Серебряный ятаган пирата

Михаил Палев, 2010

Знаменитые пираты братья Барбаросса и их сподвижник Драгут славились своей жестокостью, а также сумасшедшим везением, не поддающимся никаким логическим объяснениям. Как утверждает древняя рукопись «Хроники Драгута», пираты по очереди владели артефактом – ятаганом, дарующим своему владельцу неслыханную удачу… Ятаган давно утерян, и найти его невозможно. Или все-таки такая вероятность есть? Ведь с чем же еще, как не с ятаганом, связано исчезновение исследователя «Хроник Драгута» историка Игоря Русанова? Частный детектив Тавров едет на Мальту: именно там находится таинственный артефакт, чья судьба тесно связана с судьбой Мальтийского ордена…

Глава 3

Я был настолько потрясен, что не мог найти слов. Игорь Русанов вор?! Нет, я, наверное, ослышался!

— И есть доказательства его вины? — спросил я, наконец обретя дар речи.

— Вы полагаете, что Интерполу больше нечем заняться? — насмешливо поинтересовался Тавров. — Пока все сходится на вашем друге. А владелец манускрипта сообщил, что ему некий незнакомец предлагал за артефакт полмиллиона долларов.

— Все равно не верю! — заявил я. — Пока не узнаю подробности, говорить даже на эту тему не хочу.

— Тогда оставайтесь на связи, — посоветовал Тавров. — Попытаюсь сегодня же организовать встречу с людьми, которые и расскажут вам эти самые подробности.

— Вы уж постарайтесь, а то после таких новостей мне сегодня точно не уснуть, — проворчал я.

* * *

Примерно через час Тавров позвонил мне и сказал:

— Мечислав! Через часок подъезжайте к Дому Пашкова. Там для вас заказан пропуск. Кавецкий согласился встретиться с нами. Сможете быть?

— Непременно! — заверил я.

Точно в назначенное время я вошел в уже знакомую арку с будкой на входе. Там меня уже ожидал Тавров. Мы получили пропуска и прошли в кабинет Кавецкого. В тесном, уставленном книжными шкафами помещении, куда с трудом втиснули письменный стол и четыре стула, уже сидели два человека: один из них, мужчина лет тридцати, был мне незнаком, зато во втором я без труда узнал Кавецкого.

— Следователь прокуратуры Стрельцов, — представился незнакомый мужчина.

После взаимного представления мы расположились напротив письменного стола, за которым восседал Кавецкий. Впрочем, слово «восседал» не совсем подходит: Кавецкий просто сидел на стуле, на своем рабочем месте за письменным столом, но было похоже, что это мы его вызвали на допрос — таким затравленным он выглядел.

— Что же вы, Вениамин Аркадьевич, сегодня спасались бегством от уважаемого господина Булгарина? — с едва заметной иронией поинтересовался Тавров.

— А что же мне оставалось делать? — нервно отозвался Кавецкий, беспокойно заерзав на стуле. — Он сказал, что друг Русанова. А Русанов… сами понимаете, в розыске по обвинению в хищении ценнейшей, уникальной рукописи! И я… Я элементарно испугался!

— У меня такая уголовная рожа? — осведомился я.

— Так, господа! — решительно сказал Стрельцов. — Давайте оставим взаимные колкости. У меня мало времени, а я хочу кое-что уточнить. Давайте, господин Кавецкий, вы расскажете о рукописи, как она исчезла и как случилось, что Русанов оказался в этом деле главным подозреваевым. Я понимаю, что вы это уже не раз рассказывали, но присутствующие здесь господа Тавров и Булгарин не в курсе. Поэтому я прошу вас еще раз рассказать все с самого начала. Может, еще какие подробности припомните.

— Да, конечно… — вздохнул Кавецкий, приступая к рассказу. — Началось с того, что к нам, в отдел рукописей, обратился некий Павел Сергеевич Цветков. Он рассказал, что его мать принадлежала к дворянскому роду Донауровых, который с конца восемнадцатого века исправно поставлял России чиновников: среди Донауровых были генералы, вице-губернаторы и даже губернатор Санкт-Петербурга. Так вот: от умершей в конце двадцатого века тетки, сестры его матери, Цветков получил в наследство старенькую дачу в Малаховке. Дачка была ветхая, практически непригодная для проживания, но в силу ее местоположения — Малаховка все-таки — Цветкову стала поступать масса предложений, и он решил продать дачу, чтобы купить квартиру в Москве недавно женившемуся сыну.

