Молчаливый разговор

Надежда Волгина, 2019

Глеб появился в жизни Ксении в самый сложный период. Замкнутый и очень серьезный – захотелось понять его, разгадать.Грустный образ девушки, хранящий тайну, поселился в мыслях адвоката, не склонного к проявлению эмоций. Кроме того, он намного старше и опытнее нее, хоть и не в сердечных вопросах – для этого он слишком занят по жизни.Их мало что связывает, но они нужны друг другу.В оформлении обложки использованы фото со стока фотографий и изображений shutterstock.

Глава 5

Дождь лил стеной, словно кто-то там наверху разозлился и решил проучить неразумных людей. Нате вам стихию, чтобы сидели по домам и не думали даже высовывать нос на улицу. Лобовое стекло заливало так, что от дворников не было никакого толку. Они мелькали из стороны в сторону, но лучше видно не становилось. Стекла запотели изнутри, в салоне машины моментально стало душно от дыхания троих и влажности, проникающей с улицы.

— Что же нам делать? — спросил Глеб, включая вентилятор. — Видимость нулевая. Я и со двора-то выехать не смогу.

Он посмотрел на Ксению — она сидела серьезная, глядя прямо перед собой. Странная девушка. Только что смеялась вместе со всеми, а потом загрустила. У Глеба еще глаза не просохли, и губы по инерции расплывались в улыбке, а она, казалось, уже и забыла о недавнем веселье, сидит хмурится и о чем-то думает.

Пашка что-то вычерчивал пальцем на запотевшем стекле. Как и Ксения, он не отреагировал на слова Глеба. Ничего удивительного, что они сошлись, есть в них что-то общее, наверное, склонность к быстрой смене настроений.

Что же все-таки предпринять? Судя по всему, дождь зарядил надолго — небо затянуло свинцом, ни просвета не видать. Сидеть и дальше в машине не хотелось, тем более что атмосфера рисковала перерасти в гнетущую. После приступа бурного веселья Глеб чувствовал, как в душе рождается пустота — верный его спутник в последние полгода. Она заползала всегда незаметно и стремительно. В такие моменты Глеб лихорадочно пытался не подать виду, как ему плохо, пытался отвлечься, как мог. Вот и сейчас он ничего лучше не придумал, как уставиться на лицо Ксении, полностью сосредоточиться на нем.

Она продолжала рассматривать лобовое стекло и хмуриться, возможно, уже оттого, что стала объектом пристального внимания. Пару раз бросала на него косые взгляды, в которых Глеб подмечал признаки недоумения. Плевать! Потерпит… Ищи, ищи то, что прогонит хандру. Все равно в таком отравленном состоянии ты не можешь никуда ехать. И он искал — в плавном изгибе шеи с лихорадочно бьющейся жилкой, в бархатистой щеке, окрашенной легким румянцем, в длинных густых ресницах, которые подрагивали, когда она моргала или переводила взгляд.

Какая редкая красота! Не яркая, что сразу бросается в глаза, и не такая, для которой требуется время, чтобы разглядеть. Она вся окутана нежностью. Ее и подмечаешь первой, а уже потом присматриваешься внимательнее и видишь идеальные черты. Загадка! Точно! В этой женщине столько загадочного и необычного, что хочется непременно докопаться до истины. Глеб повеселел, чувствуя, как хандра уползает, оттесняемая любопытством. Эта женщина его заинтересовала. Давненько он не испытывал подобного. Наверное, с тех пор как расстался с Мариной, а случилось это три года назад. С тех пор на первом месте всегда оставалась работа. Потом появился Пашка и занял все его мысли. А вот сейчас перед ним сидит девушка, глядя на которую он забывает обо всем.

Глеб обернулся и наткнулся на умный и печальный взгляд Пашкиных глаз. Он словно говорил: «Завидую тебе по-доброму. Ты хоть что-то интересное можешь найти в этой жизни. Одобряю твой выбор». Как восьмилетний ребенок может так смотреть? О чем же ему пришлось передумать в последние полгода, чтобы обрести такую мудрость?

Глеб тряхнул головой. Прочь подобные мысли, иначе в следующий раз тебе даже разглядывание Ксении не поможет. Он завел машину и сказал, не глядя ни на кого:

— Поехали! Не раскиснем…

Пару кварталов до ресторана они преодолели за несколько минут. Видимость оказалась лучше, чем Глеб предполагал. Или дождь решил сжалиться над ними и не лить так интенсивно. Хотя это вряд ли, потому что, когда они остановились возле ресторана, опять встал вопрос, как пробежать три метра до крыльца и не вымокнуть насквозь.

