Попутчица в пятое время года

Надежда Лиманская

Дело на первый взгляд весьма простое. Молодая жена бизнесмена убивает своего мужа, заподозрив в измене, затем подругу и бежит из города вместе с годовалым сыном. Руслану, жену того самого убитого бизнесмена с сыном, начинают разыскивать. И не только полиция. Но чем больше собирает информации знаменитый сыщик, владелец детективного агентства, к которому обратился один из преданных друзей Русланы, тем запутаннее представляется дело. Оказывается, врагов у семьи Русланы – дочери знаменитого профессора Богатырёва, не счесть. При странных обстоятельствах погибают отец и мать Русланы. Сыщик устанавливает: протокол с места автокатастрофы родителей Русланы тщательно кем-то переписан. Вскоре погибает и брат Русланы от передозировки наркотиков, хотя наркоманом не был. Убийство мужа Русланы – Никиты и её лучшей подруги Алисы – преступление на первый взгляд безупречно. Если не считать того факта, установленного сыщиком, – в Алису стреляли из другого оружия. Дмитрию внезапно назначает встречу муж убитой Алисы – Всеволод. Затем его труп сыщик находит в собственной квартире. Дмитрию едва удаётся скрыться от полиции. И теперь приходится вступать в очередную, опасную игру с законом, ведь на самом деле за «рядовым» убийством скрывается более масштабная хитроумная комбинация. В ходе своего неофициального расследования, он узнаёт о существовании некоего таинственного человека. Он словно появляется ниоткуда. Его действия жестоки и не предсказуемы. Дмитрий понимает, чем ближе он подберётся к этому человеку, тем стремительнее развернутся события, а значит, жизнь Русланы и её маленького сына будет спасена…

То, что среди людей принято называть волей, — не более чем упорство и твёрдость характера… Я пошёл туда…никого не нашёл… Поскольку я не знал дороги, пришлось сесть на землю и ждать…

Карлос Кастанеда. (Отдельная реальность.1964 год.)

Глава 1

За тусклыми, немытыми стёклами вагона проносятся дикие, заброшенные, и всё же, величественные пейзажи, казалось, безграничной тайги. Создавая контраст между небом и землёй, чья-то сильная рука вселенского художника мощно, одним махом, на ярко-розовом фоне очертила границу между чёрными сопками и заходящим куда-то за горизонт, зимним холодным солнцем. Утонувшие в холодных, тёмных сумерках деревья, беспорядочно гнутся под напором обезумевшего февральского ветра. Столетние же кедры и сосны, как мудрые предки, повидавшие немало на своём веку, стоят монументально, лишь изредка, снисходительно дают потрепать свои вечно зелёные мохнатые ветви бушующему хулигану — ветру.

Из щелей старого обветшалого вагонного окна сквозит морозом. Однако стужа проникает в купе не только из него. Безжалостный холод находит лазейки всюду. Старый состав пассажирского поезда знавал времена и погоды куда серьёзнее. Об этом кричат закопчённые панели вагонов, треснутые стёкла окон с окаменевшей между рам, грязью. Старый поезд пляшет и трясётся так, что невозможно пройти по коридору вагона, — пассажиров бросает из стороны в сторону. Холод, грязь, тоска и тревога…

