Год дракона

Надежда Сухова

Драконы живут среди нас! Они вернулись, но уже не в облике крылатых гигантов. Их внешний вид мало отличается от человеческого – старанием богов, которым удалось скрестить ДНК драконов с ДНК Хомо сапиенс. Правда, непокорность у драконов осталась в крови. Некоторые из них не желают подчиняться богам, выходят из повиновения, с лёгкостью маскируясь в людской толпе.

Чужой брат

Пригревшись, я заснул. Никогда ещё до этого я не ощущал такого уюта. Словно весь мир, что окружал меня в беспорядке, наконец, гармонично сложился, как мозаика — деталь к детали.

Не знаю, сколько я проспал, но когда открыл глаза, было ещё темно. Причём как-то особенно темно, по-тревожному. Я не сразу понял, откуда это ощущение: Вовка гнал по шоссе с выключенными фарами. От страха у меня похолодела спина: дорога покрыта колючей позёмкой, один неверный поворот руля — и нас занесёт. Но только я открыл рот, чтобы попросить брата включить фары, как джип притормозил и аккуратно свернул на просёлочную дорогу. Всё так же в кромешной тьме, переваливаясь на ледяных накатах, мы двигались к чернеющему в лунном свете лесу.

— Вов, с фарами безопаснее, — робко заговорил я.

— Безопасней без них. Не хочу, чтобы какой-нибудь ранний молоковоз заметил нас.

— Но… ты разве видишь в темноте?

— Так же хорошо, как днём. В армии меня многому научили.

Я промолчал, не зная, как реагировать на такое заявление.

— Ты тоже многому научишься со временем.

Я не видел его лица, но чувствовал, что он улыбается.

Достигнув леса, мы съехали с дороги и встали между деревьев: Вовка каким-то непостижимым образом умудрился выбрать такое место, чтобы его огромная машина не провалилась в рыхлый снег. Заглушив мотор, он достал с заднего сиденья спортивную сумку:

— Переоденься. Только быстро.

И вышел из машины. Я заглянул в сумку: джинсы, футболка, свитер, тёплая куртка, сапоги. Я начал стягивать свою детдомовскую одежду, которая в один момент опротивела мне. Не знаю, сколько времени у меня ушло на переоблачение в темноте, но мне казалось, что я справился в рекордно короткие сроки. Когда я вышел из машины, Вовка стоял лицом к дороге, замерев в странной позе — как будто напряжённо вслушивался во что-то. Я окликнул его. Брат вздрогнул, словно только что вспомнил о моём присутствии.

— Я готов, — пояснил я.

Он коротко кивнул, сгрёб мою старую одежду и свалил в кучу за джипом, потом полил всё это жидкостью из пластикового флакона и поджёг.

— Зачем это? — удивился я.

— Тебя объявят в розыск. Лучше избавиться от всех возможных примет. Переодевание, конечно, нас не спасёт, но уменьшит шанс выследить тебя.

Я смотрел, как живенько горят мои вещи, и мне казалось, что я на пороге какого-то удивительного и волнующего мира погонь, тайн и приключений. Дождавшись, когда этот погребальный костёр догорит, Вовка забросал золу и непрогоревшие подошвы кроссовок снегом, а я сел в машину. После огня тьма снова сомкнулась вокруг нас плотным кольцом. И единственным укрытием в этом новом и неизвестном для меня мире был джип «Чероки», а проводником — мой старший брат, умеющий видеть в темноте.

Когда мы выбрались на шоссе, Вовка включил ближний свет, и мы стрелой помчались дальше. Я прижался лбом к боковому стеклу, наблюдая, как бесформенные силуэты, отделяющиеся от кромешной тьмы в свете фар, стремительно приближались, превращаясь в дорожные знаки, сугробы, кусты и автобусные остановки. Я не знал, куда мы едем, да меня это и не интересовало: за братом я готов был идти хоть на край света. Именно так я себе и представлял тот день, когда он заберёт меня из детдома: мы будем ехать и молчать — каждый о своём. В этом молчании было наше единение. Как будто наши души после многолетней разлуки искали точки соприкосновения, чтобы снова прорасти друг в друга.

