Золотой ключ, или Похождения Буратины. Часть 3. Безумный Пьеро

Михаил Харитонов, 2021

Этой книгой завершается эпическая трилогия Михаила Харитонова «Золотой ключ, или Похождения Буратины» – роман, который по праву называют самым дерзким, самым ярким, самым необычным, самым смешным, но и самым глубоким произведением новейшей русской литературы. Содержит нецензурную брань! В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Checkpoint-1. 23 января 313 года

Дорогая стильная вещь в интерьере

Сашка-Букашка, маленький и грустный жук-олень, брёл вдоль морского берега.

Он направлялся к павильону “Прибрежный” с надеждой чем-нибудь поживиться. С рогов его свисали капли: шёл мелкий дождик. Сашку это огорчало. Не потому, что ему было мокро: хитин непромокаем. Но дождик был не только мокрый, но и холодный. Отчего у Сашки мёрз эдеагус и начинались проблемы с наружным дыханием. Пришлось достать из рюкзачка солевую грелку. Которая, между прочим, стоила денег. Ничтожных по меркам какого-нибудь великосветского бездельника, но не для Сашки-Букашки.

Жук был типичным мелким лавочником. Настолько мелким, что у него даже и лавочки-то не было. Вершиной его бизнес-карьеры стал прилавок на улице Моховой, возле отеля “Блюменштраух”. Торговал он в основном газетами и канцелярскими принадлежностями. То был его взлёт, пик. Потом этот бизнес зарегулировали. Некоторое время он выкручивался, приторговывая всякой дребеденью — ботиночными шнурками, подковами, зубочистками, бахромой для скатертей и прочим подобным товаром. Кончилось всё тем, что однажды к нему заявились менты, лавочку отжали, Сашке намяли брюшко и проломили левое надкрылье. На лечение ушли остатки средств.

Чтобы прокормиться, Сашка-Букашка переквалифицировался в старьёвщики. Товар он не покупал, а собирал по всяким местам, чистил, чинил и сбывал за гроши. В день он зарабатывал около тридцати сольдо. Десять сольдо жук тратил на еду — то есть на самых дешёвых козявок и опарышей. Ещё десять уходило на оплату коммунальных услуг. Остальное он приберёг на чёрный день. В том, что этот день рано или поздно наступит, Сашка не сомневался. Весь его жизненный опыт буквально вопиял о том.

От сегодняшней экспедиции он ждал хорошей добычи. В заинтересовавшем его месте находился театр, когда-то прогремевший, но быстро закрывшийся. Жук знал: там, где тусовалось много существ, всегда можно что-нибудь найти. Если, конечно, уметь искать.

"Прибрежный” выглядел заброшенным. От былого славного прошлого осталось всего ничего — несколько деревянных будок, обломки открытой эстрады, и огромный ржавый каркас, напоминающий обглоданный скелет древнего кита. Всё это мокло под дождём и распространяло уныние.

Букашка тяжело, по-жучиному, вздохнул, — так что склериты заскрипели, как несмазанные петли. Снял со спины рюкзак и приступил к осмотру территории.

Когда начало темнеть, жук стал богаче на два соверена и восемнадцать сольди: всё это богатство он нашёл в сыром песке. Кроме того, он положил в свой рюкзак четыре подковы (все разные), кожаный ошейник с бляхами (потёртый и без пряжки, но вполне себе починябельный), двенадцать пуговиц, ручку от сумочки и свинцовое пряслице. Поход себя окупил.

Жук уже собирался обратно, но что-то толкнуло его посмотреть, нет ли чего интересного в сломанной будке с косо висящей на одной петле дверью.

Если бы на его месте был тушняк или хотя бы доширак, он туда соваться бы не стал — из открытой двери жутко воняло тухлятиной. Но у Сашки-Букашки обоняние отсутствовало, а точнее — рассчитано на совершенно иной спектр веществ, чем у А-основ. Так что он, задрав огромные рога-мандибулы, сунулся внутрь.

Его взгляду открылась каменная лестница, ведущая в тёмный подвал. Вход в него оказался наполовину завален. Но и Сашка был росточку невеликого. Рюкзачок, правда, пришлось снять. Впрочем, снимать его пришлось бы и так и так — чтобы достать фонарик.

К левой мандибуле Сашки-Букашки была прикручена планка Пикатинни. Жук защёлкнул фонарь на крепеже и зашевелил мандибулой правой, проверяя работу рычага. Послышалось тихое жужжание, и в темноту упёрся лучик слабенького света. Которого, однако, хватило, чтобы обозреть внутренности помещения.

С первого взгляда было ясно — в подвале селились гни. Только эти скверные птицы имеют привычку гадить у себя же в гнезде. А загажено тут было всё: комья помёта свисали даже с потолка. В правом углу гнила масса перьев и костей — видимо, остатки гнячьих пиршеств. Картину завершала яичная скорлупа: поганые твари тут ещё и плодились.

Весь этот интерьер Сашку-Букашку особо не впечатлил. Его внимание привлёк один-единственный предмет в левом углу.

То была изящная трость, на вид костяная. Судя по размерам, предназначенная для хомосапого. Несмотря на простоту отделки, она смотрелась дорого и стильно. Удивительно, но даже гни не осквернили её своими выделениями. Одиноко и строго стояла она, прислонённая к стене — как офицер, брезгливо наблюдающий за пьяной солдатнёй.

Такая вещь могла стоить соверенов пятнадцать. А может, и все двадцать!

Сашка-Букашка от радости так зашевелил рогами, что фонарик вспыхнул ярким светом. Трость засверкала. Стали видны тонкие узоры на рукояти.

Жук, узрев всё это великолепие, решил про себя — нет, меньше чем за тридцать золотых он такую вещь не отдаст.

Подобравшись поближе, жук осторожно ухватил добычу передними лапками и закинул за спину. Думая только о том, как бы теперь выбраться отсюда, не замаравшись.

Ему это почти удалось.

Хмурое утро

Утро и в самом деле выдалось хмурое, а вот полуденные часы — ну просто на загляденье: солнышко, безветрие, благорастворение воздухов. В такие часы хорошо сидеть в зимней беседке, завернувшись в тёплый клетчатый плед, пить горячий кофе и читать толстую умную книжку.

Именно так и проводил время Артемон. Правда, беседки не было, но было плетёное кресло и столик. Плед заменяла плащ-палатка со склада, а кофе — какао. Книжка тоже присутствовала. Называлась она длинным скучным словом Gebrauchsanweisung и была написана на немецком языке. Которым Артемон не владел. Но очень старался догадаться, что там написано.

