача террористов? Наверняка. Сверхзадача. Посеять страх, недоверие. В один миг несколько миллионов человек стали совсем другими. Стали ли они более бдительными? А что толку? Бдительность притупится, тяжело шаркая по отрезкам времени; ведь не каждый ответит сейчас, что произошло 23 октября 2002-го. Тогда казалось, начался отсчет новой реальности. Правильно кто-то заметил: «Круша Всемирный торговый центр в Нью-Йорке, террористы метили в сердце мировой экономики. Превратив в заложников абсолютно мирных граждан, террор ударил по Человеку».

Быстро, очень быстро рубцуются раны. И террористы знают об этом.

Дверь открылась, и полковник увидел хмурого солдата в камуфлированной одежде и с автоматом Калашникова наперевес.

— Здравствуй, — кивнул Михаил Васильевич и представился: — Полковник Артемов. Мне нужен начальник этапа.

— Стойте здесь, — сурово предупредил солдат. — Сейчас позову.

Лязгнула дверь, сбрасывая с себя иней, и полковник снова остался один. Он оглянулся. К этому тупиковому пути подходил из-за плавного поворота локомотив. Наверное, будет растаскивать вагоны, попробовал угадать Артемов. А их здесь… Он, прищурившись, посчитал. Ровно одиннадцать. Почти состав. Сразу же за спецвагоном стоял почтовый, еще дальше — багажный, потом какой-то номерной с матовыми, как в туалете, стеклами.

Артемов ошибался, когда посчитал этот путь крайним к зданию вокзала. Еще один, наверное, самый тупиковый, находился с ним на одной линии. На нем, неубранном и заснеженном, стоял состав из шести купейных вагонов; на каждом была крупная надпись: «ГОСТИНИЦА». А под ней — более мелкая и совершенно неуместная: «Биотуалеты». Вот и пойми, что это на самом деле.

Вообще этот вокзал отличался от тех, на которых довелось прежде побывать Артемову. Современная архитектура не в счет, изюминка крылась в антураже. В том числе звуковом. Как и в пассажирских поездах, тут из громкоговорителей лилась музыка (только что отзвучала «Снежинка» в исполнении Ветлицкой, ей на смену явился «горячий» «Вишневый пирог» Шаде в стиле «jazz-funk») — негромко, ненавязчиво создавая оригинальный фон. Это напомнило полковнику военной разведки хоккейный матч, где паузы в игре заполняются музыкальными вставками и искрометным выступлением соблазнительных девушек из групп поддержки. На вокзале основой была музыка, паузы же заполнял голос диктора. Группа поддержки — уборщицы с ведрами и швабрами.

Как ни странно, на эту особенность Артемов обратил внимание не сразу, а лишь когда немного освоился в зале и выбирал в киоске «Роспечати» чтиво. Какая-нибудь свежая газетка или журнал были необходимы: обратно в Москву он поедет на поезде — сюда же прилетел на дорогом виде транспорта потому, что догонял вагон с этапом. На лишних три «штуки» на самолет ему, разумеется, рассчитывать не приходилось.

И еще одна особенность, которую не мешало бы перенять и московским чиновникам. «Необычное и очень удобное решение», — пришел к выводу Артемов, невольно изучая информационное табло. Его было видно практически с любого места в зале ожидания, поскольку «передавало» оно на две стороны. Здесь отображалась как стандартная информация о прибытии и убытии поездов, так и довольно нетипичная: время, оставшееся до отправления, причем вплоть до секунды. Удобно, не нужно ничего вычислять и прикидывать. Осталось пять минут сорок секунд, надо поторопиться.

Среди множества «макулатуры» полковник заприметил еженедельник «Власть». Он отсчитал пару целковых, протянул их киоскерше, как вдруг прямо перед ней, среди газет — наиболее ходкого товара, расположенного под рукой, — увидел красочный журнал «Лиза». Конечно, и девушки в бикини на обложке привлекли внимание военного разведчика, но главное заключалось в другом. Однажды из такого журнала жена Михаила Васильевича вырезала какой-то купон и получила скидку на тушь для ресниц в московском супермаркете «аж на двадцать процентов». «С ума сойти!» — прокомментировал тогда Артемов женину радость, глядя в ее загнутые, как у Милы Йовович, ресницы. «Хороший подарочек, — не сдержал широкой улыбки Артемов, расплачиваясь за «Лизу», — за ним я, как Иван-царевич за Кощеевой смертью, умотал за тысячу верст». Появилось шалое желание купить заодно ножницы, вырезать купон, вложить его в конверт и подписать: «Помню. Люблю. Всегда твой — Миша».

…Дверь вагона открылась во второй раз. На Артемова смотрел человек лет двадцати семи, одетый в камуфляж и высокие теплые ботинки на шнуровке. Коротко стриженная голова была непокрыта, высокий лоб прорезали сосредоточенные морщины. Однако в глазах не замечалось суровости. Губы у начальника этапа были по-детски пухлые, как у юнца. Вот они разошлись в благодушной улыбке:

— Полковник Артемов? Разрешите посмотреть ваше удостоверение.

Офицер присел на корточки и внимательно изучил документ. Даже просмотрел справку о местожительстве — постоянный атрибут к удостоверениям личности.

Вернув корочки, офицер откинул платформу и посторонился:

— Поднимайтесь, товарищ полковник. — Когда Артемов оказался в тамбуре, его собеседник представился: — Старший лейтенант Родкевич. Проходите.

