Древнерусский иллюстратор житий святых. Нетекстовая текстология

Н. Э. Юферева, 2015

Издание «Древнерусский иллюстратор житий святых. Нетекстовая текстология» является комплексным междисциплинарным исследованием: к изобразительному материалу (древнерусской книжной иллюстрации) применен литературоведческий подход, а также использованы методы текстологического анализа. Книга, несомненно, заинтересует и искусствоведов, и филологов, и культурологов. Практическую значимость она может иметь и для современных иконописцев, так как в ней раскрываются многие приемы древнерусских художников, которые до сих пор не были описаны и систематизированы. Книга снабжена большим количеством комментированных цветных иллюстраций. Она рассчитана не только на специалистов, но и на широкий круг читателей, интересующихся древнерусской православной культурой. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Глава 1

Поэтика древнерусской иллюстрации. Соотношение литературного текста и иллюстраций в лицевых списках древнерусских житий

Загадка соотношения литературного текста и изображения, наверно, до конца неразрешима. Каким образом в сознании читателя иллюстрированной книги происходит связь вербального и визуального ряда? Какие механизмы использует иллюстратор для того, чтобы адекватно перевести словесный текст в зримый образ? Эти вопросы особенно актуально встают перед исследователем древнерусской рукописной книги, ибо, как заметил Д. С. Лихачев, «слово и изображение были в Древней Руси связаны теснее, чем в новое время. И это накладывало свой отпечаток и на литературу, и на изобразительные искусства. Взаимопроникновение — факт их внутренней структуры»^[45]. Отсюда следует, что анализ соотношения древнерусского литературного текста и иллюстраций к нему целесообразно проводить на основе изучения их «внутренней структуры», а именно — композиционного построения и других художественных средств, использовавшихся древнерусскими книжниками — писателем-агиографом и иллюстратором. По словам Д. С. Лихачева, «сближения между искусствами и изучение их расхождений между собой позволяют вскрыть такие закономерности и такие факты, которые оставались бы для нас скрытыми, если бы мы изучали каждое искусство (и в том числе литературу) изолированно друг от друга»^[46]. Воспользуемся этим заключением Д. С. Лихачева и попробуем вскрыть прежде сокрытые закономерности.

§ 1. Принципы композиционного построения в тексте и миниатюрах

Для того чтобы понять принципы композиционного построения лицевого списка жития, обратим внимание на то, с чего он начинается, то есть с чего начинается его восприятие читателем. Как правило, лицевой список жития открывается т. н. выходной миниатюрой, на которой изображен святой и которая располагается перед названием жития (илл. 1). Это может быть оплечное, поясное или ростовое изображение святого. В рассматриваемых рукописях на выходных миниатюрах преподобные везде представлены в рост, обычно с благословляющим жестом или в молитвенной позе^[47]. Такие изображения выделяются среди прочих иллюстраций лицевых списков некоторыми формальными признаками: они отличаются особенной тщательностью в исполнении, украшенностью, сравнительно обильным применением золота, специальным обрамлением. Иконография этих изображений также имеет принципиальные отличия от сюжетных миниатюр: на них святой представлен не в той или иной житийной ситуации, но в неком вневременном пространстве, в вечности — как на иконе. Действительно, выходная миниатюра представляет собой икону святого, чье житие излагается на последующих листах рукописи. Есть некоторые косвенные данные, позволяющие судить о том, что древнерусские читатели лицевых рукописей воспринимали такое изображение именно как икону и совершали перед ней молитву. В качестве наиболее яркого примера можно привести выходные миниатюры из лицевого списка Жития Зосимы и Савватия Соловецких конца XVII в. из собрания Щукина ГИМ^[48]. Эта рукопись содержит всего 4 миниатюры, и все они являются выходными: две — перед Службами преподобному Савватию^[49] и преподобному Зосиме^[50] и две — перед их Житиями^[51]. Святые представлены на них в рост, в молитвенных позах. Здесь сто́ит обратить внимание на характерное повреждение живописного слоя, особенно заметного на последней миниатюре (л. 139 об.). На изображении подола рясы преподобного Зосимы красочный слой и даже сама бумага вытерты до дыр. Вероятнее всего, это результат неоднократного прикладывания к изображению святого как к иконе перед чтением его Жития.

Итак, выходная миниатюра — это икона: и по своим формальным признакам, и по своей сакральной функции. Она выделяется из общей повествовательной ткани лицевого жития и является самостоятельной композиционной единицей.