— Слушайте, какое отношение Цветков имеет к Игорю Русанову?! — не выдержал я.

— Наберитесь терпения, господин Булгарин, — посоветовал Стрельцов. — А то господин Кавецкий собьется и забудет сказать что-нибудь очень важное. Продолжайте, Вениамин Аркадьевич!

— Да, так вот… Цветков решил разобрать старый хлам на даче: вдруг там попадется что-нибудь интересное. Кстати, там был великолепный буфет мореного дуба! В отличном состоянии и…

— Не отвлекайтесь, Вениамин Аркадьевич, — с мягким нажимом попросил Стрельцов.

— Да, извините… Так вот, Цветков искал также хранившийся у тетки семейный архив и под стопкой старых фотоальбомов обнаружил старинную шкатулку красного дерева. В шкатулке находились перевязанные розовой лентой старые письма, а под ними — рукопись в потертом кожаном переплете. Вот эта рукопись и оказалась ценнейшей находкой! Рукопись содержала текст на латыни, и Цветков обратился к нам. Это было подробное жизнеописание известных турецких корсаров братьев Барбаросса и Драгута! Причем самое ценное: писал современник этих выдающихся людей. Из текста следовало, что автор рукописи выполнял функции секретаря у самого Драгута!

И Кавецкий обвел нас горящим взглядом, словно призывая восхититься вместе с ним.

— А вы ничего не путаете? — осведомился Тавров. — Барбаросса вроде был немецкий король, предводитель крестоносцев. Он еще в речке потонул.

— Фридрих Первый Гогенштауфен был императором Священной Римской империи нации Тевтонцев, — недовольно заметил Кавецкий. — Говоря латинским языком: Sacrum Imperium Romanum Nationis Teutonicae. Сами немцы ее именовали Heiliges Rцmisches Reich Deutscher Nation, что, по сути, то же самое. Империю основал в 962 году король восточных франков Оттон Первый как преемницу империи франков Карла Великого и Западной Римской империи. Просуществовала, между прочим, без малого семьсот пятьдесят лет.

— Тоже недотянули до «тысячелетнего рейха», — не удержался я от комментария. — Ну не везет немцам с «тысячелетними рейхами», хоть плачь!

Тавров свирепо посмотрел на меня и обратился к Кавецкому:

— Мы это поняли, Вениамин Аркадьевич! Вы нам лучше про турецких Барбаросс расскажите. Говорите, их двое было?

— Да, они были родные братья: Арудж и Хызыр, обычно называемый арабским именем Хайраддин. Иногда прозвище Барбаросса распространяют и на сына Хайраддина Хасана. Они жили на рубеже пятнадцатого и шестнадцатого веков, прославились своими подвигами в борьбе с мальтийскими рыцарями и имперским флотом. Для современных турок братья Барбаросса и Драгут до сих пор являются настоящими героями, точно так же, как для итальянцев национальный герой генуэзский мореплаватель, имперский адмирал Андреа Дориа. Кстати, Дориа воевал и с Барбароссами, и с Драгутом. А в честь Драгута — называемого турками Тургут — в Турции был назван город, который до сих пор носит название Тургутрейс, что означает «капитан Тургут».

Кавецкий собрался уже пуститься в увлекательный рассказ о подвигах турецких корсаров, но встретился со мной взглядом, запнулся и тут же вернулся к теме.

— Так вот… Драгут погиб при Великой осаде Мальты турецким флотом. Собственно, рукопись этим и заканчивается. Похоже, что его секретарь — а, судя по его искусному латинскому языку, он был из христианских ренегатов — тоже погиб вместе с Драгутом.

— Простите, христианских — чего? — не понял Тавров.

— Ренегатов, — пояснил Кавецкий. — В те времена так называли принявших ислам христиан. Лишь позднее ренегатами стали называть любых предателей.

— Спасибо, — кивнул Тавров. — И что же дальше?

— Видимо, рукопись нашли рыцари Мальтийского ордена и поместили в свой архив. Поскольку концовка рукописи дописана другим почерком, отсюда можно уверенно заключить, что автор рукописи погиб вместе с Драгутом.

