Лицо на продажу

Михаил Серегин

Подруга врача и сыщика-любителя Володи Ладыгина легла в косметологическую клинику на операцию по удалению ожогов. И как-то вечером на ее глазах один пациент этой клиники убил другого. Однако охрана приняла ее рассказ за больные фантазии. Испугавшись за свою жизнь, она попросила друга Володю расследовать это загадочное преступление. Ладыгин взялся за дело со свойственным ему энтузиазмом и скоро выяснил, что в клинике проводят не только косметические операции… Издавалась также под названием «Всегда летальный диагноз».

Глава 5

— Кажется, меня прооперируют в рекордные сроки, — с иронией сообщила мне Марина. — Первая операция уже завтра. Доктор Маслов ведет себя очень сдержанно, но решительно. Словоохотливость его как рукой сняло. По-моему, он получил четкие указания поскорее избавиться от моей персоны.

Мы прогуливались за пределами больничного двора среди покрытых золотом берез. Не сговариваясь, мы оба направились в сторону злосчастной автостоянки. Сквозь разрывы в тучах проглядывало бледное солнце. Земля, усыпанная палой листвой, мягко пружинила под ногами.

Я подъехал вскоре после обеда и еще не успел поведать Марине о своих приключениях. Меня сковывало отсутствие видимых результатов и стыд за свои топорные действия. Некоторые надежды я возлагал на обещание Груздева. Но пока я еще его не видел и не мог быть ни в чем уверенным.

— А вообще, как ты себя чувствуешь? — поинтересовался я.

Марина оживилась.

— Ты знаешь, я никогда раньше так хорошо себя не чувствовала, как здесь! — призналась она. — Так что насчет курорта ты был прав. За эти два дня я, кажется, даже начала набирать вес. Если я пробуду здесь еще неделю, ты меня не узнаешь. Я превращусь в дебелую матрону со вторым подбородком.

— Этого не может быть, — сказал я. — Твой длинномерный хирург заверил меня вчера, что в этом зловещем месте людям возвращают красоту…

— Ты все-таки с ним общался?! — воскликнула Марина. — А я думала, что ты вчера уже здесь не появлялся!

— Ошибаешься, — сказал я. — Просто я едва не опоздал. Мотался к Чехову. Он обещал помочь. Но сегодня я до него не дозвонился — куда он пропал, ума не приложу!

— Потом про Чехова! — нетерпеливо прервала меня Марина. — Рассказывай про доктора! Ты за ним следил? Он вел себя подозрительно?

— Ужасно подозрительно! — согласно кивнул я. — Но в результате оказался банальным алкоголиком. В ту ночь он отсыпался в комнате для посетителей. Медсестра просто покрывала его — может быть, она испытывает к нему слабость. Во всяком случае, мне показалось, что он говорит правду. И больше всего боится вылететь с работы, если о его запоях узнает шеф. В общем, я из детектива превратился в шантажиста… Хотя Груздев — так зовут хирурга — уверен, что я работник милиции, имей это в виду. Если он будет спрашивать обо мне — соври, что я снимал с тебя допрос…

— Совру, — пообещала Марина. — Так ты ровным счетом ничего не узнал?

— Как это не узнал? — возмутился я. — Теперь одним подозреваемым меньше! Сколько там у нас еще осталось? Человек сто?

— Хочешь сказать, что ничего у нас не получится? — спросила Марина.

— Не знаю, — пожал я плечами. — Посмотрим, чьи отпечатки найдут на стакане…

— Это займет время, — с досадой произнесла Марина. — Боюсь, к тому моменту меня уже выпишут. Кстати, в отделении произошли кое-какие изменения…

Я вопросительно посмотрел на нее. Марина усмехнулась.

— В двери, которые ведут в оперблок, врезали замок. Это происходило на моих глазах. Замок простой, но надежный, и праздношатающиеся пациенты уже не смогут разгуливать по ночам где им вздумается.

— Что ж, это логично, — заметил я. — В конечном счете о тебе проявляют особую заботу. Ведь подумай, в ту ночь ты запросто могла простудиться или даже нарваться на пулю.

