Преступление капитана Артура

Мэри Элизабет Брэддон, 1962

Мэри Элизабет Брэддон (1835–1915) – одна из самых известных и любимых писательниц викторианской Англии, оставившая после себя богатое литературное наследие: около восьмидесяти романов, пяти пьес, многочисленные поэмы и рассказы. Писательский талант она унаследовала от родителей: оба работали в журнале «Спортинг мэгэзин». В 1850-е годы из-за финансовых проблем Мэри стала профессиональной актрисой; вместе с труппой выступала в Лондоне и в провинции. Тогда же Брэддон стала писать собственные пьесы и поэмы; затем принялась под разными псевдонимами сочинять так называемые «романы с продолжением» для лондонского журнала «Хэлфпенни джорнал», издаваемого Джоном Максвеллом, ставшим впоследствии мужем писательницы. В данном томе представлен роман «Преступление капитана Артура». Загадочное исчезновение наследника богатого рода вызвало много шума среди жителей Лисльвуда в графстве Суссекс. Но еще больше волнений и кривотолков породило его неожиданное возвращение в день совершеннолетия нового наследника. Наверняка за этим скрывалась какая-то страшная тайна, разгадку которой пришлось искать в прошлом…

Глава II

Взгляд на прошлое

Почтенные жители Лисльвуда, в Суссексе, вероятно, помнят еще, как какой-то капитан Вальдзингам, служивший в индийской армии, приехал погостить к сэру Режинальду восемь лет тому назад. Быть может, в их памяти еще сохранились его свежее лицо, изящные манеры и воинственная осанка; не забыли они, конечно, и бряцание его шпор, когда он проходил по длинной, дурно вымощенной улице деревни; свист хлыстика, который он вертел так грациозно в руках, и лоск его прекрасных черных усов (капитан служил в кавалерии); добрую его улыбку, с которой он обращался к детям, приближавшимся к нему, чтобы полюбоваться на блестящего офицера, и его звонкий голос, когда он останавливался перед «Золотым львом», ожидая прибытия лондонского дилижанса, или когда заходил к кузнецу или ветеринару, чтобы посоветоваться насчет своей охотничьей лошади.

— Это очень благородный и любезный джентльмен, великодушный и откровенный,  — говорили о нем жители Лисльвуда.

Помнят они также, как он до безумия, отчаянно влюбился в мисс Клерибелль Мертон, сироту и наследницу одного богатого негоцианта великой Индии, жившую под опекой своей тетки, старой девы, сестры экс-ректора прихода. Эти добрые люди помнят об этой любви, потому что капитан Артур Вальдзингам, который вовсе не принадлежал к числу скрытных людей, имел по крайней мере двадцать поверенных и угрожал тысячу раз застрелиться или утопиться, если любовь его будет отвергнута. Мартин, его слуга — превосходный малый,  — сказал однажды служанке «Золотого льва», что он спрятал пистолеты своего господина и очень жалеет, что не может сделать того же с рекою. Капитан Вальдзингам показал себя чуть-чуть неосторожным и нескромным в своей любви к прекрасной наследнице со светло-русыми волосами, с детскими манерами и полнейшим отсутствием энергии и характера. Капитан клялся, угрожал и протестовал, когда его обвиняли в том, что он ухаживает за нею только ради ее богатства, и просил отдать ее за него без всяких денег и основать на ее миллионы богадельню. Весь Лисльвуд знал повесть этой любви, чрезвычайно интересовался ею и сочувствовал страданиям капитана. Каждое тайное свидание, происходившее на широкой равнине или на косогорах, которые окружали село, было известно всем и каждому. Каждый вечер, когда он проходил мимо сада тетки, чтобы видеть слабый свет лампы, пробивавшийся сквозь оконные занавески, каждое письмо, доставленное украдкой горничными, гинея, которую кузнец расколол пополам по просьбе капитана и половинками которой поделились влюбленные, бурные сцены между капитаном и опекуном мисс Клерибелль — все это было предметом общих толков и пересудов во всех домах в Лисльвуде. Толковали об этом молодые женщины, которые находили прекрасного капитана слишком завидным обожателем для этой «глупой, взбалмошной мисс» — с такой непочтительностью отзывались они о мисс Мертон; толковали и старые женщины, которые утверждали положительно, что капитан добивается единственно денег; присоединялись к этим толкам также холостяки с седыми головами, называвшие капитана сумасшедшим за его бурную и откровенную любовь. Одним словом, весь Лисльвуд обсуждал со всех сторон увлечение Вальдзингама и разбирал и его самого до мельчайших подробностей.