— Но как же из архива мальтийских рыцарей рукопись могла попасть в Россию? — удивился я. В свете исчезновения Игоря Русанова упоминание Мальты меня насторожило.

— Как известно, в начале девятнадцатого века Мальту захватили войска Наполеона. Мальтийские рыцари без посторонней помощи не могли вернуть Мальту. Они сочли, что единственной силой, способной изгнать французов с Мальты, является Россия. Разумеется, англичанам с их мощным флотом и базой в Гибралтаре было это сделать проще, но рыцари справедливо сомневались, что англичане отвоюют Мальту для ордена, — и, как выяснилось, совсем не зря сомневались: англичане обосновались на Мальте почти на сто семьдесят лет. Поэтому мальтийские рыцари избрали своим гроссмейстером вместо фон Гомпеша, позорно сдавшего лучшую крепость мира без боя французам, российского императора Павла Первого. Франкофил и вольтерьянец, будущий император Александр Первый порицал своего отца за то, что тот втянул Россию в войну с Наполеоном из-за кучки скал в Средиземном море и звания гроссмейстера иоаннитов — непризнанного, кстати, целым рядом приоратов. Впрочем, как показала история, России все-таки пришлось воевать с Наполеоном, причем в гораздо менее выгодных условиях. А ведь могли разбить французского выскочку на чужой земле с куда меньшими издержками!

— Это наша привычка: все потерять, а потом героическими усилиями вернуть, — согласился я.

— Зато агрессия Наполеона против России не только смыла с Александра позор гнусного Тильзитского мира, но и выбила из его венценосной головы вольтерьяновскую дурь, — констатировал Кавецкий.

— Господа! Прошу не удаляться от темы! — воззвал Стрельцов, глянув на часы.

— Да, извините… Так вот, скорее всего, манускрипт попал в Россию вместе с орденскими регалиями, которые привез в Россию капитан-командор Мальтийского ордена граф Юлий Литта. После убийства Павла Первого Литта остался в России и даже выгодно женился на богатейшей женщине России Екатерине Скавронской, родственнице императрицы Екатерины Первой, жены императора Петра Великого. Ради этого брака римский папа даже снял с мальтийского рыцаря Литты обет безбрачия. Говорили, что падчерица Литты, Мария, графиня фон дер Пален, родила от графа Литты дочь Юлию, ставшую позднее графиней Самойловой. Мы вместе с Цветковым проследили его генеалогию и пришли к выводу, что шкатулку с семейной реликвией — уникальным манускриптом, который мы условно стали именовать «Хроника Драгута», — лично от Юлии Самойловой получил ее хороший знакомый, генеральный консул России в Париже Захарий Петрович Донауров. А уж от него шкатулка, как семейная реликвия, осталась в роду Донауровых и в итоге попала к тетке Цветкова, как последней представительнице рода Донауровых. Так что происхождение и подлинность уникальной рукописи сомнений не вызывают!

— Мы и не сомневаемся, Вениамин Аркадьевич! — нетерпеливо воскликнул Стрельцов. — Вы расскажите, каким образом семейная реликвия Цветкова оказалась у вас.

— Дело в том, что рукопись была не в лучшем состоянии, — объяснил Кавецкий. — Текст написан на бумаге, которая является достаточно хрупким материалом. Хотя именно то, что ее постоянно держали в деревянной шкатулке, помогло ей вообще не рассыпаться на куски. Цветков сказал мне, что к нему поступило анонимное обращение с просьбой продать рукопись за полмиллиона американских долларов. Кроме того, по его утверждению, кто-то побывал у него дома и произвел тщательный, хотя и весьма аккуратный обыск.

— Если «аккуратный», то как же Цветков обнаружил сам факт проведения обыска? — усомнился я.

— Дело в том, что Цветков — отставной полковник Главного Разведывательного управления Генерального штаба, — пояснил Стрельцов. — Тридцать лет в разведке — это не шутка!

— Вопрос снят! — развел я руками. — Продолжайте, пожалуйста, Вениамин Аркадьевич!

— Цветков действительно очень предусмотрительный человек, — продолжил Кавецкий. — Он хранил шкатулку с рукописью в банке. Но вот откуда неизвестный покупатель узнал о существовании рукописи и о том, что она попала к Цветкову, — это действительно загадка!