Обратимся теперь к особенностям композиционного построения словесного текста. Сам текст жития в древнерусских рукописях, как правило, включает в себя не только жизнеописание святого и описание его посмертных чудес, но и Похвальное слово святому, которое является отдельной композиционной частью жития. В лицевых списках Похвальное слово, в отличие от остальной части жития, не сопровождается иллюстрациями, как не сопровождается ими служба святому, которая также может быть включена в рукопись. Однако в композиционном строе миниатюр лицевого списка можно обнаружить своеобразную изобразительную параллель Похвальному слову. Это изображение не является его иллюстрацией, но соответствует ему по смыслу. Мы имеем в виду выходную миниатюру, которая размещается перед началом жития. Опираясь на приведенный выше тезис о тесной взаимосвязи слова и изображения в книжности Древней Руси, проведем сопоставительный анализ Похвального слова и выходной миниатюры в контексте композиции лицевого списка жития.

Во-первых, в Похвальном слове тому или иному преподобному перечисляются те добродетели, которые можно было бы отнести почти ко всем преподобным^[52]: «…Той бо из младеньства Бога паче всех от всея души возлюбил есть и небесное царство паче всего мира избрал есть, того ради до конца и крепко всех мира сего отрешися, и невозвратным помыслом потече вослед Бога…»^[53] и т. п. В выходной миниатюре, как и в иконе, используется набор иконографических деталей, которые позволяют распознать в изображенном его принадлежность к определенному лику, в данном случае — к лику преподобных. Прежде всего это одежды святого: монашеская ряса, мантия, куколь. Они являются иконографическими константами всех преподобных и относятся к доличному письму. По аналогии с иконописью те слова похвалы преподобному, которые относятся ко всем преподобным вообще, можно условно назвать «доличным письмом».

Во-вторых, в Похвальном слове встречаются также описания некоторых «портретных», индивидуальных черт святого, когда в тексте перечисляются добродетели именно этого преподобного: «Радуйся, боголюбезный о́тче, — говорится, например, об Антонии Сийском, — яко и образом жития твоего, и риз многошвением, и умилением нрава, и кротости обычая многих душа ко спасению приведе…»^[54]. Стремление к своего рода «портретности» наблюдается и в иконописи, когда в лично́м письме передаются характерные признаки святого: это цвет и расположение волос и, особенно, борода^[55]. Как лично́е письмо выходной миниатюры несет в себе информацию о личных чертах того или иного святого, так же и фрагменты текста, в которых описываются личные свойства святого, можно рассматривать как словесную форму лично́го письма.

В-третьих, в Похвальном слове содержатся частые упоминания о молитвенных подвигах святого: «…в постех и молитвах просия, яко солнце»^[56], «…в слезах и молитвах жизнь свою скончал еси…»^[57]; а главным образом — просьбы к преподобному о его молитвенном заступлении: «О всеблаженне преподобне отче наш Антоние, молимся тебе, яко отцу чадолюбиву, испроси нам милость у Живоначалные Троицы и прощение от грехов моих, страстей облак молитвами твоими отжени от мене…»^[58] и т. д. Этот факт тоже имеет соответствия в иконописных изображениях святых на выходных миниатюрах: как отмечалось выше, преподобные на них всегда изображены молящимися или благословляющими.

В-четвертых, в Похвальном слове говорится также о нынешней молитве братии монастыря к преподобному: «Гроб его у нас и пред нами есть, к нему же верою по всегда притекающе, велико утешение душам нашим приемлем и от сего зело пользуемся» (Житие Сергия Радонежского)^[59]; «…И сего ради… всечестную раку его всегда обступающе, любезне припадающе к цельбоносному его гробу, и со слезами вопием к нему, яко отцу чадолюбивому: О всеблаженне преподобне отче наш чюдотворче…» (Житие Антония Сийского)^[60], и далее в Слове содержится собственно молитва преподобному. Причем молитва святому встречается в Похвальном слове неоднократно, в том числе может быть приведено акафистное пение с рефреном «Радуйся…». По сути, все Похвальное слово в целом — и по его форме, и по его основному содержанию — может рассматриваться как пространная молитва святому с похвалой и перечислением его подвигов и чудес. Мы уже обращали внимание на то, что выходная миниатюра является иконой, то есть молитвенным образом. Перед ней предполагается молитва читателя лицевого списка, как молитвой является и Похвальное слово.

Из сказанного можно сделать вывод, что художественные особенности и сакральные функции выходной миниатюры и Похвального слова (то же, кстати, можно сказать и о Службе святому, если она содержится в данной лицевой рукописи) сопоставимы между собой и фактически совпадают.