Полковник протянул ему руку, но Родкевич не заметил этого жеста, повернувшись к Артемову спиной. Михаил Васильевич, шмыгнув носом, посмотрел на свою ладонь и спрятал ее в карман куртки. Туда же сгинула и кратковременная неловкость.

В вагоне было тепло — это первое, что отметил обрадованный разведчик.

— Еле нашел вас, — попенял он то ли на себя, то ли на молодого офицера. И бросил взгляд вдоль темноватого узкого прохода. В перспективе взгляд уперся в дверь противоположного тамбура, за зарешеченным окном которой обозначилась фигура вооруженного автоматом конвоира, одетого в теплую куртку. Он то ли стоял на посту, то ли просто вышел покурить.

— Немудрено заблудиться, — старший лейтенант кивнул в сторону, подразумевая сотни вагонов, многие десятки строений, километры железнодорожных путей. — Заходите.

Родкевич первым вошел в купе, которое в обычных пассажирских вагонах занимают проводники. Справа мягкая, застеленная темно-коричневым одеялом полка, напротив — шкаф-купе, у зарешеченного окна — привычный откидной столик.

— Если есть оружие, сдайте его мне.

— Оружия нет, — обезоруживающе улыбнулся Артемов.

— Куртку повесьте на крючок, — предложил Родкевич, кивнув. — Он справа от вас. Может, чаю выпьете с мороза? Титан горячий.

Артемов не стал отказываться. Присев на полку и повесив куртку, он посмотрел сначала в окно, потом перевел взгляд на лейтенанта, стоящего у титана.

— Много народу везешь? — спросил он. — Опасный контингент?

— Вообще-то мне поручено…

— Я просто спросил, — перебил его Артемов.

Родкевич поставил на столик стакан с горячим чаем и повернул подстаканник ручкой к полковнику. «По-английски», — многозначительно заметил Михаил Васильевич. Он подвинулся и по-хозяйски похлопал по полке: присаживайся, мол, не стесняйся.

— Опасный, спрашиваете? — Лейтенант сел и закинул ногу за ногу. — Можно и так сказать. Везу восьмерых спецназовцев. Вашего Ильина в колонию строгого режима, остальные идут на дисбат.

— Что, колония рядом с дисбатом?

— Буквально через дорогу.

— Только восемь человек? — уточнил полковник, отхлебнув из стакана, и пошутил: — Где остальные? Разбежались?

— Хорошо, что восемь, — улыбнулся своими пухлыми губами Родкевич. — За что их? Неуставные взаимоотношения?

— Да нет. Отметелили во время зачистки каких-то мирных чеченцев, потом постреляли маленько в чеченских омоновцев. — Родкевич неожиданно рассмеялся. — Ругаются на чем свет стоит! Им бы, конечно, лучше в колонии отсидеть.

* * *

Группа сержанта Данилова входила в одну из четырех батальонных усиленных групп ВДВ, находящихся в горной части Чечни. Задачи: борьба с боевиками в зонах своей ответственности, участие в проведении совместных операций по выявлению и уничтожению бандформирований, участие в проведении поисковых действий с целью выявления баз сепаратистов и в проводках колонн, связанных с разведыванием маршрутов, разминированием. Плюс содействие подразделениям Погранслужбы ФСБ России по предотвращению прорыва бандгрупп в Чечню с сопредельных территорий.

* * *

— Отмотали по полной дисбатовской катушке, — пояснил Родкевич, — каждому по два года. Я думаю, если бы не перестрелка с омоновцами, им бы дали зону. А так посчитали это как конфликт между военными — и под трибунал. Вообще же картина привычная, я три года в таких вагонах мотаюсь.

— Да, несладко им, — равнодушно посочувствовал Артемов. — Тебе тоже. Ты женат?

— Пока бог миловал.

— Тебе Андреем зовут, да?

— Так точно.

— У меня к тебе просьба, Андрей. Когда приведешь Ильина, и ему принеси чаю. Хорошо? Только не в кружке, а в стакане — как мне.

— Думаете, они бедствуют в этом плане?

— Я ничего такого не думаю. У меня серьезное дело к Ильину, понимаешь? Стаканом чая его я к себе не расположу, но, согласись, будет неудобно глотать чай в одностороннем порядке. Я же не следователь. Кстати, сколько у меня времени?

Андрей посмотрел на часы.

— Около двух часов. В половине одиннадцатого нас обещали подцепить к почтово-багажному составу. Если бы не один из моих конвойных — он местный, работал на этой «железке», многих знает, — загнали бы нас черт знает куда. А так он пообщался с железнодорожниками, они нас — видите? — чуть ли не на первый путь поставили.

Артемов понял собеседника, может быть, по-своему: вагон, его словами, с «опасным контингентом» поставили едва ли не на первый (привилегированный) путь, впритык к стратегическому объекту, чтобы потом прицепить к почтово-багажному составу. Каша какая-то. Сваренная безответственным поваром, до полу раскатавшим рукава халата. А если убежит каша?И он ответил:

— Это что. В прошлом, кажется, году, я по радио услышал: «С воскресенья на понедельник самолет «Ан-2», принадлежащий компании «Молдавские авиалинии», пропал вместе с тремя украинскими пассажирами на борту. Самолет летел из Будапешта в Тунис».

Родкевич улыбнулся.

— Сейчас приведу Ильина.