Первым проблему решил Пашка. Он распахнул дверцу и выпрыгнул из машины. Через секунду уже отряхивался под навесом. Ксения бросила на Глеба лукавый взгляд и последовала Пашкиному примеру. Она элегантно оббежала две огромные лужи перед входом в ресторан и остановилась рядом с Пашей, смахивая воду с лица.

Делать нечего — пришлось и Глебу последовать их примеру. Только так красиво у него не получилось. Пока огибал машину, умудрился наступить в небольшую, но глубокую лужу. Почувствовал, как в ботинки заливается вода. Да и бежал он не так быстро и изящно. В общем, выглядел плачевно, когда оказался под навесом — светлые брюки были до колена забрызганы, а с головы ручьями стекала вода, от которой приходилось отплевываться. Наверное, делал он это смешно, потому что Пашка с Ксенией аж согнулись в приступе хохота.

Швейцар встретил их, как родных. Разве что не заохал, как сердобольная бабулька. Через минуту он вручил каждому по пушистому полотенцу. Ксения с Пашкой отказались, а Глеб обрадовался, как ребенок. Он насухо вытер голову, чем вызвал новый приступ смеха. Ну, подумаешь, растрепался немного… Нда… Совсем не немного, как подтвердило зеркало. Похож на разъяренного петуха, мягко говоря, готового броситься в бой.

Пустующий зал тонул в полумраке. Ветер задувал в распахнутые окна, наполняя собой зеленые тяжелые портьеры, делая их похожими на паруса сказочных кораблей. Дождь стучал по оконным навесам, рождая в душе чувство умиротворения.

Давненько они не ходили вот так в ресторан, втроем… Глеб вздрогнул, как раз в тот момент, когда официант задвигал за ним стул. Мысль опалила сознание, наполняя его ужасом. Втроем они ходили последний раз в ресторан, когда еще была жива Зоя. Почему он именно сейчас подумал об этом, когда в их компании совершенно посторонняя девушка? Он посмотрел на Ксению. Она отличалась от сестры, как дождливая туча от легкого облачка. Если первая была яркая, то эту словно раскрасили пастелью. Зоя кипела энергией и непоследовательностью, а Ксения усыпляла плавностью и вдумчивостью… Но Пашка смотрел на них одинаково — со всепоглощающим доверием. Вот в чем дело! Именно поэтому сознание допустило мысль, что эти две женщины могут быть похожими.

Ксения раскрыла меню и придвинулась к Паше. Она что-то шептала ему на ухо, периодически чертя ногтем по ламинированным страницам. Он иногда соглашался, а чаще мотал головой, отвечая ей так же — шепотом и на ухо. Казалось, они забыли о его присутствии, сидели, мило улыбаясь друг другу и перемигиваясь. Глеба кольнуло чувство ревности, только вот кого и к кому он ревновал, определению не поддавалось. С одной стороны, он завидовал Ксении, что та завоевала все Пашкино внимание, которого он так упорно добивался вот уже полгода. С другой стороны, ему так хотелось, чтобы хоть раз она посмотрела на него так же, как на племянника — с теплотой и участием во взгляде. Определенно, эта девушка интересовала его все сильнее.

— Что будем заказывать? — спросил Глеб, когда заметил официанта, направляющегося к их столику.

— Нам вот это и это, — ответил Паша почти чисто, чему Глеб сильно удивился, но постарался не подать виду. Детский пальчик ткнул в солянку и жаркое в горшочках.

— Ну, значит, и мне тоже, — кивнул Глеб. — А что будем пить?

Паша перевернул несколько страниц, посоветовался с Ксенией в установившейся между ними манере и указал на томатный и апельсиновый соки.

— Ну а я тогда… мультифруктовый закажу. А то еще подумаете, что повторяю за вами. — Глеб подмигнул Паше, и был награжден улыбкой, которую посчитал на вес золота.

Заказ принесли быстро. Расправились с ними они еще быстрее. На десерт Пашка попросил мороженого.

Глеб откинулся на спинку стула, как сытый кот, и наблюдал за племянником. Ксения вышла в дамскую комнату — припудрить носик, как иронично решил он. На самом деле ему показалось, что в какой-то момент она начала испытывать неловкость, словно вдруг поняла, что находится в компании совершенно посторонних ей людей. Их общество ее тяготило, но она не знала, как вежливо уйти.

— Вкусно было? — спросил Глеб, когда Паша съел последнюю ложку мороженого.

Тот лишь кивнул. Опять он стал тем серьезным мальчиком, которого привык видеть Глеб. Эгоистичное чувство, что все встало на свои места, шевельнулось внутри. Глеб отогнал его, понимая, как глупо себя ведет, ревнуя Пашку к Ксении.