— Ди зуфур… то есть цуфур… или цуфюр… фон сауерстоф… Дочь твою Мать, ну что за слова такие? — бормотал несчастный пёс, водя затупившимся когтем по строке. — Унтер хохем дрюк… унтер дрюк… Дрюк… дрюк… это что-то про печать, что ли? Унтер — это недо-чего-то… Хох… хенде хох… это выше… Недостаточно высокая печать? Хуита какая-то, эскьюзи муа…

Появилась Мальвина. Она несла ему кофейник (то есть какавник), обёрнутый для тепла полотенцем.

— Ну что? — нетерпеливо спросила голубокудрая.

— Ничего. Кажется, я скоро свихнусь, — буркнул пудель, жадно нюхая воздух. Увы, Мальвина этого ждала. И подошла с подветренной стороны.

— Ты просто не хочешь по-настоящему сосредоточиться, — заявила она. — Напрягись, наконец! Это в твоих же интересах! — она поставила кофейник на столик, как бы невзначай вильнув корпусом так, чтобы показать голенькую ножку. Артемон чуть не взвыл, вообразив себе райское благоухание бёдер, аромат свежего пота под коленкой, остро пахнущие комочки грязи между пальчиками… ах, ой!

К сожалению, все эти радости были ему недоступны. Мальвина поставила условие — пока он не прочтёт книгу и не сможет пересказать её содержание, он будет лишён доступа к её телу.

Цигель-цигель у-лю-лю

Люк нашёл какой-то червяк, заряженный Мальвиной на поиски подозрительных щёлочек, дырочек и странных отверстий.

Находился он в очень неудобном месте — а именно, в зарослях засохшей крапивы. Зато открыть его оказалось довольно просто. Артемон поднял крышку люка, внизу был чёрный зев, из которого пахло ржавчиной.

Сначала они с Мальвиной промерили глубину колодца верёвочкой с грузиком. Оказалось — пятнадцать метров. Запущенные внутрь насекомые — это уже Мальвина постаралась — обнаружили внизу какие-то продолговатые предметы. Нашлась и бухта толстого каната. Артемон приволок её с нижних ярусов, наврав Мальвине, что нашёл её в каком-то глухом углу. Мальвина не обратила на это внимания.

Внизу оказался маленький склад. Двухметровые продолговатые предметы напоминали реактивные снаряды. Вероятно, ими-то они и были. Кроме того, внизу валялся трос с креплениями. Подъёмника, увы, не наблюдалось.

Как следует всё обыскав, Артемон нашёл в стене что-то вроде сейфовой двери. К удивлению пса, она оказалась не заперта. Внутри была труха, но под ней лежало что-то, закатанное в чёрную плёнку. Та оказалась удивительно прочной: её не брал ни коготь, ни нож, и только когда пудель случайно потянул за какую-то ленточку, она порвалась. Под плёнкой была книжка, судя по картинкам — посвящённая как раз этим самым продолговатым предметам. К сожалению, она была на немецком.

С этого момента жизнь Артемона — и без того не шоколадная — превратилась в унылое говно.

Мальвина пристала к нему с категорическим требованием: разобраться, что в книжке написано. Она была уверена, что цилиндры — это оружие, а книга — инструкция к нему. И желала знать, как его можно применить.

Её интерес был не праздным. Несмотря на грозный вид, база была защищена слабо. Правда, оставались ещё неистраченные ракеты “земля-воздух”. Проблема была в том, что по земле они не работали. Ими было можно сбивать только воздушные цели — при падении они самоликвидировались. Вход в помещение базы прикрывали два огнемёта и тесла-разрядники, управляемые с пульта дежурного. Но били они метров на десять, не больше. Мальвина опасалась, что Карабас, если придёт по её душу, парализует её прямо у пульта. А вот средств ведения наземного боя на сколько-нибудь заметном расстоянии у Мальвины так и не нашлось. Увы, нижние этажи и таящиеся там горы оружия так и остались недоступными.

Проблема была в том, что Артемон знал немецкий не в совершенстве. Чтобы не сказать — посредственно. А если совсем честно — помнил отдельные слова и выражения, на уровне “их бин ду бист вас из дас цигель-цигель улю-лю”. Чего он совершенно не скрывал, а честно признавался. Но голубокудрая не считала это важным. По её мнению, недостаток знаний можно восполнить терпением и трудом. На каковой труд бедолагу Артемона и обрекла.

Пёс налил себе в чашечку какао, вылакал половину, облизнулся. И снова упёрся взглядом в ровные строчки. Ощущая почти физически, что он смотрит в книгу, а видит фигу.

Ну конечно, он уже пробовал другой способ. То есть разобраться не в тексте, а в самих снарядах. Один из них удалось даже вытащить, для чего пришлось изрядно попотеть. Очень помогла мышь Лизетта: она смогла аккуратно соединить крепления с корпусом. Потом тяжесть кое-как вытянули, причём за трос пришлось браться даже Мальвине. Она так вспотела! Артемон с тоскою вспомнил о том, как вытирал ей спину полотенцем. И чуть не заплакал — коварная тут же отняла у него этот вожделенный предмет и отправила в стирку… У-у-у!

С цилиндром тоже было у-у-у. Пёс его тщательно осмотрел и даже сумел открыть головную часть. И нихуя не понял.

Боеголовка и управляющий блок отсутствовали. Вместо него там была маленькая кабинка с крохотным экранчиком и каким-то рычажком. Кабинка предназначалась для очень маленького существа. Судя по рычажку, предполагалось, что оно может управлять снарядом самостоятельно. Однако попытки Артемона подёргать за рычажок ни к чему не привели, кроме того, что на экранчике засветился красный крестик и надпись “Die Funktion ist deaktiviert”. Про деактивированную функцию Артемон понял, остальное додумал сам: видимо, при открытой головной части ничего не работало. Но что это всё такое и зачем оно такое, так и осталось неясным.

Пёс налил себе какао. Отхлебнул. Скривился. Мальвина почему-то считала, что какао полезен для умственной деятельности. Пса от этой сладкой жижи воротило. И от книжки тоже.

Артемон вытянулся в кресле и закрыл глаза. И тотчас отрубился.

Ганимед пятнадцать пэ девятнадцать

Он пришёл в себя, когда его руки коснулось что-то холодное. Пёс вздрогнул и проснулся. И тут же, не думая, вонзил когти — тупые, источенные, но всё-таки когти — в это самое холодное.

— Кваааа! — раздалось снизу.

Это была психоаналитическая жаба. Видимо, она пришлёпала, учуяв аромат какао. Она его просто обожала, несмотря на земноводную основу.

Артемон посмотрел на жабу мутными, осоловевшими глазами.

— Чё тебе, зелёная? — спросил он. — Какавки захотелось?

— Какакакапельку, — попросила жаба, с тоскою взирая на кофейник.