Она достаёт с верхней полки грубое синее одеяло, пахнущее чем-то затхлым, прелым, и подтыкает окно. Затем бросает озабоченный взгляд на соседнюю нижнюю полку, где безмятежно, укутанный пуховым платком и, укрытый всем, чем только ей удалось придумать: своей дорогой шубкой, шарфом, одеялами, — спит годовалый сынишка. Мельком взглядывает в окно, зябко передёрнув плечами, мостится рядом с ребёнком, осторожно отодвинув его ближе к стене. В любую минуту сюда, в это купе могут войти пассажиры. А у неё — лишь одно место, один билет. Хорошо, удалось наскрести хотя бы на один. Один на двоих. На неё — бывшую подругу, бывшую жену. Бывшую. И на него, — единственного, самого дорого на всём свете существа, — сына, что крепко спит. Для него она не бывшая. Для него, как раз она самая настоящая, любящая и заботливая. Разглядывая ребёнка, чуть прижимает его своим телом, но так, чтобы тому было тепло и безопасно. Она немного подтягивается вверх. Опять очень осторожно, так, чтобы её голова могла прикрыть его, светлую головку, закрыв от окна. Тревожно и нежно смотрит на ребёнка. Тот сладко причмокивает во сне розовыми, пухлыми губками. Ну, вот, милый, всё позади! Только ты, да я! И никто нам не нужен, сами справимся! Женщина прикрывает веки. «Что? Что дальше? Деньги! — Трогает мочку уха. — Заложу серьги — раз, обручальное кольцо — так. Что ещё? Ах, да, золотые часики, ещё цепочка. Дать телеграмму подруге?! Какой подруге? Что это я? Нет, не станет он искать её у подруг! Господи! Да никто не будет искать, никто не хватится! Нет у неё больше подруг. Все они на его стороне! Лучшая подруга — любовница мужа! Банально, стыдно. Тяжело до невозможности! Сердце рвётся на части. Обидно и мерзко не только за него, которого любила больше всех на свете, бесконечно доверяла, — мерзко за себя! Слепая, глупая курица! Вот, кто ты есть! Курица?

Ну, это мы ещё посмотрим! Ей казалось в эту минуту, — многие с облегчением вздохнут, что нет её больше в том городе. Растворилась. Он, этот город остался где-то там, не так ещё далеко, но всё же, — позади. А прокопчённый поезд несётся, сейчас так кажется, всё равно, — куда, стремительно сокращая или наоборот, увеличивая дистанцию между прежней и новой жизнью. Ночной состав мчится по знакомой ему колее, лязгая и посвистывая, будто от холода, сквозь стылую зимнюю мглу. Его дальний путь, как в былые времена, сопровождает верная прислуга, — сумасшедшая какофония, сотканная из дружного стука, заплывших мазутом, колёс, грохота и скрежета вагонов, давно отработавших свой срок, повидавших всякое на своём веку.

Она плотнее сжала веки. Монотонный звук становится слабее. Всё глубже растворяется в толще перины, накрывшей её тёплой мягкой волной. Ещё немного, она погружается в короткий и тревожный сон.

Что-то клацнуло, ударилось в дверь, она вздрогнула, приподняла голову. В купе, бесцеремонно громко разговаривая, вошли два молодых человека. Она неприязненно взглянула на них, даже пыталась рассмотреть лица. Мужчины были немногим старше её. Оба высокого роста, крепкие, одеты тепло, дорого и очень стильно. Взгляд остановился на внешности одного из них. Он вёл себя спокойно, периодически делал замечания второму приятным тихим баритоном, да и выглядел более интеллигентно. Длинные тёмные волосы, аккуратно убранные в хвост, открытое, правильных черт лицо, — она непроизвольно отметила это про себя и немного успокоилась. Его спутник встревожил её: лицо равнодушное, отстранённое, глаза холодные, колючие, — показалось, он был не совсем трезв. Она не ошиблась. Со стуком, бросив дорожную сумку на верхнюю полку, тот, другой не обратил никакого внимания на нижнюю полку, где спал её малыш.

Завалившись на полку напротив, чуть заплетающимся языком стал горячо вслух обсуждать план на вечер. При этом восхищённо живописал внешность девушек-пассажирок, ехавших в другом вагоне. Она поняла из разговора, — с ними успел познакомиться прямо на платформе. Возбуждённо, очень цинично и грубо стал излагать собственные планы в отношении этих самых девушек-подруг.

Услышав непристойные слова, женщина не выдержала, поднялась и взглянула тому, что был, не совсем трезв, в глаза.

— Фь — ю — ю — ить! — Присвистнул подвыпивший демонстративно разглядывая её всю с ног до головы. — Вот это, да! Не думал, что в таких дырах обитают вот такие нимфы! — Продолжая наклонять голову, вызывающе разглядывать попутчицу.