Я думаю, что единственная особа, остававшаяся безусловно спокойной в это время, была молодая героиня этой сентиментальной драмы. Клерибелль Мертон не делала никаких признаний и не искала поверенных. Никто и никогда не слышал, чтобы она сделала сцену или упала без чувств к ногам своей неумолимой опекунши или совершила бы опрометчивый шаг, отвечая на страстные послания своего обожателя. Действительно, она выходила на свидания на отдельные косогоры, но все были уверены, что с ее стороны эти свидания имели самый безгрешный характер, и объясняли их тем, что капитан бродил вокруг ее дома, видел ее выходившей оттуда и следовал за нею. Словом, о мисс Мертон упоминалось редко. Красивая, бледная, с длинными золотистыми локонами, которые окружали как бы ореолом ее грациозную наклоненную головку, она приковывала к себе каждое воскресенье, в церкви, внимание всего Лисльвуда, но никто никогда не замечал, чтобы ее лицо вспыхивало или бледнело под жгучими взглядами Артура Вальдзингама, который грыз с досады переплет своего молитвенника. Он мог стоять во все время пения псалмов, опираясь на находящуюся перед ним деревянную решетку, и упорно смотреть на Клерибелль со свирепым видом, небритый, с тусклым неподвижным взором, мог выбегать из церкви в самой середине проповеди ректора, скрипя сапогами и звеня шпорами по каменным плитам храма, мог беспокоить сколько хотел находящихся в церкви, мог всем этим шумом привлекать внимание воспитанников, так что они нередко восклицали: «Негодный Вальдзингам». Но чтобы он ни делал, ему не удавалось нарушить постоянное спокойствие мисс Мертон. По окончании проповеди, когда ректор благословлял присутствующих, а народ начинал расходиться из церкви, мисс Клерибелль выходила на кладбище и также спокойно проходила мимо капитана, сидевшего на какой-нибудь могиле и смотревшего на нее в мрачном отчаянии. Едва она нечаянно задевала его своим шелковым платьем, он начинал трепетать всем телом, она как будто не замечала этого, и в ее холодных голубых глазах не выражалось ни удивления, ни волнения, ни смущения, ни досады, ни любви, ни даже сожаления.

— Вы считаете меня сумасшедшим, потому что я люблю до безумия восковую куклу? — воскликнул капитан однажды вечером в Лисльвуд-Парке, когда он выпил больше обыкновенного и баронет с другими товарищами начал смеяться над его страстью.  — Я знаю не хуже вас, что это глупость, простительная только школьнику, но тем не менее эти бредни могут довести меня до могилы.

Однако как бы много общего ни имела мисс Мертон, как утверждали ее враги, с теми прекрасными произведениями искусства с голубыми глазами и золотистыми волосами, которые можно видеть в игрушечных магазинах, но все же она была богатой наследницей и вдобавок еще прелестной женщиной; вследствие этого ли обстоятельства или по причине говора, вызванного бешеной страстью капитана, — а через шесть недель по приезде индийского офицера в Лисльвуд она, как говорится, вошла в моду; и будь она безобразнее семи смертных грехов, то и это не помешало бы ей выйти теперь замуж и за самого богатого, если бы была бедна. Будь она хоть индианкой, некрасивой и горбатой, — но, войдя уже в моду, она должна была сделаться предметом восторга, удивления, искательств и поклонения. Чудесная перемена произошла вдруг, и люди, которые прежде едва замечали ее, стали сходить с ума от желания жениться на ней, то есть не на ней собственно, а на ее известности; им просто хотелось отражать лучи этой яркой планеты, попировать на чужом пиру.

