Регрессия. Исповедь колдуна

Н. М. Фишер, 2022

Приквел дилогии "Регрессия". Душа колдуна наконец обрела покой. Иоганн навсегда освободился, чтобы дать себе и Анне шанс. Что же толкнуло его на этот шаг? Темная душа учителя, подчиняющая себе волю юного колдуна? Ненависть сверстников? Зло, что он творил своими руками? А может, несчастная любовь? История терзаний Иоганна, рассказанная им самим. От первых до последних дней жизни.

Глава 3.

На обратном пути к метро мама отвернулась и безучастным взглядом уставилась в окно, совсем как я, когда не хочу разговаривать, а учитель продолжает что-то нашептывать.

Пока мама плавала в своих мыслях, я разглядывал салон автобуса — самый обычные люди, что на окраине Москвы, что в нашем поселке. Мужчины в джинсах и нелепых костюмах, женщины с сумками, полными продуктов с рынка — все они рассаживались по местам, оплатив проезд, и выходили на своей остановке. Вдруг я ощутил нечто, чего никогда раньше не чувствовал. Внутри меня словно дернули за какую-то нить, она напряглась и потянула меня из самого конца автобуса, где мы сидели, в его начало. Я не смог не повиноваться, спрыгнул с сидения и пошел. В дверь зашла молодая смеющаяся пара — обычная семья, мама и папа, с маленькой дочкой. Девочка на пару лет моложе меня, совсем маленькая и хрупкая, как будто сделана была не из плоти и крови, а из фарфора, на секунду бросила на меня внимательный взгляд зеленых глаз и тут же отвернулась. А я так и замер, ощущая, как все мое существо стремится к ней, будто весь смысл моей жизни заключен в этой девчонке в нелепом летнем платье. Анна — понял я. Внутри меня бесновался учитель — он требовал схватить девчонку, придушить ее на месте, но почему-то в этот момент его власть надо мной не действовала, он бился внутри, ревел и роптал, но не мог даже пошевелить моей рукой.

— Игорь! — Мама схватила меня за руку и закричала. — Ты зачем меня так пугаешь? Я думала, ты потерялся!

Ее голос звенел настоящей паникой, а руки тряслись.

— Нет, мам, я просто пошел прогуляться по автобусу. Мне стало скучно, — серьезно ответил я, еще раз бросив взгляд на беззаботную семью.

Двери распахнулись — мы добрались до нашей остановки.

— Сколько раз тебе говорить, не отставай от меня в городе! — Мама тянула меня за руку и громко отчитывала на всю улицу, а я никак не мог сообразить, что же такого страшного сделал. — Ты же можешь потеряться, тебя украдут. Или он… он тебя уведет.

Она резко остановилась возле самого входа в метро, присела на корточки и обняла меня, бурно расплакавшись.

— Мам, никуда я не денусь, — тщетно пытался я успокоить заходящуюся в рыданиях маму, положив ладонь ей на голову. — И Он никуда меня не уведет, я же просто ребенок, кому я нужен.

— Обещаешь, что не сбежишь и будешь слушаться? — На меня поднялись распухшие от слез глаза.

— Да сто раз уже обещал! — надулся я.

— А ты еще пообещай!

— Да обещаю, обещаю! Мам, только можешь рассказать мне кое-что?

— Что, дорогой? — Она поднялась и взяла меня за руку.

— Что случилось с папой? И откуда взялась бабушка? Ты никогда про них не говорила.

Мама тяжело вздохнула и, глядя куда-то в сторону, выпалила на одном дыхании:

— Папа умер до твоего рождения, и поэтому бабушка не хочет с нами общаться. Она считает, что это я виновата в его гибели.

— Почему?

— Он был военным. А когда узнал, что мы ждем тебя, решил подзаработать и вызвался добровольцем на войну. Он все равно бы поехал, только позже. Кто знает, может, тогда и остался бы жив. — Она всхлипнула. — Он в первый же день подорвался на мине, до твоего рождения было еще полгода.

— Мама, — я чувствовал, что в глазах стоят слезы, — ты очень по нему скучаешь?