— Не ори! Ребёнка разбудишь! — Услышала возмущённый шёпот. Затем, более мягкое: — Михаил! — Представился тот, который больше молчал, и лишь изредка пытался урезонить не в меру распоясавшегося товарища. Извиняясь за его поведение, добавил: — Не обижайтесь! Это он от радости, что домой, наконец! Кончились наши мытарства, — командировка на краю света!

— Я и не думала на вас обижаться! Хотя, вы мне чуть не разбудили ребёнка, а так, какие обиды…

— Вот это я понимаю! — Подхватил «первый». И она только сейчас заметила, что парень не просто выпивший, а изрядно навеселе. — А как насчёт знакомства? Извините, не представился! Андрей! Можно просто, Андре! Ну, так, как? Выпьем за знакомство? — Затем пьяно улыбнулся и язвительно произнёс: — Глянь, Мишель! И топать никуда не надо! — Услышав этот развязный тон, почувствовала: с таким соседством впереди её ждут другие, вероятно, более крупные неприятности. Женщина напряглась.

Михаил же выразительно посмотрел на своего друга и, ничего не сказав, отвернулся к окну. «Андре» потянулся за сумкой. То ли сумка была небрежно пристроена на полке, то ли её хозяин был неловок из-за своего неадекватного состояния, — посыпались консервы, пакеты с едой, какие-то вещи. Ребёнок проснулся и заплакал. Женщина пыталась успокоить малыша. Тот не унимался, пришлось взять его на руки, прижать к себе, успокаивая. — Ну, прости, прости, милый! — Заплетающимся языком извинялся «Андре». Пьяно подмигивая ребёнку, стал доставать из пакетов еду. Тушка курицы с золотистой кожицей не легла, а шмякнулась, вырвавшись из нетрезвых рук прямо на стол, первой. Затем градом попадали апельсины, яблоки, батон сырокопчёной колбасы, консервы с икрой, крабами. Часть продуктов оказалась на полу. Малыш засмеялся и потянулся за яблоком. — Вот это я понимаю! — Снова весело повторил, словно попугай, Андре. — Наш человек!

Она внезапно подумала: «Андре», видимо, не жадный и неплохой человек в жизни. Но нынешнее его состояние, кроме неприязни и омерзения, не вызывало у неё никаких других чувств. Слегка потерев яблоко о дорогие, утеплённые джинсы, протянул ребёнку. Женщина, перехватив яблоко, вернула на место.

— Вот, значит, как? Брезгуем, что ли? Я не понял! — Обиделся «Андре».

Только сейчас она вдруг отчётливо почувствовала страшный голод. Она забыла о еде с тех самых пор, как… «Боже мой, сколько же прошло времени? Быстрые, на скорую руку, сборы, затем вокзал. Первый попавшийся поезд. На самолёте не полетела. Во-первых, не хватало денег, во-вторых, ей глупышке, почему-то казалось, что он рванёт за ней в аэропорт… Да, пошли вторые сутки». — При виде такого количества еды закружилась голова. С силой потёрла висок.

— Вам плохо? — Спросил Михаил, озабоченно глядя ей в лицо. — Сейчас, сейчас, где-то вода была! — Засуетился мужчина. — М — м, как вас звать? Мне же надо как-то вас называть! Вам не кажется?

Она вдруг почувствовала себя совсем беспомощной и, поддавшись его напору, ответила:

— Да-да, конечно, вы представились, а я — нет! Руся! — закусила губу. — Руслана!

— Руслана, значит? Красивое имя! — Затем, ни с того, ни с сего хмыкнул «Андре»: — Это, вроде той, что в кожаном костюме на Евровидении плясала, год не помню, какой, и кричала: «Гей — гей!» Она? Да? А ты так сможешь?

Михаил покосился на «Андре». Его «товарищ», кажется, окончательно пошёл вразнос.

— Прекрати, Андрей! — Строго произнёс Михаил. Но тот, делая вид, что не слышит, продолжал:

— Нет, ты сможешь? Р-у-у сс-ла-а-на-а! И волосы у тебя, как у неё, красивые! — Продолжал куражиться тот. — Какая вода, Мишель?! Водки даме налей! Налей, говорю! И мне налей!