Когда начало светать, мы въехали в довольно крупный город в соседней области. Вовка уверенно вёл машину, сворачивая с улицы на улицу, а через пятнадцать минут мы остановились возле кафе быстрого питания.

— Один разок придётся поесть эту дрянь, — с сожалением сообщил брат. — Просто в кафе, где обслуживают официанты, мы можем запомниться, а для нашей безопасности лучше оставаться незаметными.

Я жадно ловил каждое слово, потому что понимал: чем быстрее я усвою правила новой жизни, тем быстрее она перестанет меня пугать.

Мы купили сэндвичи, кока-колу, картошку-фри и два куриных бедра.

— Куда мы едем? — спросил я, когда мы, наконец, сели за стол и начали завтракать.

— Домой. Надо залечь на дно и посвятить тебя в план. Потом сделаем тебе новые документы и двинем за Максиком.

У меня тревожно забилось сердце: Максик! Каким он стал? Узнает ли меня? Узнает ли Вовку? Примет ли нас?

— Ты ешь и слушай, — продолжал брат. — Если нас остановят менты, ты молчи. Разговаривать с ними буду я. Но если вдруг спросят тебя, откуда мы едем, скажи, что ты студент, учишься в Москве. Мы с тобой путешествуем и собираем фольклор для твоей курсовой работы. Можешь сказать, что я твой брат, только не называй свою фамилию. Представляйся моей.

— От кого мы скрываемся?

— Тебя вот-вот объявят в розыск, если уже не объявили. Нам надо добраться до дома и залечь на дно. Через неделю-другую менты успокоятся, и тогда я посвящу тебя в дальнейший план.

— Почему не сейчас?

— Потому что сейчас рано.

— Думаешь, я сдам тебя? — догадка так возмутила меня, что я даже есть расхотел.

Брат промолчал, опустив глаза в тарелку.

— Вов, я доверился тебе с первого момента, хотя мог бы и предъявить некоторые претензии. Ты вернулся из армии и четыре года пропадал невесть где, хотя обещал забрать меня из детдома. Или ты думал, что там средиземноморский курорт? Согласись, я имел право обидеться и вообще не разговаривать с тобой, но я не скандалю. Единственное, что меня волнует — это наше будущее. Я хочу… я должен знать, что нас ждёт и как вести себя, если вдруг нас остановят и арестуют.

— Жень, расслабься. С ментами я разберусь — плёвое дело.

— Если дело такое плёвое, почему мы должны залечь на дно? Мы что… скрываемся ещё от кого-то?

— Об этом поговорим в более безопасном месте, — буркнул Вовка.

— Я не знаю, что ты натворил, но я всегда буду на твоей стороне. Просто скажи мне правду, — мой голос звучал, пожалуй, чересчур умоляюще.

— Ты не готов её воспринять.

— Я ждал тебя восемь лет. Думаешь, я её не заслужил?

Вовка отложил гамбургер и испытующе уставился на меня. Его взгляд было непросто выносить, но я выдержал.

— Это касается наших родителей, — наконец, выдал Вовка. — Точнее, их смерти. Она была неслучайной.

— В каком смысле?

— И твой, и мой отец погибли из-за нашей мамы. Люди, на которых она… работала, ищут нас.

— Чтобы отомстить?

— Женька, я тебе всё расскажу со временем. А сейчас я хочу, чтобы ты просто доверился мне и не задавал вопросов.

— Я верю, но задавать их буду.

Вовка смерил меня недовольным взглядом и продолжил завтрак. Я чувствовал, что с расспросами лезть к нему опасно, и не решался сказать хоть что-то. Так, в молчании, мы и доели свои сэндвичи и картошку.

В машине тоже какое-то время ехали в тишине. Вовка сосредоточенно глядел на дорогу, а я думал о том, как же сильно он был одинок. Даже музыку в машине не слушает — настолько привык быть наедине с собой. Но раз в его жизни теперь появился я, брату придётся мириться с моим обществом. И поскольку меня просто распирало от любопытства, а на сытый желудок я осмелел, то я начал разговор:

— Ты сказал, что наши отцы погибли неслучайно. Их убили?