— Погоди, Андрей. Ничего, если мы побеседуем в твоих апартаментах? — запоздало спросил Артемов.

— Считайте это моим предложением.

«Дипломатичный парень», — отметил полковник. Он открыл свой потертый кожаный портфель, выложил на стол бумаги, приготовил авторучку, отметил по привычке время и наговорил в диктофон первую фразу:

— «8.31. 20 февраля 2004 года. Новоград, вокзал «Московский», спецвагон с этапированными».

Нажал на кнопку «пауза».

8

Лейтенант Кабаев, держа в руках пачку командировочных предписаний, стоял перед взводом, выстроившимся в четыре шеренги. Рядом, то и дело широко зевая, переминался с ноги на ногу дежурный по части. Начальник штаба майор Надточий наблюдал за привычной процедурой из окна своего кабинета, выходившего на асфальтированный пятачок. Сейчас на нем нещадно коптил выхлопными газами изрядно потрепанный автобус Ликинского автозавода: стандартного желтого цвета, со сношенными дверными уплотнителями и недавно отреставрированными сиденьями.

Взвод лейтенанта Кабаева уезжал в очередную командировку. В дагестанском Хасавюрте в следующую пятницу должны были пройти очередные соревнования по трем видам спорта: бокс, вольная и греко-римская борьба. В этот раз в состязаниях собирались принять участие шесть армейских «клубов», включая спортсменов из новосибирского инженерного полка, проходящих срочную службу.

У начштаба никогда не возникало желания прокатиться вместе со спортсменами. Он принадлежал к той категории людей, которых не прельщают соревнования «самопальных» команд. Неважно, какой у них уровень подготовки, главное — нет имен. Какой-то «кожаный мяч», вывел не совсем удачное сравнение начальник штаба. Не за кого болеть и совать грязные пальцы в рот, чтобы поддержать команду своим свистом.

«Ничего путного из них не получится, — рассуждал Надточий. — Это как музыканты в воинских частях: играют хорошо, но выше родного армейского клуба не поднимутся — планка. Они нужны, конечно, чтобы поддержать авторитет части. К примеру, в батальоне не было штатной единицы музыканта или того же спортсмена. Но по документам они проходили как мастера, механики, электрики, машинисты автомобильных кранов и так далее. Традиция. И никто ее пока не отменял и в ближайшем обозримом будущем не отменит».

Лейтенант Кабаев взял предписание, лежащее сверху пачки командировочных документов, и негромко назвал первую фамилию:

— Газманов!

Вперед шагнул лет двадцати трех старший сержант по имени Саид. Заместитель командира взвода. Вольник, среднего роста, кряжистый, необычайно сильный. Черноволосый, нос с горбинкой. Одет в новую шинель, новые же юфтевые сапоги. За плечами туго набитый рюкзак.

Лейтенант кивнул в сторону автобуса и переложил предписание под низ стопки. Подышал на закоченевшие пальцы и назвал следующего бойца:

— Тумриев!

Имя — Усман. Младший сержант, командир 1-го отделения, 22 года. Вольная борьба. Среднего роста, крепкого телосложения, близорукий. Одет в новую шинель, сидящую на нем мешком, шапку, которая закрывает едва ли не половину ушей, новые кирзовые сапоги.

— Исигов!

Имя — Гелани. Рядовой. 23 года. Небольшого роста, худощавый. Вольная борьба. Выносливый, сильный. Экипирован соответственно.

— Садуев!

Зелимхан. Рядовой. 21 год. Боксер. Небольшого роста.

— Магомедов!

Абувалид. Рядовой. 21 год. Греко-римская борьба. Высокого роста, крепкого телосложения.

Он и еще несколько человек, чьи имена назвал лейтенант, встали рядом с Газмановым. Отделение в полном составе. Замкомвзвода отдал приказ, и бойцы во главе с Тумриевым заняли места в автобусе.

— Ухманов!

Юсуп. Младший сержант, командир 2-го отделения. 22 года. Вольник. Высокий, широкоплечий, необычайно сильный. Нос прямой, губы тонкие.

— Умаров!

Юсуф. Рядовой, 20 лет. Узбек.

Еще несколько человек, входящих во 2-е отделение, сели в автобус.

— Юнусов!

Владимир. Младший сержант, командир 3-го отделения. 21 год. Мать русская, отец чеченец. Боксер. Жестокий, сильный.

— Султанов.

Магомед. 21 год. Вольник. Среднего роста, русый, кареглазый.

Бойцы 3-го отделения присоединились к товарищам.

— Хубалов!

Ахмед. Младший сержант, командир 4-го отделения. 21 год. Боксер. Среднего роста, широкоплечий, нос перебитый, резко очерченные скулы, силен, вынослив.

— Заурбеков!

Бауди. Рядовой. 20 лет. Греко-римская борьба. Высокий, массивный, вес под сто килограммов, рост — 190. Русоволосый.

Четвертое отделение — комплект.

— Исмаилов!

Руслан. Младший сержант, командир 5-го отделения. 21 год. Греко-римская борьба. Среднего роста. Жесток, беспощаден.

— Душаев.

Абдулкасим. Рядовой. 20 лет. Боксер. Небольшого роста. Силен, ловок.

Пятое отделение заняло места в автобусе.

— Каламанов!

Юсуп. Младший сержант. Командир 6-го отделения, 21 год. Боксер. Русоволосый. По-русски разговаривает без акцента.

— Мурдалов!