— Сядь, Андрей, успокойся и заткнись! — Почти крикнул Михаил, затем обратился к женщине. — У вас что-то случилось, да?

— Мишель, у меня ведь и коньяк есть! А? По глоточку! — Никак не успокаивался Андрей.

— Да замолчи ты! — Снова повысил голос Михаил. Затем, чуть подумал и спросил. — Может, и правда? Глоток не помешает! Я как врач, советую!

— Нет-нет! — Возмутилась Руся. — Я не пью! — Глаза предательски, голодно стрельнули на стол.

Взгляд Михаила коротко, невзначай, но пристально, скользнул по лицу молодой женщины. Бледный свет купе буквально, какую-то долю секунды, сверкнул, прошёлся по дорогим украшениям женщины. Михаил вопросительно снова взглянул на попутчицу. Та, опустив глаза, укачивала ребёнка. — Поня — я — тно! — Чуть протянул он, не обращая больше никакого внимания на «Андре». — Ну, с вами всё ясно! А малыш давно ел? Или как вы?

Он заметил, лицо Русланы залила пунцовая краска. Она была очень благодарна «Андре» в эту секунду, что тот не стал предаваться нетрезвым комментариям на этот счёт, и вообще, сидел тихо, умолкнув. Руся покосилась в его сторону. Тот, к её большому изумлению и радости, прислонясь к панели купе, и, запрокинув голову набок, полулежал с закрытыми глазами.

— Ну, вот, — кивнула она в его сторону, — утомился ваш товарищ!

— Да и, слава богу! — Коротко глянул на него Михаил. — Парень он неплохой, вы не думайте! Но как выпьет! — Оправдывался мужчина.

— Мне, вообще, нет никакого дела… Абсолютно всё равно! Если бы не ребёнок…

— Вот именно! А вы говорите! Руслана, теперь мы с вами соседи, ехать придётся, что называется, бок — о — бок! Давайте, воспользуемся моментом! Андрей будет спать часа два, не меньше!

Ребёнок снова заплакал.

— Надо покормить малыша, иначе не заснёт! Да и вам следует подкрепиться! — Воскликнул Михаил. — Давайте, я помогу!

Руслана благодарно взглянула на мужчину. Их глаза встретились. Сейчас он окончательно рассмотрел её. А её глаза. Они поразили больше всего: бездонные, зелёно-карие, обрамлённые тёмными густыми ресницами. Что-то безутешно металось в них, словно у загнанного оленёнка. В них, как ему показалось, глубоко поселилась тревога и ещё что-то, — не мог понять. Скорее всего — грусть и усталость.

— Подержите Глеба, пожалуйста! — Прервала его мысли женщина. — Я сейчас! Я быстро! — Торопилась Руся, доставая из сумки малышевские принадлежности. Керамическую разноцветную мисочку на «липучках» и такую же кружечку, похожую чем-то на маленькую леечку, чтобы малышу было удобнее пить. Затем детские вещи. Она, в очередной раз, встретив его взгляд, смутилась. Он отвернулся. Михаил был очень далёк от всего этого, дети его не интересовали. У него, как ему казалось, всё было далеко впереди, всё по плану: аспирантура, престижная должность в клинике отца, женитьба, дети! Да что говорить, он был молод, полон сил и, честно признаться, не нашлась ещё такая девушка, которая смогла бы надолго заморочить ему голову. Или, как грубо выражался Андре, «поймать на пузо». И вот сейчас он держал в руках чужого ребёнка. Глядя на него, что-то внутри Михаила, — молодого повесы, как называл его отец, — завибрировало, разлилось теплом, мощно отозвалось мужским, отеческим импульсом — защищать и заботиться.

Малыш с улыбкой смотрел на него, показывая молочные зубки, пальчиком касался его носа. Михаил безотчётно прижал ребёнка к себе. От малыша пахло чем-то нежным, тёплым, молочным, очень чистым и уютным.