— Можно и так сказать, — Вовка пожал плечами. — Они просто не выдержали. Никто из людей не может долго жить в гнезде дракона.

— Где?

Вовка поморщился, как будто ему сделали больно, а во мне вдруг стала разгораться непонятная злость.

— Гнездо дракона? Ты серьёзно? Это что, метафора какая-то?

— Жень, я хочу рассказать тебе правду, но не знаю, как это сделать, — на лице брата отразилось страдание.

— Просто скажи и всё!

— Это не метафора, это… Ну ладно, пусть будет метафора. Наша мама была… в общем, их… отряд называли драконами.

— И чем она занималась?

— Устраняла неприятности, — уклончиво ответил брат. — О деталях меня не спрашивай: я их не знаю. Но, видимо, они были не очень лицеприятные, потому что мама сбежала и долго скрывалась. Вышла замуж, родила троих детей — чтобы походить на обычного человека и замести следы. Она и нас пыталась защитить, но у неё не получилось. Поэтому она попросила меня…

— Мама?! — я аж на месте подскочил. — Хочешь сказать, что она не умерла?

Вовка ответил не сразу. Молчание тянулось долго, и я уже хотел повторить вопрос, как брат буркнул:

— Ладно, не бери в голову.

— Что значит «не бери в голову»?! — взвился я. — Ты только что сказал, что мама говорила с тобой. Что это значит? Почему она не приехала ни за мной, ни за Максиком? Она инвалид? Она в психушке?

Брат не отвечал.

— Скажи мне правду! — я вцепился в его куртку, не в силах больше сдерживать эмоции. — Я готов ко всему, даже к самому страшному. Вов, пожалуйста!

— Она умерла, — отрезал он. — Просто оставила мне послание.

— Его можно прочитать или прослушать?

— Я уничтожил его. Такова была её воля.

Я откинулся на спинку сиденья и скрестил руки на груди:

— И о чём было это послание?

— Она просила позаботиться о вас с Максиком и защитить от тех, кто преследовал её.

— И кто же они?

— Я толком не знаю…

— Тогда как ты защитишь нас? — усмехнулся я.

— У меня есть чёткие инструкции, не дрейфь! Доберёмся до места, и я передам их тебе, чтобы и ты смог уйти от преследования или постоять за себя в случае чего.

Впервые в жизни мне стало обидно. Мне казалось, Вовка таким образом самоутверждается: раздул из обычной истории какую-то великую тайну и мучает меня. Более того, я был уверен, что в итоге окажется, что мама не выплатила какой-то кредит или насолила какому-нибудь олигарху. Всего-то ничего, но Вовка сделал из этой истории шпионский детектив, чтобы манипулировать мной. Поразмыслив немного, я пришёл к выводу, что лучше мне стать равнодушным, чтобы брат потерял рычаги воздействия на меня.

Я умолк и уставился в окно, вспоминая события прошлой ночи. Мне казалось, что всё это произошло несколько лет назад — настолько далека уже была от меня моя прошлая жизнь.

Внезапно я осознал, что в пожаре сгорел мой mp3-плеер. Это была моя последняя покупка на сэкономленную стипендию и деньги за подработку. Плеер мне было намного жальче, чем телефон и кожаную «косуху». Телефон был старый, «косуха» жала в плечах, а плееру не исполнилось и двух месяцев.

— Слух на охоте — незаменимый инструмент. И он тебе ещё пригодится, — вдруг произнёс Вовка, а я вздрогнул: откуда он узнал, о чём я думаю?

Он же лишь слабо улыбался, как будто показал простенький фокус трёхлетнему ребёнку. Я назло ему промолчал. Пусть думает, что мне не любопытно.

