Дом на пшеничном поле

Модест Скоромный

В 33 главах, написанных в библейском стиле, я попытался ответить на самые распространенные и сложные вопросы, обращенные к церкви. Здесь нет отсылок к Священному Писанию, но есть попытка объяснить, что законы Божьи – не навязанные диктатором ограничения, а вполне логичные и естественные правила, созданные разумом.

Глава четвертая

Солнце сменяло луну, а звезды то загорались, то гасли и холод сменял жару и потерял я счет времени, но не было во мне страха, что испытывал я всегда, боясь не сделать дела свои. Шел я за Отшельником, а он шел впереди и было у меня на душе спокойно, как никогда до сего часа. Но закончилось вскоре время покоя и было утро и был день и стал он тем первым, когда оказались мы с Отшельником в месте страшном и темном. Черный туман клубился вокруг и тени, подобные человеческим, скользили мимо нас к алтарям из костей и металла, смердящим кровью. Тени скользили мимо нас и лишь отдаленно напоминали они человечьи, хотя и знал я как-то, что именно люди идут мимо нас, а не порождения мрака ночного.

— В страшное место привел ты меня, Отшельник, — сказал я и дыхание невольно задержал свое, хотя никакого запаха вокруг уже больше не было. — Пусть и первое оно в путешествии нашем, лучше бы не быть здесь вовеки.

— Первое последним не будет, но бояться тут нечего, ведь начало и конец — суть жизни мира сего. Две души нам спасти здесь нужно, — сказал Отшельник и вперед указал, — и потому место это выглядит так, как и должно ему. Чтобы души спасать в ад надобно спускаться, ведь в раю спасать некого.

И подошли мы к женщине, что стояла на коленях у алтаря, подобного всем остальным, но с черепом козла на самом верху. Была она в черном и красном и кланялась без остановки и злость и боль была в каждом движении ее головы, словно бьющей кого-то невидимого, а не опускающейся в поклоне. Слов, что говорила она, разобрать было нельзя, но слышалась в них радость, что человеку доброму противна должна быть.

— О чем же молишься ты, женщина, и кому? — спросил Отшельник, времени не теряя. — И почему молитва твоя смердит кровью и страхом так сильно, что не продохнуть?

— Грех детоубийства на мне, — глухо сказала женщина и не обернулась даже, продолжая поклоны класть. — Муж мой сказал, что довольно детей нам и разведется со мной он, коли плод не вытравлю и вытравила я и теперь грех свой замаливаю, поскольку не могу жить с тяжестью такой.

— Не только об этом ты молишься, — строго сказал Отшельник. — Просо ты прощения в скорби по преступления своему, не сгустилась бы тьма тут и не было бы место вокруг тебя адом кромешным.

И обернула она лицо свое к нам и было оно прекрасно, хоть и искажено страданием и удивление читалось в глазах ее.

— Кто ты, что говоришь так со мной? Откуда уверенность такая в словах твоих? — спросила она. — И зачем же ты говоришь со мной, если знаешь о чем прошу?

— Знаю оттуда, что весь храм от просьбы твоей во тьму погрузился, — сказал Отшельник и мгла вдруг рассеялась и увидел я, что находимся мы в обычной церкви и иконы вокруг нас со свечами и люд простой, а вовсе не тени во мраке, — и разговор веду я с тобой, чтобы выслушать: говори же. Хоть и всегда есть время молчать, но не оно это.

— Прошу я кары для мужа моего, — стиснув зубы сказала женщина и слезы злые хлынули из глаз ее. — Плод я вытравила, а он все равно бросил и меня и первых детей наших и ушел к другой, вот и скажи мне, не заслуживает ли он наказания?

— Это он с Богом пусть решает, — спокойно сказал Отшельник. — Чего бы ни заслужил он, не тебе о наказании его просить, ведь вина твоя стократ хуже. Он предложил тебе выбор жизнь с ним или жизнь ребенка и выбрала ты то, что выбрала сама.

— Знаю я все о себе и вины с себя не снимаю! — воскликнула женщина.

— Не снимаешь, но уменьшить пытаешься тяжесть, что плечи твои к земле пригнула и вину разделить желаешь, но делаешь тем только хуже. И детоубийца ты, и заповедь не судите, да не судимы будете нарушаешь. И богохульствуешь, если думаешь, что Господь станет твоим соучастником в убийстве новом.

И упала женщина и распростерлась на полу и крик из нее вырвался, словно из птицы в сердце застреленной. И захотелось мне схватить Отшельника за плечи и встряхнуть и замолчать заставить, чтобы не добивал он ее словами своими, но молчал я и стоял недвижимо, ведь хотелось мне верить, что скажет он еще слово и исправит тем все и веру мою в него оправдает. Не пришлось ждать мне долго и опустился он на колени рядом с женщиной и положил ей руку на голову и сказал он:

— Разве не знаешь ты, что Господь не пьяница буйный, что ходит по миру и удары свои раздает без счета, не разбирая по кому придутся они? Он воин умелый и искусный и точен меч его, что разит без промаха. Пронзает он лишь тех, кто заслуживает того так или иначе, а чем его кара будет — концом или началом, уже человек решает поскольку свободен он в том, как и во всем другом. Бог послал тебе испытание страшное и не прошла ты его, ребенка убила во чреве, но не отступил от тебя Господь и продолжил испытывать и снова ты не поняла и не выдержала испытания Его. И вот я здесь, чтобы сказать тебе. Будешь ли слушать?

И вздрогнула женщина и поднялась медленно на колени и встала, глядя в глаза Отшельнику и была она в тот момент подобно ростку увядшему, что водой полили.

— Что хочешь сказать ты мне? — спросила она с надеждой и страхом. — Зачем не даешь мне упасть и лежать тут, пока не придут забрать меня?

— Поднял я тебя потому, что Господу ты зачем-то нужна, раз испытывает он тебя раз за разом и страшны испытания его, — сказал Отшельник и строго добавил. — Так перестань же сдаваться и делай то, что сила твоя говорит, а не слабость, ведьГосподь — Бог победителей и сила в руке его и протягивает ее он тем, кто и сам силен, даже если слаб и не знает о силе своей. Возьми же руку Его наконец и встань и стой прямо.

И молчала она долго и тишина была вокруг и слова, что говорил он не слышал никто, кроме троих. И смотрела на Отшельника женщина так, как будто не было более вокруг никого и ничего, на что стоило бы взглянуть.

— Я слышу и вижу тебя, — сказала она наконец и робко руки его коснулась. — Увижу ли еще раз, скажи мне? Услышу ли?

— Есть у меня то, что нужно тебе и тебе предназначено, — сказал Отшельник, на ноги поднимаясь. — Но не в ночи твоей ты получишь дар мой, а на рассвете, когда придешь отыскать меня.

И стояли они и смотрели друг на друга долго и не произносили ни слова ни он ни она, а я стоял поодаль и вновь рука моя сжимала под одеждой верный кинжал мой и стискивал я пальцы так сильно, что чувствовал, как кровь протекает меж них и падает на землю, словно мысли мои, что вдруг осязаемы стали.