— Ты мне лучше скажи, вот это вот что? — пёс взял книжку, открыл на сложной схеме и сунул жабе под нос.

Он ни на что не рассчитывал. Однако амфибия подумала секунды две и уверенно сказала:

— Схема подачи кислорода под давлением. Тут ещё внизу чего-то написано, я не разберу…

— Ты немецкий знаешь? — не поверил в своё счастье Артемон.

— А какакак же? — удивилась жаба. — Главные труды по психоанализу и танатологии на немецком языкекекеке. Моя какакалуша вложила мне знание немецкого языкакака.

Артемон жабу недолюбливал и всячески её щемил. Но в ту секунду он был готов её обнять, прижать и облизать.

Вместо этого он её поднял и усадил на столик.

— Так, — сказал он, протягивая к жабе кофейник. — Сейчас я тебе помогу. А ты поможешь мне. Идёт?

Жаба молча открыла рот. Пёс налил туда немножко горячего напитка. Амфибия издала булькающий звук и на мгновение прикрыла глазки. Потом содрогнулась всем пузом, глаза открыла и снова уставилась на кофейник.

— Ещё хочешь? — спросил Артемон. — Тогда вот здесь переведи, — он открыл книгу на первой странице.

— Мобильный малогабаритный реактивный снаряд Ганимед пятнадцать пэ девятнадцать, — прочитала жаба. — Инструкция к применению. Раздел первый. Назначение и функции… Дальше читать?

— Читай, милая, — Артемон от избытка чувств потёрся носом о бородавчатую жабью мордочку. — Читай, хорошая.

Совещание по вопросам информационной политики

Кабинет господина Селяви Шершеляфака де Пердю не поражал размерами. Хотя вообще-то новоназначенный начальник полиции Города Дураков мог занять помещение размером с футбольное поле, никто бы и не тявкнул. Но де Пердю предпочитал уют. Так что всё было относительно скромно: два стола буквой “Т”, ещё один стол для расширенных совещаний, три конских лежака, стулья и два массивных насеста. Пол паркетный, ковровая дорожка вела во внутреннее помещение, где начальство отдыхало. В шкафчике тёмного дерева стояли наградные кубки и лежали медали, полученные на службе.

На стене висел портрет Лавра Исаевича Слуцкиса в золочёной раме.

Де Пердю презрительно ухмыльнулся. Он видел, как собравшиеся косятся на портрет и морщат брыли. Ему это нравилось.

— Итак, — сказал он, почесав кривой шрам на месте левого уха. — Я собрал вас, чтобы обсудить одну проблему. У нашего ведомства серьёзные имиджевые издержки. Так было всегда. Но в последнее время они стали неприемлемыми.

— Вот уж не новость, — буркнул начальник следственного департамента, полковник Харлампий Фотиевич Выгрызун. Старик не сидел, а лежал на конской подстилке: за всю жизнь он так и не удосужился освоить прямохождение. Несмотря на это, голова у него была светлая, а нюх — острый.

— Не новость? Обоснуйте, Харлампий Фотиевич, — потребовал Селяви Шершеляфак.

— С чего начать-то? — тем же тоном ответил полковник.

— С начала, — это де Пердю произнёс довольно холодно.

Но смутить старика было сложно. Он поднял на начальника мутные, усталые глаза и ответил:

— Да пожалуйста. У нас тут всегда творилась разная хуйня. Но сейчас это уже не хуйня, ребята. Это уже пиздец в полный рост. Сами посмотрите. Раньше нас боялись и уважали. Потом в полицию стали брать волков, ментов и с улицы шпану. Уважать нас перестали, зато бояться стали больше. Каким-то умникам наверху показалось, что это збс. Они дали установку — кошмарить всех. Мы только рады были. И добились того, что нас стали ненавидеть. Потом полицию лишили финансирования, отправили отжимать бизнеса и всякой дрянью торговать. Теперь нас не просто ненавидят. Теперь все думают, что мы хуже любой банды. Скоро ненавидеть нас будут больше, чем бояться, — он высунул язык и громко задышал, охлаждаясь.

— Продолжайте, Харлампий Фотиевич, — попросил де Пердю.

Выгрызун стукнул по полу твёрдым, как палка, хвостом.

— Но это бы ещё ничего. Я так скажу — внутри всё прогнило! Нет дисциплины. Дисциплина на субординации держится. А субординация — на уважении. Подчинённых к начальству и наоборот. Так вот, сейчас этого нет. То есть совсем нет. Раньше у полицейского хоть какое-то чувство было, что он чего-то там охраняет… А теперь подчинённый платит начальству за право носить корочку. Которая даёт ему права против населения. И больше он начальнику ничем не обязан. Так что нижние чины на наши указивки хуй кладут! Пока молча. А скоро участковые будут нас вслух посылать. По разным адресам. И вас тоже, господин Селяви, — пёс шумно выдохнул и положил голову на лапы.

— Я услышал. Ещё какие мысли? — господин де Пердю обвёл взглядом собравшихся. — Макарони?

Артемон, займись этим!

— Ну так что? Что там? — Мальвина от нетерпения притопнула ножкой.

— Какакакажется, — с трудом произнесла жаба, — это какакая-то инструкция.

Артемону захотелось ущипнуть её за пузо: оно очень соблазнительно выпирало. Но он сдержался. Жаба была нужна.

— Похоже, это курьерские ракеты, — начал он. — Туда сажали маленького, а он самостоятельно долетал до нужного места.

Мальвина недоумённо посмотрела на пуделя.

— Это ещё зачем? — поморщилась она.

— Нууу, — протянул пёс, — я так понял, что маленькому давали запомнить донесение, а потом он с ним летел к командованию. Смысл в том, чтобы оно оставалось секретным. Даже если маленький попадёт к противнику. Пытать его бесполезно, всё равно ничего не скажет. А если долетит до кого надо, то после доклада себя сожжёт.

— Зачем пытать? У них что, телепатов не было? — не поняла Мальвина.

— Сам не понял, — признался Артемон. — Похоже, что не было. Хотя там на последней странице вклеен лист. Читай, — он всё-таки ущипнул жабу за пузо.

Жаба к тому времени задремала — что и неудивительно. Она выпила целых два кофейника с какао, и теперь ей хотелось спать. Но тут ей пришлось включиться.

Она где-то минуту пялилась на лист, потом начала переводить.

— В связи с появлением новых средств извлечения информации использование курьеров приостанавливается вплоть до особого распоряжения. Приказ какакакамандования… дальше цифры, — уныло закончила она.

— Очень странно, — заметила Мальвина.

— В любом случае у ракеты нет боеголовки, а у нас нет маленьких, — закончил Артемон. — Так что ракеты нам так и так бесполезны.