Через час мы въехали в областной центр. Я никогда не выезжал за пределы родного края. Я и больших городов-то почти не помнил. Да что там — я боялся их. Привыкнув к деревенской жизни, а потом и к изолированному существованию в детдоме, я испытал настоящий стресс, очутившись в районном центре, где учился на повара. А тут — промышленный миллионник. Тьма машин. Суета, светофоры, толпы, высотные дома. Я вжался в спинку сиденья, стараясь не показывать, как мне не по себе, но, видимо, скрыть это было трудно. Вовка бросил на меня взгляд и улыбнулся. Он-то чувствовал себя уверенно, лавируя в потоке машин. Иногда его джип проходил в опасной близости от капотов и бортов наших соседей по дороге, и всякий раз у меня внутри всё замирало. К счастью, ехали мы недолго: машина свернула с широкой улицы на узкую, а потом въехала во двор, окружённый десятиэтажками. Вовка нашёл место для парковки и заглушил мотор. Я вышел из машины вслед за ним и, пока брат забирал из багажника увесистую спортивную сумку, я осматривался, гадая, в каком из этих домов-муравейников он живет.

— За мной! — коротко скомандовал Вовка, закинул на плечо сумку и зашагал через двор. Я шёл за ним. К моему удивлению, брат миновал этот двор и через арку в доме вышел во двор соседний. Мы миновали детскую площадку и оставили позади ещё одну десятиэтажку.

— Долго ещё? — не выдержал я.

Вовка не ответил, но я понял, куда он направляется. Торцом к нам стол ещё один панельный дом. Брат поднялся на крыльцо крайнего подъезда, набрал комбинацию на кодовом замке.

— Код я тебе позже скажу, — бросил он и открыл дверь, впуская меня.

Мы поднялись на десятый этаж. На площадке единственная дверь не имела номера, и вела она в Вовкину квартиру. Я с некоторым трепетом переступил порог. Мне вдруг вспомнилась наша квартира, в которой мы жили с родителями: светлый линолеум, обои с геометрическими узорами, нашу с Максиком комнату в сине-белых тонах.

Квартира Вовки была типичным примером холостяцкой берлоги. Минимум мебели, а имеющаяся — не самая новая, скорее всего, купленная с рук по объявлению. Комнат было две. Одна располагалась прямо напротив входной двери, а другая — правее по коридору. С левой стороны коридор заканчивался дверями в ванную и туалет и проходом в кухню.

— Твоя — там, — Вовка махнул рукой вправо, но я и сам догадался, какую комнату он мне определил — подальше от двери, чтобы я не смог сбежать незамеченным. Вовка снял куртку, разулся, прошёл на кухню. И хотя жилище брата мне понравилось, я чувствовал себя скованно в нём, даже в свою комнату вошёл с осторожностью, как в кабинет директора.

Из мебели здесь был только диван, шкаф и стол у балкона. Даже стульев не было. Я прошёлся до окна.

— На балконе есть лестница. Она достаёт до крыши: на её конце есть крюки. Так что в случае опасности можно сбежать, — продолжал брат. — В подъезде тоже есть выход на крышу. Это на случай, если побег через окно будет невозможен.

Я не произносил ни слова, хотя моё сердце билось учащённо, как будто нам сейчас предстояло лезть на крышу и скрываться от погони.

— Машину я всё время ставлю в разных местах и подальше от дома. Во-первых, так она не указывает на место, где я живу. Во-вторых, пока идёшь от машины до подъезда или обратно, успеваешь понять: следят за тобой или нет.

— И что делать, если следят?

— Продолжать движение. Но не заходить в подъезд и не садиться в машину. Пока ты двигаешься, они не нападут, зато ты сможешь выяснить, кто тебя ведёт, и оторваться от хвоста.

— Ты параноик. Хочешь и меня таким сделать?

— Очень надеюсь, что с опасностью ты столкнёшься, когда хоть немного будешь уметь сопротивляться ей.

Я закатил глаза.

— Сегодня из дома не выходи. Я вечером схожу в магазин и заодно разведаю обстановку. А завтра у нас будет насыщенный день.

— Будем подбирать мне парик и усы? — не сдержался я.

— Примерно так, — кивнул Вовка. — Пойдём на кухню. Я приготовлю что-нибудь на обед и заодно посвящу тебя в планы.

Мне очень хотелось предложить свою помощь, ведь я всё-таки на повара учился, но я сдержался. Лезть в привычную жизнь человека, хоть он и твой брат, было неловко. И я молча сидел на табуретке в углу, наблюдая, как неуклюже Вовка разделывает курицу.