Рассмотрим теперь их композиционную функцию. Выходная миниатюра располагается перед началом жития, она является изобразительной частью заглавия: житие святого открывается его иконой. Заканчивается же оно, как правило, Похвальным словом. Таким образом, выходная миниатюра и Похвальное слово обрамляют житие, образуя «рамки» художественного текста. Как отмечает Б. А. Успенский, в отношении композиции «…чрезвычайную важность приобретает процесс перехода от мира реального к миру изображаемому, то есть проблема специальной организации „рамок” художественного произведения»^[61].

Итак, композиционной функцией выходной миниатюры и Похвального слова является создание «рамок» художественного произведения, отделение «знакового» мира от «повседневного»^[62]

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

45

Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы… С. 22.

46

Там же. С. 29.

47

Так, Сергий Радонежский на выходной миниатюре обоих лицевых списков изображен прямолично, его правая рука сложена в благословляющем жесте, а в левой руке он держит развернутый свиток. В Троицком списке на свитке читается следующий текст: «Не скорбите убо, братие, но по сему разумейте…», а в Петровском списке: «Терпите, братия, скорби и беды, да тем можете…». Фон этой миниатюры выполнен золотом, обильные пробела на одежде Сергия также написаны золотом.

Выходная миниатюра к Житию Зосимы и Савватия в Вахрамеевском списке утрачена; о ней мы можем судить по выходной миниатюре Булатниковского списка. В Егоровском и Булатниковском списках на выходной миниатюре оба преподобных изображены стоящими друг напротив друга в молитвенных позах. В Егоровском списке над ними в сегменте неба изображен Иисус Христос, благословляющий их обеими руками. Нимбы написаны золотом. Выходная миниатюра в этом списке обрамлена архитектурно-растительной рамкой с фигурным верхом в виде кокошника. В Булатниковском списке над преподобными изображена в круглой мандорле Богоматерь «Знамение». Эту миниатюру отличает великолепное личное письмо в технике вохрения; золотые нимбы по ободу украшены узорами; золотом подписаны имена преподобных: «Агиос Зосима» и «Агиос Саватий». Миниатюра обрамлена неширокой цветочной рамкой.

К Житию Антония Сийского выходная миниатюра есть только в Старшем из двух списков. Она также расположена в цветочной рамке с фигурным навершием, на ней изображен преподобный Антоний в молитвенной позе. На соседнем листе в сегменте неба изображена Святая Троица в виде трех ангелов, которой и предстоит святой. Выходная миниатюра написана особенно тщательно, личное письмо проработано в технике вохрения. Золотом написан нимб святого, а также сделана надпись: «Преподобный Антоний Сийский Чюдотворец».

В Новгородском сборнике выходные миниатюры отсутствуют.

48

Житие и службы Зосимы и Савватия Соловецких, конец XVII в., в лист, 418 л. (ГИМ, собр. Щукина, № 539).

49

Там же, л. 10 об.

50

Там же, л. 46 об.

51

Там же, л. 107 об., 139 об.

52

См. подробнее об этом: Руди Т. Р. О композиции и топике житий преподобных… С. 431–500.

53

Рыжова Е. А. Антониево-Сийский монастырь. Житие Антония Сийского… С. 330.

54

Рыжова Е. А. Антониево-Сийский монастырь. Житие Антония Сийского… С. 336.

55

В иконописных подлинниках форма, длина и цвет бороды были основными отличительными особенностями того или иного святого при описании его иконографии (см.: Маркелов Г. В. Святые Древней Руси: Материалы по иконографии (прориси и переводы, иконописные подлинники). Т. 2: Святые Древней Руси в иконописных подлинниках XVII–XIX веков: Свод описаний. СПб., 1998: «…Сходство обликов определялось в тексте (иконописных подлинников. — Н. Ю.) отсылкой, когда отмечался либо облик прототипа в целом, либо его конкретная наиболее выразительная (для мужского лица) деталь, а именно борода» (С. 7–8).

56

Рыжова Е. А. Антониево-Сийский монастырь. Житие Антония Сийского… С. 334.

57

Там же. С. 337.

58

Там же. С. 334.

59

Петровский сп., л. 2 об.

60

Сп. 1, л. 446 об. — 447.

61

Успенский Б. А. Поэтика композиции // Успенский Б. А. Семиотика искуства. М., 1995. С. 174.

62

Там же. С. 175.