5
Руби
Я проснулась от негромкого похрапывания. С тяжестью в теле я повернулась на бок и увидела, что рядом со мной спит Эмбер. Она закинула локоть за голову, рот приоткрыт.
Как она очутилась у меня в кровати?
Не могу припомнить, когда мы в последний раз спали в одной кровати. Раньше в выходные мы часто устраивали пижамные вечеринки и, не почистив зубы, посреди крошек от чипсов засыпали, лежа чуть ли не поперек друг друга.
Где-то с полминуты я находилась в той блаженной стадии, когда ты уже проснулась, но еще не вполне в сознании и пока догоняешь реальность. Но потом я вдруг заметила неприятный вкус во рту, и на меня разом обрушилось воспоминание о вчерашнем дне.
Холодная дрожь пробежала по телу, и сердце начало колотиться о грудную клетку. Значит, все это и правда случилось. Меня исключили из школы, а Лидию вышвырнули из дома. Я пила виски с Алистером Эллингтоном. Потом Джеймс привез меня домой и пообещал, что все уладит.
Мой взгляд сам собой скользнул к доске для заметок над письменным столом. Мне отсюда не видно, что написано на листке с помятыми уголками, но я и так все помню наизусть.
Мне стало дурно.
— Ты проснулась, — говорит Эмбер хрипловатым ото сна голосом.
Я только буркнула в ответ.
Эмбер приподнялась на локте:
— Где ты была вчера? Мама с папой чуть с ума не сошли.
— Я могла бы спросить тебя о том же, — ответила я, поворачивая к ней голову. — Я хотела встретиться у школы, но Мэйси сказала, что тебя не было.
Щеки Эмбер налились румянцем, но она выдержала мой взгляд. Под конец она вздохнула:
— Да, я прогуляла уроки, и что? Мне столько пришлось мучиться с математикой, что просто необходимо было устроить перерыв.
Я смотрела на нее, наморщив лоб. Я знаю Эмбер всю ее жизнь и точно могу сказать, когда она что-то скрывает. Я не хочу загонять сестру в угол, в конце концов, это ее право — иметь свои тайны. Но я ничего не могу поделать со своей тревогой. Я собралась с духом, но не успела ничего возразить, как она быстро добавила:
— Только не говори маме с папой.
Я ответила на ее взгляд и призадумалась.
— Ну же, Руби!
— Я тебя не выдам, — тихо сказала я. — Но если тебе понадобится помощь, по математике там или вообще, ты сразу мне скажешь, идет?
Она кивнула:
— Договорились.
И комнату наполнила неприятная тишина.
— Это правда? — помедлив, спросила Эмбер. — Тебя действительно исключили из школы?
Я села в кровати. Перед глазами мелькают черные точки, и я растираю себе лицо, прежде чем кивнуть.
Тут же раздался тихий стук в дверь, и в комнату заглянула мама. Я пыталась истолковать выражение ее лица, но она, кажется, прилагала все усилия к тому, чтобы не выказать своих чувств.
— Мама… — начала я, но она помотала головой, прерывая меня.
— Мы с отцом хотели бы, чтобы вы спустились вниз, — сказала она без выражения. — У нас к вам серьезный разговор.
Мама исчезает за дверью, и я слышу, как она спускается по лестнице. Я тру глаза, зевая. Эмбер садится рядом со мной на край кровати. Я чувствую на себе ее взгляд.
Не говоря ни слова, я встала и пошла в ванную. Тщательно почистила зубы, чтобы устранить противный привкус, и умылась. Собрала волосы в конский хвост и наспех поправила челку. Когда я вернулась к себе в комнату, в ванную пошла Эмбер. Эта утренняя рутина так привычна, что моя рука сама по себе потянулась к школьной форме, когда я стояла перед шкафом. Я быстро отдернула руку, будто обжегшись о синий цвет. Мне пришлось сделать несколько глубоких вдохов — чтобы подавить внутреннюю панику, и я отодвинула плечики со школьной формой в сторону и выбрала черную миди-юбку и свободную бежевую кофту.
Когда мы с Эмбер спустились в кухню, мама и папа уже сидели за обеденным столом. Будь это нормальное утро, они бы приветствовали нас с улыбкой. Расспрашивали бы нас, какой день нам предстоит, и ставили бы нас в известность о своих планах, пока мы все вместе завтракаем. Теперь же, когда мы сели напротив них, они смотрели на нас без выражения. На кухне слышно только тихое гудение кофейной машины.