— Я не собираюсь устраивать казарму, но будет лучше, если ты первое время не станешь мне перечить. Всё, что я буду говорить, продиктовано вопросом твоей, да и нашей безопасности.

Я скептически качнул головой, и Вовка, словно уловил этот жест, хоть и стоял ко мне спиной, начал подробно пояснять свои слова:

— Во-первых, тебя уже объявили в розыск. И пока мы не добудем тебе новые документы, на улице лишний раз в одиночку лучше не мелькать. Во-вторых, надо сделать тебе защиту. Она, конечно, не скроет твои следы, но зато поможет, если вдруг дойдёт до нападения. В-третьих, как следует из предыдущего пункта, я должен научить тебя обороняться. В этом я вижу трудность, потому что большого доверия ты ко мне не испытываешь. Пока его нет, я не смогу разбудить твою сущность.

— Ты говоришь загадками. Какое тут может быть доверие?

— Скоро ты получишь ответы на все вопросы.

— Например, где ты встретился с мамой?

— И на этот тоже.

Пока у меня не было оснований не верить Вовке: он всегда сдерживал обещания. Вряд ли эта черта его характера изменилась с годами.

— Я понимаю, что ты взрослый парень и что у тебя может быть своё мнение на происходящее, но я прошу тебя об одном: беспрекословно выполняй мои приказы. Вернее, он будет всего один, и я хочу, чтобы ты пообещал, что выполнишь его во что бы то ни стало.

— Я не могу этого пообещать, пока не узнаю, что за приказ.

— Оставлю за тобой право поступать, как ты хочешь, во всех ситуациях, кроме тех, где твоей жизни будет угрожать реальная опасность. В такие моменты надо действовать быстро и по определённому алгоритму, который неопытному бойцу ещё предстоит усвоить. Я не уверен, что тебе хватит опыта и знаний поступить правильно, поэтому ты должен следовать моим приказам.

Я ухмыльнулся, и это задело Вовку.

— Я обещал маме защищать вас с Максиком. И я буду делать это, даже если ты пошлёшь меня к чёрту и сбежишь сегодня ночью.

В его голосе было столько отчаяния, что мне стало жалко брата.

— Хорошо, я буду выполнять твои приказы, — пообещал я. — Только не думай, что сможешь командовать мной в ситуациях, когда не будет идти речи о жизни и смерти. Я сам буду решать, когда мне ложиться спать и покупать или нет плеер.

И хоть я не видел лица брата, я почувствовал, как он улыбнулся.

Обед он приготовил довольно сносный. Я бы, конечно, сделал это намного быстрее и вкуснее, но всё равно с удовольствием стрескал свою порцию. Пока мы ели, разговаривать было некогда, но когда стали пить чай, повисла неловкая пауза, которую мне хотелось хоть чем-нибудь заполнить. Я мучительно подбирал тему, чтобы не возвращаться к тем тайнам, которыми меня заинтриговал брат, но ничего не получалось. Спас ситуацию Вовка.

— Чем ты занимался в детдоме?

— Ничем. Жил, учился, — я пожал плечами. — Последние три года — в кулинарном училище.

— То есть ты почти дипломированный повар?

— Почти.

— Это хорошо, потому что готовить я не люблю, — признался брат. — С радостью доверю тебе эту сферу.

— Ладно, — мне было приятно слышать это. Вообще, я привык, что мне доверяют важные вещи, и потому неожиданное перераспределение обязанностей мне польстило: ведь брат не знает, как я готовлю, но уже всецело полагается на меня.

— А ты чем занимался после армии? — в ответ поинтересовался я.

— Расследовал смерть родителей, тренировался, искал способы, как защитить вас с Максиком.

— И как расследование? — я старался унять нетерпение в голосе.

— Прокуратура, как всегда, нашла удобную для всех версию и закрыла дело. Мой отец погиб при исполнении, а твой — в результате несчастного случая. Но я нашёл доказательства, что и в том, и в другом случае это было самоубийство. Мой отец во время перестрелки вышел из укрытия на линию огня, твой крутанул руль и пробил заграждение моста.