Мы обошли клинику и оказались на краю асфальтовой площадки, где стояло около десятка легковых автомобилей. Заасфальтированная полоса уходила вдоль каменного забора в сторону Измайловского проспекта, а с другой стороны площадки среди деревьев скрывалась просека, засыпанная желтыми листьями.

— Посмотри, вот этот малиновый джип наверняка принадлежит господину Миллеру, — сказала Марина. — Он выглядит несомненно солиднее и внушительнее остальных машин. Кстати, на джипе удобнее всего вывезти труп — у него хорошая проходимость.

Меня интересовали не столько машины, сколько само место преступления — почему-то я был уверен, что сразу наткнусь здесь на пятна крови, или на отчетливый след башмака, или на паспорт, оброненный впопыхах убийцей.

Но сколько ни шарил я взглядом по сторонам, ничего, кроме ряби золотых листьев и черной земли, увидеть мне не удалось.

— Вот здесь он лежал, — дрогнувшим голосом сказала Марина, показывая на место, занятое подержанным бежевым «Фордом», шагах в пяти от железной калитки, которая вела во двор клиники.

Мы подошли ближе. Я с любопытством обернулся и посмотрел на больничный корпус.

— А где твое окно? — спросил я.

— Самое крайнее на втором этаже, — пояснила Марина. — А если отсчитать десяток окон, правее будет тридцатая палата, где лежал господин Краснов.

— Значит, в принципе он мог без помех наблюдать за тем, как его жертва выходит через запасный выход, направляется к калитке и так далее… Убедившись, что объект покинул территорию клиники, он выпрыгивает в окно и крадется за ним…

— Да, если допустить, что именно Краснов был убийцей, — сказала Марина. — Но пока это на воде вилами писано. Если тебе удастся раздобыть историю болезни, многое прояснится. Если этот человек лег в клинику под своим именем, то, скорее всего, он здесь ни при чем. В том случае, конечно, что он не полный дурак.

— А если имя вымышленное?

— Тогда надо будет узнать, каким образом он попал в клинику. Это, пожалуй, единственная ниточка, раз ты утверждаешь, что доктор Груздев всего-навсего тихий алкоголик.

Я, спохватившись, посмотрел на часы.

— Кстати, как бы мне не упустить этого Груздева! — обеспокоенно заметил я. — Скоро он кончит работу!

Из-за туч опять выглянуло солнце, вызолотив верхушки деревьев и вспыхнув красноватым огнем на кончиках Марининых волос. Набежал откуда-то ветер, и сверху посыпалась потревоженная листва, наполнив все вокруг шелестом и свистом.

Мы медленно пошли обратно, не разговаривая и не касаясь друг друга. Близость первозданной природы действовала на меня странным образом. Мне хотелось обо всем забыть и просто бродить вдвоем среди черных стволов, слушая шум листопада и думая только о хорошем.

Но все это было несбыточными мечтаниями — едва мы вошли в ворота клиники, как я увидел Груздева, который, нервничая, прохаживался по больничному крыльцу, видимо, поджидая меня. Он уже переоделся, чтобы идти домой, и, возможно, даже упустил возможность уехать с коллегой Масловым, чтобы не разминуться со мной. Мне опять сделалось немного стыдно.

— Вот он! — шепнул я Марине. — Придется тебе сделать вид, что у нас с тобой был официальный разговор. Обойдемся без прощального поцелуя. Завтра я приеду к тебе после трех — к тому времени, может быть, будут какие-то новости.

Я замолчал, Марина сделала похоронное лицо, и в таком виде мы взошли на крыльцо. Здесь я громко объявил:

— Ну что ж, гражданка Антипова, благодарю вас за информацию! В скором времени я, вероятно, опять навещу вас. А пока желаю скорейшего выздоровления!

Марина отвернулась в сторону и прыснула. Груздев, застыв в неловкой позе, с испугом смотрел на нас. Не поворачивая головы, я вполголоса сказал ему:

— Идите к воротам! Я вас догоню!

Он вздрогнул и поспешно бросился вниз по ступеням, смешно задирая ноги. Я проводил Марину в вестибюль и еще успел незаметно пожать ей руку.