Таус. 20 лет. Рядовой. Греко-римская борьба. Среднего роста. Шепелявый, не хватает двух передних зубов.

Лейтенант Кабаев присел на корточки и открыл стоящий на асфальте «дипломат». Положив в него документы и проверив, на месте ли железнодорожные билеты, щелкнул замками чемоданчика. Пожав руку дежурному по части, Андрей сел в автобус, заняв место у застекленной перегородки. Стукнул в нее и показал водителю, что тот может трогаться.

Дежурный по КПП проверил у него документы, зашел в здание пропускного пункта и нажал на красную клавишу пульта. Металлические створки ворот открылись, и «ЛИАЗ» выехал за пределы части.

Андрей пробежал взглядом по лицам бойцов. Все сосредоточены, напряжены. Пока никто не играет. Игра начнется чуть позже. Лейтенант прикурил сигарету и с шумом выдохнул едкий дым.

9

Николай Ильин появился в сопровождении начальника этапа и вооруженного конвойного. Пока что полковник видел его со спины. Спецназовца развернули лицом к окну и отомкнули наручники. Даже такой короткий путь он проделал в «браслетах», отметил Артемов. Вряд ли Родкевич демонстрировал бдительность перед полковником ГРУ, просто делал привычную работу. Впрочем, в данный момент, наверное, и не совсем привычную. Родкевич три года мотается в «этапных» вагонах, но едва ли раньше сталкивался с такой ситуацией, когда поезд догоняет полковник военной разведки для проведения в спецвагоне беседы с заключенным.

— Кру-гом! — по-военному приказал Родкевич.

Спецназовец повернулся.

К этому времени Артемов надел очки и смотрел на Ильина поверх оправы. Одежда осужденного почти ничем не отличалась от стандартного темно-зеленого камуфляжа конвойных, разве что была выцветшей. Полковник глядел в его спокойные серые глаза, однако пытался представить сейчас, как преступника запечатлела камера слежения у магазина на 2-й Бородинской. Теперь у полковника не оставалось никаких сомнений: это Ильин «наколол» чеченца Сулеймана Султанова.

— Товарищ полковник, — предупредил Родкевич, — дверь не закрывайте. Говорите вполголоса.

Артемов согласно наклонил голову, принимая условия:

— Хорошо. Но разговор с осужденным у меня конфиденциальный.

— Я понял. Уши греть не собираюсь. Вперед! — Андрей положил руку на плечо спецназовца и тут же отпустил. — Садись.

Выходя из купе, Родкевич все же наполовину прикрыл дверь.

Полковник по-деловому вздохнул и перебрал несколько страниц на столике. В помещении было тихо, и дыхание Артемова через нос казалось излишне громким. Сейчас он чем-то напоминал врача, заполняющего больничную карту в присутствии пациента. Диагноз поставлен, осталось поставить росчерк-закорючку… и оставить без рецепта.

Полковник намеренно затягивал паузу, что являлось тактическим приемом. С другой же стороны, он давал осужденному возможность освоиться в незнакомой обстановке. Сейчас мысли Николая Ильина, без труда угадал Артемов, текут в одном направлении: с какой целью осужденного тревожат очередным допросом; кто этот человек, чей профиль он рассматривает… Бывший спецназовец, кажется, понимает цель этого неожиданного свидания. А вот теперь нужно взглянуть в его глаза…

Однако беспокойства в них полковник не обнаружил. Николай смотрел спокойно, даже, как показалось Артемову, с едва уловимой иронией.

«Что, — спросил себя полковник, — он был готов к такому повороту? Если да, то подоплека того преступления должна быть более чем весомой. Для самого Ильина, разумеется. Остальные не в счет».

Артемов попробовал разобраться в этом взгляде — по-своему. Пришел к выводу, что на матовой поверхности его глаз не было места блеску. Сделал неожиданное сравнение: они не отражали солнечного света, словно были покрыты антибликовым составом. Что дальше? Взгляд его не потерянный, не заброшенный. Невостребованный? Нет, это из другой оперы. Беспризорный? Пожалуй. Вольный и властный, но без диктаторских проявлений. Слегка сумрачный, но не безнадежный. Усталый, но не тронутый истомой.

Полковник частенько упражнялся таким образом. Такие наблюдения — не всегда верные — к делу не подошьешь, но они будто позволяли заглянуть в душу собеседника, составить о нем личное мнение.

Артемов вздернул рукав пиджака и демонстративно посмотрел на часы.

— Времени у нас без малого два часа. — Глянув в проем полуоткрытой двери, громко позвал Родкевича: — Андрей, мы подымим в твоем кабинете? — Не дожидаясь ответа, вынул из пачки сигарету и протянул спецназовцу.

Дверь открылась. Старший лейтенант молча поставил на стол стакан с чаем и вышел.

— Это тебе, — пояснил полковник Ильину. — Давай, Николай, не стесняйся. Меня называй Михаилом Васильевичем. Я работаю в Главном разведывательном управлении. Все, что ты мне скажешь, останется между нами. Исключая, конечно, руководство, которому я буду докладывать о нашем разговоре. Мне важно знать причину, по которой ты, скажем так, посчитался с Сулейманом Султановым. Я познакомился с видеозаписью, послушал комментарии специалиста. Не скажу, что увиденное мне понравилось, отметил лишь, что это была хорошо подготовленная акция. Когда успел все спланировать-то, Коля?

И тут Артемов впервые услышал голос морпеха. То, что он сказал, полковнику также не могло понравиться.