— Очень оригинальный способ свести счёты с жизнью…

— Он не оригинальный, он спонтанный. Знаешь, как короткое замыкание.

— И как же ты пришёл к такому выводу?

— Для начала отмёл версию следствия, — охотно стал пояснять Вовка. — Там говорилось, что отчима ослепило встречное солнце, он неадекватно оценил ситуацию на дороге, начал уходить от мнимого столкновения, а поскольку скорость была большой, то не справился с управлением и вылетел с моста. Эта версия нежизнеспособна по двум причинам. Первая — двадцать второго июня в одиннадцать тридцать солнце стояло высоко над горизонтом и светило с пассажирской стороны, поскольку машина ехала на северо-восток. Вторая причина — одна фотография, которую я случайно нашёл в подшивке старых газет, — Вовка вышел из кухни и через пару минут вернулся с толстой пластиковой папкой. — Собственно, этот снимок и подвиг меня начать собственное расследование. Я даже нашёл фотографа и сделал оригинальный отпечаток с плёнки.

Брат протянул мне фотографию 20 на 30. На ней на асфальтовой площадке дети в костюмах из листьев и травы, с разукрашенными краской лицами танцевали некое подобие ритуального танца.

— День Нептуна в детском оздоровительном лагере «Росинка». Концерт начался в половине одиннадцатого утра, выступление этого отряда пришлось примерно на время гибели родителей. Лагерь находится в трёх километрах от моста.

— И что? — я напряжённо вглядывался в фигурки детей.

— Ничего не замечаешь? Я вот сразу обратил внимание. Посмотри на асфальт и на небо.

Я взглянул в верхнюю часть снимка: всё небо было затянуто тучами.

— Видишь лужи на асфальте? — Вовка ткнул пальцем в фотографию. — Ночью шёл дождь и он продолжался и днём. Мне об этом фотограф рассказывал, и крапинки на одежде вожатой подтверждают его слова. Поэтому никакое встречное солнце не могло ослепить твоего отца.

Я продолжал с усердием разглядывать детали снимка, словно мог увидеть в них ответ на вопрос, что же заставило успешного медицинского юриста Сергея Тартанова угробить себя и свою жену и оставить сиротами троих детей.

— Я тоже долго ломал голову над тем, почему твой и мой отцы так бездумно распорядились своими жизнями. Всего один момент, но стопроцентный. Приняли ли они такое решение мгновенно, или вынашивали план самоубийства несколько месяцев, ожидая удобного случая? — Вовка провёл рукой по лицу. — Меня это ужасно мучило. Я буквально места себе не находил. Но когда познакомился с Горынычем, он мне раскрыл глаза на многие вещи. В том числе и на смерть родителей.

— Он убедил тебя, что это было самоубийство?

— Нет, он помог сплести в единую картину всю ту информацию, которую я собрал в ходе расследования. Если хочешь, я познакомлю тебя с деталями.

— Будь добр.

— Я старался подробно описать это в дневнике, и будет лучше, если ты прочтёшь его, — Вовка взял у меня фотографию и убрал обратно в папку. — Мне самому неловко рассказывать об этом.

Я покачал головой, как будто понимал природу этой неловкости. На самом деле ничего я не понял. В моей душе лишь зародились неприятные догадки: что такого могло произойти с нашими отцами, если брату неловко об этом говорить?

— Ты не показывал своё расследование прокурору? — спросил я, чтобы отделаться от мыслей.

— А смысл? — Вовка слабо улыбнулся. — Дело закрыто, состава преступления нет ни в официальной версии, ни в моей. Я просто должен был выяснить правду, должен был понять природу своей сущности, её сильные и слабые…

— О какой сущности ты всё время говоришь? — нахмурился я.

Вовка взял паузу, смотрел на меня из-под бровей, наклонив голову вперёд. Я видел, что ему очень хочется чем-то поделиться со мной, но он не доверяет мне. Боится, что я сбегу или сдам его властям. Возможно, у него есть какая-то проблема типа алкоголизма, справиться с которой в одиночку он не в силах. Правда, ни на алкоголика, ни на наркомана Вовка не походил. Возможно, у него имелась не такая приметная, но не менее пагубная зависимость — клептомания, например, или тяга к азартным играм. Может быть, даже какое-то сексуальное расстройство или маниакальная страсть к извращённым убийствам.