— Боеголовка не обязательна, — ответила голубокудрая, немного подумав. — Достаточно попасть ракетой в противника. Если это будет Карабас, решится очень много проблем. А маленьких можно купить и обучить. Артемон, займись этим, — распорядилась голубокудрая.

— Маленьких купить? Где? — пудель ощерился. — В Передреево? Там их не бывает! Деревенским маленькие в хуй не всрались! Или мне в Директорию ехать прикажешь? Это вообще реально?!

— А ты придумай что-нибудь, — сказала Мальвина. — Почему я всё время должна думать за тебя? Ты просто ленишься и не желаешь делать то, что я велю! За это ты будешь наказан! — она самодовольно встряхнула кудрями.

Парочка диверсионных подразделений

Маламут Макарони, начальник Управления собственной безопасности, недовольно дёрнул острым ухом — будто муху отгонял.

— Не соглашусь с уважаемым Харлампий-Фотьевичем, — сказал он. — Это не нас посылают, это мы чего-то ждём. А другие не ждут. По моим данным, две трети верхнего полицейского начальства уже на кого-то работает. Кто не работает — тот ищет хозяина. Я сам получал интересные всякие предложения. В основном от крупного бизнеса. И знаете чего я скажу? Даже если всё накроется, мы голодать не будем. Разойдёмся по частным охранным предприятиям. Связи между собой сохраним… Прокрутимся.

— Это если Город вообще уцелеет, — вмешался в разговор Кокотюха, зав ЦСЗИ^[3]., барс по основе, каким-то образом прижившийся в собачьем окружении. — Дураки будут последними дураками, если сейчас войну не начнут. Если шерстяные с Хемулем договорятся, остальные под них лягут. Армия воевать не будет. Они скорее на нас пойдут и всех перережут. А потом всё сдадут шерстяным.

На всех мордах отразилось согласие и понимание. Армейских в полиции не любили, а в последнее время — особенно. Военные задирались, говорили полицейским в лицо то, о чём остальные разве что шептались на кухне. Связываться с ними было боязно: эти вполне могли в случае конфликта подтянуть тяжёлую технику к какому-нибудь участку и его образцово-показательно разгромить.

— Да это что, — включилась пуделица Сан-Суси из миграционного управления. — Сюда прёт электорат. На проверки у нас не хватает ресурса. Наверняка здесь уже засела парочка диверсионных подразделений.

— Пррро учкудуков не забывайте, — рыкнул майор внутренней службы Тимур, зам начальника центра по противодействию экстремизму. — Они с нами сами ррразберррутся. Вчера, напррримеррр, они полицейский участок взорррвали.

На породистом лице Шершеляфака появилось какое-то странное выражение.

— Все высказались? — спросил он.

Никто не ответил.

— Значит, все. Благодарю. Вы всё прекрасно изложили и сэкономили мне много времени. Теперь вопрос. Кто-нибудь из вас смотрит эфир?

Отсечение +44. Доля 00803.

Прямо в голубые кудри

— Ты просто ленишься и не желаешь делать то, что я велю! — заявила Мальвина. — За это ты будешь наказан! — она самодовольно встряхнула кудрями.

"Да пошла она в пень, ебанутая” — подумал Артемон.

Это была простая и ясная мысль, на фоне которой все прочие мыслишки поблёкли и унасекомились. Мальвина слишком сильно натянула поводок, и он порвался. Пёс больше не хотел просить, вымаливать, красть кусочки наслаждения. Он почувствовал себя свободным. И посмотрел на Мальвину без всякого удовольствия.

— Я предал Карабаса, — сказал он почти спокойно. — Сначала я думал, что сделал это ради любви. Потом — что ради страсти. Теперь я знаю, что сделал это ради потных труселей. Которые мне всё равно не дают понюхать.

Мальвина открыла рот и издала какой-то сдавленно-злобный звук.

Артемон ухватил жабу — та возмущённо задёргала лапками — и с усилием запустил её прямо в голубые кудри.

Жаба ударилась о лицо Мальвины и шлёпнулась на пол, извергая из себя непереваренное какао.

Понимаете, к чему они клонят?

— Кто-нибудь из вас смотрит эфир? — ешё раз спросил де Пердю.

Все замотали головами, возмущённо зафыркали, кто-то даже зарычал.

— Ну да, ну да, — Шершеляфак сочувственно покивал головой. — Это же развлечение для электората, думаете вы? А вы читаете аналитику и оперативные сводки? Ну а я вот вчера сходил. В самый обычный центр у себя под домом. Послушал новости. Хемульские. Да-да, их у нас тоже крутят. Включить красный свет стоит пятьдесят сольдо с носа. Кстати, это законно. У нас в законодательстве нет запретов на освещение.

— Освещение чего? — поинтересовался Кокотюха.

— Освещение помещения, — пояснил де Пердю. — За красную лампочку не сажают.

— А если неформально подойти? — предложил барс.

— Как справедливо заметил Харлампий Фотиевич, — Шершеляфак пожал плечами, — наши приказы сейчас исполняются не в первую очередь. Думаю, патрульные просто берут с владельцев точек небольшую мзду. После чего резко начинают страдать дальтонизмом.

— Пидарасы, — злобно проворчал Выгрызун.

— Ну почему так сразу, — не согласился Макарони. — Мы все не за так работаем…

— Пидарасы! — полковник повысил голос. — Во-первых, брать деньги учкудуков — западло. Во-вторых, эти пидоры не делятся.

— Да там гроши, — поморщился де Пердю.

— Похуй, сколько там конкретно, — полковник сморщил нюхалку. — Должно же быть что-то святое! У нас, конечно, всякое бывает. Но делиться с начальством — это наша духовно-нравственная скрепа. Правильно я говорю?

— Итак, что я видел, — де Пердю сделал вид, что старика не услышал. — Сначала выступала какая-то пупица. И сообщила, что в бывшей Директории… они нас называют именно так, прошу отметить… так вот, в бывшей Директории политический, экономический, демографический и хрен знает ещё какой кризис. Государство перестало платить полицейским, они теперь зверствуют, отжимают бизнеса и кошмарят электорат. Полиция превратилась в банду, никому не подчинённую, приказы руководства не исполняются, участковые посылают генералов в жопу… Приглашённый эксперт по имени Стас Блаватский выразил мнение, что население всё ещё боится полиции, но ненавидит её уже больше.

Выгрызун недоумённо потряс мохнатой головой, коротко рыкнул.

— Не знаю никакого Блаватского, — сказал он.

— Потом было про переговоры Хемуля с шерстяными. Разумеется, про мирные переговоры. Но подавалось это всё так, что складывается союз против Города. И завтра к нашим границам попрёт армия. А вообще-то она уже здесь, просочилась с толпами электората…

Кокотюха и Сан-Суси посмотрели друг на друга.