— Иди ко мне, Глебушка! — Протянула руки Руслана. Звонко смеясь, ребёнок отказался идти к ней. Он периодически, оборачиваясь к матери, обхватывал голову Михаила пухлыми ручонками, которые выглядывали из пушистых рукавов голубой тёплой кофты. Звонко смеялся, вовлекая всех троих в какую-то свою игру. Михаил, смеясь и крепко удерживая малыша, стал играть с ним, делая вид, будто вместе прячутся от матери. Глядя на них обоих, особенно на неуклюжесть Михаила, Руся не выдержала, рассмеялась. Когда ребёнок поел и снова уснул, Михаил предложил ей тоже немного перекусить. Кое-как пристроив товарища в горизонтальное положение, но так, чтобы можно было присесть самому, стал открывать консервы и выкладывать содержимое в пластиковые тарелочки. К удивлению обоих, наконец, в купе заглянула проводница и предложила чай. Затем, улыбаясь Михаилу и, демонстрируя почти беззубый, накрашенный яркой помадой рот, доброжелательно сообщила:

— Через несколько минут откроется вагон-ресторан, если, конечно, захочите чего-нибудь крепче чая! Всё для вас, всё к вашим услугам, дорогие пассажиры!

— Спасибо вам, добрая женщина, вы так заботливы! Благодарим за предложение, у нас всё есть! — Бодро отозвался Михаил.

Когда проводница, скорчив обиженную мину, уже закрывала за собой дверь, Руся с Михаилом переглянулись, не выдержали, прыснули от смеха.

— Может, всё же немного коньяку, а, Руся? Потом вы мне расскажете о себе, вижу ведь, что-то стряслось! И ещё, глядя на вас, — ещё раз выразительно прошёлся взглядом по её украшениям и одежде, — никогда бы не подумал, что такие женщины ездят в таких вот поездах! Ладно, мы с другом, так сложилось! Как вас-то угораздило? Вы…

— У меня тоже так сложилось! — Она задумалась и отвернулась. — Кстати, — произнесла вскоре, — «такие»! Что значит, — «такие»?

«Ну, вот, — с досадой подумал Михаил, — идиот я, всё испортил! Язык мой, враг мой!».

— Что значит? — переспросил он. — Красивая, состоятельная… Маленький ребёнок. Бизнесом не занимаетесь! Значит! Отец? Муж? А что закончили? Какой вуз?

— Закончила. — Опустив намеренно «отец», «муж». — Да, вы правы! К тому же, с красным дипломом. И состоятельная, — снова вспомнила ту сцену, когда…, — вернее, совсем недавно была ею…

— Ну, и ничего, не надо грустить! — Михаил не стал настаивать. — Всё наладится, так всегда бывает. Всё, казалось бы, хорошо, потом бац — неприятности! А дальше — лучше, всё лучше…! Во всяком случае, неприятности долго продолжаться не могут! Проверено! Надо очень в это верить и надеяться!

Он произнёс это так горячо, с такой убеждённостью, будто то же самое хотел внушить и себе самому. Ей показалось — его глаза зажглись, он вопросительно посмотрел на неё.

— Прозвучало здорово, даже оптимистично, но не для меня ваша формула! — Как от озноба дёрнула плечом Руслана.

— Так! Проехали! А давайте на «ты», так проще общаться! И давайте всё же, что-нибудь съедим, а то я грохнусь здесь и сейчас прямо перед вами в голодный обморок! — Мягко произнёс, открыто улыбнулся попутчик. Затем поставил перед ней пластиковую одноразовую тарелку, наполненную едой.

— От коньяку отказываешься, как я понял? Ну и я не буду! Тогда придётся идти за чаем!

— Вашему другу с утра, ох, как, кстати, будет ваш, — она покраснела, — этот твой коньяк!

Они снова улыбнулись друг другу.

— Нет, — ответил он ей твёрдо, — мой друг ничего такого больше не получит ни с утра, ни с обеда!

