До горького конца

Мэри Элизабет Брэддон, 1872

«Старомодный сад раскинулся в самой середине патриархального Кента. Такого сада не одобрил бы ни один современный садовник, но, тем не менее, это сад благовонный и красивый и очень любимый его обладателем, который находится далеко за морем, пытаясь поправить состояние в австралийских золотых приисках, и вспоминает со многими тайными вздохами об этой единственной зеленой долине, которую он может назвать своим домом. Она была его домом сорок лет и домом его предков несколько столетий. Тяжело расстаться с таким местом, но Ричарду Редмайну пришлось взглянуть прямо в лицо этой печальной возможности…»

Глава VI

Грация находит сходство

Они были уже недалеко от дома и скоро вышли из густого леса на обширную лужайку, отделявшуюся от парка только тонкой железной решеткой. Тут ждало их остальное общество, вытирая лица большими носовыми платками и уже в состоянии сильного расслабления. Пред ними возвышался старый дом, величественное здание с массивным центром и с широко раскинувшимися направо и налево пристройками, оканчивавшимися с каждой стороны небольшой колоннадой, составлявшей прямой угол с зданием. Над главной дверью, низкой и широкой, находилось большое окно, которое само по себе было картиной. Крыша маскировалась каменным карнизом, прозрачным, легким и изящным, как роскошное кружево.

— Славное старое место! — сказал мистер Вальгрев. — Благородный фон для жизни человека. Жаль, что такой дом уступлен крысам и паукам.

— Недолго осталось крысам и паукам владеть им, — сказала Грация. — Сэр Френсис скоро возвратится.

— Может быть, — отвечал мистер Вальгрев задумчиво. — Я не верю в реставрации.

Мистер Ворт позвонил, и после значительного промежутка дверь была отворена дворецким, дряхлым стариком с длинными седыми волосами и с потухшими голубыми глазами, видевшими в лицо Георга IV. Старик просиял, увидав мистера Ворта и с любопытством устремил свои тусклые глаза на Губерта Вальгрева. Он очень охотно согласился показать дом.

— Очень рад видеть вас и ваших друзей, мистер Ворт, — сказал он. — Я и старуха моя совсем отупели, не видя здесь никого, кроме двух служанок и мясника раз в неделю. Если бы не наша привязанность к этому месту, мы, кажется, не вынесли бы такой жизни. Вам угодно осмотреть все лучшие комнаты, — продолжал он, отворяя одну из множества дверей в большой швейцарской и вводя своих посетителей в длинную мрачную комнату, увешанную фамильными портретами с черным мраморным камином в конце, с таким гигантским камином, что его массивный фронтон поддерживался двенадцатью коринфскими колоннами, придававшими ему вид входа в гробницу. — Потолки в верхнем этаже стали гораздо хуже с тех пор, как вы видели их в последний раз, — продолжал дворецкий. — Крыша протекает, а весной у нас были сильные дожди. Что же касается крыс, о них лучше и не говорить. Чем только они тут живут, я и понять не могу, но они живут, растут и множатся. Это столовая Якова I, так названная потому, что его величество, когда гостил здесь, обедал ежедневно в этой комнате в час пополудни, с Робертом Карром графом Соммерсетским по левую руку и с сэром Джоном Клеведоном по правую, и говорят, что сэр Джон был красивее Карла. Вот его портрет в зеленом бархатном платье.

Все обернулись к портрету, на который указывал старый дворецкий. Грация уже видела его однажды, но взглянув на него в этот раз, она вздрогнула и тихо вскрикнула.

— Что с вами, Грация? — спросил Джемс Редмайн.

— Я взглянула на портрет. Он так похож…

— На кого?

— На мистера Вальгрева, дядя.

Все, конечно, обернулись к мистеру Вальгреву, который сидел в конце большого дубового стола и задумчиво осматривал комнату.

Портрет Джона Клеведона изображал человека с короткими темными волосами, завивавшимися мелкими локонами над высоким, несколько лысым лбом, с блестящими серыми глазами, казавшимися черными от черных ресниц и бровей, и с коротким орлиным носом с красиво очертанными ноздрями. Если бы не нос и брови, придававшие лицу какое-то зловещее выражение, оно могло бы назваться очень красивым. И не физической только красотой отличалось оно: нельзя было сомневаться в силе ума человека с таким лицом.