— Знаешь что? — шепнула вдруг она. — Ты все-таки не забывай и про меня, ладно? — И быстро пошла к лестнице.

Я повернул назад, спустился с крыльца и степенно пошел через двор. Сотруднику органов не к лицу бегать как мальчишке. Однако в глубине души я сгорал от нетерпения, гадая, чем порадует меня долговязый доктор.

Груздев маялся за воротами, тревожно поглядывая по сторонам. Я обратил внимание, что на голове у него новая кепка. Вернее, старая — кожа на ней уже повытерта и отсвечивала белизной. Увидев меня, хирург встрепенулся и, запинаясь, пробормотал:

— Ради бога, пойдемте отсюда скорее! У меня душа не на месте. Из-за вас я наживу кучу неприятностей!

Он был бледен и измучен. Под глазами четко выделялись синие круги. На улице было не очень прохладно, но доктора сотрясал мелкий озноб. Когда он говорил, изо рта у него вырывался густой приторный запах мяты. Мне подумалось, что Груздеву для того, чтобы выйти сегодня на работу, пришлось собрать в кулак всю свою волю. А потом я сообразил, что подобное нечеловеческое усилие ему приходится делать ежедневно, и мне стало страшно.

— Все ваши неприятности заключены в вас самом! — убежденно заявил я.

Груздев взглянул враждебно.

— Намекаете на мою слабость? — с неудовольствием спросил он. — А вы знаете, почему я пью? Мне всю жизнь не везет. Меня используют все кому не лень. У меня уводят идеи, женщин, у меня отобрали детей! Вы представляете себе, что это такое, когда весь мир против вас?! Водка — моя единственная отдушина!

— Все пьяницы так говорят, — безжалостно возразил я. — Всегда у них виноват кто угодно, кроме них самих. Ну и водки, разумеется… Она-то как раз и есть их единственная и верная подруга!

— Вы хотите меня убедить, что все должно быть иначе? — с глубоким презрением спросил Груздев. — Вы самоуверенный и благополучный садист! Вы тоже используете меня, играя на моих слабостях! И только для того, чтобы взобраться на ступеньку выше по служебной лестнице!

Насчет служебной лестницы он, конечно, переборщил, но, если брать нравственную сторону вопроса, его слова звучали довольно убедительно — рыльце у меня, несомненно, было в пуху. Чтобы не углубляться в эти дебри, я решил не обострять отношения и миролюбиво сказал:

— Давайте не будем ссориться! Лично против вас я ничего не имею и даже хотел бы помочь. Но, боюсь, это не в моих силах — вы должны сами разобраться со своими проблемами…

— Давайте не будем заниматься душеспасительной декламацией! — криво улыбаясь, перебил меня Груздев. — И прошу вас, пойдемте отсюда — я не хочу попадаться на глаза коллегам.

Мы зашагали по дороге прочь от клиники. Груздев сутулился и втягивал голову в плечи. На длинном лице его было написано отвращение к себе, ко мне и ко всему миру вообще.

— Хорошо, давайте перейдем тогда к делу! — предложил я. — Вы что-нибудь принесли?

Груздев оглянулся через плечо, судорожно полез за пазуху, достал оттуда свернутые в трубку бумаги и, мрачно сверкнув глазами, протянул их мне.

— Это история болезни Краснова, — значительно сказал он.

Я взял бумаги и небрежно сунул их в карман. Груздев молча шагал, время от времени иронически и сердито поглядывая на меня. Что-то в моем поведении вызывало у него раздражение. Наконец он не выдержал и сказал:

— Вы хоть знаете, чего мне стоило раздобыть эту историю?!

— Ну откуда же мне знать? — рассудительно заметил я.

— Вот именно! — с горечью воскликнул Груздев, принимая вид оскорбленной невинности. — Откуда вам знать! А я был вынужден лезть из кожи, чтобы удовлетворить ваше профессиональное любопытство! Я сам себе противен, понимаете вы это?!