Ужинать закончился в молчании. Веки стали тяжелеть, перед глазами всё поплыло. Мерный стук колёс снова отдавался в висках. Михаил тактично произнёс:

— Пора на покой, денёк выдался, — кивнул при этом на спящего Андрея, — прямо скажем, не из лёгких!

Очень тихо, собрав остатки еды в пакет, чтобы выбросить, Михаил вышел из купе. Руся осторожно легла рядом с сыном, положив, голову на согнутую в локте, руку. Вагон раскачивало от набравшего скорость поезда, он грохотал всеми составляющими.

А ей было не страшно. Уже не страшно.

Она внезапно проснулась от какого-то странного шума. Две мужские фигуры, — она с трудом, ещё сонная, распознала в них своих попутчиков, — схватив друг друга «за грудки», боролись. На фоне зеркала купе, отражавшего голубоватый ночной свет, падающий из окна, Руся видела, как метались два тёмных силуэта. Отдавая преимущество в молчаливой схватке переменно один другому, сопели и стонали. Она вжалась как можно сильнее в стенку купе, при этом очень осторожно, но плотно, накрыла ребёнка своим телом.

— Не смей, идиот, слышишь? — грозно шептал Михаил. — Твоих выкрутасов с меня хватит! Я ещё не забыл все твои подвиги в экспедиции!

Тут Михаил схватил противника за горло.

— Ну, всё, всё! Брэйк! — Прошептал Андрей, задыхаясь, и ухватил душившие его руки.

— Подумаешь, барышня нашлась! Кто она такая, — кивнул в сторону женщины, — знаешь? Нет! А чего печёшься о ней? Первым хочешь быть? Ну, так бы и сказал! Я не брезгливый!

— Заткнись, я сказал! Разбудишь! — Прошипел Михаил. — У тебя явно что-то с башкой! Или это следствие твоих ежедневных пьянок ещё там, в тайге?!

— Не напоминай лучше! — жарким шёпотом возразил он. — Нашёл, чем попрекать больного человека! Плохо мне, понимаешь?! Тоска эта, мороз этот! Холод собачий! Ни тёлок толком, ни кабаков! На фиг бы мне это, а? А всё папаша, как заводной! Давай, мол, с Мишкой, в экспедицию, мужиком, а может, и человеком станешь!

Руслане послышались в голосе взрослого мужчины обида и слёзы. Затем соседи успокоились. Старались говорить очень тихо. А она продолжала лежать, по-прежнему вжавшись, боясь шевельнуться, затаила дыхание!

— Слышь, Мишель? Где-то там у нас было? Я много водяры набрал!

— Ничего не получишь! Спать ложись! — Жёстко, грозным шёпотом произнёс Михаил.

— Ладно, друг! Поговорили! — Тоном капризного ребёнка ответил тот. Затем встал и дёрнул за ручку.

— Не дури, Андрей! Как маленький, ей-богу! Куда собрался?

— Здесь не наливают, ё-моё, поищем места другие, где люди сговорчивее!

— Ну, смотри, предупреждаю, я тебе не нянька!

Андрей вышел, плотно закрыв за собой грязную, полуразбитую купейную дверь. Руся снова закрыла глаза, немного расслабилась, вытянула ноги, отодвинулась, освободив немного простору сынишке. Затем услышала, как встал Михаил, глубоко вздохнув, вышел следом. Сон, как говаривала когда-то её бабушка, словно рукой сняло. Она привстала, сунула руку в сумку, чтобы достать сотовый, — просмотреть сообщения и узнать который сейчас час. Вспомнила, оставила дома. «Дома! Да был ли тот, построенный её мужем, Никитой, такой огромный, роскошный дом, настоящим, именно её домом?». Поднесла руку к окну, чтобы рассмотреть, который час. Миниатюрные золотые часики, — торопливые стрелки циферблата — подарок мужа за рождение сына, — показывали три часа ночи.