— Позвольте! Но если покупатель сделал предложение Цветкову, то он должен был указать, как с ним связаться на случай, если Цветков решит продать рукопись, — заметил я.

— Конверт с предложением о продаже Цветкову подбросили в почтовый ящик, — пояснил Стрельцов. — Текст на конверте и письме выполнен при помощи лазерного принтера, отпечатков пальцев — кроме пальцев Цветкова — не обнаружено. В письме для связи был указан номер мобильного телефона, зарегистрированный на умершего два года назад человека. Так что на загадочного покупателя выйти не удалось. Рассказывайте, что было дальше, Вениамин Аркадьевич!

— Цветков сказал, что желает передать рукопись в Российскую государственную библиотеку. Мы оформили этот дар надлежащим образом. Но прежде чем принять ее в наш фонд на хранение, было принято решение отреставрировать и законсервировать рукопись. Ведь мы не музей, а библиотека и должны предоставлять возможность людям науки работать с подлинниками! В качестве исполнителя работ определили всемирно известный ГосНИИР. Этот институт разработал уникальные технологии реставрации и консервации рукописей, выполненных как на бумаге, так и на пергаменте. Но дело в том, что у них много заказов, поэтому работу с «Хроникой Драгута» ГосНИИР внес в план на август месяц этого года. До отправки рукописи в ГосНИИР она должна была храниться в нашем отделе. И я… каюсь! Я имел неосторожность сказать об этом Игорю Русанову!

Кавецкий дернул кадыком, достал из-под стола бутылку с минеральной водой и налил себе в стакан. Жадно выпив, он опомнился и предложил воду присутствующим, но все отказались. Что до меня, то мне тоже хотелось пить, но — как сказал мудрый Омар Хайям — «вода не утоляет жажды, я как-то пил ее однажды». Лучше потом выпью холодного живительного нефильтрованного пива.

— Игорь, услышав об этом, пришел в неописуемое возбуждение. Он просил меня дать ему возможность переснять рукопись, уверяя, что она восполняет пробел в его исследованиях. А я… как его друг, я не мог ему отказать!

Кавецкий нервно выпил еще стакан воды и продолжил:

— Игорь принес аппаратуру — фотоаппарат, осветители на штативах — и переснял содержимое рукописи. Потом я уложил рукопись в шкатулку. Вообще, для хранения редких экземпляров мы используем специальные коробки из особого бескислотного картона. Но их мало, они стоят очень дорого, и я решил, что шкатулка красного дерева, в которой рукопись хранилась почти четыреста пятьдесят лет, будет ничем не хуже. Я запер рукопись в шкатулке, поставил ее в шкаф и ушел. А Игорь остался: он укладывал оборудование в сумку. А когда пришло время отправлять рукопись в ГосНИИР, я не смог открыть шкатулку: заклинило замок. Я вызвал слесаря, тот вскрыл шкатулку и…

Кавецкий налил еще воды в стакан, жадно выпил и, вытирая платком проступивший на лице пот, хрипло проговорил:

— Удивляюсь, как меня тогда кондрашка не хватил! В шкатулке вместо уникальной рукописи лежал старый справочник «Желтые страницы». Я немедленно позвонил Игорю домой, но его мать сказала, что три дня назад он улетел на Мальту. Вот так! Только шкатулка и осталась…

— Вениамин Аркадьевич, покажите нам эту шкатулку, — предложил Стрельцов.

Кавецкий открыл дверцу стоявшего рядом с ним шкафа и извлек оттуда деревянную шкатулку. Красного дерева, размером примерно пятьдесят на тридцать сантиметров и сантиметров десять в высоту, покрыта резьбой и инкрустацией деревом разных пород.

— Вот здесь она и хранилась почти четыреста пятьдесят лет.

Я увидел в шкатулке изящно оформленную прорезь замка и спросил:

— А ключ? Где хранился ключ?

— А там же, в потайном отделении шкатулки, — пояснил Стрельцов и попросил: — Вениамин Аркадьевич, покажите!

Кавецкий надавил пальцем на один из кусочков инкрустации, из боковой поверхности шкатулки в районе дна выехал маленький ящичек — словно лоток под диск в компьютере. На дне коробочки лежал небольшой бронзовый ключ.