— Ну зачем вы принимаете все так близко к сердцу? — укоризненно сказал я. — Ничего ведь страшного не произошло… Ну подумаешь, взяли вы историю болезни, которая идет в архив… Сегодня я изучу ее, а завтра вы положите ее на место. Никто ничего и не заметит!

Груздев саркастически расхохотался.

— Вы так полагаете? — язвительно спросил он. — Не все так просто, дорогой мой, не все так просто!

Я был заинтригован — Николай Петрович чего-то явно недоговаривал. Я осторожно, чтобы не спугнуть его, спросил:

— Почему непросто? Кто-то заметил, что история пропала?

Коллега Груздев снова по-мефистофельски рассмеялся, а потом с непонятной интонацией сказал:

— Не знаю, зачем я вам все это рассказываю! В сущности, я просто, наверное, рою себе яму… Ну да черт с ней! В сущности, гори все синим пламенем! Может быть, это знак судьбы, а? — Он взглянул на меня с отчаянной решимостью, которая так свойственна в некоторые минуты слабым натурам. — Расскажу все — и пусть мне будет хуже!

Господи, перепугался я, неужели он все-таки замешан в преступлении, и я вчера попросту лопухнулся, поддавшись на его нехитрые объяснения?

— С этой историей вышла целая история, извините за дешевый каламбур! — сказал Груздев. — Сначала я думал, что взять ее будет несложно. Больной выбыл, врач, который его вел, сделал последнюю запись — на моих глазах, собственно… Она лежала на столе в ординаторской — я только ждал момента, когда можно будет незаметно ее слямзить. Но, пока я манежился, явился МММ лично и забрал историю себе! — Груздев многозначительно посмотрел на меня. — Занесите этот факт себе в протокол! Зачем ему понадобилась эта история?! Он ведь не имел никакого отношения к этому больному. История должна была пойти в архив…

— Но ведь, насколько я знаю, ваш шеф заявил, что больной выбыл по его разрешению?

— Чепуха! — скривился Груздев. — Я из любопытства поспрашивал в бухгалтерии. Там паника. Этот Краснов смылся, не заплатив ни копейки!

— Ну тогда, может быть, Миллер поэтому и взял историю, чтобы выяснить координаты этого афериста?

— Ничего подобного! — заявил Груздев. — Бухгалтер ничего ему о неуплате не сообщила — она боится. А если допустить, что Миллер настолько хорошо знает этого типа, что позволяет уйти, не заплатив, — на кой черт ему история болезни? Это не в его правилах. Он вникает в медицинскую документацию крайне редко — только когда намечается крупный скандал. Не знаю, убийство или не убийство, но что-то тут не так — голову даю на отсечение!

— И однако же, как вам удалось историю перехватить? — с любопытством спросил я. — Неужели вы пробрались в сейф своего начальника?

— Все было совсем иначе, — покачал головой Груздев. — И гораздо удивительнее. Вам это наверняка будет интересно. Только… — Он замялся и робко взглянул на меня. — Может быть, вы премируете меня за ценную информацию? Я вчера поистратился и теперь совсем на мели. Разумеется, речь идет о займе. Я мог бы занять у коллег, но, сами понимаете, мне опасно засвечиваться в этом плане среди своих…

Он застал меня врасплох — не дать я не мог, такого цинизма я себе не простил бы, но в бумажнике у меня оставалась единственная бумажка, и теперь мне нечем было даже уплатить за метро. Однако я ни секунды не колебался.

— Какой разговор! — почти не дрогнувшим голосом сказал я, широким жестом доставая бумажник. — Сотни хватит? Насчет отдачи можете, кстати, не беспокоиться…

Груздев стыдливым жестом спрятал в ладони купюру и категорически заявил:

— И речи быть не может! Я верну вам все до копейки!

— Да ладно! — вяло ответил я, впадая в задумчивое состояние человека, неожиданно потерпевшего банкротство. — Не об этом речь…

— Да-да! — воскликнул Груздев. В отличие от меня он испытывал теперь душевный подъем. — Слушайте, что было дальше. Миллер унес историю болезни к себе в кабинет, но в сейф не спрятал. Кстати, это меня тоже удивило. У меня сложилось впечатление, что МММ не особенно дорожит этой бумажкой — скорее она вызывала у него любопытство, и он хотел поближе разузнать, что за человек этот Краснов… Чувствуете, какое странное тут противоречие? С одной стороны, он вроде бы Краснова знает, а с другой стороны, понятия о нем не имеет!