— Потом рассказали про взрыв на полицейском участке. Со словами “это только начало”.

Тут переглядываться стали уже все.

— Кстати, насчёт взорванного участка, — продолжил тем временем де Пердю. — Я посетил его лично. Да, взрыв был. Овца-террористка пронесла самодельную бомбу. Бомба оказалась хреновой, даже её саму не убило. Сгорела занавеска. А у вас откуда сведения? — он повернулся к Тимуру.

— Доложили, — признался тот.

— Вот-вот. Вы тут все эфиром брезгуете. Но ваше окружение его смотрит. А поскольку ваши представления зависят от того, что вам докладывают… — он помолчал, давая коллегам свыкнутся с этой мыслью. — В общем, понятно, — закончил он. — Теперь посмотрите, что они внушают на уровне картинки. С одной стороны, нас не слушаются участковые, наши участки взрывают, а мы и сделать ничего не можем.

То есть мы слабые. С другой стороны, мы отжимаем бизнесы, мы кошмарим электорат, мы хуже любой банды. То есть мы плохие. Что нужно делать со слабыми и плохими? Да, кстати, ещё одна интересная подробность: по их словам, армия разложилась и ни во что вмешиваться не будет. Понимаете, к чему они клонят?

Отсечение +44. Доля 00814.

Поздравляю, господа. Началось

— Вот-вот. Вы эфиром брезгуете, но ваше окружение его смотрит. А поскольку вы зависите от того, что вам докладывают… ну вы поняли. Да не конфузьтесь так. Лучше скажите: что такое, по-вашему, эфир? Кто его контролирует? По официальной версии?

Крысоломин прокашлялся.

— Официально — Единая Вещательная Корпорация, — начал он. — Позиционирует себя как трансдоменная организация. Где находится центральный офис — неизвестно. Намекают то на Зону, то на шерстяных, то на рыбонов даже.

— Хорошо. А что сами думаете?

— Братство, — уверенно сказал старый пёс. — Больше некому.

— Я так понимаю, остальные того же мнения? — Шершеляфак не стал ждать ответа. — Итак. Получается, что Братство всячески раздувает наши местные проблемы. Откровенно натравливая недовольных именно на полицию. При этом именно Братство посадило на нашу шею ЛИСа. Понимаете, к чему я клоню?

— Нас подставляют перед губернатором? — предположил Макарони.

— Ах если бы. Кто нам ЛИС? Он даже денег нам не платит. Гораздо хуже другое. Смотрите, как нас изображают. С одной стороны, нас не слушаются участковые, наши участки взрывают, мы никому не нужны. То есть мы слабые. С другой стороны, мы отжимаем бизнесы, мы кошмарим электорат. То есть мы плохие. Что нужно делать со слабыми и плохими? Да, кстати, ещё одна интересная новость: армия разложилась и ни во что вмешиваться на будет.

— С-скобейда, — прошипел сквозь зубы Кокотюха.

— Не могут же они? — с робкой надеждой сказала Сан-Суси.

— Зачем это им? — поддержал эрдель-майор.

Господин Селяви Шершеляфак де Пердю взглянул на своих сотрудников почти с умилением.

— Хороший вопрос, — сказал он. — Люблю такое. К старому индюку подходят три молодых шакала с арматурой. Индюк думает — и зачем это они? В самом деле, зачем? Может, они хотят спросить, сколько времени? Или дорогу показать? Или просто попугать, бывает же ведь?

Сан-Суси недовольно заскулила.

— В общем и целом, — продолжил де Пердю. — Мне представляется, что в ближайшее время в Городе начнутся серьёзные беспорядки. Поводом станет полицейский беспредел. Какие-нибудь волки или менты. Которые сделают что-нибудь ужасное. Или обычное. Но на этот раз граждане не потерпят. Полицейских убьют. Потом толпа пойдёт громить участки. Под идейным и организационным руководством учкудуков, я полагаю.

— Участки укреплены, — напомнил Макарони.

— Да. Поэтому нападающие понесут потери. Это важно, должны быть жертвы. Дальше надо продолжать?

В стекло стукнулся бэтмен. Де Пердю открыл леток и его впустил. Снял с шеи кожаный футляр, вытащил записку. Прочитал.

— Так, — сказал он очень спокойно. — Поздравляю, господа. Началось.

Отсечение +44. Доля 00808.

Чтобы хорошенько вспотела

— Ты просто ленишься, — заявила Мальвина. — И не желаешь делать то, что я велю! За это ты будешь наказан! — она самодовольно встряхнула кудрями.

"Всё, с меня хватит” — решил Артемон.

Это была простая и ясная мысль, на фоне которой все прочие душевные трепыхания сгреблись в один ненужный ком и укатились нахуй.

Мальвина перегнула палку, и та, наконец, сломалась. Пёс больше не хотел просить, вымаливать, красть кусочки наслаждения. Он почувствовал себя свободным. И взглянул на голубокудрую дерзко и зло.

— Я предал Карабаса, — сказал он ровным голосом. — Сначала я думал, что сделал это ради тебя. Потом — что ради твоего тела. Теперь я думаю, что мне сгодится и твой труп. От которого я получу даже больше удовольствия.

Мальвина успела пробормотать “гадкий пёс, фу”, когда он встал, схватил её за плечи и бросил на землю.

Она долго боролась. Мальвина вырывалась, пыталась кусаться, царапаться. Артемон позволял ей вырваться — почти — и потом снова пригибал к земле. Она была уже без сил, когда он, наконец, одним движением сломал ей шею.

Нет, он не игрался с ней, не мучил её понапрасну. Он делал это вполне осмысленно. Он просто хотел, чтобы Мальвина перед смертью хорошенько вспотела.

Компетентный специалист предлагает свои услуги

— Пора кончать с этой лавочкой, — резюмировал Выгрызун.

Макарони посмотрел на него иронически.

— Харлампий Фотиевич, а может, давайте ещё и Братство прикроем? Эфирное вещание — их проект. Это все знают.

— А давайте проверим, — предложил полковник.

— А давайте не будем, — выдвинул контрпредложение Макарони. — Они нас выебут и высушат.

— Договариваться надо, — тявкнула Сан-Суси.

Харлампий Фотиевич посмотрел на неё недобро.

— Чтобы договариваться, нужно иметь договорную позицию, — снизошёл он до объяснений. — А у нас её нет. Что мы сделаем, если они на пошлюют нахуй? Ничего. Пойдём утрёмся. Значит, нас пошлют обязательно.