Ночь. От человеческого дыхания воздух в купе значительно согрелся, стало даже немного душно. Она осторожно приоткрыла дверь. Посмотрев на спящего ребёнка, выглянула в коридор вагона. Ни души. Стала раздумывать: ничего, если покинуть купе всего на минутку, чтобы пройти в конец вагона и привести, наконец, себя в порядок. Стараясь не шуметь, прикрыла за собой дверь, предварительно захватив небольшую сумку, — что-то вроде большой косметички, — с гигиеническими, так необходимыми женщине всегда и везде, принадлежностями. Опрометью бросилась в то самое, в конце коридора, помещение. Стараясь не дышать, и ни к чему не прикасаться, подставила под кран руки, стряхнула воду, провела по лицу. Посмотрелась в, казалось, никогда не видавшее моющее средство для стёкол, тусклое зеркало. Возвращаясь в купе быстрым шагом, ей показалось, промелькнула какая-то тень, скользнувшая в противоположный тамбур. «Мерещится, бог знает, что! Вон всё из головы, надо отдыхать! Всё потом!».

Приоткрыв купе, увидела: малыш сбросил с себя тёплые вещи, которыми был укрыт. В купе действительно было не просто тепло, — жарко. «Скоро пить попросит!» — предположила Руслана, доставая заранее приготовленные ещё в «том городе», бутылочки с водой и соком. Старалась действовать осторожно. В это время открылась купейная дверь. В проёме показался Михаил. Вагон, стремительно ехавшего поезда, видимо на очередном повороте дёрнуло, и Русю с её бутылочками, вдруг, неожиданно швырнуло в сторону, сделавшего буквально шаг, мужчины. Она непроизвольно уткнулась ему в грудь. Свитер грубой вязки издавал приятный аромат незнакомой стойкой мужской парфюмерии. Он поймал её, ухватив за руки, затем, будто случайно, сильнее, чем того требовала ситуация, обнял за тонкую талию и задержал в руках. Она неловко освободилась. Он тоже казался смущённым. — Извините! — Произнесли одновременно и рассмеялись.

— Нашли своего друга? — стараясь делать вид, будто ничего не произошло, спросила она.

— Сидит, красавец, с проводницей пьёт!

— С той, которая «всё для вас…»?

— Точно, с ней! — Снова улыбнулся Михаил. — Извините ещё раз! Мы вас разбудили?

— Между вами что-то произошло? — Хотела услышать прямой ответ.

— Неудобно, как — то, получилось! Иногда с Андреем творятся необъяснимые вещи.

— Возомнил, видите ли, себя половым гигантом, неотразимый наш… — Уклончиво ответил Михаил.

Остаток ночи прошёл относительно спокойно. Кто-то ещё раз открывал — закрывал тарахтящую дверь купе. Проснулся малыш, тоже, всего лишь раз. И Руся, напоив ребёнка, наконец, окончательно погрузилась в глубокий сон.

Проснулась, когда с шумом распахнулись двери. В проёме увидела полную женщину лет шестидесяти с благодушным, приятным лицом. Широко улыбаясь, та поздоровалась.

Некоторое время постояла, видимо раздумывая, куда пристроить багаж: старый большой чемодан, сумку и две перевязанные коробки.

— Давайте, помогу! — Встал ей навстречу Михаил. Та обрадовано кивнула, благодарно качая головой. Руся предложила:

— Я могу взять малыша на руки. Под нашей полкой есть место!

— Не надо, Руслана, не стоит беспокоиться, я и так всё устрою! — Отозвался мужчина. Когда суета закончилась, новая соседка, присев на краешек нижней полки рядом с Михаилом, воскликнула:

— Какая красивая пара! И ребёночек у вас! Всё как у людей! — Оглядев Руслану и Михаила, вздохнув, добавила: — И материально, смотрю, тоже в порядке!

Русю немного покоробила первая фраза насчёт «красивой пары», она собралась, было возразить, но встретила глаза Михаила. Опустила глаза и занялась сыном.

Затем новая пассажирка предложила свою помощь. С удовольствием взяла малыша на руки. Тот скривил пухлые губки и собрался заплакать.

— Ну, уж, нет, Глеб! Мужчине плакать не положено! Маме тоже надо заняться собой! Сейчас мама придёт! — Михаил перехватил ребёнка у женщины. Мальчик, улыбаясь, обхватил его шею.