Мистер Вальгрев поднял глаза и устремил внимательный взгляд на портрет. Да, сходство действительно было, и скорее в выражении, чем в чертах лица, хотя и в чертах было много сходного. Глаза у обоих были одного цвета, волосы росли одинаково над задумчивыми лбами. Когда живой человек смотрел на изображение умершего, лица их казались еще более сходными. Можно было подумать, что между ними существует какая-нибудь таинственная связь.

— Мне очень лестно такое замечание, — сказал мистер Вальгрев холодно. — Сходство, хотя бы самое слабое, с человеком, оспаривавшим первенство у красивого негодяя Карра, должно внушать гордость. Но мне кажется, что оно существует только в поэтическом воображении мисс Редмайн.

— Нисколько, — воскликнул дядя Джемс. — Всякий скажет, что вы на него похожи.

— В таком случае джентльмен должен иметь сходство и с моим покойным господином, — сказал Тристрам Молес, дворецкий. — Сэр Лука был настоящий Клеведон. Мои старые глаза теперь плохо видят, но если джентльмен похож на одного, он похож и на другого.

Мистер Ворт нетерпеливо повернулся.

— Лучше было бы не терять здесь попусту времени, если вы хотите осмотреть дом, — сказал он, и все отправились далее и осмотрели столовую с ее открытым готическим потолком, столовую, в которой могли свободно обедать сотни две людей, бильярдную, музыкальную комнату, утреннюю комнату, бальную комнату, и вернулись назад в швейцарскую по ряду сравнительно небольших комнат, выходивших окнами в голландский сад, а из швейцарской отправились наверх, огласив дом шумом своих шагов по широкой каменной лестнице.

Наверху были парадные спальни с высокими перинами, с занавесами и с общим видом необитаемости; были и другие комнаты, в которых мебель и отделка были новее, но на всем лежал более или менее отпечаток обветшалости. Нечистоты нигде не замечалось. Мистрис Молес и ее помощницы неутомимо старались поддерживать в доме порядок, но местами просачивалась сырость, местами отстали обои, в одной комнате треснула панель, в другой было разбито окно. Все, что могло полинять — полиняло, все, что могло сгнить — сгнило, но дом в начале был так великолепен, что казался великолепным и в разрушении.

Во все времена осмотра мистер Вальгрев и Грация были вместе. Так случилось, ни с той, ни с другой стороны не заметно было старания быть ближе друг к другу. Мистер и мистрис Редмайн разговаривали с управляющим, жаждавшим новостей из другого, не кингсберийского мира, и все трое по временам останавливалась, пока мистер Ворт задумчиво разглядывал успехи разрушения. Обойдя все комнаты, осмотрев темные картины, китайский фарфор и все хорошенькие безделушки, к которым некогда прикасались с любовью руки, теперь уже не существовавшие, Грация и ее спутник приостановились в комнате с красивым большим окном над главным входом. Эта комната, самая красивая, самая веселая в верхнем этаже, была гостиная, отделанная в индийском вкусе, с оригинальными резными стульями, со шкафами сандального дерева, со шкатулками из слоновой кости с серебром, с большими вазами, наполненными сухими розовыми листьями все еще издававшими слабый запах.

— О, какая милая комната! — воскликнула Грация с восторгом, остановившись пред окном и глядя на обширный вид, прекрасный в своем пышном летнем убранстве. — Как приятно, должно, быть жить, имея постоянно перед глазами такую картину! Наш Брайервуд в низменном месте, и мы не видим ничего, кроме нашего сада. Это комната леди Клеведон, — не последней леди Клеведон, та, бедная, никогда не была здесь, — но матери сэра Луки. Она была дочерью индийского генерала, и все эти вещи прислал ей отец. На камине есть миниатюрный портрет сэра Луки, снятый с него, когда он был еще мальчиком, — продолжала она, переходя комнату, чтобы взглянуть на портрет. — Какая хорошенькая курточка и какой большой воротничок! Да, сходство, конечно, есть.

— С кем?

— С вами. Разве вы не помните, что сказал мистер Молес? Если вы похожи на сэра Джона, вы должны быть похожи и на сэра Луку. И сходство действительно есть, в особенности в глазах и в выражении.

— Странно, — сказал мистер Вальгрев равнодушно.

— Мне, может быть, следует гордиться таким сходством. Клеведоны, по-видимому, такие важные люди.

— Их род, — сказал мистер Ворт, очень древний, и был еще известен во дни Плантагенетов. Жаль, что сэр Лука прожил все состояние, не правда ли?