— Не надо надувать меня через задницу. Я могу и не отвечать на вопросы.

«Н-да», — покачал головой Михаил Васильевич.

— Это в твоих интересах, — заявил он. — Уж поверь мне, полковнику военной разведки. Чтобы надуть тебя через задницу, мне не пришлось бы приподнимать свою, на которой я провел большую часть сознательной жизни. Я не просто подкатил сюда на такси, как ты, наверное, думаешь, я догонял этап на самолете. К делу. Сейчас оперативники подшивают материалы на второе дело, а это очередное умышленное убийство. Рецидивом здорово попахивает, Коля. Предварю твой вопрос: военная разведка заинтересована в том, чтобы из тебя не сделали второго Буданова. Погоди-погоди, я знаю, что ты хочешь возразить. Мол, в состоянии аффекта не был, не апеллировал и так далее. Все верно, если не знать об убийстве Сулеймана Султанова. Точнее, о мотивах. Вот о них-то я и хочу услышать от тебя. Ну, так ты поквитался с ним или твоя масштабная акция со снайпером и гарантированным отходом была маленькой шалостью?

Пауза. За время которой Ильин прикурил сигарету и пару раз затянулся.

— Можно и так сказать: поквитался.

— За кого? — полковник не дал Ильину ответить. — Я навел справки: твоего младшего брата убили в прошлом году. Его Павлом звали, так? И было ему неполных пятнадцать… Вторая причина: до армии ты состоял, скажем так, в криминальной бригаде, по оперативным данным, входящей в довольно крупную преступную группировку. Может, это связано с убийством Сулеймана?

— Не, — Ильин сморщился и разогнал дым рукой. — Я вообще с ним дел не имел. Но если бы захотел дурануть этого барана, дуранул бы. Эту версию можешь отмести сразу.

— Вообще-то я — «вы», — напомнил полковник.

— Самому-то не смешно?

— Ладно, так и запишем. — Артемов нарисовал на бумаге рожицу, украсил ее буденновскими усами и приделал рога. По идее мог изобразить полюбившуюся российскому народу Масяню. Во внешности Ильина отсутствовала какая бы то ни была индивидуальность. Разве что огромные глаза и такое же широкое лицо. Не хватало редкой бородки создателя Масяни и серьги в ухе.

— Знаешь, Коля, когда я собирал на тебя материалы, у меня родилась оригинальная версия. И начал я вот с чего. По-свойски говоря, ты — браток, наезжал, выкручивал руки, крушил и прочее в том же духе. И я спросил себя: на кой хрен этому братану сдалась армия? И пришел вот к какому простому на первый взгляд выводу: ты спрятался. Что подтверждает следующую аксиому: кто многим страшен, тот многих и боится.

— Еще раз.

— Ладно, не прикидывайся валенком, ты все прекрасно расслышал и понял. Так я продолжу свою мысль. Ты что-то не поделил с братками из твоей бригады, и, когда они наехали на тебя по-крупному, ты сделал ноги. Некоторые, я знаю, прячутся даже на зонах, а ты сделал неординарный ход. Действительно, какой дурак будет искать тебя по линии организационно-мобилизационного управления Минобороны? Выговорить-то с трудом можно. Однако, насколько я знаю, срока давности в вашей криминальной среде не было, нет и вряд ли будет. Тебя рано или поздно прищучат. Ну, как тебе моя версия?

— Ты точно из ГРУ?

Полковник махнул рукой и не стал в очередной раз напоминать, что к нему надо обращаться на «вы», что он не только по возрасту старше, но и по званию, что это ему не смешно и так далее. Все впустую.

— Можешь не сомневаться, — подтвердил он. — И таких, вроде тебя, повидал немало. Знал обалдуев, которые ради спортивного интереса шли в армию и становились классными бойцами. Один генеральский сынок стал профессионалом высокого класса, а на гражданке, словами его отца, у него было три дела: жрать пиво, портить девок и гонять на мотоцикле. Вот и тебя я хочу спросить: не жалеешь, что скрылся в армии?

Морпех улыбнулся:

— Не, армия меня многому научила. С ростовскими пацанами скорешился. Ты не поверишь, один тоже скрывался от папика.

«Папик — это пахан, — перевел Артемов. — Начинаю делать успехи».

— Нашел папик твоего ростовчанина? — полковник продолжил располагать к себе живую копию Олега Куваева.

— Да ладно! Какой дурак будет по казармам шарить? Как там: организационно-мобилизационное управление?

— В точку попал.

Прошло не меньше минуты, прежде чем Николай Ильин заговорил. Начистоту, ничего не утаивая. Голос у спецназовца звучал ровно. Он прерывался лишь, когда морпех глубоко затягивался сигаретой или прикуривал новую. К чаю он так и не притронулся. Артемов, слушая его, буквально чувствовал призрачное раскачивание вагона, стук колес. В общем, тот своеобразный фон, без которого, казалось, был немыслим откровенный рассказ собеседника. Или скорее — попутчика.