Мама и папа переглядывались и, кажется, молча о чем-то совещались. Затем папа посмотрел на меня.
— Что вчера случилось, Руби? — спросил он.
Я растерянно смотрела то на него, то на маму:
— Мама же наверняка тебе все рассказала.
— И все равно я хотел бы услышать это от тебя.
— Меня… меня исключили из школы, — с трудом произнесла я.
— За что?
Я стиснула зубы. Неприятные пупырышки гусиной кожи появились на предплечьях, а на ладонях выступил холодный пот. Никогда еще я не чувствовала себя так неуютно среди родных. Мне так и хотелось встать и уйти к себе в комнату.
— Не знаю, что ты хочешь услышать от меня, папа, — выдавила я. — Может, я должна сказать, что это правда? Что я хотела чуточку улучшить свои оценки перед Оксфордом и ради этого целовалась со своим учителем истории?
Эмбер беспокойно ерзала на стуле. Я не могла взглянуть ни на нее, ни на родителей и вместо этого бессмысленно водила взглядом по кухне. Мой взгляд остановился на часах.
Через пять минут придет школьный автобус. Обычно в это время я уже давно стою на остановке, с рюкзаком на спине. А теперь сижу здесь на кухне как на допросе.
— Нет, не это я хотел бы от тебя услышать, — спокойно говорит отец. — Я хотел бы знать, что за история с этими снимками, да. Но нам всем надо услышать твою версию.
Я удивленно посмотрела на него.
— Потому что я вчера не предоставила тебе такой возможности. И теперь очень сожалею об этом, — дополнила мама. — Я была слишком подавлена этой ситуацией. Сидеть в кабинете ректора и смотреть на снимки… Я поверила в то, что мне рассказал мистер Лексингтон, и не потребовала, чтобы мы выслушали тебя.
Я задержала дыхание.
— Прости, Руби.
Я почувствовала жжение в глазах. В горле застрял комок, и я сделала несколько попыток проглотить его, но не получилось.
— Но тебе не следовало просто так пропадать на целый день. — Ее голос превратился в настойчивый шепот: — Мы так за тебя тревожились.
— Это было неправильно, что мы оставили тебя одну, — продолжил отец.
— И для нас важно, чтобы ты объяснила нам, что произошло, — добавила мама.
Сколько бы я ни моргала, слезы никуда не девались. Эмбер погладила меня по спине. Мне было невероятно радостно, что она в этот момент сидела со мной.
Мама налила чашку чая и настойчиво подвинула ее через стол ко мне. Я вытерла щеки и стала греть пальцы о горячий фарфор. Но холод все равно пробирал меня до костей. Родители не торопили, и я смогла привести в порядок свои мысли. Взвесить, что могу им рассказать. Не будет ли злоупотреблением доверия, если я посвящу семью в тайны моих друзей. Однако теперь дело касалось не только Лидии и Джеймса. И как бы ни были они оба важны для меня, я не могу больше ставить на кон свои отношения с родителями.
— Все началось в тот день, когда я пошла забрать у мистера Саттона рекомендательное письмо, — произнесла я, немного помедлив. — В прошлом году в сентябре.
Родители внимательно слушали меня. Теперь сложившаяся ситуация уже не казалась мне такой пугающей. Напротив, я чувствовала, что нахожусь в правильном месте, где могу, наконец, сказать всю правду. И я продолжила:
— Я думала, у нас назначено время. Но когда заглянула в кабинет, он был там не один.
Начало далось мне с трудом, но чем дальше, тем легче слетали с языка слова. Когда я рассказала, что за этими снимками стоят Сирил и отец Джеймса, мама схватила отца за руку.
— Мортимер Бофорт бессовестный человек, — заявила я охрипшим голосом. — Ради спасения своей репутации он пойдет по головам.
— И ему безразлично, что он разрушает другую семью, — покачала головой мама. — Какой страшный человек.
— Страшный человек? Я бы подобрал несколько другие слова, — произнес папа, и между бровей у него обозначилась вертикальная морщина.
— Удивительно, как монстр мог воспитать такого доброго человека, как Лидия, — поддакнула Эмбер.
Я так долго вела рассказ, что совершенно выдохлась. Я сделала глоток чая в надежде, что комок, который все еще стоял у меня в горле, наконец уйдет.
