Фотограф

Мэри Дикси Картер (2021)

Дельта Доун наблюдает через объектив фотоаппарата за жизнью элиты Нью-Йорка, снимая детские праздники и создавая иллюзию идеальных семей. Ведь она может превратить заплаканные лица малышей в радостные. Но все меняется, когда Дельта попадает на праздник к Натали Страуб. Впервые ей хочется быть не просто свидетелем событий, и вскоре она сама появляется на фотографиях семьи Страуб. И, кажется, может стать частью их жизни… Станут ли воображаемые воспоминания более правдивыми, чем реальные?..

Глава 3

Колокола медленно затихали, пока я ехала на поезде домой в Краун-Хайтс, и полностью исчезли к тому моменту, как я вошла в квартиру. Кошка Элиза, бирманка цвета шампанского, встретила меня у дверей. Десять лет назад, прямо перед переездом в Нью-Йорк, я забрала ее из приюта в Орландо. У нее был незаурядный ум, чувствительность и способность понимать характер людей. Я считала ее своим самым близким другом.

Элиза обошла комнату, вскочила на спинку дивана, прошла по ней, как гимнастка, и вновь спрыгнула на пол. Повесив пальто и положив фотоаппарат, я прошла в кухню и насыпала корм в миску Элизы. Пока та ела, я протерла пыль со шкафов, журнального столика, маленького обеденного стола и кухонной стойки.

Окна моей квартиры выходили на север, во внутренний двор. Из гостиной была видна полоска неба на горизонте, внизу, во внутреннем дворе, преобладал бетон и стояло несколько жалких клумб с растениями и цветами. В попытке привести двор в порядок был даже сформирован комитет дома, но ни один из скупых жильцов не хотел тратить на это деньги.

Пять ламп в гостиной давали достаточно света в темное время, но днем отсутствие естественного освещения было очевидным. Когда я переехала в эту квартиру шесть лет назад, то покрасила стены в бледно-лиловый, но краска была дешевой, и тусклый свет придавал стенам мутный оттенок. Увы, тогда у меня не было денег на реализацию своего художественного видения.

Включив телевизор, я прошла на кухню за бокалом вина. Один из клиентов недавно подарил мне штопор из латуни и мрамора. Мне часто дарят дорогие подарки, не соответствующие моему образу жизни, — в маленькой квартире не было места для лишних вещей, не говоря уж о предметах роскоши. Я не пила почти год, но недавно, из-за появления эксклюзивного штопора, снова начала — время от времени, бокал или два.

Я открыла бутылку мальбека. Вес штопора приятно ощущался в руке. Я оглядела квартиру в поисках места, где мог бы быть домашний бар: нижняя полка книжного шкафа или часть кухонной стойки… Наконец я нашла идеальное место: стол из ротанга со стеклянной столешницей, на который я сваливала всякий хлам. Он стоял недалеко от входа, чтобы его можно было заметить и оценить, как только заходишь в квартиру.

Среди подарков еще были пресс для льда, создающий идеальные шарики, сделанное вручную черепаховое ведро для льда и позолоченные щипцы, латунная открывашка для бутылок в форме белки. Все это я выставила на ротанговом столике, достав также шесть бокалов для вина и шесть бокалов для крепкого алкоголя. Подарки я никогда не возвращала, потому что верила, что однажды буду устраивать вечеринки и развлекаться. Однажды я буду хозяйкой, а не гостем. Однажды друзья задержатся у меня до рассвета, увлекшись беседой. И каждый из подарков пригодится.

Переодевшись в удобную домашнюю одежду — шелковые брюки и атласную кофточку, — я налила бокал вина и принесла его к рабочему столу. На мониторе была открыта папка с фотографиями, были там и фото Джаспера и Роберта, которые я показывала Амелии и Фритцу.

Накануне вечером я работала до трех часов ночи, пытаясь спасти фотографии ужасной вечеринки по случаю дня рождения Джаспера. В нескольких кадрах он кричал, широко открыв рот. Но мне удалось превратить крик в улыбку, приподняв уголки губ и глаз. Я хотела сделать хотя бы один снимок, на котором Джаспер и его отец обнимаются, но, к сожалению, так и не заметила между ними особой привязанности, так что и тут пришлось прибегнуть к фоторедактору: на одном фото Джаспер обеими руками обнимал отца за шею, на другом — положил голову на плечо отца. И наконец, фотография со мной и Джаспером, моя рука касается его щеки.