Руся вышла из купе и направилась в конец коридора. Осторожно ступая между испражнениями на полу туалета, вошла в помещение. Поезд по-прежнему бросало в стороны, здесь грохот был намного сильнее. Кое-как, наскоро умывшись, торопилась назад. Проходя по коридору, услышала настойчивый голос Андрея:

— Ну, ещё разок, ну, пожалуйста! Прошу тебя!

Непроизвольно повернула голову. В приоткрытую дверь соседнего купе была видна большегрудая блондинка лет тридцати с лишним. Слегка закрыв оголённым торсом, её полуобнажённую, бесцеремонно, что называется, лапал Андрей. Сцена «любви» сопровождалась соответствующей «музыкой», — звоном пустой стеклопосуды, стоящей на столике. Что-то, почувствовав, не поднимая головы, Андрей ногой стукнул в дребезжащую дверь купе, она захлопнулась. У Руси пылали щёки. Ей стало стыдно за своё любопытство, но, кажется, никто не заметил. Когда вернулась в купе, увидела такую картину. Глеб благополучно сидел на руках Михаила и держал в пухлых розовых пальчиках пирожок. Завидев мать, улыбнулся во весь рот и потянулся к ней. Женщина по-хозяйски разложила нехитрую, но аппетитную домашнюю снедь, предложила всем:

— Ну, что? Пора завтракать? Берите, что на вас смотрит, не стесняйтесь! Вчера весь вечер пекла, жарила! К дочери еду! — Потом некстати вздохнула. Сама же, не прикасаясь к еде, подробно рассказала, о чём болела душа. Украдкой промокнув крошечным носовым платком уголки глаз, продолжила:

— Жаль, конечно, что у дочери всё вкривь и вкось пошло с самого начала. Сама всё испортила. Говорила ей, не пара он тебе! Как чувствовала. Заставила её, эта, мать его, сделать аборт. А потом — всё. Сейчас же кричит зять мой, дескать, сына хочу! Вот еду! Зовут, мол, что-то получилось там, кажется! Из пробирки, что ли! Да хоть из пробирки, ну, дай-то бог!

Руслана знала, так бывает только в дороге, когда случайные пассажиры становятся друг другу близкими людьми. На короткое время. И не стоит бояться, — никто не осудит за откровенность и искренность, не осмеёт за подробности твоей жизни, будь они банальными или пикантными, какая разница. Ты больше не встретишь их, своих попутчиков, — они исчезнут, испарятся из твоей жизни на очередной станции.

Русе вспомнилось другое путешествие. Состояние счастливого человека, находящегося в дороге. Это было, как сейчас кажется, очень давно, целую жизнь назад. Тогда в её жизни было всё и даже больше, — оплот и крепость: родной дом и семья. Папа, мама, старший брат. Вот так когда-то, тоже в поезде, ехали они всей семьёй к морю. Волнующее чувство новизны переполняло юную душу, — ожидание необычных событий впереди, на песчаном морском берегу. Оно одновременно веселило и приятно настораживало её, заставляя заходиться и трепетать нежное сердце формировавшегося подростка. Глядя в окно на мелькающие южные пейзажи, утопающие в солнечном мареве, она вспоминала лицо мальчика, с которым познакомилась тогда, прошлым летом.

Он не был похож на развязных и, старающихся выглядеть взрослее, её ровесников. Он был просто старше её. Ей нравились такие ребята. Такие, как у него, коротко стриженные, только не наголо, боже упаси, — густые волосы. Мускулистая же, спортивная загорелая фигура заставляла вздыхать на пляже девушек намного старше его. Но самым большим преимуществом во всём его облике были глаза, — серые, как два отблеска стального клинка на загорелом лице, — смотрели серьёзно, умно и открыто. Она улыбалась, глядя в окно, в мыслях встречая его широкую улыбку. Его глаза. Немного насмешливые. Ещё она помнила: в его руке, везде и всюду была книга. Они оба, как выяснилось позже, оказались книжными гурманами. С этого и началась их дружба…