В кухне воцарилась тишина.
— Я не могу поверить, что ты все это носила в себе так долго и никому не рассказывала, — произнес, наконец, папа. Он снял очки и потер глаза.
Чай остыл, и я отставила свою чашку.
— Я просто не могла обмануть доверие Лидии и Джеймса.
— Но речь идет не только о них двоих, — мягко высказала Эмбер то, что я и сама вчера поняла.
— Я понятия не имею, как убедить ректора Лексингтона в своей честности. Мистер Бофорт — член родительского комитета, он каждый год делает огромный спонсорский взнос, как и родители Сирила. Если их слово поставить против моего, то ясно ведь, кому он скорее поверит.
— Но есть и оригинальные снимки, исходники, верно? — спросила мама.
— Сирил их стер. Если они и есть у кого-то, то у него или у мистера Бофорта.
— Даже если и есть, как Руби доказать, что это не обработанные снимки?
— Все это ничего не даст, — сказал папа, качая головой. — Нам надо поговорить с ректором и сказать ему правду.
— Нет! — воскликнула я. — Только не это. Я не могу выдать Лидию. Отец и без того сослал ее неизвестно куда. Что, вы думаете, он сделает, если все это выплывет наружу?
Я вспомнила, что Джеймс рассказывал о своем отце. О холоде в глазах мистера Бофорта, о разбитой губе и о красных пятнах на лице Лидии.
— Этот человек непредсказуем, папа.
Мама через стол дотянулась до моей руки и крепко ее стиснула.
— Это замечательно, Руби, что ты так оберегаешь своих друзей, но ведь речь идет о твоем будущем.
— Мама, я действительно не могу так поступить с Лидией, — сипло произнесла я. — Мне остается только верить в то, что Джеймс заставит Сирила пойти к Лексингтону и рассказать ему правду о снимках.
Мама тяжело вздохнула и посмотрела на папу. Выражение его лица изменилось. Он был настроен решительно.
— Все равно мы должны поговорить с ректором.
Я открыла рот, чтобы возразить ему, но он поднял руку, останавливая меня:
— Мы не будем ничего говорить о Лидии, но я хочу, чтобы он перепроверил подлинность этих фотографий.
Я сжала губы. Мне хотя и стало легче после того, как я выговорилась перед родителями и выложила им всю правду, но меня тревожило то, как разделились наши мнения относительно этой ситуации.
— Прошу вас, пусть сперва Джеймс попытается поговорить с Сирилом, прежде чем мы начнем что-то предпринимать, — взмолилась я.
Мама с папой переглянулись.
— А ты можешь доверять Джеймсу? — мягко спросила мама. — Ведь это он сделал снимки.
Я оцепенела. Конечно же, мама права. Нет никаких объективных причин доверять мою судьбу в руки Джеймса.
— Все не так, как ты думаешь, мама, — неожиданно подоспела на помощь Эмбер. — Джеймс на самом деле влюблен в Руби. Он никогда не причинит ей боль намеренно.
Жар хлынул мне в лицо. Когда я метнула на Эмбер свирепый взгляд, она только пожала плечами:
— Достаточно провести с вами одну минуту, чтобы сразу заметить это.
Мама посмотрела на папу, а у того лицо по-прежнему оставалось совсем не довольным.
Я затаила дыхание.
— Дадим ему одну неделю, — решительно заявил папа. — И тогда пойдем к Лексингтону. Ты слишком много работала, чтобы уничтожить свое будущее чужим враньем.
Голос папы дрожал от подавленной ярости, но прежде, чем мы что-нибудь успели сказать в ответ, он положил руки на колеса кресла-каталки и поехал прочь из кухни.
Мама опять стиснула мою руку:
— Спасибо, что ты все нам рассказала.
Я тяжело сглотнула и кивнула.
— Надеюсь, ты сможешь простить меня. Я не знала, что мне делать с этой ситуацией.
— Я знаю, — пролепетала я и сжала мамину руку в ответ. — Все хорошо.
Она встала и наклонилась поцеловать меня в макушку. После этого вышла вслед за отцом.
Чувство легкости постепенно проходило. Вместо него вернулась усталость, и я положила голову на плечо Эмбер. Она погладила меня по волосам.
— Но по крайней мере они не узнали, что я не была в школе, — пробормотала она.
Я нашла в себе силы ткнуть за это сестру кулаком в бок.
