Мальчик по имени Рождество

Мэтт Хейг, 2015

Вы держите в руках настоящую историю Отца Рождества. Возможно, вам он известен под другими именами – Дед Мороз, Санта-Клаус, Юль Томтен или Странный толстяк с белой бородой, который разговаривает с оленями и дарит подарки. Но так его звали не всегда. Когда-то в Финляндии жил мальчик по имени Николас. Хоть судьба обошлась с ним неласково, Николас всем сердцем верил в чудеса. И когда его отец пропал в экспедиции за Полярным кругом, мальчик не отчаялся и отправился его искать. Николас и вообразить не мог, что там, за завесой северного сияния, его ждёт встреча с эльфами, троллями, проказливыми пикси и волшебством. Посреди бескрайних снегов ему предстоит поверить, что на свете не существует ничего невозможного.

Ворчащие животы и прочие кошмары

Всё лето Николас спал на улице.

И каждый день с рассвета до заката искал себе еду — по приказу тёти Карлотты. Как-то раз он снова встретил медведя. Тот встал на задние лапы, но Николас не побежал. Он замер. Стань лесом. Медведь тоже не двигался — просто стоял, вроде бы мирный, но пугающий. Этот медведь погнал его мать к колодцу. Но Николас не мог его ненавидеть.

— Посмотри на меня, — сказал Николас. — Я худой как щепка. На костях вообще нет мяса.

Словно согласившись, медведь опустился и закосолапил прочь.

Ну разве нашёлся бы в мире мальчик ещё более невезучий, чем Николас? Вообще-то, да. Его звали Гату, и он жил в Индии. Его ударила молния, когда он справлял нужду в речке. Приятного мало. Но если забыть о несчастном Гату, стоит признать, что с отъездом отца и прибытием тёти Карлотты для Николаса наступило на редкость безрадостное время. При виде грибов и трав, которые он собирал в лесу, тётушка лишь недовольно морщила нос. Единственным утешением — кроме мышонка Миики — было считать дни, недели и месяцы до возвращения отца. Для этого Николас делал зарубки на сосне, росшей неподалёку от дома.

Прошло два месяца. Затем три.

— Где же ты? — спрашивал он, бродя среди деревьев. Но в ответ слышал лишь свист ветра или стук далёкого дятла.

Настроение тёти Карлотты с каждым днем становилось всё сквернее, как вино, давно превратившееся в уксус.

— А ну прекрати! — закричала она как-то вечером, поедая приготовленный Николасом суп. — Или я скормлю тебя медведю.

— Что прекратить? — моргнул мальчик.

— Ужасные звуки, которые издает твоё мерзкое тело.

Николас озадачился. Утихомирить урчащий желудок можно лишь едой, но собранных грибов чаще всего хватало только на суп для тёти Карлотты. Тех, что он тайком поедал в лесу, для утоления голода было явно недостаточно.

Но тётя Карлотта вдруг улыбнулась. Улыбка на её лице смотрелась так же чуждо, как банан на снегу.

— Ладно, можешь поесть супу.

— О, спасибо, тётя Карлотта! Я ужасно голоден. И я так люблю грибной суп!

Но тётя Карлотта покачала головой.

— Раз уж ты всегда готовишь суп, я подумала, что должна отплатить услугой за услугу. И пока ты гулял по лесу, приготовила другой суп специально для тебя.

Миика, наблюдавший за ними через окно, отчаянно запищал:

— Не ешь его!

Но мышонка никто не услышал.

Николас недоумённо уставился на тарелку, полную мутной зелёно-коричневой жижи.

— А с чем этот суп? — спросил он.

— С любовью, — ответила тётя Карлотта.

Николас сразу понял, что она шутит. Во всей тёте Карлотте любви было не больше, чем в сосульке. Хотя думать так было несправедливо по отношению к сосулькам. Они хотя бы тают. А тётя Карлотта была намертво замёрзшей ледышкой, которая не растаяла бы ни за что и никогда.

— Давай же, ешь.

Николас зачерпнул суп ложкой. Ничего отвратительнее он в жизни не пробовал: как если бы грязь смешали с болотной тиной и залили водой из лужи. Но тётя Карлотта грозной жердью нависала над племянником, и Николас продолжал есть.