— Я торчал в Чечне, когда убили брата. Мне дали трое суток без учета времени в дороге. Из Ханкалы я на военном транспорте прилетел в Чкаловский. На аэродроме меня встречал «уазик» из районного военкомата. Домой приехал в полдень, а на три был назначен вынос. В этот же вечер переговорил с друзьями Пашки. Сказал: «Убью, суки, если что-то утаите от меня». Я и до армии знал, что Пашка крутится среди нацболов, домой газеты таскал — «Лимонку», «Для русских людей», еще какие-то, не помню. Путина цитировал, засранец: «Нам не нужно 300 тысяч казаков, нам надо 300 казаков, умеющих петь и плясать». Короче, недоволен был президентом. Сказать, что он заразил меня своими идеями, — нельзя. Я и сам понимал, что Россия — проходной двор, что каждый день начинается с приветствия: «Аллах акбар, россияне!» Потом гремит «салют». Я точно знаю, что Пашка не принимал участия ни в каких погромах. Хотя видел у него и заточку, и арматуру. И одевался он соответственно: в высокие сапоги на шнуровке, кожанку, брит был наголо. Я его предупредил: лишканешь — лично башку сверну. Он заверил: это — для души. Я снова предупредил: «Душу вытрясу!» В общем, его дружки рассказали мне все. Рядом с нашим домом (на 2-й Бородинской) был магазин, которым владел чеченец Сулейман. Каждый вечер он приезжал в магазин на своем «мерсе». И Пашка с друзьями однажды купили на рынке пару свиных ушей и приляпали их на зеркала заднего вида сулеймановского «Мерседеса». В первую очередь чеченец продал оскверненную тачку, потом нашел одного из «налетчиков» — камера слежения у магазина ему в этом помогла. Отследили, короче, двух пацанов, привезли на заброшенную стройку. Пашкиного друга и пальцем не тронули, а самого Пашку казнили. Сначала уши ему отрезали. Потом надрезали задний проход, затолкали туда уши и утрамбовали стеклянной бутылкой. Бутылку вперед горлышком засунули — до конца. Потом раскололи донышко. Даже не связали его. Он не мог сделать ни одного движения — осколки резали его изнутри. Он умер от боли и потери крови. А Пашкиного друга предупредили: вякнешь, мол, и тебя ждет то же самое. Тот и засунул язык в жопу. Менты до сих пор не знают, кто Пашку порешил и за что. У меня в заначке осталось тридцать «штук» баксов. Я взял «косарь», хранил его все то время, что находился в Чечне. А когда нашу роту вернули в расположение части, я скинул начштабу бабки, и он сделал отпуск двум парням из нашей роты, а меня «положил» в госпиталь. Потому что второго отпуска подряд сделать не мог, вдобавок у меня через два месяца был дембель. Я же не мог ждать и двух недель. Разумеется, начальник штаба был не при делах. Просто я сказал, что очень надо. Поначалу он «кисляк смастерил», потом стал смотреть на вещи просто. В госпитале у него были мощные прихваты, поэтому насчет алиби я не беспокоился. Короче, я переоделся в гражданку и мотнул из Астрахани домой. В первую очередь я узнал, что Сулейман по-прежнему приезжает в свою лавку по вечерам. Я снова полез в закрома и пошел за «железом». Купил на Тушинском рынке финскую снайперскую винтовку «Sako», модель «TRG-21» калибра 7,62 за шесть «штук». Я и до армии держал такую в руках, а одну точно такую «железку» однажды мы изъяли из схрона. Ударно-спусковой механизм регулируемый, ударник и затвор в закрытой позиции, приклад корректируемый, оптика, сошки. Хорошая «хлопушка». Хрен разберешь, может, и перебашлял, во всяком случае, торговаться не стал. В «Московском» универмаге присмотрел хорошее «лезвие» за две с половиной тысячи «деревянных» — под финку и с небольшим упором. Дома доработал клинок: наточил так, что бриться можно было. Смастерил ножны. Пару дней искали место для снайпера. Нашли на чердаке. Там же и спрятали до поры до времени винтовку. Потом я поставил какого-то лоха у Трех вокзалов — угнал у него жигулевский «концепт»: «шаху» белого цвета. Другой мой приятель «прикатал» тачку за пару дней. На пятые сутки все было готово. Я стоял за углом дома — с той стороны, где камера наружного наблюдения не работала: на ней все это время не горела красная лампочка. Когда подъехал «мерс» Сулеймана, я пошел навстречу. Когда до чеченца оставалось пять или шесть шагов, снайпер снял телохранителя. Стрелял без «глушака», выстрел был громким. Только Сулейман почему-то не отреагировал на него. Снайпер положил в грудь охраннику вторую пулю. А я уже был рядом с палачом. Сказал ему, кто я и зачем здесь. Чтобы он, сука, знал, кто и за что его насадил. Я не стал смотреть, как он корчится. Знал твердо одно: после такого удара шансов выжить — ноль целых и хрен десятых. На «шахе» объехали квартал и подобрали снайпера. В часть возвращались через Астрахань. Я «выписался» из госпиталя. Получилось так, что вернулись с пацанами на сутки раньше срока. Я снова подмазал начштаба: привез ему трехлитровую банку маринованных опят, литр водки, сунул пару сотен. Он предложил мне выпить с ним, я отказался: мент он в моем понятии. Я все еще был на взводе, когда Юсуп Валидов начал наезжать на меня. Я стоял помощником дежурного по роте, а этот урод — дневальным. Я велел ему затянуть потуже ремень — не «дед», мол, не борзей. Оказалось, что ему все можно. Вообще ранг у таких на репе выбит, русских за быдло считают. Слово за слово, хреном по столу, он схватился за штык-нож. А во мне спецназовский автомат сработал: пускать нож в ход, абсолютно не задумываясь. Это у разведчика внутри сидит. Короче, я отработал по всем принципам: скорость, точность поражения и простота. Не мог подумать о том, что повторяю удар, которым расквитался с Сулейманом. Вот, наверное, и все.