Итак, мисс Клерибелль Мертон сделалась центром внимания всего Лисльвуда, и через два месяца после прибытия капитана сэр Режинальд предложил ей руку — единственно из-за удовольствия отбить ее у другого; предложение это было принято девушкой благодаря подстрекательствам тетки. В это-то время и разыгралась ужасная сцена на вершине косогора, носившего название Бишер-Рида. Не дождавшись капитана к обеду, из замка послали Мартина, его слугу, искать его, и тот, направившись инстинктивно к косогору, нашел своего господина распростертым на мокрой траве, в состоянии совершенного оцепенения. После этого Вальдзингам хотел вызвать на дуэль сэра Режинальда, вышла отчаянная ссора между соперниками, которая кончилась, однако, только отъездом капитана. Он оставил замок, желая баронету быть счастливым со своей бездушной невестой, затем поскакал как сумасшедший по улицам села и отправился в Индиа-Гуз просить, чтобы его послали куда-нибудь, где враги его отечества из жалости поспешили бы его убить.

В Лисльвуде спрашивали себя: была ли мисс Клерибелль Мертон огорчена тем, что ее принудили отвергнуть своего «сумасбродного» обожателя? Но, по обыкновению, лицо молодой девушки не выдало ее тайны: оно было прекрасно, но вполне безмятежно. Она вышла за сэра Режинальда без любви, сделала это так же бесстрастно, как брала уроки музыки, не имея слуха, и училась рисованию, не обладая эстетическим вкусом. Все, что ей предписывали делать, то она исполняла. Она вышла бы за капитана по его приказанию, так как не была в состоянии противиться силе, если бы не поддержало ее противодействие тетки, которая вследствие долгой привычки имела над ней неограниченную власть. Она зависела вполне от тех, которые руководили ею, смотрела их глазами, думала их умом и употребляла в разговоре только их выражения. Капитан мог быть совершенно искренним в своей любви и честным, но если тетке мисс Клерибелль было угодно выставить его обманщиком, то и сама мисс начинала тотчас же сомневаться в нем. Она говорила ему своим тихим, нежным голосом тысячу несправедливостей, которые были исключительно повторением слов ее опекунши. Ее можно было сравнить с кораблем без руля и якоря, отданным на произвол изменчивого ветра; не успел еще капитан с доверенным ему полком достигнуть Мальты, отправляясь в Индию, как крестьянские дети уже усыпали цветами путь, по которому должны были идти из церкви к замку сэр Режинальд и леди Лисль.

Прошло без малого восемь лет с того прекрасного октябрьского утра, в которое Клерибелль Мертон сделалась женой молодого баронета, и сэр Режинальд Мальвин Бернард Лисль сделался главным предметом любопытства в другой церемонии в той же сельской церкви. Эта церемония происходила без всякого блеска и шума, потому что смертные останки молодого человека покоились в гробу, обитом черным сукном, украшенным серебряными гербами и рельефными начальными буквами его имени, под тяжелым бархатным покровом, который несли благороднейшие джентльмены Лисльвуда. Затем появился новый надгробный памятник из дорогого мрамора возле испещренных стихами статуй кавалера Мармэдюка Лисль, почетного камергера ее величества королевы Елизаветы, и Марты, его супруги, в коленопреклоненной друг против друга позе. Этот новый памятник свидетельствовал, что под ним, рядом с прахом его высокородных предков возле алтаря, погребено тело последнего баронета Режинальда Мальвина Бернарда, сына Оскара. Сэр Режинальд умер от наследственной болезни, которая свела в преждевременную могилу большинство членов рода Лисль. В продолжение трех поколений умирал глава этого дома по достижении тридцатилетнего возраста и оставлял одного только сына наследником своих титулов и богатства. Если бы сэр Режинальд умер бездетным, то баронство наследовал бы один дальний родственник его, любитель музыки и живописи, живший в Неаполе; но сэр Режинальд последовал примеру отца и деда, оставив после себя шестилетнего сына, бледного и нежного, сильно похожего на мать и в нравственном и в физическом отношениях. Сэр Режинальд и леди Лисль не были несчастными супругами. Сэр Режинальд был любитель спорта, лошадей, собак, стрельбы в цель, поездок — одним словом, всех тех развлечений, которым так охотно отдаются джентльмены, имеющие много денег и никакого дела. У него была ферма, и он начал применять на ней новые системы земледелия, что потребовало громадных расходов и не дало ему ничего в результате; но эти попытки занимали его, и он заставлял молодую жену ходить с ним через вспаханные поля и сенокосы в дождь и в жестокий зной, чтобы видеть его опыты, против чего она и не протестовала.