Мне стало страшно. Так страшно, как будто я увлёкся погоней за бабочкой и вдруг оказался в глухом лесу, окружённый людоедами. Я проворонил момент, когда безопасное место стало опасным. Я так сильно ждал возвращения брата, что даже мысли не допускал, что за восемь лет он может измениться до неузнаваемости. Мне вдруг вспомнились слова директора детдома, который требовал с Вовки справку, что из армии он ушёл по причине окончания срока контракта, а не по причине психического или иного расстройства.

Однако и за этот страх мне было стыдно. Неужели братские узы уже ничего не значат для меня? Неужели я готов бросить Вовку только потому, что он мучается нестерпимым желанием что-нибудь украсть?

Я моментально поменял нас местами и представил, как бы повёл себя брат, обнаружься у меня такая мания. Он бы не отступил. Он возил бы меня по врачам. Был бы рядом в моменты приступов. И даже если бы я кинулся на него с ножом или в припадке оскорблял его, он ни за что бы не оставил меня. А я-то вот трусливо поджал хвост и малодушно подумывал о побеге.

Мне стало противно от своей трусости. Настолько противно, что я мог бы ударить себя, будь я один в комнате. Брат пожертвовал бы всем, чтобы излечить меня, а я не был готов даже выслушать его, не позволяя поделиться с близким человеком своей «страшной тайной». И ведь вполне допустимо, что именно эта возможность поделиться, это доверие и были основным лечением. Теперь я был почти уверен, где Вовка пропадал четыре года после окончания службы: лечился от своей мании, боролся с негативной стороной той сущности, о которой пытается мне сказать. Он избавлялся от своих демонов в одиночку, чтобы предстать передо мной нормальным человеком, но в какой-то момент понял, что без помощи брата ему не обойтись, и потому приехал за мной.

Все эти мысли огромной волной нахлынули на меня, а потом, как водится, отступили, оставив на полосе прибоя неприглядные останки моего малодушия. Думаю, Вовка заметил те чувства, которые я испытал во время этого странного прилива. Потому что глаза его сначала смотрели испытующе, а потом потеплели.

— Я говорю о сущности нашей мамы, которая передалась и нам — мне, тебе, Максику. Это… странное свойство… убило наших отцов. Люди не могут долго находиться рядом с его носителем: они просто сходят с ума. Мы трое — были маленькими, и наши сущности ещё не окрепли в то время. Можно сказать, мы были почти безобидными. А вот мама была сильной, потому что она стопроцентный… — брат споткнулся и произнёс едва слышно: — …дракон. Мы же с тобой и Максик — помесь, поэтому наши способности начинают проявляться не с рождения, а на исходе второго десятка лет.

— Погоди-погоди, — я чувствовал, что сейчас утрачу нить разговора. — Ты опять сказал это слово — «дракон».

Вовка смерил меня взглядом, словно оценивал, какую дозу бредовой информации я смогу переварить.

— Ты не ослышался, она дракон. А мы — дракоиды.

Я прыснул со смеху:

— Ты ведь говорил, что это какой-то отряд. Разве такое передаётся по наследству?

— Тогда я назвал это отрядом, чтобы немного смягчить правду. Иначе ты бы мне не поверил.

— Хочешь сказать: драконы существуют? — я уже хохотал, не сдерживаясь.

— Я понимаю, что тебе трудно осмыслить всё это, поэтому постараюсь как-нибудь попроще рассказать, — Вовка отложил папку и уставился на меня. — Скажем так, один из экспериментов генных инженеров позволил скрестить ДНК дракона с ДНК человека…

— В каком НИИ это было?

— Не здесь.

— Ну где «не здесь»? В России, в США, в Японии — где?

— Это было сделано не в этом мире и не людьми.