Похоже было, что загадочное поведение шефа увлекло самого Груздева. Невольно он втягивался в процесс раскрытия тайны, позабыв на время о собственных неприятностях и неутомимой жажде.

— Я крутился возле его кабинета, — продолжал Николай Петрович. — И через приоткрытую дверь видел, как Миллер бросил историю на свой стол. В этот момент в кабинет заглянула медсестра и куда-то его вызвала. Миллер вышел из кабинета и даже не прикрыл за собой дверь…

— Тут-то вы и начали действовать! — догадался я.

— Ничего подобного, — сумрачно возразил Груздев. — Я не успел. Пока я собирался с духом, вдруг вернулась та же самая медсестра, как ни в чем не бывало вошла в кабинет главного, порылась у него на столе, взяла историю и вышла!

— Может быть, Миллер послал ее? — предположил я.

— Да нет же! Слушайте, что было дальше! На меня она не обратила никакого внимания — мало ли кто толчется в коридоре… С историей в руках она пошла — но не туда, куда отправился Миллер, а в раздевалку для медперсонала. Оттуда она появилась уже с пустыми руками и поднялась на второй этаж. Эти манипуляции никого не заинтересовали, кроме меня. Согласитесь, медсестра с историей болезни в руках — в этом нет ничего примечательного… В общем, мы оба разыграли с ней роли заурядных персонажей, своего рода «Кушать подано», но меня-то ей провести не удалось! Едва она исчезла, я вошел в раздевалку и отыскал ее сумочку. Раздевалка у нас не охраняется — считается, что наша публика не будет шариться по чужим карманам. Как я и ожидал, история болезни лежала в дамской сумочке. Я забрал ее и немедленно ушел. На меня никто не обратил внимания, и потом никто ни о чем не спрашивал…

— А у меня к вам будет вопрос! — заметил я. — Мне не очень понятно, как вы сумели так быстро отыскать сумочку этой медсестры. Насколько я понимаю, в раздевалке должно быть много вещей?

Груздев чуть-чуть смутился.

— Вы правильно догадались, — сказал он с извиняющейся улыбкой. — Я знал, как выглядят ее вещи… Эта медсестра, знаете ли, на редкость привлекательная женщина. Эдакая жгучая южная красота! Поневоле обращаешь внимание… По правде сказать, меня не очень удивило, что она оказалась причастна к этой темной истории — в ней всегда чувствовалось что-то откровенно авантюрное, пожалуй, даже порочное… Но эффектна необыкновенно!

— Полагаю, вам известно ее имя и адрес? — сказал я.

— Разумеется, я знаю, как ее зовут, — Малиновская Юлия Дмитриевна, — ответил Груздев. — А вот адрес, увы! Никогда не интересовался. Зачем? Мы с ней птицы разного полета…

— Понимаю… — сказал я. — Но вы не обратили внимания, как она повела себя, обнаружив пропажу истории из своей сумочки? Может быть, она все-таки заметила вас?

— Не думаю, — грустно ответил Николай Петрович. — Она слишком самоуверенная особа, чтобы замечать таких, как я. И потом мне кажется, что она больше не заглядывала в сумочку. Во всяком случае, когда она покидала клинику, то не выглядела ни расстроенной, ни обескураженной.

— Значит, вы ее видели?

— Да, она вышла из больницы и направилась на стоянку. У нее такой маленький синий автомобильчик, «Тойота», кажется…

— Медсестры у вас много зарабатывают?

— Ну что вы! Большинство сотрудников не имеют своего транспорта. Но думаю, на такую внешность всегда найдется щедрый спонсор. Я говорю спонсор, потому что, по слухам, Юлия Дмитриевна не замужем…

Видимо, Николай Петрович говорил непривычно долго, потому что он заметно выдохся и еще больше побледнел. Но у него в кармане лежала моя сотня, и это сулило ему некоторое отдохновение в недалеком будущем. А мне предстояло тащиться за тридевять земель. Мысль об этом все сильнее отравляла мне существование.