— Я ещё не всё сказал, — напомнил Шершеляфак. — Итак, про нас говорят неприятные вещи. Но это цветочки по сравнению с тем, что говорит профессор Учкудук. Которого я тоже послушал.

Комнату заполнило тихое, но дружное рычание.

— Вот что я запомнил, — де Пердю взял со стола бумажку и начал с выражением читать:

— Добрый землянин! Вынь хуй изо рта и слушай меня сюда! Всем телом, всем сердцем, всем сознанием — слушай меня, кретин и говноед! Что ты должен? Ты должен бить полицаев! Полицай — говорящая табуретка геноцида! Топтать полицаев! Срать им в штаны и за пазуху! Натягивать их сраки! Кости ломать! Щековину оттягивай и режь, щековину! Можно просто отжирать! Калорийная щековина! У полицаев рыла наетые! Глаза подлые, сальные! Выклёвывай глаза им! Высасывай с причмоком! Дай себе волю!.. Дальше продолжать или хватит?

— Ну да, неприятно, — сказал Макарони. — Но большой опасности не вижу. Меня больше волнует, что они наркотой барыжат. Отбивают у нас клиентуру. Вот это серьёзно, а на Учкудука не стоит обращать внимания. Давайте думать про деньги.

Полковник Выгрызун посмотрел на него как на недоучившегося курсанта.

— Когда тебе, парень, будут кости ломать, не обращай внимания и думай про деньги, — сказал он, дёргая брылями.

— А кому кости сломали-то? — начал задираться маламут.

— Мне чуть не сломали, — напомнил де Пердю, — но мне повезло.

Макарони заткнулся.

— Ну допустим. А что мы можем? — завёлся Кокотюха. — Мы не можем разбомбить Хемуль. Мы не можем запрессовать учкудуков. Мы не можем закрыть вещание. Мы можем только сидеть и обтекать, извините.

— А вот по этим вопросам сейчас выступит компетентный специалист, которого я пригласил специально, — сообщил Шершеляфам. — Будьте столь любезны, — сказал он кому-то за пределами стола.

Со стульчика в углу поднялся кролик в маленькой чёрной шапочке и крохотной жилетке.

Отсечение +44. Доля 00810.

Очень жёсткое излучение

— Ты, — заявила Мальвина, — просто ленишься! И не желаешь делать то, что я велю! За это ты будешь наказан! — она самодовольно встряхнула кудрями.

"Ненавижу эту тупую мразь” — понял Артемон.

Это была простая и ясная мысль, перечёркивающая всё, что было до того.

Мальвина довыёбывалась. Пёс больше не хотел просить, вымаливать, красть кусочки наслаждения. Он почувствовал себя свободным. И на предмет вожделения своего воззрился с ненавистью и омерзением.

"Я предал Карабаса” — мысли выстраивались ровно, как по линеечке. “Сперва я думал, что это было благородное безумие. Потом — что это была глупость. А теперь я вижу, что это была ошибка. Которую нужно исправить."

— Я отойду на минуточку, — сказал он, вставая. — Ты здесь подожди.

Он зашёл во внутренние помещения базы. Иголку взял у Лизетты. Ей он открыл кладовку Урмаса Мяги. Минут пять потратил на поиск серебряной пластинки. Цифры, открывающие кодовый замок — 14 88 280 282 — он помнил наизусть. Через несколько минут он вышел на минус шестом этаже и побежал — как можно быстрее, чтобы не передумать — к комнате 666.

А потом над базой взлетела ионная платформа. И обрушила на местность потоки очень жёсткого излучения. Убившего всё живое в радиусе пятисот метров.

Выйти за пределы повестки

Если бы каким-то чудом здесь оказался Базилио, он бы кролика непременно узнал. Именно он устроил коту ту самую экскурсию по эфиру, после которой База чуть не убили в реале.

Но кота здесь не было и быть не могло. Были разнообразные псы — страшные, клыкастые, облечённые властью. Другой бы забоялся. Но кролик вёл себя так, как будто вокруг него лабораторные мыши.

— Здоровья и добра, — небрежно бросил он, даже не потрудившись покинуть свой угол. — Я сотрудник Единой Вещательной Корпорации. В настоящий момент возглавляю…

— Я тебя не вижу, — прорычал Выгрызун. — Ты бы с нами присел, приятель.

— Будьте любезны, — поддержал полковника де Пердю. — Вот сюда, — он показал на место рядом с собой.

С таким видом, будто он делает большое одолжение, кролик сел по левую руку от господина Шершеляфака.

— Ну так о чём я… В общем, я возглавляю проект. Творческое объединение “Глюк”. Кое-что сделали интересное. Передача “Смак” — это наше.

Сан-Суси с интересом вытянула мордочку.

–"Смак” — это где передача про хрящики была? То есть я сама не смотрю, — быстро-быстро проговорила она, — это мне девочки рассказали…

Кролик самодовольно усмехнулся.

— Да, наша работа. И “Модный приговор” — тоже наша.

Пуделица смутилась. Остальные просто не поняли, о чём речь.

— Вы, пожалуйста, ближе к теме, — мягко сказал господин Шершеляфак.

— А, ну да… В общем так, — кролик напустил на себя деловой вид. — Я Хемуль смотрю регулярно. С чисто профессиональной точки зрения, конечно. И вот что я скажу. У них отличные передачи. Особенно новостные. И ток-шоу. Они лучше наших. И всегда будут лучше. Потому что у нас цензура, каких-то вещей говорить нельзя. А “Свободный Хемуль” говорит обо всём. Даже о том, что у них самих происходит. Ну, конечно, пропаганды там много. Но это пропаганда умная. И во многом правдивая. Вот вы, уважаемый, — он повернулся к полковнику. — Вы же сами говорите, что вас все ненавидят и посылают…

— Придержи язык, парень, — рыкнул Харлампий Фотиевич. — Что могу сказать я, того не можешь говорить ты.

Кролик посмотрел на Шершеляфака с недоумением и обидой, ища участия.

— Харлампий Фотиевич, — начальник полиции поморщился, — давайте уважать друг друга. Мы собрались по делу.

Выгрызун одарил де Пердю нехорошим взглядом, но продолжать не стал.

— Ну так я чего… — продолжил кролик. — Если вы не можете победить в существующем формате, меняйте формат. Нужно выйти за пределы повестки. Например, сделать так, чтобы население вообще никаких хемульских передач не смотрело. В смысле — само не хотело.

Все замолчали. У Макарони от удивления завернулся хвост.

— Это как же? — наконец, спросил Тимур.

— Вот я к тому и веду… Почему новости смотрят? Практического смысла в этом нет. Касаются они в основном того, что происходит за пределами Города. Да и в пределах тоже. Ну кому какое дело, что какая-то фирма разорилась, например? Да просто интересно. Значит, если найдётся что-то более интересное… — он сделал паузу.