Она вернулась в зал в тот момент, когда он попросил счет у официанта. Оставаться и дольше в ресторане не имело смысла. Да и атмосфера вокруг них стала накаляться. Ксения явно торопилась уйти, Пашка надулся и всем своим видом изображал недовольство, а Глеб чувствовал себя идиотом, что попал в такую дурацкую ситуацию.

— Не надо, я сам… — остановил Ксению Глеб, когда она полезла в сумочку за кошельком, заглянув предварительно в счет. — В нашей семье платят мужчины.

Сказал это и чуть не рассмеялся в голос. В какой семье, какие мужчины? Их было двое — он, да Зоя, пока не появился Пашка. А потом их снова стало двое…

Дождь даже не собирался ослабевать — лил себе, словно решил утопить город. На улице потемнело еще сильнее. Рано и плавно наступал вечер. Они подвезли Ксению до дома и какое-то время не уезжали — смотрели, как она бежит под дождем к подъезду.

— Хочу завтра опять к ней, — раздался Пашкин голос с заднего сидения.

— А чем вы там занимались? — поинтересовался Глеб, поворачиваясь к нему, прежде чем тронуться.

— Болтали…

«Представляю…» — усмехнулся Глеб, выруливая со двора.

***

С некоторых пор воскресенья Ксения не любила больше других дней недели. С самого утра она только и делала, что думала об учебе. В последнее время эти мысли отравляли ей жизнь. Не складывались у нее отношения ни с кем в университете. Студенты шарахались от нее, как от прокаженной. Преподаватели косились недовольно. Даже денежное стимулирование, на которое она не скупилась, слабо помогало. Каждый поход в университет становился для нее испытанием. Одна мысль немного утешала — осталось потерпеть каких-то три месяца. Потом зимняя сессия и диплом, когда уже не нужно будет каждый день ходить на лекции, лабораторные, готовить и защищать индивидуальные практические работы. А с дипломом она как-нибудь уж справится.

Она думала о Паше, сидя на кухне и прихлебывая утренний кофе. Какой же он несчастный! Пережить такую трагедию, да в его-то возрасте! Ничего удивительного, что он замкнулся в себе. Даже страшно представить себе такое — увидеть мать повешенной. Маленький мальчик один на один с такой трагедией. Что же твориться у него в душе? И как он все это рассказывал — спокойно, без тени осуждения в голосе, со скорбью и глубокой любовью к женщине, которая решилась бросить его. Он страдает, что не увидит больше мать никогда, а не из-за того, что чувствует себя покинутым. Обиды в нем нет, Ксения сразу это поняла. Удивительный мальчик! И рассуждает, как взрослый, хоть и детскими словами.

Но как она могла?! Какую боль нужно испытывать, чтобы решиться уйти из жизни, бросив своего ребенка на произвол судьбы. Ксения не осуждала мать Паши, понимала, что не имеет на это права. Она пыталась понять ее и не могла. Догадывалась, что тут замешан мужчина, и тем более не понимала. У нее нет детей, но если на секунду представить, что Паша ее сын. Смогла бы она поступить так же? Да никогда! Никогда бы у нее не хватило сил свести счеты с жизнью. Или это напротив проявление слабости?

Ксения тряхнула головой. Не о том она думает с утра пораньше. Да и завтрак затянулся, а нужно спешить. Она убрала со стола, сложила посуду в раковину, решив, что помоет ее, как вернется. Выглянула во двор. После дождя похолодало. Небо хмурилось, значит лучше взять с собой зонт. А то в последнее время она слишком часто попадает под дождь.

Одеться тоже следовало потеплее, чтобы ветер не продувал насквозь. Ксения выбрала свитер с большой горловиной и надела его под куртку. Натянула джинсы. Ноги обула в удобные кроссовки. Теперь точно не замерзнет.

Вера Федоровна сдала смену. Место за столом в холле занимал худенький дедок — Афанасий Петрович. Его взлохмаченная седая голова и торчащие усы всегда напоминали Ксение героя старого кино «Девушка без адреса» — Катиного деда. Он даже в телефонную трубку кричал похожее «але». Смешной дядька, а главное не любопытный — никогда не задает лишних вопросов. Вот и сейчас сидит себе, почитывает газету. Только и сказал:

— Доброе утро, дочка!

И снова уткнулся в свою газету, даже не дождавшись ответного кивка Ксении.

Улица встретила ветром и холодом. Ксения натянула ворот свитера до подбородка, застегнула куртку на все кнопки и направилась к автобусной остановке. Еще минут сорок, если сразу подойдет нужный автобус, и она будет на месте.