Но судьба, словно сжалившись надо мной, сама предложила мне выход. Неожиданно за спиной послышался шум автомобильного мотора, видимо, нас догонял кто-то из припозднившихся сотрудников клиники. Я обернулся, намереваясь тормознуть машину даже в том случае, если это будет великолепный джип хозяина клиники.

Каково же было мое изумление, когда я увидел старенький, оранжевого цвета «Москвич»! Присмотревшись, я уже не испытывал никаких сомнений — за рулем машины сидел Юрий Николаевич Чехов собственной персоной!

Бока «Москвича» были заляпаны грязью, на капот налипли мокрые желтые листья. Видимо, Юрий Николаевич совершал поездку по осеннему лесу. Зная его привычки, я догадался, что не романтические чувства были тому причиной.

«Москвич» обогнал нас и затормозил у обочины, Чехов приоткрыл дверцу и, высунув голову, крикнул равнодушно:

— Не подвезти, мужики?

Я сообразил, что он не намерен афишировать наше знакомство, и так же отстраненно ответил:

— В карманах пусто!

— Да хрен с ним! — ответствовал Чехов. — Подвезу из чистого альтруизма!

Мы уселись в машину — Груздев на переднее сиденье, я сзади.

— Я в центр! — предупредил Чехов, трогая «Москвич» с места.

— Ну и отлично! — ответил Груздев. — Выбросите меня где-нибудь в пределах Садового кольца, ладно?

— С удовольствием, — заметил Чехов и обернулся ко мне. — А вас?

— Меня как можно дальше, — попросил я, незаметно подмигивая.

В дороге Груздев все время молчал и даже, по-моему, задремал. Чехов тоже помалкивал — из осторожности, — только то и дело поглядывал на мое отражение в зеркале. На Покровке, не доезжая Чистопрудного бульвара, Чехов остановил машину.

— Ага, спасибо! — сказал Груздев, словно очнувшись. — Я, пожалуй, выхожу. Большое спасибо.

Он не без труда выпростал свое длинное тело из машины.

— Николай Петрович! — окликнул я его на прощание. — Вы все-таки держите себя в руках!

Он неопределенно усмехнулся и торопливо пошел прочь, желая побыстрее исчезнуть в лабиринте московских переулков, скрыться от мира, который состоял из одних врагов…

— Кто такой? — хмуро поинтересовался Юрий Николаевич.

— Ложный след, — объяснил я. — Тот самый тип, за которым я вчера немного следил… — Я в общих чертах набросал Чехову картину своих достижений.

Он выслушал меня безо всяких эмоций. Грубое лицо его выглядело усталым и разочарованным.

— Значит, он направил тебя в другую сторону? — скептически подытожил он услышанное. — Ну что ж, за красивой бабой и следить приятно!

Я ошарашенно посмотрел на него.

— Ты считаешь, что он водит меня за нос?

— Да ничего я не считаю, — лениво протянул Чехов. — Я всегда говорил, что врачи — самая замкнутая и самая подозрительная каста… От них можно ожидать чего угодно. Нельзя верить тому, кто безнаказанно проливает человеческую кровь…

— Ну это уж ты, Юрий Николаевич, загнул! — возмущенно сказал я. — Это, между прочим, уже — как это? Волюнтаризм, во!

Чехов мрачновато усмехнулся.

— А я, брат, с утра здесь, — сообщил он. — Приехал, еще рассветало. На стоянке немного пошарился — с прибором для обнаружения металлических предметов. У ребят взял. А потом прокатился по лесной дороге… — Он длинно и витиевато выругался. — На моей колымаге там делать нечего! Зарюхался в колею по самые яйца! Знал ведь, что не проскочу! Чудом выбрался… Но кое-что я все-таки нашел. — Он полез в карман и, перегнувшись через спинку сиденья, протянул мне ладонь.

Конец ознакомительного фрагмента.