Под пристальным взглядом её холодных серых глаз он будто сжимался до размеров букашки. А тётя Карлотта повторила то, что говорила уже сотни раз:

— Твой отец — дурак.

Николас ничего не ответил — просто проглотил ещё ложку мерзкого супа, чувствуя, как подкатывает к горлу тошнота.

Но тётя Карлотта не унималась.

— Всем известно, что никаких эльфов не существует, — говорила она, брызжа слюной. — И твой отец — несмышлёное дитя, раз до сих пор в них верит. Я сильно удивлюсь, если увижу его живым. С Крайнего Севера ещё никто не возвращался. И о чём я только думала, когда ехала сюда, польстившись на его посулы? Понятно, что не видать мне моих денег.

— Вы всегда можете вернуться.

— О нет! Уже не могу. На дворе октябрь, год повернулся к зиме. По такой погоде я десяти миль не пройду. Я застряла тут на всю зиму. По крайней мере, до Рождества. Не то чтобы оно для меня что-то значило. Самое ненавистное время года!

Это было уже слишком.

— Рождество — лучшее время года! — твёрдо сказал Николас. — Я очень его люблю, пусть оно и приходится на мой день рождения.

Он очень хотел добавить, что испортить Рождество может только тётя Карлотта, но подумал, что тогда ему точно не поздоровится.

Тетю Карлотту его ответ немало удивил.

— С чего бы тебе, маленькому оборванцу, любить Рождество? Будь ты сыном богатого купца из Турку или Хельсинки, я бы ещё поняла. Но у моего братца вечно не хватает денег на подарок!

Злость сотней горячих иголок заколола щёки Николаса.

— Рождество — волшебный праздник! И я предпочту дорогой игрушке ту, которую сделали с любовью.

— Твой отец за всю жизнь сделал тебе только санки, — фыркнула тётя Карлотта. — У него же вечно нет времени.

Николас подумал о старой кукле-репке. Интересно, где она? Рядом с дверью, где он её оставил, куклы больше не было.

— Твой отец — обманщик.

— Нет, — сказал Николас. Он доел суп и чувствовал себя очень плохо.

— Он обещал, что вернётся. Говорил, что эльфы — не выдумка. То есть соврал уже два раза… Ладно, что-то я утомилась, — вдруг сказала тётя Карлотта. — Пора мне ложиться спать. Я смотрю, тарелка у тебя уже пустая. Сделай одолжение, скройся с глаз моих, и я буду счастлива, как королева Финляндии. Отныне это мой дом, и я — твоя опекунша. И ты будешь делать в точности, что я говорю. Выметайся. Живо!

Николас встал из-за стола. Живот зверски крутило. Он окинул взглядом комнату.

— А где моя кукла-репка?

Тётя Карлотта улыбнулась — широкой улыбкой, за которой обычно следует смех. А потом сказала:

— Ты её только что съел.

— Что?

Ему потребовалась секунда. Хотя нет, две. Может, три. Три с половиной. Нет. Всего три. Три секунды на то, чтобы понять, что именно он услышал. Его единственная игрушка теперь покоилась у него в желудке.

Николас выбежал из дома, и его стошнило в выгребную яму.

— Зачем вы так? — воскликнул он, не в силах поверить до конца. — Её мне сделала мама!

— Ну, твоей мамы с нами больше нет, — сказала тётя Карлотта, которая высунулась в маленькое окно, чтобы понаблюдать за тем, как Николаса тошнит. — И слава богу. От её визгливых песен у меня вечно болела голова. Я просто подумала, что пора тебе вырасти и избавиться от старых игрушек.

Наконец у Николаса в желудке ничего не осталось. Он поднялся и вернулся в дом. Он подумал о маме. О том, как она держалась за цепь колодезного ведра, пытаясь скрыться от медведя. И как только у тёти Карлотты язык повернулся говорить про неё гадости? Николас понял, что выбора у него нет. Придётся уйти из дома. Жить с тётей Карлоттой он не сможет. Он уйдёт — и докажет, что отец не врал. Был только один способ сделать это.

— Прощайте, тётя Карлотта, — едва слышно, но со всей решимостью сказал мальчик.

Он отправится на поиски отца. И увидит эльфов. Он всё исправит.