Чуть позже, просто ради развлечения, я сделала коллаж, где сижу рядом с Робертом, положив голову ему на плечо.

Фотография, на которой мы с Джаспером разворачиваем подарок, оказалась той еще задачей, но на самом деле получилась неплохо. Мне удалось создать выражение ожидания и надежды на его лице.

Прежде чем перейти к фотографиям с праздника Натали, я решила сделать еще фото Джаспера на пляже в Калифорнии — его жизни нужно больше измерений. И вот — Джаспер занимается серфингом. Я распечатала фото и повесила в углу гостиной. Это было восхитительно. Удивительно, как работает визуализация. Все, что нужно, это создать воспоминания — те образы, которые мы проигрываем в уме. И они могут стать сильнее и ярче, чем настоящие воспоминания, если думать о них достаточно часто.

Вообще-то, я редактирую фотографии только в случае крайней необходимости. Но люди запоминают события выборочно — это вопрос самосохранения, и я не вижу в этом ничего плохого. Кто может сказать, что создаваемое мной воспоминание менее «правдиво», чем исходное?

Закончив с фото Джаспера, я загрузила материалы с вечеринки Натали. Прокручивая их, я чувствовала, как уходит напряжение. Фотографии меня порадовали: Натали с подругами, несколько отдельных фотографий девочки. Задержалась на одном фото Фритца: он стоял в библиотеке, смеялся, яркие зеленые глаза смотрели прямо в камеру. Доброта и ум делали его красивым. Я почувствовала укол тоски — некое сочетание пустоты и желания.

Я открыла несколько своих фотографий и поместила себя к Фритцу: теперь мы стояли рядом, будто разговаривая. А потом я сделала лица еще ближе. Его теплые губы прижались к моим. По телу прокатилась дрожь удивленного восторга.

Первая попытка была не идеальной. Наши губы выглядели неловко и искусственно. Тогда я немного изменила форму рта Фритца и подняла его руку, словно он ласкает мое лицо. Это была потрясающая фотография. Я не целовалась с красивым мужчиной несколько месяцев, но фотография была почти такой же хорошей, какой могла быть реальность. Это меня воодушевило. Раньше я не редактировала фотографии в таком личном ключе. Возможно, меня сдерживали какие-то сомнения, или же Фритц вызвал во мне чувство, которое я не могла игнорировать.

Я представила себе реакцию Амелии, если бы она увидела эту фотографию: она весело закатывала глаза, а я смеялась и говорила: «Какая нелепость, правда?»

Вернувшись к папке, я нашла фото Амелии, дружески обнимающей мать одной из подруг Натали. Я заменила ту женщину на себя, но у меня не было фото с такого же ракурса, так что пришлось оставить ее тело, подставив мое лицо. Но все равно получилось не очень хорошо.

Потом я дошла до фотографий с тортом. Амелия стояла на коленях рядом с дочерью и с гордостью смотрела на нее. Теперь это я смотрела на Натали, когда она задувала свечи.

Наконец я добралась до фотографии, о которой думала весь вечер. Амелия и Фритц делили кусок праздничного торта. Амелия протягивала вилку, чтобы Фритц мог откусить, и он наклонился вперед, обхватив вилку ртом. И вот уже я ем торт с вилки Амелии, и мой рот испачкан шоколадной глазурью. Мы смеемся над какой-то шуткой. Мы близкие люди. Я смотрела на фотографию и чувствовала приступ оптимизма. Меня поразило, насколько получившиеся кадры сходились с тем, что я искала.

Я распечатала фотографию целующего меня Фритца и фотографию Амелии, которая кормит меня тортом. Поместив каждую в рамку, я повесила рядом с фотографией Джаспера.

Было уже два часа ночи, а на следующий день у меня было много работы. Я назвала одну папку «Страуб» и вторую — «Страуб замены», в ней были изображения для моего личного использования. Выключая компьютер, я радовалась, что смогу вернуться к этим кадрам, как только мне понадобится поднять настроение.

На следующее утро я получила сообщение от Амелии: «Натали от тебя в восторге. Ты произвела такое впечатление!»

Я почти дышать перестала. Не приди это сообщение, пришлось бы самой выходить на связь.