— Но из людей, — мне было до слёз обидно. Я столько лет ждал возвращения брата, я был готов принять его любого: безногого, парализованного, оглохшего — с любым физическим недугом, но только не сошедшего с ума. Я не знал, что делать в такой ситуации. Интуитивно я чувствовал одно: не надо убеждать брата в том, что драконов не существует. Пока он псих тихий, не стоит выводить его из этого равновесия. Но что мне делать дальше, я не представлял. Уж точно не бежать. Побег и в моей, и в жизни брата всё изменит в худшую сторону: меня вернут в детдом, где я буду дожидаться совершеннолетия, чтобы потом пойти в армию, вернуться к разбитому корыту и начать потихоньку обустраивать свою жизнь. Вовку, скорее всего, арестуют и упекут в тюрьму или в психушку, где я его буду навещать, отслужив в армии. К тому же я чувствовал, что не смогу бросить брата сейчас, в таком состоянии. Ведь он не виноват, что война покалечила его мозги, а если ещё и родной человек от него отвернётся…

— Ты можешь уйти в любую минуту, я не буду препятствовать, — после недолгого молчания заговорил Вовка. — Но я тебе советую остаться и во всём разобраться, потому что от меня сбежать ты сможешь, но убежишь ли ты от себя? Твоя сущность будет крепнуть год от года, и в один прекрасный момент ты поймёшь, что больше не можешь её контролировать. Она будет управлять тобой. Я знаю, о чём говорю, потому что сам столкнулся с этим в армии. Изнурительные марш-броски и множество ненужной работы, которую мы делали, не спасали меня от приступов, а те становились всё сильнее. Я боялся, что в мирной жизни не смогу заглушить это и сойду с ума, поэтому остался на контрактную службу. Но она не только не спасла меня, но и всё усугубила. Я не хочу, чтобы ты повторил этот путь. Поэтому я готов помочь тебе прожить этот период с наименьшими потерями.

— Вов, не обижайся, но всё это звучит…

— У тебя уже начались головные боли?

— Н-нет, — я пожал плечами, хотя в последние два месяца у меня трижды случались сильнейшие, до темноты в глазах, мигрени. Я списывал это на свои хождения без шапки в мороз.

— Значит, это не за горами, — продолжал Вовка. — Ужасные боли, но, слава богу, кратковременные. Самая продолжительная у меня была семь минут. Это случилось как раз во время построения на плацу. Я чуть в обморок не упал — настолько сильно меня скрутило. Такое ощущение, что у меня из головы росло дерево и ветвями ломало череп. Хорошо, что друзья меня подхватили, а то бы я точно грохнулся. Поэтому, когда у тебя начнётся что-то подобное, скажи мне, я помогу.

— Хорошо, — согласился я. В то, что головные боли могут указывать на какую-то особенность происхождения, я, конечно, не поверил.

— Второй симптом — мелкие пророчества, как я их называю. Когда ты сначала за несколько секунд, потом за несколько минут, а потом и часов знаешь, что именно случится. Поначалу меня это забавляло, но потом умение крепло, и я начал использовать это в своих целях. Играл в карты на деньги. Я в точности знал, какая карта кому придёт, поэтому повышал ставки или вовремя выходил из игры.

Со мной такого точно не случалось. Разве что я пару раз угадывал, какой билет мне достанется на экзаменах.

— Это так ты научился читать мысли? — спросил я, и мне показалось, что брови брата дрогнули. Он явно не ожидал такого вопроса.

— Нет, это умение я освоил недавно, — смущённо признался он. — И не всегда ещё получается.

— То есть ты можешь влезть в голову к любому человеку?

— Теоретически — да, но делаю это очень редко. То, о чём думают люди, между нами говоря, или скучно, или довольно мерзко.

— А ко мне зачем влез?

— Хотел знать, не обидел ли тебя. Больше не буду так делать, обещаю.

— Ладно.

Разговор расклеился. Эти неловкости в общении меня тяготили. Я боялся, что за восемь лет мы стали настолько чужими, что нам уже никогда не избавиться от долгих пауз и мучительного подбора темы для разговора.

— Если хочешь, можешь принять душ, — Вовка взялся мыть посуду.

Душ был прекрасным способом избежать неловкости, поэтому я воспользовался этим спасением.