— Исторические передачи? — попробовал угадать Кокотюха.

— Чтобы исторические передачи смотреть, надо много знать, — сказал кролик. — К тому же цензура не пропустит. А то будут сравнивать то, что было, с тем, что есть. И подумают, что раньше было лучше. Этого не нужно. Нужно что-то совсем простое, про жизнь, про любовь, про страдания всякие. И главное — длинное. Чтобы хотелось смотреть и плакать, смотреть и плакать… Ну как самки над любовными романами плачут, понимаете? Руслания Тухес-Лобио, к примеру, такое пишет. “Пятьдесят шагов по облаку”, или там “Невинная заложница"… Читал кто-нибудь?

Сан-Суси спрятала глаза.

— Ну так вот, почему бы нам этим не заняться? Нанять актёров, чтобы они сыграли главу из такой книжки. Заснять, протранслировать. Потом вторую, потом третью… Чтобы зрители втягивались и продолжения ждали… Фактически это тоже новости, только из нереального мира, — закончил он умной фразой.

— Пррриведи прример, — потребовал Тимур. — Как это могло бы выглядеть?

Кролик посмотрел на Тимура как на дурака. Но тут же отвёл взгляд.

— Да обычная любовная история, — начал он. — Ну, скажем, как у Тухес-Лобио… У индюшки рождается индейка. Мать её, естественно, выгоняет из дому. Птичка бедствует, чуть не замерзает, но её спасает дрозд. У них развиваются отношения, но к индейке начинает приставать кот. Который говорит, что любит её, а на самом деле хочет девушку сварить по особому рецепту, в молоке матери её…

— У индюшек молоко горррькое, — сказал Тимур. — И вообще это ерррунда какая-то. Кто это будет смотррреть?

— Электорат! — это кролик сказал с полной убеждённостью. — Если уж Тухес-Лобио читают массово! А читать ведь это труд! Ну а тут никакого труда — спишь себе и всё!

— Дураки, может, и будут, — подал голос Кокотюха. — А умные?

— Умные любят расслабляться так же, как и дураки, — столь же уверенно сказал кролик. — Это как за ушами чесать. Будь ты семи пядей во лбу, а за ухом почесать приятно.

Текущая реальность.

Уж, просто уж

— Ты просто ленишься! И не желаешь делать то, что я велю! За это ты будешь наказан! — Мальвина самодовольно встряхнула кудрями.

Артемона обуяли противоречивые чувства.

Мальвина вкрай офонарела, и терпеть это не было сил никаких. Пуделя трясло от злости, он только не мог решить, что бы такое сделать. То ли устроить Мальвине сцену. То ли башку ей свернуть. То ли вообще пойти в комнату 666 и выжечь тут всё нахрен каким-нибудь жёстким излучением.

Он не успел прийти ни к чему определённому, когда жаба вдруг сказала:

— А нужен обязательно маленький? Уж не подойдёт?

— Уж кто не подойдёт? — уточнила Мальвина.

— Уж. Просто уж, — ответила жаба. — Это такая змея. Тут у нас в подполе живёт, я с ним общаюсь по своей тематике. Он мечтает умереть ради великой цели.

С этого надо было начинать

— Это всё, конечно, очень занима-а-тельно, — сказал Выгрызун, зевая во всю пасть. — Только ты мне вот что скажи — кто за это заплатит? Театр устраивать, потом спектакль в эфир гнать?

Все посмотрели на кролика с интересом. Тот нисколько не смутился.

— В конечном итоге заплатят зрители. Потребуются только небольшие начальные вложения. Смотрите сами. Назовём каждый выпуск серией. Первая серия бесплатно. Вторая тоже. Третья — сольди. Четвёртая — два сольди. С седьмой-восьмой — уже четыре. А двадцатая по пятьдесят. Плюс всякие дополнительные серии за специальную цену. Улавливаете?

— Схема знакомая, — промурлыкал Кокотюха.

— А ты, парень, не барыжил ли часом опиатами? — поинтересовался Харлампий Фотиевич.

— Да зачем опиатами, — кролик слегка удивился. — Схема всегда одна и та же. Подсаживание.

— Если всё так хорошо, зачем тут мы? — не отставал Выгрызун.

— Ну… Всё-таки вложения нужны. Я у вас денег не прошу… — зачастил он. — Но вы можете, — тут кролик несколько притормозил, подбирая слова, — убедить каких-нибудь коммерсантов финансово поучаствовать…

Выгрызун неожиданно улыбнулся во всю пасть, показав гнилые осколки зубов.

— Подудолить коммерсов? Это мы можем. Только ты покажи, где тут наш интерес. Я пока его не вижу.

— Хочу спросить, — подал голос Кокотюха. — А нельзя ли в этом сериале показать наших армейских… в правильном виде?

Кролик понял.

— Наших, наверное, нет. Губернатор может запретить. Или военные предъявят за неуважение. Но вообще каких-то армейских, как бы не наших, но похожих… ну, почему бы и нет? Мерзавец в мундире украсит любой сюжет.

Сан-Суси непроизвольно завиляла хвостом.

— И много кто ещё в мундире мог бы украсить какой-нибудь сюжет, — добавил Шершеляфак, переводя взгляд на Харлампия Фотиевича.

Тот недоумённо шевельнул ухом. Потом до него дошло.

— То есть, — сказал он, — если мы не дадим этим парням денег, они пойдут к армейским и будут срать на нас в эфире? С этого надо было начинать. Но если постанова такая, пусть отработают. Чтобы армейка была в говне, а мы в белом. Хотя нет. Нас не надо вообще. Просто чтобы армейка была в говне. В самом сраном говнище, которое только бывает.

Все зашевелились. Тимур аж привстал.

— У меня есть парррочка хоррроших идей, — сказал он, плотоядно облизнувшись.

— Мы рассмотрим все ваши пожелания, — пообещал кролик. — Очень внимательно.

Замечания по ходу

Насчёт снаряжения Сашки-Букашки. Планка Пикатинни — система рельсового крепления (кронштейн). Придумано, чтобы навешивать на стрелковку прицелы, но вообще-то годится для любых мелких приспособлений. Что касается фонарика: это был механический фонарик с динамой и лампочкой, который нужно жомкать, чтобы он светил. В старые времена такое приспособление называли “жучок”, потому что он жужжал — ж-ж-ж. К страшным ЖЖЖ из Второй книги это глупое механическое ж-ж-ж отношения не имеет.

Когда происходило то, чего она хотела, она относилась к этому как к чему-то естественному.