— Цветков нашел этот потайной ящичек с ключом и показал мне, — пояснил Кавецкий.

— А Игорь знал, как открывается потайное отделение с ключом? — спросил я, заранее зная ответ.

— Разумеется! — ответил Кавецкий. — Я при нем открывал эту шкатулку.

— А почему замок вдруг заклинило? Выяснили это? — поинтересовался Тавров.

— Несколько капель цианакрилатного клея в замочную скважину и — вуаля! — объяснил Стрельцов. — В каждом хозяйственном магазине продается.

— Отпечатки? — коротко спросил Тавров.

— Из свежих, внутри и снаружи шкатулки — только Цветкова, Кавецкого и Русанова, — отозвался Стрельцов.

— А откуда у вас образцы отпечатков пальцев Игоря Русанова, если он исчез до того, как все обнаружилось? — с подозрением поинтересовался я.

— Из личных вещей Русанова, — пояснил Стрельцов.

— Вы проводили обыск у него на квартире? — немедленно спросил Тавров.

— Нет, — ответил Стрельцов. — Его личные вещи нам передал завкафедрой, где работал Русанов.

— Хм… интересно! — хмыкнул Тавров. — А почему вы не обыскали квартиру Русанова?

— Прокурор счел проведение обыска нецелесообразным, поскольку в розыск мы его подали лишь по причине совпадения двух событий: пропажи рукописи и исчезновения Русанова, — пустился в объяснения Стрельцов. — К тому же, если он действительно похитил рукопись и пустился в бега, то вряд ли оставил ее дома. Кроме того, мать Русанова слаба здоровьем, а официальный обыск ее, несомненно, глубоко потряс бы… Вдруг померла бы старушка? И вообще, в этом деле нам настоятельно посоветовали тщательно избегать преждевременной огласки.

— Я понял, — вздохнул Тавров.

Наступила пауза, и я немедленно ею воспользовался, поинтересовавшись:

— На входе я видел камеры наблюдения. Неужели мимо них так легко пронести уникальную книгу?

— Тут дело вот в чем, Ме… э-э… господин Булгарин. Доступ в помещение, где хранилась книга, имеет только господин Кавецкий. Ключи хранятся у него. Экспертиза замков показала, что следов, характерных для вскрытия замков отмычками или дубликатами ключа, не имеется. Отсюда под подозрение попали Русанов и Кавецкий: ведь Русанов вполне мог извлечь книгу и спрятать в сумку с фотоаппаратурой, когда остался один в помещении хранилища. На выходе его сумку охранник не проверил: это зафиксировано камерой видеонаблюдения.

— А господин Кавецкий? — возразил я. — Ведь его наверняка охрана не досматривает.

— Дело в том, — вежливо улыбнулся Стрельцов, — что летом господин Кавецкий приходил на работу без сумки или портфеля, одетый в безрукавку и летние брюки. И это зафиксировано видеозаписями. Спрятать в одежде рукопись он никак не мог, даже если бы удалил толстый кожаный переплет.

— Боже мой, боже мой! — разрыдался вдруг Кавецкий, обхватив голову руками. — Сорок лет беспорочной службы коту под хвост! Надо же мне такое на старости лет! Теперь меня отправят на пенсию, да… на пенсию. И поделом! Ничего подобного еще не случалось!

Стрельцов налил в стакан воды и, отпаивая всхлипывающего Кавецкого, принялся его утешать:

— Да будет вам, Вениамин Аркадьевич! Как будто раньше из библиотек ничего не воровали. Если помните, из питерской Российской национальной библиотеки однажды вынесли альбом «Птицы Америки» размером с хороший письменный стол!

— У нас в отделе никогда ничего подобного не было! — выкрикнул Кавецкий, расплескивая воду из стакана. — Как бы то ни было, моя репутация погублена, меня выгонят… Как жить мне теперь? Как?!

* * *

Когда мы вышли из Дома Пашкова и направились к станции метро «Боровицкая», Тавров сказал:

— Во всей этой истории есть один странный момент. Пока тетка Цветкова была жива-здорова, шкатулку с рукописью было украсть легче легкого. Но похоже на то, что неизвестный покупатель узнал о рукописи только тогда, когда ее обнаружил Цветков. Но Цветков заверил, что никому не говорил о своей находке. Не стыкуется!