Ответила: «Натали — особенная девочка. Я с удовольствием еще посижу с ней в любое время».

«Серьезно? Как насчет пятницы?»

Они хотели, чтобы я вернулась. Они хотели, чтобы я участвовала в жизни их семьи. Теперь у меня были доказательства этого. Как ни странно, приближения пятницы я боялась столь же сильно, сколь хотела ее скорейшего наступления. А боялась я того, что дальше у меня не будет момента, которого я жду с таким нетерпением, и ощущения подавленности, что вновь навалится.

В воскресенье я не ложилась допоздна, просматривая в сети работы Страубов, начав с их веб-сайта. Я уже заглядывала на него перед вечеринкой Натали, но теперь изучала с новым интересом. Потом нашла большое интервью, вышедшее десять лет назад в «Архитектурном дайджесте», в котором Страубы обсуждали успех своего партнерства: «“Фритц видит всю картину целиком, а я отвечаю за детали”, — сказала Амелия Страуб с самоироничным смешком. — “Он самый талантливый архитектор, которого я когда-либо встречала. Поэтому я и вышла за него замуж!” Фритц Страуб перебил: “Да, верно. Но мы-то все знаем, кто из нас главный”».

У недавнего интервью в «Метрополисе» был совершенно другой тон. «“У Фритца есть свои проекты, а у меня — свои, — поясняет Амелия Страуб, — и на самом деле у нас не так много общих работ”». Фритца же вообще не цитировали.

Перед сном я заказала в интернет-магазине книгу «Определяющий свет: архитектура XXI века» от «Страуб Групп» стоимостью шестьдесят пять долларов.

Следующие несколько дней я была занята фотосессиями, а вечера посвящала редактированию и верстке альбомов. В среду, когда я пришла домой и увидела посылку, мне показалось, что наступило Рождество. Я долго не ложилась, изучая книгу Страубов от корки до корки. Сделана она была изысканно, текст сопровождался стильными иллюстрациями, и придраться я смогла к очень немногим фотографиям.

Я не торопилась, задерживаясь на каждой странице, анализируя каждую картинку и вчитываясь в каждое слово. Я все больше убеждалась, как много у меня общего со Страубами. Количество и качество света повлияли на большинство их архитектурных решений, тоже было и с моими фотографиями. Страубы словно бы больше использовали естественный свет для создания пространства в домах, чем несущие конструкции и стены.

Первые пять глав книги рассказывали о загородных коттеджах Лонг-Айленда, Нантакета, Мартас-Винъярда, Гудзон Вэлли и Коннектикута, следующие пять были посвящены городским домам, главным среди которых стала резиденция Страубов в Бруклине. В книге фотографий было больше, чем я до этого нашла в сети: лестница, библиотека, большая гостиная и двойные двери из стекла и стали, ведущие на просторную открытую террасу. Два разворота были посвящены спальне хозяев: ее сняли с разных ракурсов, в том числе захватив и ванную.

Я изучала фотографии и представляла себя в этом доме, но мне хотелось большего. Хотелось проникнуть в их пространство, сделать его своим.

Самая последняя фотография удивила меня больше всего. На снимках была двухкомнатная квартира, расположенная в цокольном этаже. Она была такой же эстетически безупречной, как и сам дом. Я и не подозревала о ее существовании.

Наступила пятница. От волнения я не смогла съесть ни завтрак, ни обед. В 16:00 начала готовиться к вечеру. Одежда для присмотра за Натали должна отличаться от той, что я выбираю для роли фотографа. Сегодня я должна быть ответственной, зрелой, энергичной и очаровательной, ведь родители доверяют мне своего ребенка. Я должна быть взрослым, на которого можно положиться, но который в то же время находится на одной волне с детьми, — бодрым и веселым взрослым. Я выбрала темные джинсы, кожаные ботинки, тонкий свитер и блестящее ожерелье — уверена, оно понравится Натали.

Гардероб у меня был неплохой, ведь к тратам на одежду я относилась как к представительским расходам, понимая, что мой внешний вид имеет значение, особенно когда работаю у состоятельных семей. Я не хотела привлекать к себе слишком много внимания, однако выглядеть нужно так, будто я принадлежу к этому обществу и чувствую себя комфортно. Конечно, мне тоже платят, но уровень мой выше тех людей, кто готовит и подает еду, и уж тем более выше тех, кто убирается и моет посуду. Для нанимателя я должна быть почти что ровней. Никто особо не стремился со мной общаться, но в случае необходимости беседа должна быть комфортной.