Немецкая фраза (точнее, её начало), которую пытается понять Артемон — Die Zufuhr von Sauerstoff unter hohem Druck, “подача кислорода под высоким давлением”. И это только начало! Полностью фраза занимала восемь строчек печатного текста и кончалась словом nicht.

Что касается попыток пса перевести немецкие слова — и результатов этих потуг. Артемон не знал дойча, но был знаком с французским и нижегородским. Слово Druck он понял как “печать”, потому что у него в голове засело слово “друкарня” — “типография” по-нижегородски. Слово unter он понял как “недо” благодаря слову “унтерменши” и его синониму “недолюди” (нижегородское наименование москвичей). Единственное слово, которое он понял более-менее правильно — это “хох”. В Тора-Боре пёс прошёл подготовку, которая включала в себя базовые команды на разных языках. Так что он знал, что “хенде хох” — это то же самое, что “руки вверх” (общий), “о ле ма” (французский), “ма” цабаль” (людское) и даже “дзеркере вер” (тайный язык грибовиков^[4]).

По поводу бухты каната и многого другого. Артемон таскал с нижних ярусов много разных полезных вещей, а Мальвина этого не замечала. Когда происходило то, чего она и хотела, она относилась к этому как к чему-то естественному. Ей вообще было очевидно, что мир должен служить ей. Вот когда что-то шло не так, как она того желала — пусть даже по самым уважительным причинам — она впадала в дикую ярость. Однажды Мальвина наорала на Артемона за то, что, увлёкшись примеркой нового платья, сшитого Шепталло, она пропустила красивый закат. На резонное замечание Артемона, что надо было отвлечься от примерки, она заявила — “это дурацкое солнце зашло слишком быстро! сделай так, чтобы этого больше не повторялось!” Тогда Артемон это проглотил.

Почему Артемон назвал жабу зелёной, хотя всем известно, что жабы зелёными бывают редко, они всё больше серые, бурые — ну или ярких тропических расцветок? Да и наша жабенция была цвета прелой листвы, а вовсе не весенних побегов.

Увы, Артемон, будучи псом, плохо различал цвета, к тому же не отличал лягушек от жаб. Кто-то когда-то ему сказал, что лягушки зелёные, он и запомнил. Вот к чему приводит пренебреженье фактчекингом.

ПОСЛЕДНИЙ ШТРИХ. Нас тут спрашивают: а что это за тросточка? Отвечаем: нуууу, батенька, как же это вы? Эта же та самая тросточка, которую Септимий выиграл в карты. Потом он (то есть уже она) подарил (точнее, подарила) её Базилио. Кот пристроил красивую вещь в наспинном креплении тактического жилета. В таком виде пронёс её через Евск. В Директории хотел продать бурбулисам, но те предложили за резной рог какие-то гроши. Чуть не оставил трость у Зойки, но вот почему-то не оставил. В конце концов… а, собственно, вот:

Annex 1. По естественным причинам

Ретроспектива. 5 декабря 312 года о. Х.

Директория, подвальное помещение вблизи павильона “Прибрежный”.

Утро

Сurrent event: выполнение обязательств перед рыбонами

— Базилио, — попросила Алиса, — посмотри, ребята ничего тут не забыли?

Кот окинул взглядом пустой подвал. Лампочка светила грустно, прощально. У База было такое чувство, что больше он этого места не увидит никогда.

— Да вроде всё взяли, — сказал он. — Автоклавов нет, оборудования тоже нет…

— Есть, — лиса посмотрела на него грустно. — Посмотри.

Она показала на пол, где валялись какие-то осколки и тонкие железки.

— Это что? — не понял кот.

— Молекулярный щуп-датчик SNN199-3, — Алиса вздохнула. — Его я первым украла. Из лаборатории. Для Джузеппе. Потом долго переживала. А он даже не пригодился никому. Жалко же. Ты хоть понимаешь?

Базилио промолчал. Он и раньше-то не всегда понимал лису, а вот сейчас — ну совсем не понял. В последнее время она вообще вела себя странновато: то радовалась непонятно чему, то раздражалась неизвестно на что. На прямые вопросы о здоровье она буквально огрызалась.

Чтобы отвлечься, он подкинул в воздух трость и поймал её.

Лиса это увидела.

— Й-извини, — сказала она совсем не извиняющимся тоном, — а ты зачем эту палку с собой взял?

— Для тебя, — не стал врать кот. — Вдруг ты опять захромаешь?

— Не захромаю, — раздражённо сказала Алиса. — Пожалуйста, не бери с собой эту штуку. Оставь её здесь. Я здорова и не хочу ходить с палочкой, как бабка старая. Это тебе понятно? — повысила она голос.

Кот вздохнул. Лиса явно напрашивалась на ссору. Но ссориться с ней ему не хотелось: он-то знал, что эта их поездка — последняя. Карабас взял с него слово, и заставит его это слово сдержать. Ему и так пришлось просить раввина дать ему время напоследок побыть с любимой. Которая, разумеется, ничего этого не знала.

Всё же он попытался как-то оправдаться.

— Мне эту тросточку Септимий подарил, — начал он. — Помнишь, я рассказывал?

— Это которого ты губкой сделал? — лица наморщила лоб, рыжая шерсть пошла волной.

— Ну а что ещё я мог? — коту показалось, что лиса говорит осуждающе.

— Базилио! — раздалось сверху. — Тебя Карабас зовёт!

— Мог бы и мысленно позвать, — сказал кот сердито.

— А почему не позвал? Телепатия не добивает? — некстати заинтересовалась Алиса.

— Не хочет мысли мои видеть, — буркнул кот, и тут же подумал, что лиса сейчас начнёт выспрашивать, почему. Так что он просто поставил трость в угол и убежал наверх.

Лиса посмотрела ему вслед и скривилась. Ей показалось, что кот ведёт себя по отношению к ней неуважительно. Она немного посидела на ступеньке, быстро всплакнула, потом гордо махнула хвостом и ушла, не оглядываясь.

Уже во время поездки, когда у лисы заболела нога, она о трости вспомнила. Очень о ней пожалела. И, конечно же, смертельно обиделась на Базилио, который забыл костяную палку в подвале и оставил лису без неё.

PS. Алису регулярно клинило из-за болезни. Но на сей раз причина подобного поведения была, если можно так сказать, здоровой (хотя лучше сказать — естественной). Ср. с Главой 54 Первого тома.

Примечания

3

ЦСЗИ — “Центр связи и защиты информации”, сервисная служба МВД, чем занимается — понятно.

4

Хотя вообще-то грибовики сами никогда не говорят этой фразы, даже во время междоусобиц, поскольку не любят никого брать в плен. В крайнем случае — если враг сам лезет сдаваться — они говорят “сиким”, что приблизительно переводится как “я ебал”, только ещё менее литературно.