В купе спецвагона надолго воцарилась тишина. Артемов не мог себе сказать, что его задела история морпеха Ильина. Больше тронул его этот обезличенный голос. Голос человека, который не раскаивается, не хочет раскаиваться в содеянном. В таком спокойствии отсутствовала и жалость к себе. Смирился ли он? Глядя на бывшего спецназовца, этого не скажешь. Может, принял как должное? Вряд ли ответишь. Да и незачем, наверное.

Артемов задумался вот над чем: сильный ли человек Николай Ильин? И другой вопрос: мстительный ли он? Отчего-то засело в голове полковника определение: поквитался. Именно так: поквитался, а не отомстил! Но отчего? В чем разница? Артемов невесело ухмыльнулся, придя к странному выводу: если бы морпех отрезал у Сулеймана уши и затолкал их ему в задницу, то стал бы мстительным. Николай просто отдал должное. Можно сказать, по-русски. И хватит об этом.

Что ему можно обещать, Артемов пока не знал. Не знал и другого: стоит ли помогать Ильину? Хотя нет, вопрос нужно поставить немного в другой форме: захочет ли морпех принять помощь? В какой-то степени «обнародование» этого дела принесет бывшему спецназовцу большую уверенность, он обретет наконец-то душевное равновесие. Но все же цену придется платить немалую: к уже имеющимся восьми годам колонии прибавится минимум еще столько же. Короче, не разберешь, что лучше: ужасный конец или ужас без конца.

Скрупулезная помощница Артемова, готовя в дорогу документы, подшила к делу и справку о воинской должности Николая Ильина. По непонятной причине (скорее, затягивая паузу) полковник не просто пробежал ее глазами, а вчитался в каждое сухое казенное слово:

* * *

Николай Сергеевич Ильин (позывной — «Чила»), 1979 года рождения.

Военно-учетная специальность — стрелковые и разведывательные специальности.

Штатная воинская должность — разведчик.

Штатное воинское звание — матрос.

Разведчик морской пехоты решает задачи по сбору информации о местах дислокации, вооружения и численном составе предполагаемых частей и подразделений противника.

Полученные разведчиком данные используются командованием для оценки обстановки и принятия решения по ведению боевых действий.

Боевая деятельность разведчика осуществляется на наблюдательных пунктах, в разведдозорах, поисковых и разведгруппах, действующих на линии соприкосновения с противником и в его тылу, с использованием следующих способов разведки: наблюдение, засада, налет, опрос местных жителей, прослушивание радио — и телефонных переговоров, захват пленных и т.п.

Разведчик должен: хорошо знать вооружение и тактику действий подразделений и частей противника; стойко переносить жару и холод; уметь совершать многокилометровые марши по труднопроходимой местности; делать проходы в минных полях и заграждениях противника; с ходу вступать в бой и уходить от противника; хорошо владеть приемами рукопашного боя, всеми видами стрелкового оружия, ножом; уметь ориентироваться на месте и определять координаты целей и объектов противника; уметь вести скрытое наблюдение.

Разведчик морской пехоты должен иметь морскую подготовку, в совершенстве владеть личным оружием, успешно выполнять задачи при действии подразделения морской пехоты в наступлении, встречном бою, обороне, при форсировании водных преград, уметь плавать, десантироваться на морское побережье с десантных плавсредств или с парашютом.

Разведчику при выполнении своих обязанностей приходится действовать в сложной, порой экстремальной обстановке, в любое время суток, в любых погодных условиях. При выполнении боевой задачи разведчик должен быть физически и морально готов к захвату пленного («языка»).

* * *

Все это разведчик морской пехоты знает, умеет. Говоря все тем же суховатым языком, «умело применял в ходе боевых операций». Строки этой справки словно окунули Артемова совсем в другую среду, где они словно распаковывались из архива. Стойко переносить жару и холод…И Артемов буквально видит морпеха Ильина в том же встречном бою; слышит свист пуль, мат, отдельные бессвязные выкрики, сухие щелчки полных магазинов, встающих на место отработанных, металлический лязг затворов; вместе с Чилой он задыхается от пороховых газов, висящих над прожженной солнцем лощиной, над распадком, где он нашел очередное укрытие, отыскивает взглядом и бежит к следующему… Меняется картина, день уступает место непроглядной ночи, мечутся фантастическими шмелями трассеры, снег окропляется чьей-то кровью — своей ли, чужой?.. Кровь, она и есть кровь. Физически и морально готовый к захвату пленного, Чила берет «языка», наотмашь бьет его прикладом, связывает, находит на стволе посеченной осколками березы розетку, включает в нее утюг…

Все это уже из другой, прошлой жизни Николая Ильина. Были такие эпизоды в его криминальной биографии или не были, сейчас значения, наверное, не имеет. Фактически путь назад ему закрыт.

В заначке у него осталось тридцать «штук» баксов…

— Скажи-ка мне, Коля, а ты не мог отдать долг своим дружкам? В пересчете на рубли твоя заначка вытягивает на миллион рублей.

— Не, — Ильин хмыкнул. — Речь шла о совсем других деньгах.