У него происходили конские скачки, и весь Лисльвуд оживлялся присутствием прекрасных беговых лошадей и жокеев; однако и это удовольствие, как и все другие, приелось баронету. В одно прекрасное утро в столбцах «Бель-лейфа» появилось объявление о продаже «беговых лошадей сэра Режинальда Лисля, включая Клерибелль, одерживавшую постоянные победы на всех скачках». Со временем ему надоело и прочее: все потеряло цену в пресыщенных глазах. Клерибелль, как мы видели, была тиха, мягка, хотя и не нежна. Она сопровождала скучающего мужа, когда ему вздумалось путешествовать для рассеяния, и пила воды в Спа по его просьбе, пробегала с ним картинные галереи, наполненные произведениями фламандской и итальянской школы,  — не умея отличить одну от другой и принимая Тициана за Тениера или Сальватора Розу за Рубенса. Если бы он предложил ей взойти на Монблан, она храбро взобралась бы до самой вершины, хотя бы это могло стоить ей жизни. Это рабское послушание, сопровождавшееся спокойной улыбкой, нельзя было назвать прирожденной кротостью: в нем скорее выражалась полная апатия ко всему окружающему — все было для нее легче сопротивления. Она слушала баронета, когда он говорил, читала ему вслух по летним вечерам описания боксов, помещавшиеся в «Бель-лейфе», не понимая ни единого слова из того, что читала. Она садилась в его фаэтон, запряженный парою пони, чтобы ехать на какую-нибудь скачку, хотя она не была в состоянии отличить победившую лошадь от прочих и едва помнила названия своих лошадей. Когда сэр Режинальд начал хворать, она ухаживала за ним с величайшей заботливостью; если он начинал сердиться на нее, она переносила без возражений вспышку; если же он был печален, она всегда старалась успокоить его, а когда он скончался, то горевала о нем тоже по-своему. Она покинула Лисльвуд сейчас же после похорон и уехала на воды, находившиеся где-то в Суссексе, сопровождаемая только сыном и горничной. Обширный, великолепный замок с его прекрасными комнатами, в которые недавно вошла мрачная смерть, наводил на нее какой-то странный ужас, и вид темных аллей влиял на ее нервы. Тетка ее умерла вскоре после ее замужества, у нее не осталось ни родных, ни друзей. Вследствие этого она страстно привязалась к единственному сыну и посвятила ему всецело свою жизнь. Вспоминала ли она о прекрасном капитане с тех пор, как сделалась свободной? Это могло случиться, и нет ничего странного, если причина грусти ее заключалась в сознании, что она так терзала этого человека восемь лет назад. Ей не было известно, жив ли он или умер, и она не имела ни малейшей возможности узнать о его участи. Сэр Режинальд не произносил никогда больше имени своего экс-приятеля со времени их ссоры. Она не смела даже думать о Вальдзингаме: по ее мнению, было нечестно думать о другом человеке, когда муж так недавно похоронен и серебряные украшения его гроба не успели еще потускнеть в сыром склепе. Она начала путешествовать с сыном, показывая ребенку громадные, мрачные соборы, которые она посещала иногда вместе со своим отцом. Она повезла его в Антверпен, Кельн, Брюссель, Мюнхен, а после шестимесячного путешествия возвратилась в Лисльвуд. На другой день своего возвращения она снова увидела Артура Вальдзингама на том самом месте, где оставила его восемь лет назад.