— Предлагаете потрясти Цветкова? — спросил я.

— Потрясти? Если он действительно бывший разведчик ГРУ, то с ним наезды не пройдут, — покачал Тавров. — Если он что-то забыл, то сам вспомнит. Не думаю, чтобы такой человек мог проболтаться случайным знакомым или соседям. Надо бы проверить его близких родственников, друзей… Но этим пусть Стрельцов занимается! А вот нам хорошо бы провести обыск квартиры Русанова.

— Евгения Павловна действительно не отличается крепким здоровьем, и обыск может ее довести до инфаркта, в этом плане Стрельцов абсолютно прав! — возразил я.

— Почему же? — не согласился Тавров. — А если я проведу обыск как частный детектив, нанятый вами по личной просьбе Русановой? По-моему, тут все нормально. Возьмем с собой Стрельцова, но не будем говорить Русановой, что он следователь: скажем, что он мой помощник. Годится?

А что? Все логично, вряд ли Евгения Павловна при таком раскладе обеспокоится.

— Если у вас нет возражений, то предлагаю ненавязчиво, с согласия хозяйки, обыскать квартиру Русановых завтра, — предложил Тавров.

— Какие могут быть возражения? — пожал плечами я. — Вполне возможно, что нам удастся найти что-нибудь, проливающее свет на исчезновение Игоря Русанова.

— И рукопись «Хроники Драгута», — дополнил Тавров.

— Да плевать мне на эту рукопись! — вскипел я. — Не верю я, что ее Игорь украл. Человек исчез — вот что главное!

* * *

Вечером я позвонил Евгении Павловне и сказал:

— Евгения Павловна! Если вы не возражаете, то завтра я приду к вам с частным детективом и его помощником: мы хотим посмотреть вещи Игоря — вдруг найдем что-нибудь интересное. Вы не возражаете?

— Какие могут быть возражения, Слава?! Конечно, приходите!

Часам к двенадцати дня я, Тавров и Стрельцов уже были в квартире Русановых. Евгения Павловна угостила нас чаем с вкуснейшими пирожками. Стрельцов не растерялся и во время чаепития незаметно перекочевал в комнату Игоря. Когда мы с Тавровым тоже перешли туда, Стрельцов сидел на стуле посреди комнаты и разочарованно озирал обстановку.

— Сережа, надо найти фотооборудование, которое использовал Русанов для съемки рукописи, — напомнил Тавров.

— Уже нашел, — с безразличным видом отозвался Стрельцов. — Вон, возле книжного шкафа та самая сумка: я ее хорошо запомнил по записи с камер наблюдения РГБ. Фотоаппарат — обычный цифровик «Фуджитсу», но неплохой объектив… Главное: карта памяти в фотоаппарате отсутствует.

— Вот как? — процедил Тавров, оглядывая комнату. Его взгляд остановился на настольном компьютере.

— Смотрел, что там?

— А как же! Система не грузится, — сообщил Стрельцов.

— Как так?! — изумился Тавров. — А почему?

— Очень просто: жесткого диска нет, — объяснил Стрельцов.

— Вы уже и внутрь успели слазить? — удивился я.

— Долго ли умеючи… — проворчал Стрельцов. — Короче: мне здесь делать нечего. Валерий Иванович, раздобудьте для меня семейный альбом Русановых, и если там будут достаточно свежие фотографии родственников и знакомых Русанова, то изымите эти фотографии, сделайте на обороте отметки: «кто, где, когда». Хорошо?

— Сделаем, — односложно пообещал Тавров и спросил: — Как думаешь: кто-то успел побывать в квартире или сам Русанов следы заметал?

— Скорее всего, сам, — ответил Стрельцов. — Хозяйка категорически утверждает, что она все время находится дома, поэтому никто незаметно в квартиру проникнуть не мог. Так что карту памяти из фотоаппарата и жесткий диск из компьютера изъял сам Русанов: больше некому.

— Зачем ему надо курочить свой собственный компьютер? — с досадой поинтересовался я.

— Он не хотел, чтобы имевшаяся там информация могла быть доступна кому-нибудь другому даже теоретически, — пояснил Стрельцов. — Он наверняка знал, что даже стертую информацию можно восстановить, потому и забрал с собой носители… для гарантии, так сказать.