«Бригада, — веско и коротко подумал Артемов. — Пора бросать этого Ильина, а то и меня припрягут к каким-нибудь разборкам, повесят какой-нибудь долг, начнут вышибать и руки выкручивать». Также он поймал себя на мысли, что все соответствует его прежним думам и сравнениям. В этом «столыпине» он услышал столько новых выражений… Ладно хоть воображение развито, тихо порадовался за себя Артемов, ни разу не переспросил, не обратился за переводом: что значит этот оборот, а что другой. Постигал современные полукриминальные науки из первых рук.

Чила…

Кличка у Ильина была какая-то бандитская, воровская. Не позывной, а натуральное «погоняло». В большинстве случаев бойцы сами выбирают для себя позывные, а этот?..

На вопрос полковника Ильин ответил с легкой улыбкой:

— Еще со школы прилепилась. У нас футбольная команда неплохая была, я в воротах стоял. Частенько к центру поля выбегал — орал, разводил. Пенальти бил. Как Чилаверт.

«Знаю такого», — кивнул Артемов. И вдруг вспомнил, что вратаря парагвайской сборной Чилаверта подозревали в связях с мафией. Уже не говоря о том, что южноамериканский Чила пользовался непререкаемым авторитетом у властей страны. Многозначительно, словно он был прокурором международного трибунала, Михаил Васильевич подумал: «Все сходится».

— Вообще — не было бы счастья, да несчастье помогло, — сказал Ильин, потянувшись к очередной сигарете. — Теперь у пацанов ко мне претензий не осталось. Когда приехал на похороны, братва тут как тут. Спросили, нужна ли помощь. Давай, говорят, мы завалим этого волка. Не, отвечаю, это мое личное дело, сам справлюсь. Сказал, чтоб не вмешивались. Как хочешь, отвечают. Если что, обращайся, поможем. После я Сулейману «армейский шампур» и продемонстрировал.

«Шампур», — вздохнул Артемов.

— Я вот чего не пойму: все твои разговоры, вся твоя доармейская жизнь сводилась к деньгам. Согласись, есть вещи и поважнее денег.

— Так только бомжи рассуждают, — просветил полковника Чила. — Я не из тех людей, которые радуются тому, что у них есть. Что касается жизни — я вообще ничего не знаю о ней. Как и ты. Мне нравилось состояние, в котором я варился, процесс. У тебя напряжение 220 вольт, а у меня — 380. Если я подключусь к твой розетке, буду ходить, как старый пердун. У тебя детство и юность изуродованы для того, чтобы старость твоя была обеспечена. Мне же никакие иллюзии не нужны: один родился, один и умру. И вообще это дохлая тема, не хочу о ней говорить. Полюбили и забыли.

Артемов не услышал последней фразы, его поглотила очередная мысль. Что, если, думал он, удастся найти кассету, на которой Пашка Ильин «приляпывает» свиные уши к зеркалам заднего вида сулеймановского «мерса». Кто знает, может, по этому факту милиции удастся установить убийцу 15-летнего парня? А значит, и в какой-то степени оправдать Николая Ильина.

Хотя бесполезно, наверное. Скорее всего Сулейман уничтожил эту важную улику.

10

Старший наряда милиции, стоявший на границе парковочной площадки и широкого мощеного тротуара, ведущего к центральному зданию железнодорожного вокзала, толкнул товарища в бок и указал на растущую толпу возле припарковавшегося автобуса.

— Чмошники! — коротко хохотнул старший сержант. Так он называл либо разношерстных и разнузданных призывников — в основном поддатых или с глубокого бодуна, либо только что примеривших военную форму салаг, перегоняемых в другие подразделения. Последние особенно вызывали смесь пренебрежения, превосходства и рождали ядовитую подковырку: «То ли еще будет, ой-ой-ой!» Короче, копаем от забора и до обеда.

«Чурбаны», выстраивающиеся перед автобусом, имели, на взгляд старшего сержанта милиции, жалкий вид: рукава шинелей непомерно длинные, хлястики на заднице, сапоги в трубочку, а не по-щегольски гармошкой, головы тонули в шапках. Лишь два человека имели благообразный вид: лейтенант и его заместитель с лычками старшего сержанта. Они были подтянуты, имели настоящую военную выправку. Сапоги — у офицера яловые, а у сержанта «дедовские» юфтевые — блестели и носили явно выраженные признаки мехов гармони, о которых подумал милиционер. В общем, полная гармония.

— Попрут через центральный вход, — с первого раза угадал патрульный. И начал жить предвкушением того, как он развернет «чмошников» и укажет им другой путь — подземный, по тоннелю. Но все равно они окажутся в зале ожидания и зассут весь туалет. Причем бесплатно. Буквально пару дней назад сержанта приспичило по большому, и он занял кабинку в туалете, который был буквально оккупирован призывниками: то ли таджиками, то ли узбеками (где таких набрали — не поймешь). И вот до сержанта в один из кульминационных и ответственных моментов донесся чей-то «акцентированный» шепелявый голос: «Ты че там пердишь!» В тот раз свою задницу милиционер вытер плохо. Однако когда он вырвался, как заключенный на волю, из кабинки, вестибюль туалета был пуст. Толпа «воинов-интернационалистов» уже сидела в зале ожидания. И по голосу не определишь — все на один голос. И вообще как выразить свои оскорбленные чувства, с чего начать пристрастный допрос? С фразы: «Кто из вас сказал, что я пердел?» — которая разнеслась бы по всему вокзалу со скоростью того же неприличного звука?

Конец ознакомительного фрагмента.