В воскресенье утром остановка пустовала. Через пять минут Ксения уже сидела в автобусе и смотрела в окно на проплывающие мимо и по-осеннему тоскливые дома. Почему в такую погоду ей всегда так грустно, что даже слезы просятся на глаза? Небо того и гляди заплачет, и она туда же. И так было всегда, даже в детстве. Только тогда это чувство было замешано на сентиментальности или излишней чувствительности. Ей даже нравилось такое состояние души. А сейчас тоска безысходная и кажется, что уже никогда не будет хорошо.

Автобус остановился возле трехэтажного кирпичного здания с большой вывеской наверху «Городское кладбище». Ксения расплатилась и вышла под моросящий дождик. Хорошо хоть несильный. Пока и кожаная кепка справляется — не дает голове промокнуть. Волосы Ксения собрала и спрятала под нее.

По широкой аллее, засаженной по бокам елями, Ксения приближается к арке с надписью из огромных каменных букв: «Покойтесь с миром. Мы вас помним». Она всегда прочитывает ее, как молитву, словно от этого зависит, хорошо будет тому, к кому она направляется, или нет.

За аркой елей уже не так много, лишь в качестве архитектурных фрагментов — небольшими группами. Тут царит туя, аккуратно подстриженная. Она выполняет роль оград вокруг могил. Не доходя метров пятидесяти до собора, широкая дорога сворачивает в тропинку, выложенную плитами. Этот собор, как скорбно он возвышается над всем, блестя куполами. Обычно возле него стоит автобус, а в самом соборе идет отпевание. Но сегодня кладбище поразительно пустынное. Кругом тишина. Слышен только шелест дождя и редкие вскрики птиц.

Гранитный памятник Ксения заметила издалека. Он выделялся из всех неправильной формой. Это она выбрала такой. Намеренно, словно доказывая этим всем окружающим, что не считает умершим того, к кому пришла сейчас. И смотрела она не на памятник издалека, а на изображение, выгравированное на камне. Пыталась определить, рад он или нет ее приходу. Успокоилась, когда разглядела мимолетную улыбку на родных губах.

— Привет, папуля, — прошептала Ксения, подойдя вплотную к памятнику и вглядываясь в близорукие глаза, скрытые стеклами очков.

Она погладила изображение и прижалась губами к тому месту, где была щека.

— Я соскучилась. Целую неделю тебя не видела.

Ксения опустилась на лавочку возле крашеного в зеленый металлического столика. Сложила руки на коленях, не переставая смотреть на любимое лицо. Гравюра была выполнена с фотографии, которую сделали, когда отец проводил совещание. Как будто фотограф застал его врасплох — позвал и сразу щелкнул. В добрых глазах отразилось легкое недоумение и отголоски мысли, которую он пытался не потерять, высказать до конца. А еще с губ его готова сорваться улыбка, но фотограф ее не дождался, поторопился. Отличный снимок! У Ксении дома такой же, в рамочке, стоит на комоде.

— У меня новости, — вновь заговорила Ксения. — Меня Виктор бросил. Но ты не переживай, я в порядке. Тяжело, конечно, но выдержу. А еще я познакомилась с чудесным мальчиком. Пашей. Он… он очень несчастен.

Ксения украдкой смахнула слезу, словно, чтобы отец не заметил.

— Он потерял маму. Тоже полгода назад. И, ты знаешь, он такой сильный. Даже не плачет. Живет с дядей… Дядя у него немного странный. В школе мы таких звали ботанами, — она улыбнулась одними губами. — Но, кажется, любит племянника. Да и сам вроде добрый.

Ксения замолчала, будто ожидала ответа от холодного камня. Ей действительно казалось, что отец сейчас заговорит — успокоит ее, может поругает немного… Чтобы она только ни отдала, лишь бы еще хоть раз услышать его голос, увидеть улыбку, обнять и вдохнуть такой родной запах.

Плакать нельзя. Отец не любит женских слез. Однажды он сказал: «Это миф, что женщины плачут больше. Просто мужчины это делают украдкой. И это крайняя мера, когда больше ничего не остается». Ксения тогда была еще маленькая. Она ревела из-за сломанной куклы. И тогда отец сказал еще одну вещь, которую она запомнила на всю жизнь: «Слезами куклу не вернешь». Вот поэтому она старалась не плакать, когда его не стало. А если и делала это, то украдкой, хоть сердце и щемило временами нестерпимо.

Она пробыла на кладбище с полчаса. Собралась уходить, когда почувствовала, что замерзла. Даже в хорошую погоду здесь дул сильный ветер. Скорее всего потому, что пространство открытое. Но Ксении казалось, что ветер стремиться выдуть тоску с этого места.

— Пока, папуля. Люблю тебя, — сказала она, целуя изображение. — До встречи через неделю.