— Сначала очень скучала, — серьезно ответила она, все так же не глядя на меня, — но потом появился ты, и я потихоньку стала забывать. Сейчас кажется, что его и не было никогда.

— А бабушка?

— А что бабушка?

— Почему она позвала нас сегодня?

— Не знаю, сынок. Может быть, хотела так вернуть своего сына. Это у меня погиб муж, а у нее — сын, ей куда тяжелее. Если с тобой что-то случится, я этого не переживу.

— Не переживай, мам, — улыбнулся я, — со мной все будет хорошо!

Она только ухмыльнулась в ответ — ведь я очень плохо вру.

Дальше день пошел куда лучше — мы заглянули в несколько торговых центров, перекусили в Макдональдсе возле какого-то бульвара, где в брызгах фонтана резвились дети. Мама предлагала присоединиться, но мне куда приятнее было сидеть на высоком парапете, едва касаясь мысками земли, и наблюдать за ними со стороны. Я жевал чизбургер, запивая молочным коктейлем, и грелся в последних лучах августовского солнца.

Почему-то так получилось, что я очень редко чувствовал себя счастливым — мерзкие болезненные сны, постоянные внутренние нравоучения от учителя, мамины слезы. Все это заставляло каждую секунду ощущать себя гадким и неправильным. Сейчас же мелкие капли летели в лицо, словно теплый дождик, пригревало солнце, и вокруг звучал смех, а внутри меня воцарилась тишина — то ли учитель великодушно устранился, то ли был чем-то занят, но я по-настоящему наслаждался неожиданной свободой. Даже странный визит к бабушке стерся из памяти, и только рыжая девчонка в нескладном платье почему-то не хотела выходить из головы. И чем четче ее образ возникал перед внутреннем взором, тем тише вел себя учитель.

Напоследок перед отъездом домой мы еще немного прогулялись по городу — забрели в Кремль, который мама почему-то не любила, прошлись по Александровскому саду и посмеялись над попами коней в фонтане. Мама все повторяла, что мне рано на такое смотреть, но сама покатывалась со смеху как маленькая.

На обратном пути в электричке я прислонился к холодному окну виском и задремал, прижимая сумки с одеждой, тетрадками и карандашами к груди. Впереди оставалась всего лишь пара дней беззаботного детства, а дальше ждала школа с уроками, одноклассниками и всем тем, чего я бы не пожелал никому.

Но пока я об этом ничего не знал и, вдыхая необычайную для меня свободу, мирно посапывал, не замечая, как странно смотрит на меня мама.

***

Боль во всем теле становилась невыносимой, и рот наполнился металлическим привкусом крови. Голова кружилась от постоянных ударов, и небо с землей вращались перед глазами, не давая понять, что же со мной происходит. Сверху раздавался хохот и улюлюканье — толпа с удовольствием наблюдала не только за казнью, но и за тем, как колдуна, к которому еще недавно они обращались за помощью в их мелочных делишках, по земле волокли на костер.

Превозмогая оцепенение, в которое уставшее тело то и дело пыталось впасть, я попытался закричать. Изо рта, полного крови и осколков выбитых зубов, донесся лишь невнятный хрип. Может быть, это знак, что я не должен? Да нет же, знаю, что должен, иначе зачем все это затеял! Она приходила ко мне, я дал ей это заклинание — я точно помню, такое не привидится. Мерзкий старик не получит ни одного из нас! Хватит! Надоело!

— Эй, ты! — просипел я.

— Ты это мне, дьявольское отродье? — Инквизитор ткнул меня в бок копьем, и я взвизгнул от боли под дружный гогот зевак.

— Тебе, — постарался я ответить ровно и, как любил это делать, свысока, но вышло жалко и шепеляво. — Пока вы тут прохлаждаетесь, у вас из-под носа сбегает ведьма.

— Врешь, нечисть! — кинул другой мужчина в балахоне — слишком много охраны для одного полумертвого колдуна.

— А ты проверь!

— Проверю, не сомневайся! — с подозрением прошипел он. — И если ты врешь, тебе несдобровать!

— Какая мне уже разница.