Мои клиенты, вероятно, полагали, что мое образование и воспитание не соответствуют их статусу. Но правда ли это? Как посмотреть. Нельзя сказать, что я не получила образования, пусть и окончила весьма посредственный колледж. Фотографии я училась самостоятельно и продолжала в этом направлении развиваться. И из одного изображения я могла извлечь больше информации, чем некоторые получили бы из целой книги. Одного взгляда на фотографию группы людей мне достаточно, чтобы с удивительной точностью определить, какие у них отношения.

Я всегда знала о своих недостатках и много работала, чтобы их восполнить. Честно говоря, я в чем-то напоминала типичного английского дворецкого, который изучил все нормы и буквально им следует, не обязательно вникая, что они на самом деле подразумевают. Я выучила правила с единственной целью — работать на элиту, делать их жизнь комфортнее и вписаться в общество.

Идея социального разделения общества меня никогда не беспокоила. Только признавая существующую иерархию, можно использовать обстоятельства в свою пользу.

Я обращала внимание на каждую интонацию, и как они завязывали шнурки на ботинках. Была так пристальна к мелочам, пока это не стало моей второй натурой. В то же время мне не хотелось, чтобы казалось, будто я стремлюсь к чему-то, что не было мне дано при рождении. Да, я родилась в семье из социальных низов, но у меня был превосходный ум и тонкая душевная организация. Мои клиенты чувствовали себя достаточно расслабленными, чтобы обсуждать при мне финансовые вопросы, а уж при бедняках они бы не стали говорить о деньгах.

Мне было важно показать, что я понимаю их мир и мир их детей. И именно потому могла воплотить их желания в фотографиях.

Подойдя к дому Страубов, я сделала небольшой крюк, чтобы взглянуть на лестницу в саду, ведущую в квартирку. Шторы на окнах были опущены, свет не горел. Похоже, там никого не было.

Вернувшись к главному входу, я обратила внимание на фонари по обеим сторонам, которые выглядели как подлинники девятнадцатого века. Амелия встретила меня у дверей. Она стояла босиком, блестящие каштановые волосы небрежно собраны заколкой, золотые серьги и ожерелье в виде ацтекских монет можно было недооценить, если не разбираешься в дорогих украшениях, настолько они были нетрадиционными и непринужденными.

От улыбки Амелии по моему телу словно прошла волна тепла и света, как и при первой встрече. Казалось, она видела во мне что-то необычное.

— Натали считает, что она уже взрослая, и няня ей не нужна, — Амелия говорила тихо. — Но она чувствует, что ты для нее, скорее, подруга.

Мы прошли в кухню. Амелия протянула мне кружку воды с лимоном и присела на табурет у стойки. Улыбка исчезла с ее лица.

— По вечерам мы часто не можем быть дома. Такая уж работа. Большинство наших клиентов — прекрасные люди, но время от времени находится кто-то недовольный. Но работать все равно надо. Хотя кому я рассказываю, да?

Мне было приятно, что она сравнивает свою работу с моей. Однако я колебалась, не желая критиковать заказчиков.

— У вас сейчас сложный клиент?

— Не совсем. Но год и правда был тяжелый.

— Да?

— Просто… Много разочарований. — Амелия нахмурилась. — Но я c благодарностью принимаю то, что имею.

И хотя лицо у нее было уставшим, я не могла не отметить, насколько она привлекательна. Даже на прошлой неделе, придя домой с размазанным макияжем, она продолжала светиться изнутри, как маяк.

— Если тебе надо это с кем-то обсудить…

— Ой, да не хочу тебя грузить. — Амелия скользнула пальцами по своей шее.

И я почувствовала, что поговорить ей на самом деле очень хотелось.

— Я восхищаюсь тобой, Амелия. Семья, профессиональный успех. Если бы ты только знала, какое впечатление производишь на посторонних!

— Ты не посторонняя, Дельта!

— Для меня большая честь быть включенной в вашу жизнь.

— Когда ты снова увидишь своего сына? — спросила она.

— Я стараюсь созваниваться с ним каждый день.