— Я уверен, что сын его с вами согласен, — отвечал мистер Вальгрев сухо. — Впрочем, по словам мистера Ворта, имение очистится от долгов через год или два, и сэр Френсис получит возможность поселиться здесь. Приятно сделаться обладателем такого поместья тридцати лет от роду. Владея им, можно не трудиться для приобретения известности, оно даст известность.

— Желали бы вы быть в таком положении? — спросила Грация улыбнувшись.

— Очень. Я многое отдал бы, Грация, чтобы не быть в зависимости от света, чтобы не быть вынужденным идти по дороге, намеченной много лет тому назад и во что бы то ни стало достигнуть известной цели. Я сам не знал, как трудно будет достигнуть этой цели, как тяжело не иметь свободы жить как угодно, пока не… до последних дней.

Девушка взглянула на него с удивлением и с очень бледным лицом.

— Как же вы узнали это в последние дни? спросила она.

— В эти дни я сделал роковое открытие, Грация.

— Какое открытие?

— Что я люблю вас.

Она с минуту поглядела на него недоверчиво и залилась слезами.

Он обнял ее и прижал к себе, глядя на нее с любовью, но не с торжеством счастливого влюбленного.

— Моя дорогая, моя бесценная, не плачьте. Я не стою ни одной из этих слез. Тайна высказана, хотя я не имел намерения ее высказывать. Я обнял вас на минуту, в первый и в последний раз. Я, видите, даже не целую вас. Я люблю вас всем сердцем и всею душой, Грация Редмайн, но я помолвлен с другою женщиной. Я говорю вам оба факта разом. Вся моя будущность зависит от брака, а я недостаточно равнодушен к своей будущности, чтоб от него отказаться.

Грация тихо высвободилась из его рук. Лицо ее сияло. Он любит ее, а потом хоть потоп! Какое ей было дело в эту минуту торжества, что он должен жениться на другой женщине?

Знать, что он любит ее, было само по себе таким счастьем, что в ее сердце не было места для горьких чувств.

— Вам было бы неприятно, если бы я вышла замуж за фермера? — спросила она, с улыбкой глядя на него.

— Избави Бог. Я желал бы, чтобы вы остались навсегда в стороне от толпы, отдельною блестящею звездой. Я должен идти моею дорогой и жить моею жизнью; так написано в книге судеб. Но знать, что Грация Редмайн стоит выше мира, в котором я живу, было бы большим утешением для меня.

Утешением для него! Он даже не подумал, не нуждается ли она тоже в утешении. Однако он знал, что она любит его, он подозревал это уже несколько дней и теперь думал, что поступил замечательно благородно, сказав ей откровенно о своем положении. Очень немногие поступили бы так на его месте, думал он.

Дверь комнаты была полуотворена, и в эту минусу послышались приближавшиеся шаги и голоса остального общества. Грация вытерла слезы и отошла к окну, чтобы собраться с духом для встречи с своими родственниками. Мистер Вальгрев последовал за ней, открыл окно и сделал какое-то замечание о ландшафте, чтоб прикрыть ее волнение.

— Ну, теперь когда мы осмотрели весь дом, мистер Вальгрев, не мешает нам подумать и о подкреплении сил, — сказал Джемс Редмайн. — Где мы будем обедать, в саду или в парке?

— Не в саду и не в парке, — отвечал мистер Вальгрев. — Мы вообразим себя Клеведонами и пообедаем в большой столовой.

— Э, так вы вот как! А я думал, что вы хотите непременно раскинуть скатерть на траве и пообедать на воздухе. Впрочем, надеюсь, что мистер Молес не имеет ничего против вашего желания.

— Решительно ничего, мистер Редмайн. Вы можете расположиться в столовой как вам угодно. Все, кого бы ни привел мистер Вальгрев, здесь дорогие гости. Я и жена моя принесем все, что вам нужно.

— Мы сами принесли с собою все, что нам нужно, — гордо возразила мистрис Редмайн. — Я собственными руками уложила корзины.

— Если так, то мы будем только прислуживать вам, мистрис Редмайн, — отвечал дворецкий.

Все отправились вниз. Тетушка Ганна и мистер Молес шли впереди, таинственно рассуждая об обеде; мистер Ворт и мистер Редмайн следовали за ними, толкуя о земледелии. Грация и Губерт Вальгрев были последние.

— Проведем счастливо хоть один день, Грация, — сказал он, спускаясь медленно по широкой лестнице.

— Забудем, что существует будущее, и будем счастливы настоящим.

— Могу ли я не быть счастлива, когда я с вами? — отвечала она, не подозревая, как опасно было с ее стороны такое откровенное признание.