— Как вы, однако, быстро Игоря в преступники зачислили! — возмутился я. — Я так понимаю: вы надеетесь, что его уже в живых нет и потому на покойника можно спокойно кражу повесить, чтобы дело закрыть! Нет?

Тавров, укоризненно качнув головой, прижал указательный палец к губам, и тут же в дверях появилась Евгений Павловна.

— Кто это здесь покойников поминает? — с улыбкой осведомилась она.

— Так, общего знакомого вспомнили, — торопливо сообщил Стрельцов, искоса взглянув на меня, и, опасаясь развития темы, тут же спросил:

— Евгения Павловна, у вас еще остались ваши замечательные пирожки?

* * *

Бред какой-то! Игорь Русанов курочит свой личный компьютер, чтобы никто не узнал, что у него там на диске! Я так и заявил Таврову, когда мы покинули квартиру Русановых.

— Зачем ему это надо?! — горячился я. — Чтобы в случае расследования заронить лишние подозрения? Куда логичнее потратить полдня на то, чтобы отформатировать жесткий диск и установить на него систему по-новому: уверяю вас, после этого никакая репэйр-программа не сможет восстановить удаленные данные с диска!

— Но Русанова уверяет, что она все время находилась дома, — возразил Тавров.

— А продукты ей из магазина добрые феи приносят или она питается энергией электромагнитных волн? — саркастически поинтересовался я. — Да даже простой поход в магазин за хлебом означает ее отсутствие в квартире как минимум на полчаса: вполне достаточно, чтобы проникнуть в квартиру, вынуть жесткий диск из компьютера и карту памяти из лежащего на виду фотоаппарата, а затем не торопясь уйти.

— Такую возможность нельзя исключать, — вынужден был согласиться Тавров. Услышав его слова, я воодушевился и продолжил:

— Хорошо, предположим, что Игорь украл книгу, сумел переправить ее за границу и отправился на встречу с покупателем. Зачем ему вынимать жесткий диск из компьютера и карту памяти из фотоаппарата? Ведь Кавецкий всегда подтвердит, что Игорь фотографировал книгу, да и видеозапись однозначно доказывает, что он приходил в библиотеку с фотоаппаратурой. Объяснение одно: Игорь нашел в тексте «Хроники Драгута» нечто такое, что заставило его немедленно отправиться на Мальту. Но кто-то не хочет, чтобы это узнал кто-нибудь еще, а потому делает следующее: крадет рукопись, похищает Игоря и тайно изымает хранящиеся на карте памяти фотоаппарата и жестком диске компьютера снимки рукописи.

— Такая версия имеет право на существование, — снова согласился со мной Тавров. — Но подтвердить вашу версию может только одно: обнаружение либо самой рукописи, либо ее фотокопий. Тогда мы могли бы обратиться к экспертам. А пока… Как вам это ни неприятно, но Игорь Русанов на данный момент является единственным подозреваевым в деле о краже рукописи «Хроники Драгута». Вот так!

Увы! Я был вынужден согласиться с аргументами старого зануды. Хоть нам и твердят про священный принцип «презумпции невиновности», но на практике подозреваемому часто приходится доказывать свою невиновность. Подозреваемый всегда подозрителен — точно так же, как у котов всегда вороватый вид.

В древнегреческих трагедиях попавшему в безвыходную ситуацию человеку всегда приходил на помощь кто-нибудь из богов, что увековечено в выражении deus ex machina — «бог из машины»: при помощи машины — как тогда называли систему механических приспособлений для подъема грузов — на сцену спускали огромную марионетку, изображавшую Зевса, Аполлона или какого-либо другого всесильного существа, которое и решало казавшуюся непреодолимой проблему. Однако мы живем в другое время и являемся участниками совсем других трагедий. Впрочем…

У Таврова зазвонил мобильник. Он достал телефон, взглянул на имя вызывающего абонента и поспешно ответил:

— Слушаю вас, Вениамин Аркадьевич! Что? Не может быть! Вы только ничего не трогайте, мы с Булгариным сейчас приедем!

Тавров сунул телефон в карман и возбужденно сообщил мне:

— Вы не поверите! Произошло невероятное: Кавецкий нашел фотокопии рукописи «Хроники Драгута»!