— Это, должно быть, сложно… А где ты выросла? — Вопрос прозвучал так, словно только пришел ей в голову.

Мне было жаль, что она подняла эту тему. Разговор о моих корнях был не из тех, что мне нравились, и я всячески пыталась от него увильнуть.

— Во Флориде.

— Где конкретно? Мои родители живут во Флориде.

Амелия игнорировала социальные сигналы, которые других бы уже заставили оставить расспросы. Не то чтобы она их не замечала, она их игнорировала. Обычно у меня получалось избегать разговоров о семье, ограничившись парой фраз, но не в этом случае.

— В Орландо.

— У тебя большая семья?

— Только старшая сестра. — Я всегда хотела старшую сестру. — Родители умерли несколько лет назад, с разницей в несколько месяцев.

Мама погибла в автокатастрофе сразу после того, как я окончила среднюю школу, а отец, может, тоже уже умер. Я не видела его пятнадцать лет и не имела никакого желания общаться. В каком-то смысле для меня он был мертв.

Я продолжила говорить:

— Мне нравится в Бруклине. После развода моя семья — это друзья. Мы вместе отмечаем все семейные праздники: День благодарения, Рождество, Новый год.

Амелия сочувственно кивнула.

— Кое-кто из наших сотрудников тоже не имеет семьи, но есть Ян Уокер, он словно удерживает нас всех вместе. Может, ты видела его на дне рождения Натали? — Глаза Амелии загорелись, когда она заговорила о Яне. — Он как член семьи, и это здорово. Тем более пока нас всего трое, ведь у Натали нет братьев и сестер. Пока.

Я подумала, что хотела бы быть на месте Яна.

— Пока? — переспросила я. — Ждете в гости кого-то из родни?

Амелия опустила взгляд в пол и покачала головой.

— Знала бы ты, как я хочу еще одного ребенка. — Ее глаза наполнились слезами.

Непроизвольно я потянулась к ее руке. На миг испугалась, что перешла черту, но Амелия так крепко сжала мою ладонь, будто искала в этом утешения. Ее кожа была очень мягкой, пальцы были длинными и тонкими, на безымянном сверкало бриллиантовое колечко. Интересно, играет ли она на пианино.

— У меня не получается выносить ребенка. Это ужасно. — Плечи Амелии опустились. — Полагаю, желание иметь еще одного ребенка — это что-то на уровне инстинкта. А может, мне просто вновь хочется стать молодой? — Она неловко засмеялась. — Но выкидыши меня измучили. — Она вытерла слезы, размазав тушь. — Но приходится поддерживать образ. Ради Фритца. Думаю, ему нужно, чтобы я была сильной.

С лестницы донеслись шаги Натали. Амелия достала салфетку из коробки, стоящей на столике, промокнула глаза и вытерла щеки. Натали, в шортиках и растянутой футболке, вбежала в кухню. Знала ли она о выкидышах и о том, как ее мать мечтает о ребенке? Амелия не была похожа на тех, кто мог бы поделиться таким с дочерью.

— Привет, Дельта. — Натали повернулась к матери. — Мне нужна помощь с заданием по математике.

Она положила несколько скрепленных страниц на белый мрамор столешницы.

— Моя дочь учится в самом сильном математическом классе из всей параллели, — Амелия подвинула бумаги обратно к Натали, — и на самом деле ей не нужна помощь.

— Нет, нужна!

— Домашнее задание — не мое дело!

Амелия зажмурилась и даже прикрыла глаза ладонями, наиграно показывая, что и не собирается смотреть в примеры. В этот момент она напомнила мне ребенка, отказывающегося есть овощи.

Я хорошо разбиралась в математике и была уверена, что пойму задания Натали, даже если они продвинутого уровня. Тем не менее в этом был некоторый риск.

— Может, я могу помочь?

— Хорошо, — согласилась Амелия. — Но, Натали, не особенно к этому привыкай.

Мы расположились за обеденным столом, по центру которого вместо цветов стояла кованая менора^[4]. Ицхак устроился у Натали в ногах, ему явно нравилось быть с ней рядом. В домашнем задании было несколько страниц задач с десятичными дробями, я знала, как их решать, да и Натали тоже. Вероятно, ей больше было нужно внимание, чем помощь. Она хотела, чтобы кто-то позаботился о ее домашней работе, позаботился о ней самой.

Амелия проскользнула наверх и вернулась через полчаса в кремовом брючном костюме и на каблуках. Наклонившись над Натали, она погладила ее по волосам.

— Все наши вечерние отлучки — это встречи с клиентами. — В ее тоне я заметила нотки самодовольства. — Мы никогда не оставляем Натали ради светских мероприятий.

Возможно, Амелия думала, что я ее осуждаю, и хотела убедить меня, что она хорошая мать.

— Конечно, я понимаю, — сказала я.

Амелия поцеловала дочь в лоб.

— Дельта, не стесняйся взять что-то из книг или посмотреть телевизор, как только Натали отправится спать. — Амелия направилась к двери. — Мы будем дома к полуночи.

Закончив с математикой, мы с Натали перешли к диораме, над которой она работала для школьного конкурса, — трехмерной модели идеального общественного парка. Я ходила в обычную государственную школу, а не в элитную частную, как Натали, и не помню, чтобы у меня были подобные задания, в которых можно проявить художественные способности. Девочка же принимала их как должное.

Натали хотела начать с карусели.

— Раньше я ходила с отцом в Проспект-парк, — сказала она, — а еще в тот, что у моста, обнесенный стеклянной стеной.

Я много знаю о каруселях. Больше, чем обычный человек. Я, наверное, провела сотни часов на скамейке перед аттракционом «Золотая карусель Золушки» и все еще могла подробно описать каждую лошадь. И я все еще слышала музыку.

Мы с Натали вырезали каждую деталь карусели и каждую лошадку, а затем установили их на картон. Затем вырезали и установили фигурки детей. Каждый картонный ребенок был уникальным: Натали, должно быть, думала об их характере, пока рисовала. Такой целостный подход показался мне крайне необычным для ребенка, даже многие взрослые, считавшие себя художниками, не уделяли столько внимания деталям.

— Помнишь, как в «Мэри Поппинс», — сказала Натали, — когда дети прыгают в рисунок английской деревни, нарисованный мелом на тротуаре. Они приземляются внутри рисунка, и весь мир оживает. А затем они катаются на карусели, а лошадки оживают и продолжают бежать, все дальше от своего обычного круга, по полям, куда им только ни захочется?

Я кивнула, хотя не уверена, что вообще когда-то смотрела «Мэри Поппинс».

— Лошадки прикреплены к карусели, едут по кругу и словно застряли. Но оказывается, на них можно уехать куда угодно. И всегда было можно, просто они об этом не знали. Каждый раз, катаясь на карусели, я прошу свою лошадь спрыгнуть и убежать, — она рассмеялась, — но ни одна меня не послушалась.

Наконец девочка приклеила последнюю фигурку на место. Мы перешли к деревьям, саду, камням и игровой площадке.

Натали осмотрела законченную диораму.

— Однажды я хочу построить этот парк по-настоящему, — заговорщицки сказала она мне.

— Ты собираешься стать архитектором, когда вырастешь? Как и твои родители?

Меня поразила резкая зависть в, казалось бы, мягком взгляде девочки.

— Если у меня получится.

И по тихому тону голоса было понятно, что она в это не верит. Как будто думала, что в одной семье не может быть столько таланта: большая часть досталась матери, и даже отцу — лишь небольшой остаток.

— У тебя получится.

— Надеюсь, я выиграю конкурс, — прошептала она, хотя в доме были только мы двое.

Я поняла, что беспокоюсь о Натали. Она была очень ранимой, и, как бы я ни восхищалась Амелией и Фритцем, я чувствовала, что они не справляются с потребностями дочери. Ей не хватало внимания. Я точно знала, что она ощущает.

После ужина Натали легла в постель и полчаса читала. Я поднялась в ее комнату, чтобы пожелать спокойной ночи. Она загнула край одной из страниц «Дающего» Лоис Лоури, чтобы отметить место, где остановилась, а затем положила книгу на тумбочку.

— Как тебе книга?

— Это история о сообществе, где каждому поручено дело всей его жизни, — сказала она. — И никто не может ничего решать или выбирать.

Я вгляделась в лицо мужчины на обложке.

— Мне бы хотелось решать хоть что-то самой.

— Ты будешь делать свой выбор, — я на секунду запнулась, — как и я.

Примечания

4

Подсвечник для семи свечей, один из символов иудаизма.